Он сказал, что устал и дальше не пойдет.
Потому подле него собрались все.
«Многочисленные родственники ошивались во дворце уже третий день, съехавшись в Сельву со всей империи. Мрачные и одетые в черное…
Братья, тети, дяди… Старые и молодые. Коридоры были заполнены людьми, целыми семьями. Эдакие поминки без похорон и смерти.
И при каждой семье, при каждом мальчишке по модифицированному охраннику. Все до единого с одним лицом. Даже в их мелкой семье была тройка казенных близнецов. По одному на брата. Дин, Дан и Ден. Клоны.
До вчерашнего дня Маркус даже не представлял, сколько их. Ему казалось, принадлежащие их семье ребята уникальны, эксклюзивны, как почесть. А теперь увидел, что и их семья, жившая вдали от дворца, не является единственной. Осознание того, что сорок седьмой сын первого императора не был последним и, кроме него, еще множество семей претендовало на трон, было неожиданным.
Конечно, Маркус и не надеялся занять место деда. Их мать была его пятой дочерью… А ведь имелись и многочисленные сыновья. Тети и дяди… И их дети. И вот теперь все это обширное, многолюдное, многослойное семейство впервые за столько лет собралось и знакомилось друг с другом. Слушало тихую унылую музыку, обсуждало жизнь в полисах, сравнивало условия и выискивало нюансы и различия. С виду даже и не скажешь, что все они родственники.
Время от времени в зале появлялся оригинал многочисленных клонов — Нандин Абэ. Он обводил разношерстую публику цепким взглядом и выбирал очередного счастливца для аудиенции с венценосным предком.
Маркус как старший представлял интересы их скромной семьи. Фердинанд тенью кружил рядом и хмуро косил взглядом по сторонам. Кривился, когда замечал очередной ошейник. Тогда его рука вскидывалась к собственной шее, а кадык гулял от нервного глотка… Если бы к его модификациям добавили еще пять процентов, он бы тоже носил ошейник. Но отец хорошо приплатил в свое время за отсутствие этих пяти пунктов. Увы, он погиб на производстве сразу после рождения третьего сына, Теодора, их последнего и самого мелкого брата. Тео все эти три дня, позабыв о своей врожденной непоседливости, провел рядом с непривычно тревожной матерью.
Их мать за все это время не сказала ни слова. Она молча слушала, молча жала руки новоявленным родственникам и все больше мрачнела. И все три дня крепко держала ладонь Теодора. Все три дня ей было плохо. Она морщилась, касалась головы, когда считала, что ее никто не видит, а иногда судорожно сжимала виски и крепко зажмуривалась от боли. Она была красива, их мать, даже когда чувствовала себя до отвращения плохо.
Император звал к себе по одному — за плотно закрытую дверь. И каждый раз, когда очередной родственник выходил и Абэ выхватывал из зала следующего, мать судорожно сжимала пальцами плечи.
Маркус не понимал происходящего. Закон писал, что наследует первый сын из первой ветви, но первые давно прошли. А его мать вообще была дочерью… Когда Абэ пришел за ним, мама спрятала лицо в ладонях. Теодор, сидевший у нее на коленях, нахмурился. Обнял ее руками.
— Все будет хорошо, мам, — прошептал он. Хотя сам сидел непривычно хмурый. Куда делась задорная улыбка?
Абэ ждал, а Маркус не мог сдвинуться с места. Наконец потрепал мелкого по голове и положил руки на плечи мамы.
— Тебе плохо?
Она мотнула головой и коснулась ладонью его щеки.
— Просто… много отвратительных мыслей вокруг… сын. Страшных.
В этих словах было слишком много всего. Он нервно повел плечом и поднялся. То, что мама слышала, не было секретом в их семье… Но она никогда прежде не говорила об этом столь открыто. То, что она чувствовала, скорее было страшным, и это нервировало.
— Иди, парень, последнее наставление от деда, — подогнал Абэ и коснулся его плеча.
Собственный охранник дернулся в их сторону, но взглянул Нандину в глаза и отступил.
— Расслабься, Ден, просто наставление, — прошептал Маркус и кивнул Фердинанду.
Младший брат понял все правильно. Присел возле матери и начал ее успокаивать.
— Мам… перестань… все хорошо, мы все рядом… — уверенно начал он.
Это было последнее, что услышал Маркус, прежде чем ступить за долгожителем в дедовы покои.
Взгляд скользнул по пышной обстановке, яркой мебели. Остановился на широкой кровати, на которой полусидел-полулежал его родной дед.
