– Я рада,– сказала леди Мидлтон, обернувшись к Люси,– что сегодня вечером вы не станете доплетать корзиночку для бедненькой Аннамарии. Работа при свечах утомила бы ваши глаза! Завтра мы что-нибудь придумаем, чтобы утешить милую крошку, и, надеюсь, она скоро забудет о своем огорчении.
Этого намека было достаточно. Люси сразу опомнилась и ответила:
– Ах, леди Мидлтон, вы ошибаетесь! Я только ждала, чтобы узнать, нужна ли я за карточным столом, не то бы я уже вернулась к своему рукоделию. Я ни за что в мире не соглашусь огорчить нашего ангелочка, а если без меня партия не составится, я кончу корзиночку после ужина.
– Вы очень добры, и, надеюсь, вашим глазам это не повредит... Не позвоните ли вы, чтобы вам принесли свечи для работы? Моя бедная малютка так невыразимо огорчится, если корзиночка завтра утром не будет готова. Хотя я ее и предупредила, что этого никак быть не может, я знаю, что она все-таки ждет.
Люси тотчас придвинула рабочий столик с такой поспешностью и веселой улыбкой, словно не знала наслаждения выше, чем плести корзиночки для избалованных малюток. Остальным леди Мидлтон предложила роббер казино. Все согласились, кроме Марианны, которая с обычным своим пренебрежением к требованиям вежливости воскликнула:
– Меня, ваша милость, прошу извинить, вы знаете, я не выношу карт. С вашего разрешения я сяду за фортепьяно. Я ведь еще его не пробовала после того, как оно было настроено.
И без дальнейших церемоний она направилась к инструменту.
Судя по лицу леди Мидлтон, она возблагодарила небо, что сама ни разу в жизни так грубо никому не отвечала.
– Сударыня, вы же знаете, что Марианну невозможно надолго отлучить от вашего фортепьяно,– сказала Элинор, пытаясь загладить неловкость.– И не удивительно, потому что такого прекрасного звучания мне у других слышать не доводилось.
Оставшиеся пятеро собрались тянуть карты, которые решили бы, кому и в каком порядке садиться играть.
– Если мне выпадет пропустить роббер,– продолжала Элинор,– я могла бы помочь мисс Люси скручивать полоски для корзиночки. Мне кажется, одна она не успеет кончить ее вечером. Ведь работы еще много. А я буду очень рада заняться этим, если она мне разрешит.
– Ах, я была бы чрезвычайно вам признательна! – тотчас отозвалась Люси.– Дела, как вижу, и правда, гораздо больше, чем мне показалось, а все-таки огорчить нашу милую Аннамарию было бы так ужасно!
– Да, убийственно!– подхватила мисс Стил.– Душечка, прелесть, как я ее обожаю!
– Вы очень добры,– сказала леди Мидлтон, обращаясь к Элинор.– И раз вам нравится эта работа, то, может быть, вы предпочтете пропустить этот роббер или все же возьмете карту, положившись на судьбу?
Элинор поспешила воспользоваться первым из этих предложений и таким образом, с помощью вежливой уловки, до каких Марианна никогда не снисходила, и собственной цели добилась, и сделала приятное леди Мидлтон. Люси с готовностью подвинулась, и две прекрасные соперницы, сидя за одним столиком, в полном согласии занялись одним рукоделием. К счастью, фортепьяно, за которым Марианна, вся во власти собственной музыки и собственных мыслей, уже успела забыть, что кроме нее в комнате есть кто-то еще, стояло совсем близко от них, и мисс Дэшвуд решила, что под его звуки может без опасения коснуться интересующего ее предмета, не страшась, что их услышат.
Элинор начала твердым, хотя и негромким голосом:
– Я не заслуживала бы доверия, которым вы меня удостоили, если бы не желала и далее им пользоваться и не любопытствовала бы узнать побольше. А потому я не стану извиняться, что вернусь к нашему разговору.
– Благодарю вас,– с жаром воскликнула Люси,– что вы разбили лед! Вы так облегчили мне сердце! Почему-то я все время опасалась, что оскорбила вас своим признанием в тот понедельник.
