— Это всё, что я заработал за эти два года, — усмехнулся МакЛарен. — Каюсь, лечить я начал ещё до получения лицензии, но ведь мне нужно было на что-то жить. На Эрнане я лечил алкорского посла и его престарелую мать, на Рокнаре — нескольких миллионеров, да и здесь есть люди, понимающие, что экономить на здоровье глупо… Например, вы, Делман.
— Как говорит Джонни, у него есть деньги, пусть платит… — пробормотал Терренс.
— Мы вернём вам ваши деньги, вернее то, что от них осталось, — проговорил Макс, поднимаясь с дивана. — За вычетом десяти тысяч, в которые была оценена владельцем картина.
— Очень благородно… — чуть поклонился ему МакЛарен.
— Но помните, мы за вами наблюдаем…
— Кто б сомневался… — равнодушно проговорил он, и повернулся к камину, всем своим видом давая понять, что утратил к нам интерес.
Макс задумчиво взглянул на меня и вышел в прихожую, за ним отправился Терренс, но я не могла уйти так просто. Я подошла к нему и встала рядом, глядя в камин, где догорали кусочки дьявольской картины.
— Что в ней было? — спросила я.
— Ты видела то же, что и я… — не повернув головы, ответил МакЛарен.
— Эта собачонка, которая выползает из-под кровати? По свидетельству многих авторов тех времен, дьявол любил принимать обличие чёрной собаки. К тому же печать Соломона…. Это всё-таки подсказка, как вызвать дьявола?
— Это приманка для дураков, которые хотят это сделать и готовы ради этого губить чужие жизни… Ему на радость.
— Как тот маньяк, что убил трёх девушек? Кто свернул ему шею?
— Наверно, тот, кому это было на руку…
Я рассердилась.
— Ты знал обо всём этом с самого начала, пытался заполучить картину и морочил мне голову?
Он, наконец, взглянул на меня и раздражённо произнёс:
— Я надеялся, что ты сама уничтожишь её. Именно потому я и дал тебе необходимые подсказки. Но ты попала под обаяние его мастерства… Неужели не понятно, что он никогда не открывает своего лица полностью? Изысканность его творений — это лишь соблазн, искушение… которому ты поддалась.
— И ты разочаровался во мне? — поинтересовалась я. — И всё же остановил меня у края пропасти?
— Опять смеёшься, злой ангел, — он невольно улыбнулся, глядя мне в глаза. — Тебе простительно поддаться обаянию таланта, пусть даже тёмного… Ты помнишь небеса и ищешь их отголосок во всём, что кажется тебе совершенным. Но будь осторожна, он очень хитёр, а ты, чиста и доверчива, как всякий, кто привык действовать мечом, а не кинжалом.
— А мне казалось, что я мудра и опытна.
— Дай Бог, чтоб так и было… — шепнул он.
— Как себя чувствует та девочка, что упала с лестницы? — спросила я.
Он кивнул.
— Спасибо, ей гораздо лучше. Она пойдёт на поправку, хотя вряд ли сможет стать балериной, но вполне — вырасти, стать милой девушкой, выйти замуж и произвести на свет кучу ребятишек. Прости, что я бросил тебя одну в тот вечер.
— Это было жестоко, но у тебя есть оправдание… в виде возможного появления на свет кучи ребятишек. И потому я, пожалуй, дам тебе шанс искупить вину.
Он вздёрнул бровь, его глаза озорно блеснули. Та прядка, на которой недавно висела капля дождя, теперь завилась в изысканное колечко. Может, он и прав, я ищу отблеск потерянного рая во всём, что кажется мне совершенным?
— Я заеду за тобой завтра в восемь… — предложил он.
— Ладно, — кивнула я. — До встречи.
Следующее утро было бледным и унылым. Я сидела в своей гостиной на диване и, развернувшись к окну, задумчиво созерцала серое неподвижное небо, нависшее над городом. Раздался деликатный стук в дверь, и она чуть приоткрылась, ровно настолько, чтоб в комнату просунулась рыжая голова Терренса.
— Доброе утро… Я принёс почту.
— Входи, — улыбнулась я, махнув ему рукой.
Он вошёл, свежий, пахнущий цветущим садом, в голубых брюках и белой рубашке с широким отложным воротником. Усевшись на диван, он протянул мне конверт.
— Я знал, что МакЛарен занятный парень, — произнёс он, — но не настолько же… Это всё правда?
— Правда, — кивнула я, решив, что Терренсу незачем знать, что это далеко не вся правда.
— И он действительно заключил пакт с дьяволом?
— Это было так давно, что об этом можно не вспоминать.
— Потому что он был прощён?
— Такое случается, хоть и не часто.
Рыжик недоверчиво смотрел на меня.
— Это похоже на странный сон… Сколько ему сейчас лет? Семьсот? Больше?
— Двадцать девять. Остальные не в счёт, — я усмехнулась. — Не задумывайся об этом. Голова заболит.
— И ты всё это знала с самого начала? И не сказала, — он с упрёком взглянул на меня.
— Потому что он заслужил ещё один шанс, так пусть воспользуется им.
— Он спалил нашу картину.
— Я помню. Может, он прав? Может, только так и нужно поступать с такими вещами, но не у каждого хватит на это духу.
— Наверно, — Терренс пожал плечами. — Знаешь, я чувствую себя спокойнее с тех пор, как её не стало. И Макс тоже. Он рад, что ему не нужно больше думать как обойти завещание старика дель Соля. Вот только решится ли он снова доверить МакЛарену заботу о своей спине?
Я пожала плечами. Такие вещи каждый решает сам. Взглянув на конверт, я увидела штемпель межпланетного отдела Санкт-Петербургского почтамта. Распечатав, я достала голубой лист почтовой бумаги с именным логотипом академика Преображенского. Текст письма был напечатан на компьютере шрифтом, имитировавшим изысканный почерк.
«Дорогая Дашенька, извини, что пишу коротко, но у меня как всегда забот полон рот. Лечу на раскопки в Арктику и когда выберусь из вечных льдов, один Бог знает. Так вот, о вашей картине. Я показал её коллегам, и она произвела на них как раз такое впечатление, какое я ожидал.
Тщательно изучив репродукцию, Ван-Меер пришёл в замешательство. Он восемьдесят три года занимается Северным Возрождением и в особенности творчеством братьев Губерта и Яна Ван Эйков, и теперь готов поклясться, что по манере письма, по композиции — это — Ян Ван Эйк, но по сюжету — это произведение совершенно для него невозможное.