— Может быть. А если всё же предположить, что он был в курсе, что забирает из её рук?
— И что?
На перекрёстке показался свет фар. Чёрный мерседес Макса уверенно взрезал дождь и ночь, приближаясь к нам.
— По сути, у нас только два претендента на картину: Сыны Астарота и неизвестный, предложивший за нее два миллиона, — произнёс Терренс, — Только они проявляли к ней интерес и готовы были на всё, лишь бы её заполучить. Никто больше ею не интересуется, ни одна живая душа. Согласен? Так давай исходить из того, что больше она никому не нужна, и никто не попёрся бы в Эйк за тем, чтоб забрать её. Версию о случайном гопстопнике оставим на потом. Сейчас нужно разрабатывать более перспективные направления поисков.
— Ну и?.. — Макс задумчиво смотрел на остановившуюся перед ним машину.
— Надеюсь, ты не будешь настаивать, что этот парень в сером плаще из Сыновей Астарота?
— А почему он не может быть из них?
— Потому что, во-первых, они не разговаривают, а сразу пускают в ход ножи. А во-вторых, мы с Лорой видели, как они одеты. Чёрные брюки и чёрные куртки с капюшонами. Все, как детишки из приюта. Этот был в сером плаще и вёл себя довольно мирно. Скорее, он похож на того, кто хотел купить картину.
— Парень, способный выложить два миллиона кредов за картину, не попрётся ночью в Эйк.
— Почему ты так думаешь? Мы же ничего о нём не знаем. Мы даже не знаем, кто на самом деле придумал всю эту хитроумную операцию с похищением картины. Помнишь, как Эдди удивился, услышав, что это сделал Бруно Дэви? И Эдди прав, потому что парень, придумавший столь хитроумную и эффективную афёру, не стал бы ошиваться в шестёрках у Смита Сароу. Скорее Бруно был лишь исполнителем. За ним стоит его заказчик.
— И как этот заказчик узнал, где нужно искать картину?
— Почём я знаю… Можно только предполагать. Откуда девчонка узнала адрес Зака Дидье? Никакой вывески на его лавке нет. Почему он усадил её в кухне пить чай? Скорее всего, он был знаком с Бруно, и ей о нём рассказал брат, возможно, именно в контексте с картиной. Не исключено, что именно у Зака Бруно собирался встретиться с заказчиком и отдать ему картину. Тот, не зная о его смерти, пришёл по указанному адресу, увидел там полицию, свернул за угол и наткнулся на Твигги, тащившую картину. Для такого умного малого не сложно было предположить, что она тащит именно то, за что он заплатил.
— Бездоказательно, но логично. И где нам его искать? Кто он такой?
Терренс пожал плечами.
— Понятия не имею. Одна надежда, что девчонка очухается и вспомнит что-нибудь ещё.
— Ты её хорошо разглядел?
— Что? — Терренс с недоумением взглянул на Макса.
— Ты заметил, что у неё сильно выраженное косоглазие?
— Серьёзно? Я вообще не разглядел её лица.
— Вот именно, — кивнул Макс. — Ты своим тренированным глазом, в преобразовательных линзах не смог разглядеть толком её лица. А она, перепуганная до смерти, с обычными человеческими глазами должна была в дождь рассмотреть в темноте парня в сером плаще.
— Пожалуй, ты прав… — сдался Терренс. — Значит, тупик. Полчаса назад этот парень увёл у нас из-под носа картину, и мы можем её больше никогда не увидеть. Он запрёт её в чулане или повесит над кроватью в спальне, никуда не повезёт, не будет продавать. Мы не можем обыскать все дома в городе.
— Дома — нет, — я решила вклиниться в их разговор. — Может, сядем в машину, а то на мне уже ни одной сухой нитки не осталось.
— Извини, — Макс поспешно распахнул заднюю дверцу, и стоило мне забраться на сидение, спросил: — Что ты имела в виду? Дома мы не можем обыскать, а что можем?
— Не мы, а ты. Банковские счета. Ты заметил, что сказал Берри? Распоряжения о переводе денежных средств за услуги, которые Дэви заказывал в связи со своей афёрой, были отправлены с терминала в Общественном центре ГИКСа. Это значит, деньги переводились на счета фирм с какого-то другого счёта. Кроме того, девушка пыталась продать картину за сто кредов. Стала бы она это делать, будь у неё деньги, которые были у её брата? Все его деньги на счёте, и потому она не могла их снять. А на счёт они были, скорее всего, переведены с другого счёта. В этом городе, где половина сделок совершается нелегально, и у полиции нет практически никаких шансов получить разрешение на отслеживание банковских операций, наш заказчик мог безбоязненно переводить деньги на счёт Бруно со своего собственного личного именного счёта.
— И даже если он переводил через резервные счета, я его выслежу… — уверенно заявил Макс и нажал какую-то кнопку на приборном щитке машины. Тут же на ветровом стекле появились три стандартных экрана, перед ним развернулась клавиатура, а по бокам выскочили две дополнительных. Макс стукнул пальцем по одной из клавиш и произнёс: — Кинг, дай мне канал ГИКСа и приготовься, будешь прикрывать меня от сторожевых программ.