Он был стар. Омолаживающие процедуры давно не справлялись ни с его кожей, ни со зрением. И вот теперь он решил, что пора прекращать с жизнью. Фердинанд всегда с содроганием смотрел на то, в какую развалину превратился их дед. А Маркус смеялся над его разговорами о старости и понимал, что лет эдак через пятьдесят они сами будут вот так же выглядеть.
Чего он не мог себе представить, так это того, что время конца дед определит себе сам.
Его личный помощник, правая рука, цепной пес, Нандин Абэ застыл за спиной Маркуса и бесцеремонно подтолкнул в спину. Юноша, недовольно дернувшись, подошел к кровати. Опустился на колени рядом с дедом. Старик молча приподнял свою руку и положил ее Маркусу на голову, сдавил…
В глазах помутнело от чужого вторжения в мысли. Он дернулся. Но тут же ощутил чужие руки на собственных плечах. Демон Абэ…
— Это Маркус… Первый сын пятой дочери, норма, — представил его Нандин, словно вещь в магазине. Дед кивнул, и Маркус неожиданно понял, что тот даже имени дочери не знал. Просто номер…
Все кончилось быстро, а парень продолжал ощущать прохладную морщинистую руку у себя на лбу.
— Крепок… — недовольно прошептал дед, отнимая руку. — Кто-то еще есть, Нан?
— Двое. ГМО семнадцати лет и совсем ребенок.
— Маркус… как зовут твоих братьев? — шепотом спросил старик.
— Фердинанд и Тео… Теодор, — рассеянно ответил он. В голове все клубилось, словно туман. Язык ворочался сам, и непонятно было, управляют этим языком, или же его сознание само выворачивает все свое нутро перед стариком.
— Я слишком устал… Нан, уведи его. Если и ГМО не подойдет…
Что будет, если не подойдет, Маркус не узнал. Ноги, словно не его, унесли его прочь из покоев. Он был рассеян и плохо соображал. Но отчего-то не мог оторвать взгляда от заплаканного лица матери. В коридоре тихо переговаривались родственники. Кто-то подавил смешок, кто-то зевоту. Фердинанд сидел мрачный. Хмурил светлые брови и о чем-то сосредоточенно размышлял. Его охранник Дан нервно мерил шагами пространство за спиной. Дин что-то рассказывал Теодору. Ден же замер возле дверей, ожидая Маркуса.
Абэ застыл в дверях и подозвал Фердинанда. Брат уверенно поднялся на ноги и без промедления подошел к нему. Взглянул Нандину в лицо и решительно вошел внутрь.
Маркус хотел было его остановить. Но тот дикий, трепещущий в неистовстве нерв слишком сильно был окутан в безразличие. Что-то происходило вокруг. Эта что-то было до ужаса противным…
Последнее, что отчетливо запомнил Маркус, — это как следом за младшим дернулся Тео… А после его память и чувства погрузились в беспроглядный мрак…»
Маркус любил, когда подобранная им команда работала как хорошо налаженные часы. Вот и теперь, когда Вито облажалась, ее куратор быстро взял ситуацию свои руки. Проследил, оценил, оповестил Дэйлу, организовал слежку, просчитали ход событий. Разветвлённая сеть их организации позволяла сделать многое.
Теперь же, когда беглецы сами вошли на помойку, их можно было с лёгкостью наблюдать самим. Техническое оснащение объекта позволяло.
— Они довольно беспечны, — заметила Дэйла. Она пыталась высказать свое мнение в любой ситуации. И настоящий момент не стал исключением. Вот только Маркус не спешил верить ей на слово.
Они продолжали свое нехитрое действие из тщательно спланированного штаба, из личного кабинета, сидя за столом, скрытым от посторонних глаз голографической маской «Биби».
Откинувшись на спинку кресла, он без лишних комментариев наблюдал за тем, как женщина настраивает картинку на мониторе. Дэйла была подключена к аппаратуре толстым проводом через мозговой имплант. Полушлем закрывал часть ее лица и шеи, фиксируя их и сковывая большую часть движений.
Связь со спутником была нелегальной, а потому стоило думать до того, как устанавливать ее. Впрочем, кибернетическая составляющая этой дамочки позволяла многое, в том числе и думать, когда надо, и обходить вездесущие ловушки.
Монитор моргнул, показал картинку. Глинистая местность, поросшая жидкой травой, часть постройки, закрывшей всю левую половину экрана.
