— Не знаю, что там насчет цехов коммунистического труда, — в этом пусть райком разбирается, — а вот насчет моральных качеств нашего директора могу сказать. — Василий Афанасьевич откашлялся, как показалось Брянцеву, многозначительно. — Нет человека на заводе, который бы тверже держал слово, данное рабочему, чем Брянцев. А Заварыкина оставил без квартиры не Брянцев, а помощнички. За это он дал им нахлобучку, своими ушами слышал…
— Так чего ж он в рот воды набрал! — выкрикнул кто-то.
— Не привык прятаться за своих подчиненных, — ответил Брянцев и признательно посмотрел на Василия Афанасьевича.
Поддержал Брянцева и Пилипченко.
— Мы хорошо сделали, что не спешили присваивать цехам столь высокое звание, — сказал он. — Мне кажется, мы стоим на более правильном пути, чем те, кто легко присваивает это звание и дискредитирует его.
Тем временем в зале поднимался шумок. Брянцев видел, что в президиум из ряда в ряд передавали какие-то фотографии. Передавали, предварительно просмотрев, и каждый, вручая фотографии впереди сидящему, искал Брянцева глазами. Удивление, смущение, гнев, иногда злорадство читал он на лицах, и постепенно любопытство сменилось у него тревогой. Наконец фотографии добрались до первого ряда, и человек, сидевший неподалеку от Карыгина, передал их в президиум.
У членов президиума тот же калейдоскоп выражений на лицах.
— Пусть Брянцев объяснит, что это значит! — потребовали с последнего ряда.
Поднялся Тулупов.
— У меня есть предложение, — сказал он, — самоотвод товарища Брянцева принять. Поручить заводскому партийному комитету разобраться в этой ерунде, — он указал на фотографии, лежавшие на столе.
— Пусть сейчас объяснит! — закричали в зале.
Брянцев встал, готовый выполнить это требование, но Тулупов остановил его.
— Товарищи, вы лучше других должны знать, что любые персональные дела прежде всего рассматриваются первичной партийной организацией. Что же мы будем устраивать тут спектакль?
Брянцев ловил на себе любопытные взгляды и ничего не понимал, кроме того, что ему нанесен удар. Но кем? Какой?
Когда счетная комиссия стала подсчитывать голоса, а участники партийной конференции смотрели кинофильм, Брянцев отыскал в фойе Тулупова. Секретарь райкома взял его под руку, и они долго ходили по коридорам Дворца культуры, отыскивая свободную комнату. Как на грех, в студии изобразительного искусства шли занятия, из-за двери другой комнаты доносилось нестройное пение, в спортзале было шумно. Наконец-таки нашли беспризорную комнатушку. Заперев дверь, Тулупов отдал Брянцеву фотографии.
— Для будущего семейного альбома, — мрачно пошутил он.
У входа в симферопольскую гостиницу он и Елена целуются. В ялтинском порту он преподносит Елене гладиолусы. Они с Еленой в ресторане. Под этой фотографией надпись: «Директор шинного завода испытывает свои шины». К фотографии прикреплено скрепкой письмо. Посмотрел первые строчки. «Родной мой, единственный, произошли большие события…» Заглянул в конец письма: «Несмотря ни на что, у меня такое чувство, будто я нашла дело по сердцу. «Не поздно ли?» — скажешь ты. По-моему, найти себя никогда не поздно».
— Ну? — спросил Тулупов.
Брянцев беспомощно развел руками.
— Вот что, Алексей Алексеевич, я вам мораль читать не собираюсь. В письмо я заглянул и понял, что, во-первых, это давно, во-вторых, — прочно. Ошибся?
— Нет…
— Что думаете делать?
Брянцев рассказал о семейных событиях. Помолчав, добавил:
— Жена скоро уедет, и, случись это позже, было б в пустой след.
— А теперь станут говорить, что жена ушла потому, что муж уличен в измене. И тут уж не переубедишь. Руководителю мало быть правым, надо еще и казаться правым.
— Все это верно, — согласился Брянцев. Сам он не подумал, что события могут повернуться так. — Но кто организовал слежку?
— Угадывается рука Карыгина. Знаете, что мне нефтяники сказали? У них фотографом работает племянник Карыгина Харахардин. Две недели назад он как взбесился. Дайте ему срочную командировку в Ялту собрать материалы об отдыхе курортников на взморье. Не дали. Так он за свой счет рванул.