– Оскорбили? Неужели у вас были подобные опасения? Поверьте,– продолжала Элинор с глубокой искренностью,– я никоим образом не хотела внушить вам такую мысль. Из каких побуждений могли вы довериться мне, если не из самых достойных и самых лестных для меня?
– И все же,– ответила Люси с многозначительным взглядом острых глазок,– уверяю вас, в том, как вы меня слушали, мне почудились холодность и неудовольствие, очень меня расстроившие. Я не сомневалась, что вы на меня сердитесь, и с тех пор все время бранила себя за вольность, с какой решилась обременить вас своими делами. Но я очень рада, что это было лишь мое воображение и на самом деле вы меня ни в чем не вините. Когда бы вы знали, каким утешением было для меня излить вам мое сердце, открыв то, что занимает мои мысли каждый миг моей жизни, право же, ваша сострадательность заставила бы вас простить все прочее.
– О да, мне не трудно поверить, что для вас было большим облегчением открыться мне, и не сомневайтесь, что у вас никогда не будет причины пожалеть об этом. Ваше положение очень тяжело; вы, по-моему, со всех сторон окружены серьезными препятствиями, и вам понадобится вся ваша взаимная привязанность, чтобы выдержать подобные испытания. Мистер Феррарс, если не ошибаюсь, всецело зависит от своей матери.
– Собственных у него есть только две тысячи, и было бы безумием жениться, не рассчитывая ни на что другое. Хотя сама я без единого вздоха отказалась бы от надежд на большее. Я привыкла жить в стесненных обстоятельствах и ради него безропотно переносила бы любую бедность. Но я так его люблю, что не позволю себе эгоистично отнять у него все то, что, быть может, даст ему мать, если он найдет невесту по ее вкусу. Мы должны ждать, и, быть может, много лет. Если бы речь шла о любом другом мужчине, кроме Эдварда, это было бы непереносимо. Но я знаю, что нежности Эдварда и его верности у меня не отнимет никто.
– Подобное убеждение должно служить вам бесценной опорой, и его, конечно, поддерживает такая же вера в вас. Если бы ваша взаимная привязанность ослабела, как, естественно, могло бы произойти на протяжении четырех лет помолвки со многими людьми под воздействием разных обстоятельств, ваше положение было бы действительно прискорбным.
Люси внимательно на нее посмотрела, но Элинор постаралась, чтобы на ее лице не появилось выражения, которое придало бы ее словам скрытый смысл.
– Любовь Эдварда ко мне,– сказала Люси,– подверглась решительному испытанию во время нашей долгой, очень долгой разлуки, наступившей почти сразу после того, как мы дали друг другу слово, и она выдержала его с такой честью, что мне было бы непростительно усомниться в ней теперь. Могу твердо сказать, что с самого начала в этом смысле он ни разу не подал мне хотя бы малейшего повода тревожиться.
Элинор, выслушав это заверение, не знала, то ли вздохнуть, то ли улыбнуться. А Люси продолжала:
– По природе я довольно ревнива, и то, что я ему неровня, что он чаще меня бывает в свете, и наши вечные разлуки сделали меня такой подозрительной, что я во мгновение ока угадала бы правду, если бы его поведение со мной во время наших встреч хоть чуточку переменилось, если бы им овладело непонятное мне уныние, если бы он упоминал бы какую-нибудь барышню чаще других или же в чем-то чувствовал себя в Лонгстейпле не таким счастливым, как прежде. Я вовсе не хочу сказать, что вообще так уж наблюдательна или проницательна, но в подобном случае я бы не ошиблась.
«Все это,– подумала Элинор,– очень мило, но не способно обмануть ни вас, ни меня».
– Тем не менее, – сказала она после краткого молчания,– каковы ваши намерения? Или вы предполагаете просто ждать кончины миссис Феррарс, крайности столь печальной, что даже мысль о ней недопустима? Неужели ее сын согласен смириться с подобным положением вещей и обречь вас всем тяготам многолетней неопределенности, вместо того чтобы, не побоявшись на время вызвать ее неудовольствие, признаться во всем?