— Ну же… — Дэйла хмурилась и смотрела на графическую карту, где красной точкой отображалось перемещение маячка. Изображение на экране опять поменялось, и наконец одна из камер уловила движение.
Мелькнули чужие ноги, картинка съехала в сторону — и мимо опять кто-то прошел.
— Слишком низко объектив камеры, есть как поднять? — поинтересовался Маркус. Взгляд скользнул к манипулятору, который женщина держала в руке.
— Это тебе не городской чистильщик, — прошептала она, — радуйся тому, что есть.
Дэйла не любила шлем, а потому по обыкновению ворчала, как только начинали сыпаться замечания на ее работу.
— Просто смени глаза. Возьми те, что дальше.
И те и другие «глаза» принадлежали миниатюрным роботам, по строению напоминающим муравьев или гусениц. Глазастые твари занимались разбором древних построек и сортировкой накапливающегося в ходе работ мусора. К ним его подруга и подключалась, выискивая беглецов.
— Попробуем, — выдохнула Дэйла, и ее пальцы быстро запорхали над клавиатурой. Экран замелькал, ракурсы менялись, пока картинка на порядок не уменьшилась. Сколько кодов она сейчас сломала и через сколько роботов прошла — Маркусу было неизвестно. Его интересовали исключительно объекты наблюдения.
По центру качественной цветной картинки наконец появилась интересующая их троица. Дэйла выпрямилась и отошла в сторону. Маркус же подался вперёд, рассматривая людей на экране. И чем больше он смотрел, тем больше хмурился. Все трое были ему незнакомы. Ни чернявый азиат, ни белобрысый анорексик, ни рыжая девчонка, которая сидела у тощего на руках и все время оглядывалась, не вызывали никаких ассоциаций.
Девушка вскинула руку и указала в сторону, что-то сказала с требовательным выражением на лице. Белобрысый оглянулся и уверенно пошел. Словно и не он, полудохлый ходячий труп, нес упитанную девчонку на руках.
— Звука нет… — наконец посетовал Маркус. Ребята говорили, и очень хотелось узнать, о чем. Разговор мог открыть многое.
— И не будет, — отрезала женщина. — Если бы не ошейник, мы бы вообще их отследить не смогли.
— Я думал, он нерабочий…
Нерабочий ошейник на ошибочно принятом за ГМО парне — вот о чем он думал на самом деле. Но парень на экране был модифицированным. Об этом говорило все в странном строении его тела. Слишком далек он от принятых идеалов моделирования внешности. Да и какого он еще жив — непонятно.
— Насколько он нерабочий, Ирраиль скажет… — Дэйла продолжала дерзить. — Маяк в нем работает отлично.
Откинувшись на спинку кресла, Маркус задумчиво поскреб подбородок. Мысленно подсчитывая, сколько у него людей в том районе и что у них есть из оснащения.
В принципе, можно было попробовать взять его. Идея казалась заманчивой. Устранить всегда успеют.
— Ты его оповестила, Ирраиля? — наконец поинтересовался он. Дэйла кивнула.
— Отправила Ёжи.
Маркус хмыкнул, мелкий крысеныш, слишком быстро втерся в доверие к его ребятам. Впрочем, что мог разболтать ребенок, Маркуса не волновало.
— Пусть берут их живьем… хочу посмотреть ближе на этого модифицированного.
* * *
Кирк задумчиво осмотрел поляну и присел возле затушенного костра. Пепел все еще был теплый, а значит, прошло совсем немного времени. Виктор и остальные быстро прочесали окрестности. Тройка врачей, воспользовавшись перерывом, присели прямо на траву и вели неспешный разговор. Марта же быстро определила на поляне следы ночевки и, порыскав в ближайших кустах, нашла помятый лапник, исполнявший, скорее всего, роль лежанки. Тройка беглецов не особо заморачивалась сокрытием следов. Это и сокрытием не было, просто поверхностная уборка за собой. Поразительная беспечность, как следствие абсолютно тепличных условий их жизни.
Гемовци вернулись довольными.
— Они ушли в старый город, — пояснил Виктор, указывая направление на северо-восток. — Не более часа назад. Следы свежие, но нечеткие. Они не спешат.
— Думаю, мы спокойно можем отдохнуть двадцать минут перед последним марш-броском, — заметил кто-то из мужчин. И Лэйн была полностью с ними согласна. Беспечность, которую проявляли беглецы, давала возможность для маневра и время для принятия решений.