— Хара-хар-дин? — Брянцев напряг память. — Стоп, стоп, знакомая фамилия. Так это он письмо умудрился получить для Карыгина. Все закономерно. Скорпионьи повадки.
Закурили. Кто-то рванул дверь, постучал, но они не отозвались.
— М-да, совсем измельчал Карыгин, — с брезгливой усмешкой проговорил Тулупов. — Любопытно получается. Умный, казалось бы, мужик, а совершенно потерял ощущение времени. Не учитывает, что выстрел, который раньше разил наповал, теперь может только ранить. Но рана, приходится признать, рваная, так просто не заштопаешь. Надо же додуматься: по рядам пустить в расчете на широкую огласку. У самого же алиби — на глазах торчит.
— А для чего штопать, Юрий Павлович? — устало спросил Брянцев.
— Чтобы вы могли остаться на посту. Далеко не всегда новая метла чисто метет, и я лично против привлечения варягов. Директор должен вырастать из коллектива завода, знать его досконально. Вот на вас затрачено пятнадцать лет, и заменить вас — значит нанести материальный ущерб заводу. А потом кто будет расхлебывать кашу, которую вы заварили с антистарителем? А с «чертовым колесом»? Кстати, оно еще вертится?
— Вертится.
— Ну вот. Кто все это будет доводить до победного конца? Кто? Да я трупом лягу, чтобы вы на заводе остались. Так что — никаких демобилизационных настроений. Ну, а что положено — получите сполна. Тут уж не взыщите…
Две недели ездил Целин по заводам, и, когда вернулся, «чертово колесо» все еще мчалось по поверхности маховика. Сотрудники испытательной станции смотрели на эту шину с суеверным страхом — ничего подобного они до сих пор не видели. Шесть, семь, максимум семь с половиной суток выдерживали обычные шины на стенде. Потом они начинали разрушаться, их снимали, и эксперимент считали законченным. Люди понимали, что шина, которая прошла на стенде в четыре раза больше нормы, на дороге столько не пройдет — тут точного соотношения нет. Но понимали также, что ходимость ее намного превысит ходимость серийной. На сколько — стендовые испытания ответа не дают.
О появлении Целина тотчас доложили начальнику испытательного цеха, молодому инженеру, и тот долго тряс руку Илье Михайловичу, поздравляя с неожиданными результатами.
Всякому, кто встречал его в этот день, бросались в глаза происшедшие в нем изменения. Это был уже не тот Целин, с замедленными движениями, с грустно-задумчивым взглядом. Он быстро двигался, браво разговаривал и смотрел орлом. Даже галстук был на нем какой-то сверхпраздничный — яркий и пестрый, для молодых и франтоватых.
Директора Целин нашел в цехе форматоров-вулканизаторов. Он сидел на корточках, рассматривал металлические детали и внимательно слушал объяснения рабочих.
Увидев Целина, Брянцев поднялся, потер отекшую раненую ногу и пошел к нему навстречу.
— Вертится? — спросил он, полагая, что приподнятое настроение Целина обусловлено невиданным пробегом новой шины на стенде.
— Вертится! — гордо ответил Целин.
Вышли из цеха и уселись в сквере на скамье, густо устланной опавшими листьями. Брянцев не спешил с расспросами. Закинув голову, смотрел на осеннее небо. Целин видел, что директор очень устал, и молчал, не начинал разговора. И когда уже решил было, что Брянцев совершенно забыл о его присутствии, неожиданно услышал:
— Что вы насовали в «чертово колесо»?
— О, это целая история, — оживился Целин. — Собрался как-то в институте после работы народ. Начались разговоры о том, о сем — не только ведь о резине говорят, возникают и приватные разговоры. На этот раз зашла беседа о совершенстве творчества природы. Вы видели когда-нибудь под микроскопом острие иглы и жало осы?
— Чего не видел, того не видел.
— Острие иглы при сильном увеличении — это плохо затесанное бревно, а жало — совершенное, бесподобное острие. Потом перешли к сравнению электронно-вычислительных машин и мозга. Опять природа далеко впереди. В машине миллионы запоминающих устройств, в мозгу более десяти миллиардов клеток. А Саша Кристич принялся разбирать устройство более простой части человеческого тела — колена. Почему оно так свободно движется? Ни трения не испытывает, ни перегрева. Оказывается, потому, что прекрасно смазывается. А знаете, почему велосипедные гонщики чаще всего сходят с трассы?
— Не знаю, — буркнул Брянцев.
— Исчезает смазка в коленных суставах.
— Вот как?