– Если бы мы могли быть уверены, что лишь на время! Но миссис Феррарс очень гордая женщина, привыкшая всегда настаивать на своем, и в первом приступе гнева она может отдать все Роберту, и ради Эдварда я должна остерегаться поспешности.
– И ради себя. Или же ваше бескорыстие выходит за все пределы благоразумия.
Люси вновь посмотрела на Элинор, но промолчала.
– А с мистером Робертом Феррарсом вы знакомы? – спросила Элинор.
– Нет. Я никогда в жизни его не видела. Но, кажется, он совсем не похож на брата – глуп и большой модник.
– Большой модник! – повторила мисс Стил, чей слух различил эти слова, потому что Марианна на мгновение отняла пальцы от клавиш.– А-а! Они толкуют про своих душек-кавалеров!
– Вот и ошибаешься, сестрица! – воскликнула Люси.– Среди наших кавалеров модников никогда не бывало.
– За кавалера мисс Дэшвуд я могу поручиться,– с веселым смехом подхватила миссис Дженнингс.– Более скромного и благовоспитанного молодого человека редко встретишь. Но Люси такая скрытная плутовка, что никому не догадаться, кто ей по сердцу.
– О! – вскричала мисс Стил, многозначительно на них оглядываясь.– Право слово, кавалер Люси точнехонько такой же скромный и благовоспитанный, как у мисс Дэшвуд.
Элинор невольно покраснела. Люси закусила губу и бросила на сестру сердитый взгляд. На некоторое время воцарилось полное молчание. Положила ему конец Люси, сказав вполголоса, хотя Марианна, словно оберегая их секреты, уже заиграла великолепный концерт:
– Я расскажу вам про план, как положить конец этой неопределенности. Он совсем недавно пришел мне в голову. И я даже должна вас в него посвятить, потому что он отчасти от вас зависит. Натурально, вы, зная Эдварда столько времени, успели понять, что из всех профессий он предпочел бы церковь. Так вот, ему надо поскорее получить сан, а затем с вашей помощью, в которой вы, полагаю, не откажете из дружбы к нему и, смею надеяться, из некоторой симпатии ко мне, убедить вашего братца отдать ему норлендский приход – как я слышала, отличный. Нынешний священник, видимо, долго не проживет. Этого нам было бы достаточно, чтобы пожениться, а в остальном положиться на время и судьбу.
– Я всегда буду рада,– ответила Элинор,– доказать делом мое уважение и дружбу к мистеру Феррарсу. Но не кажется ли вам, что моя помощь тут вовсе не нужна? Он – брат миссис Джон Дэшвуд. И иной рекомендации ее мужу вряд ли потребуется.
– Но миссис Джон Дэшвуд может не захотеть, чтобы Эдвард принял сан.
– В таком случае, боюсь, от моей помощи толку будет мало.
Они вновь надолго замолчали. Наконец Люси с тяжелым вздохом воскликнула:
– Пожалуй, разумнее было бы сразу положить всему конец, расторгнув помолвку. Вокруг нас столько неодолимых препятствий. Пусть мы будем долго очень несчастны, но со временем к нам, наверное, все же вернется душевный покой. Но вы своего совета мне не дадите, мисс Дэшвуд?
– Нет,– ответила Элинор с улыбкой, прятавшей смятение чувств.– Только не в подобном деле. И вы прекрасно знаете, что мое мнение никакого значения для вас иметь не будет, если только не совпадет с тем, чего вы сами хотите.
– Право, вы ко мне несправедливы,– произнесла Люси с чрезвычайной серьезностью.– Ничье мнение я не ставлю столь высоко, как ваше. И, мне кажется, услышь я из ваших уст: «Да, я советую вам расторгнуть вашу помолвку с Эдвардом Феррарсом, это вас обоих сделает счастливее», я не замедлила бы это сделать.
Элинор, краснея за фальшивость будущей жены Эдварда Феррарса, сказала:
– После такого комплимента я побоялась бы высказать свое мнение, даже если бы оно у меня было. Он придает моему влиянию незаслуженную силу. У постороннего человека не должно быть власти разлучить тех, кого связывает нежное чувство.