— Я не помню города в той стороне… — Кирк нахмурился и полез в свой рюкзак за картой.
— Не ищите, — остановила его Марта, присаживаясь рядом на землю и пытаясь расслабить мышцы. — Он не обозначен.
Мужчина удивленно взглянул на нее, а потом застегнул рюкзак и отставил его в сторону.
— Вам известно, что там? — удивился он.
— Древние развалины, — Лэйн вскинула голову, уставилась на клочок синего неба над головой. Птицы пели, а солнце нежно грело кожу. — Сейчас их обозначают исключительно на технических картах, как промышленные свалки или помойки. Просто ресурс для строительства.
— Я слышал о таких, но не думал, что рядом с Леополисом можно наткнуться на нечто подобное, — прошептал кто-то из врачей.
— Они всюду есть, — пожала плечами Лэйн, переводя на мужчину взгляд. — Просто их решили скрыть от общественности. Эдакая защита от черных копателей, любителей старины.
Правда, скрыть то, что пронизывает весь континент, как паучья сеть, удалось только после того, как все дороги ушли под землю. Черные тоннели пути вместо яркой зелени и неба. Небо над головой стало доступным лишь в полисах и его окрестностях. Если же ты был жителем подземных нор, то и небо тебе не было доступно. Жизнь там вообще текла иначе. Другой воздух, другие традиции, другая пища. Даже болезни там были другие.
А тем временем старые города шли в переработку. Медленно и беспрерывно переваривались новым обществом для производства неломаемых вещей. Марта еще помнила эру потребительства. Гонку за артефактами, аукционы за право обладания вещами из этих необъятных могильников. Теперь же черный рынок ушел в подполье, а точнее, в подземелья.
Сколько Марта помнила, дэ Руж никогда не боролась с ними. Посмеивалась и говорила, пусть люди играются.
— А у этого… было название? — опять спросил кто-то из врачей. Все как-то вмиг оказались ближе. Готовые слушать, застывшие, словно хищники перед прыжком.
От внимания становилось неловко. Марта тяжело вздохнула и, подтянув колени, уперлась в них руками. А преследовавший с утра запах гари и пыли снова всплыл в памяти.
— Последний раз его называли городом диких, — вспоминала она, продолжая смотреть в просветы между облаков и деревьев. — Когда я родилась, часть из того, что ныне называется промышленными помойками, уже была разрушена войной. Часть еще трепыхалась и пыталась как-то сводить концы с концами. Сейчас те события называют просто Переломом… Для нас же это была нескончаемая борьба за выживание. Все вокруг жили бартером и оружием. Образованность населения упала до критической отметки, и названия городов беспрерывно менялось… в зависимости от банды, которая брала контроль в свои руки. Говорили, что перед Диким его звали Ярый, а еще перед этим… Львиным логовом, Львиными головами… — она на миг умолкла, сглатывая набежавшую слюну, — Леополис перенял их название, вобрал их трубы, камни, колорит… Перенял черты, словно ребенок от родителя.
Родителей у Леополиса было много. Они были вокруг него, большие и мелкие города, городишки, селения…
Лэйн не заметила, как умолкла, и никто не спрашивал больше. Озвученная ею официальная версия была щедро приправлена горечью. Она сквозила в голосе, словно граница, отделяющая правду от лжи.
Дикий в то время уже затухал. Банд было много — с разным оружием. А после пришли группы зачистки, состоящие из одних лишь уродцев. Их, глупых свободных людей, сгоняли в резервации. Полная свобода от условностей. Разврат и дети… Много-много новорожденных детей, которых забирали не пойми куда. Но понятно зачем… Этого не скажет учебник истории. Этого не скажет никто, кто там был… Даже дэ Руж не поймет, потому что не видела резерваций изнутри.
Двадцать минут, отпущенных перед последним броском, протекли неожиданно быстро.
Перед глазами раскинулось поле с наплевательски протоптанной дорогой. Она уводила к Дикому, словно стрела, четко обозначая путь, которым скрылись беглецы…
Глупые-глупые дети. Автоматизированный город напрочь отучил их думать о том, что бывают следы.
Двигались быстро, все той же цепочкой. Перед глазами долгожительницы маячили чужие спины, а в памяти стояли родные стены.