Я представляла, что это будет как-то более впечатляюще, но Макс почти ничего не делал, он только следил за быстро мелькающими на экранах схемами и группами символов и изредка набирал короткие комбинации на средней и правой клавиатурах. Терренс, сидя рядом, с интересом следил за экранами, один раз даже ткнул пальцем в какой-то значок, выскочивший посреди пустого поля. Макс деловито кивнул.
Всё это не заняло у них и десяти минут. Наконец Макс снял пальцы с клавиш и выжидательно взглянул на средний экран. На нём постепенно, строчка за строчкой проявилась какая-то таблица. Макс замер, поражённо глядя на неё, а Терренс придушенно пробормотал:
— Бог ты мой…
Полчаса спустя Макс позвонил в высокую дубовую дверь трехэтажного узкого дома, втиснутого между такими же мрачноватыми добротными домами. Ждать пришлось недолго. Дверь беззвучно распахнулась, и мы вошли в небольшую прихожую, едва освещённую блёклым светом небольшого фонарика, стилизованного под старинные уличные фонари. Хозяин молча смотрел на нас, ожидая объяснений. Он был в сером тёплом свитере и тёмных брюках. На тонкой прядке, выбившейся на лоб из гладко зачёсанных мокрых волос, висела капля. Прямо здесь в полутёмной прихожей, на самом виду висел насквозь пропитанный дождём серый плащ.
— Где она, МакЛарен? — спросил Макс, держа руку в кармане, где лежал бластер. — Я знаю, что это вы заплатили два миллиона кредов за похищенную картину. И я знаю, что она у вас. Вам придётся её вернуть.
МакЛарен, не торопясь, взял с этажерки пачку сигарет, зажигалку и прикурил, глядя на Макса тем холодным оценивающим взглядом, каким смотрел на меня в «Чёрной розе».
— Будьте благоразумны, доктор, — проговорил Терренс. — Вы же прекрасно понимаете, что эта картина небезвредна. И она должна быть изолирована от мира.
МакЛарен вынул изо рта сигарету и покачал головой.
— Нет, Лесли, она опасна и должна быть уничтожена.
После этого спокойно развернулся и прошёл в комнату. Мы последовали за ним. В этой большой, обставленной солидной викторианской мебелью гостиной было темно, лишь из камина вырывался свет огня. Именно к камину он и подошёл.
— Как в пекле… — тихо, словно припоминая что-то, проговорил он.
Проследив за его взглядом, я увидела в камине большую тёмную доску, объятую пламенем.
— Вы с ума сошли! — крикнул Макс и бросился к камину.
Но МакЛарен вдруг резко повернулся и взмахнул рукой. Я готова была поклясться, что он не прикасался к Максу, но тот отлетел назад через всю комнату и, ударившись о стену, упал на пол. Терренс тут же выхватил бластер. Но МакЛарен спокойно поднял руки, показывая, что они пусты, и словно демонстрируя, что сдаётся. Однако при этом чуть повернул голову и пристально взглянул на картину, которая тут же вспыхнула ярче и взорвалась изнутри, рассыпавшись мелкими горящими щепками.
— Вот и всё… — он слабо улыбнулся. — Как ваша спина, Делман?
— Нормально, — проворчал тот, поднимаясь и присаживаясь на стоящий рядом диван. Потом пошевелил плечами. — Да, всё в порядке. Какого чёрта, МакЛарен? Что вам взбрело в голову делать это? И что это за фокусы?
— Это всё звенья одной цепи, — пожал плечами он, глядя, как Терренс убирает бластер. — Я просто должен был уничтожить эту доску.
— Что в ней такого? — поинтересовался Терренс, спрятав оружие. — Ключ к концу света?
— Нет, просто в ней присутствовало активное Зло. Это всего лишь одна из мрачных игрушек Дьявола.
— И что вам с того?
— У меня с ним личные счёты…
Он какое-то время задумчиво смотрел на меня, потом вздохнул. Именно тогда и прозвучали эти слова, которые повергли в шок Макса и Терренса, но не меня.
— Наверно, не имеет смысла скрывать… Рано или поздно вы всё равно узнаете. Я алхимик. Я продал душу Сатане в 1523 году и обрёл бессмертие. И при этом навеки потерял покой… Два года назад я, благодаря заступничеству нескольких чистых душ, получил прощение и свободу, но не успокоение. Проклятие всё ещё висит над моей головой, и вряд ли я когда-нибудь избавлюсь от него. Долгие века я провёл в заточении, где каждый час казался вечностью. И за это время моя душа насквозь пропиталась самой лютой, жгучей и безумной ненавистью к моему тюремщику. Даже после того, как я вырвался от него, он сыграл со мной злую шутку, которая лишь подогрела мою ненависть. Хоть сделка между нами была расторгнута, он не забрал то, что было получено мною по этому пакту, и потому Небеса навсегда закрыты для меня. Вы живёте в другие времена, но тот, кто родился в мою эпоху, понял бы, что этого вполне довольно, чтоб объявить ему войну. Это всё… Я сказал вам то, что мог. Теперь делайте, что сочтёте нужным, но учтите: убить меня вам не удастся. Я испробовал разные способы. Они приносят только боль.
Он выпрямился и, скрестив руки на груди, выжидательно взглянул на Терренса. Тот с трудом приходил в себя после такого откровения. Макс метнул на меня быстрый взгляд, и, видимо, выражение моего лица подсказало ему, что всё это не розыгрыш, и мне эта история давно и доподлинно известна.