Казалось, гарь стала запахом и вкусом целой эпохи. Марта помнила, как взорвали Дикий и как кружил горячий искрящийся пепел от вездесущих пожаров. Ее голова тогда была похожа на исполинский колокол, в котором звенели тысячи чужих мыслей. Отбраковки, эксперименты, селекция… и наблюдения. Одной Вселенной известно, сколько уродцев вышло из ее собственного тела, чтобы продолжить свой генетический поход в этот изувеченный предками мир…
И сколько раз она пыталась уничтожить себя, только бы прекратить исключительно научные изыскания над своим телом…
* * *
Заседание префектов продолжалось, и Клэр все острее чувствовала растерянность и раздражение.
Что задумал Фэрдинанд? Ведь его странный вопрос о курсе Сакской империи не был праздным. Что-то серьезное стояло за ним. И, похоже, этот человек решил в наглую прощупать почву, прежде чем внести предложение. Самодовольство, которое раз за разом проскальзывало на его лице, было тому подтверждением. Фердинанд, как кукловод, с наслаждением взирал на то, как все играют заданную пьесу…
Работа шла… Префекты поднимались по очереди, говорили свое мнение по заданной Фердинандом теме, и Клэр неожиданно для себя понимала, что все хотят изменений. Не желающих их меньшинство. Наверное, сыграло роль брошенная Фердинандом фраза о союзе полисов.
Умен, засранец. Что еще можно пообещать полисам, как не самоуправство?
И только глупец не поймет всей анекдотичности ситуации. Полисы слишком зависимы друг от друга. Сделай их самостоятельными экономическими единицами, и их ждет если не мгновенный коллапс, то крайне тяжелые времена.
У каждого полиса свои карты, и не всегда среди них имеются тузы… Взять хоть тот же Кальтэной, чьи лаборатории клепают ГМО для всей империи. Но они не производят продуктов. Отключи им продуктовые поставки, и что станет с ними через неделю? Монополия на каждом шагу и во всем… Крайне глупое положение вещей.
Она не заметила, как начала крутить на пальце кольцо. Символ Аллота раздражал. Зачем взяла, спрашивается? Ведь могла просто вернуть. Не вернула. У жеста Казимира Руфа была своя цель, и она стоила уважения. Отдать свою печать, все равно что проявить высшую степень доверия. Это было неожиданно. Но Клэр знала Казимира не первый год. Она помнила его вступление на должность префекта и его ясный, не затуманенный интригами взгляд. Сейчас же… он услышал слова императора и без раздумий отдал свою печать не кому-либо, а ей.
Казимир продолжал верить именно ей. Клэр не любила обманывать чужое доверие. И сейчас было непривычно тяжело от мысли о том, что она продолжает молчать. Чертово предупреждение Фердинанда.
Должок, упомянутый им, был до сих пор ей непонятен. Подачка или подарок? Некая до конца не оформившаяся фикция, напротив которой обосновалось доверие и возможный союз Аллота.
Казимир был грамотным префектом, он впросак, как Кальтэной, не попадет, если случится непоправимое…
— Префект Леополиса, ваше слово? — с легкой улыбкой поинтересовался Фердинанд, выдергивая ее из раздумий. — Вы ведь хотите что-то сказать?
А прозвучало это как: «А вам вообще есть, что говорить? Молчите, Клэр, иначе просто будет еще одно печальное повторение событий пятнадцатилетней давности».
Умен… и скользок как змея.
Клэр молча поднялась со своего места, задумчиво обвела взглядом присутствующих и снова взглянула на мужчину, занявшего трон.
На самом деле ей было что сказать.
— Мой император, с вашего позволения… я выступлю на трибуне, — голос непривычно дрожал.
Фердинанд неопределенно махнул рукой, и Клэр под аккомпанемент поднявшегося шума спустилась вниз. Помнится, раньше не было ничего зазорного в том, чтобы встать за трибуну. Пусть все смотрят тебе под ноги, а кто-то желает упасть. Нет ничего странного в том, чтобы повернуться спиной к императору. Но дед Фердинанда не любил спин. Он обожал, чтобы все смотрели ему в лицо. Нервничал, если не видел взгляда и выражения лица говорившего.
Фердинанд же не его дед. И потому Клэр сейчас уверенно взошла на трибуну. Чувствуя, как жжет взгляд юнца ее спину. Как давит кожу кольцо Казимира и пронзают взгляды каждого префекта, присутствующего здесь.
— Многое сказано и про отмену обязательных модификаций, и про устарелость существующего порядка. И про оставить все как есть, и про ужесточить контроль… Обязать свободных или загнать их в подземные города… Брать для производства ГМО только детей свободных… — начала она, обводя всех тяжелым взглядом. — Будем откровенны, господа, ваши слова — это результат двойных стандартов империи и частичного сокрытия информации о реальном положении дел. Правда в том, что среди нас нет гомо сапиенсов. Последние настоящие люди погибли в дни Перелома от радиации! От кислотных дождей и массовых химических отравлений. Когда на одного нормального ребенка приходилось пятьдесят больных с врожденными отклонениями. Наша генетическая норма давно не норма. Наш мир — это другой мир. Мир человека для природы, а не природы для человека.
Она вскинула руку, обводя жестом всех присутствующих.
— Разве в ваших семьях нет ГМО, или, может, кто-то из вас не делает генно-моделирующие прививки? Хотите отпустить вожжи? Пожалуйста, отпускайте, только для начала спросите префекта Кальтэноя, сколько в его лабораториях производится генетических правок ежедневно на эмбриональном уровне. — Она взглянула на мужчину, сидящего в первом ряду. — Префект Такебир, скажите, почему молчите?
— В ста процентах случаев зачатия мы ведем весь эмбриональный цикл и вносим правки, — лениво ответил он, хитро прищурив глаза.
Клэр невольно усмехнулась. Именно такого ответа она и ожидала. Такебир со странным именем Мёбиус был красив и атлетичен. Но не внешние достоинства славили его. Он, в первую очередь, всегда был честен во всем, что касалось его работы. Человек без изъянов, не стесняющийся испытывать идеи на себе. Тонкий обруч последней модели охватывал его шею как напоминание о том, что сам он как мастер несет такую же ответственность, как и его многочисленные модифицированные пациенты.
Его честный ответ погрузил зал в звенящую тишину. Но хуже было даже не неверие присутствующих, а то, что представитель Кальтэноя сказал после этого:
— Я уже внес в императорскую канцелярию проект закона. — Мёбиус продолжал сидеть, не заботясь о приличиях. — И осмелюсь анонсировать его всем присутствующим. Кальтэной готов предоставить модели рабов, верных слуг и даже любовниц. Модель человека с любыми требованиями заказчика по принципу выращивания как в натуральном цикле взросления и воспитания, так и в ускоренном. С натуральным процессом формирования и, наоборот, с искусственно смоделированной личностью на базе натурального человеческого мозга. Я против смены политики относительно ГМО, я сам в ошейнике, мне претит эта мысль… Но я за то, чтобы гражданам империи предоставили возможность покупать качественный генетический продукт на основе человеческого генома. Также я как мастер ратую за то, чтобы ужесточить контроль ГМО свыше пятидесяти процентов. В том числе ввести запрет на формирование ими семей и на воспитание жизнеспособного потомства. Для всех свободных потомков ГМО, которые несут в себе нестандартные генетические коды, ввести обязательную превентивную меру в виде сдерживающей системы.
— Префект Леополиса, — насмешливо позвал Фердинанд, продолжая наблюдать за женщиной со своего места. — Вам есть еще что сказать?
Она обернулась. Злая, едва сдерживающая гнев… Старуха, так и не поумневшая за свою длинную жизнь.
— Мой император… Нельзя просто взять и начать продавать людей. Это не нужно Сакской империи.
— А союзу полисов? — на его лице заиграла дерзкая улыбка. Он откровенно насмехался. — Идите… сядьте на свое место… Клэр.
А зал опять шумел. Клэр не заметила, как поднялась по ступеням и присела за свой стол. Казимир молчал, погрузившись в свои мрачные мысли. Фердинанд продолжал веселиться. Клэр тяжело прикрыла глаза, вслушиваясь в крамольные речи.
— Давайте проведем эксперимент с испытательным сроком… — послышалось за спиной предложение господина Арании. — На базе пары городов…
— Я против! — Полоника…Обманчиво молодая дама, зациклившаяся на процедурах внешнего омоложения.
— Я за эксперимент… — Эйпон, город-тюрьма… Кто бы сомневался.
Шум… сплошной шум и гам. И все «против», и все «за» …
Клэр не видела, как Фердинанд довольно улыбнулся, встретившись взглядом с префектом Такебиром. Она снова взяла себя в руки, только когда молодой император поднял руку:
— Префект Кальтэноя, Такебир Мёбиус, сформируйте команду из префектов и внесите прозвучавшие сегодня предложения в ваш проект законодательного акта. Встретимся через неделю для обсуждения… А вы, префект Леополиса, готовьтесь принять эксперимент.