Утром Кинг пригласил меня к завтраку в малую гостиную, принадлежащую Максу. Надо сказать, что папа Делман был человеком не без чувства юмора, и разделил свой замок между наследниками таким образом: все чёрные помещения — Максу, все белые — мне. Помещения вроде холла внизу и той гостиной, где проходила вечеринка, то есть сочетающие в себе как белое, так и чёрное — находились в общей собственности обоих наследников. При этом чёрное и белое, как и положено в шахматах, всегда было рядом. Макс предлагал мне переделить замок хотя бы по этажам, но я отказалась, сказав, что вовсе не претендую на полное владение своей половиной. Мне достаточно моих трёх комнат и возможности находиться в чёрно-белых помещениях, остальное — в его распоряжении. Но Макс не был бы Максом, если б согласился на такой компромисс. Его девиз: «Всё или ничего». Поэтому он остался в своих чёрных комнатах. К тому же он просто больше любил чёрный цвет, чем белый.
Макс был личностью незаурядной, талантливый биоинженер и кибернетик, он держал свои таланты в тайне, и единственным его детищем был Кинг, мощный компьютер на живых кристаллах, этакий супермозг. Именно его бесконечно обучал и совершенствовал Макс, отдав свои силы помимо этого увлечения, борьбе со Злом, как он её понимал. А понимал он её так же прямолинейно, как и всё остальное: если враг не сдаётся, он должен быть уничтожен. Поэтому Макс, хоть и предпочитал белоснежные сорочки и безупречные узкие сюртуки, никогда не гнушался тем, чтоб взять в руки лучемёт, напялить на голову защитный шлем и рвануть с перекошенной от ярости физиономией в атаку на мировое Зло.
Я явилась по приглашению точно в указанное время, предварительно надев элегантное, но не броское платье, тщательно наложив макияж и уложив волосы. Именно это ценил во мне Макс: элегантность, исполнительность и пунктуальность, потому что именно в этом мы были похожи. Бледный, с резкими чертами лица, горящим взором и причёской под маршала Мюрата, Макс в то утро вышел к завтраку в чёрных брюках и узком сюртуке, под которым белела сорочка и мерцала на широком ремне чеканная пряжка. Уныло посмотрев на него, заспанный Терренс в домашней бархатной куртке цвета пыльной розы упал на стул перед своей тарелкой и проворчал:
— Неужели нужно будить всех, если самому не спится? Ты помнишь, во сколько мы легли? Мне, между прочим, для нормальной жизнедеятельности нужно не меньше восьми часов сна…
Джерри усмехнулся, глядя на него, и небрежным и точным движением опустил салфетку на колени. Он не стал надевать пиджак и галстук, но всё равно выглядел безупречно. Ли наверняка встала ещё до рассвета и успела проделать полный комплекс китайской гимнастики и теперь сидела за столом с вежливо-отсутствующей улыбкой. Джефри появился последним. Мрачно взглянув на Макса, он проворчал: «Садист…» и тоже сел.
— Доброе утро, — ледяным тоном произнёс Макс, взглянув на него. — Если у кого-то сломались часы, то уточняю, что уже девять и у нас много дел. К сожалению, Эдди уехал, однако мы попытаемся справиться без него.
По такому вступлению можно было решить, что он начинает важное совещание, но на самом деле ничего подобного. Просто у него такая манера совмещать приятное с полезным, обсуждая за завтраком возникшие проблемы. К этому уже все привыкли, и никто особо не обращал внимания на его многозначительный тон.
— Вернёмся к нашей проблеме, — произнёс Макс тоном председателя собрания.
— Нет никакой проблемы… — возразил Терренс. — И дел у нас нет. И незачем было вскакивать в такую рань. Всё тихо и спокойно. На фронте затишье, солдаты спят, маркитанки штопают знамёна.
Макс мрачно взглянул на него.
— То, что сейчас мы пока без срочной работы, ещё не значит, что можно дрыхнуть целый день. Именно сейчас у нас есть возможность более внимательно разобраться в том, что выглядит так подозрительно. Или ты не согласен?
— Минуту, — я подняла руку, — семейные сцены оставим на потом. Как я поняла, сейчас в городе не происходит никаких инцидентов, требующих нашего немедленного вмешательства?
— Никаких, — кивнул Джерри, намазывая джемом тост. — Прекрасная возможность осмотреться, понаблюдать, поразмышлять…
— У кого, конечно, есть на это время, — проворчал Джефри, вечно занятый на службе у своего тестя судовладельца Келха.
— Очень хорошо, — кивнула я и снова вспомнила о вчерашней встрече. — Но всё-таки какая-то проблема есть?
— Не проблема… — покачал головой Терренс. — Подозрение. У него…
Он ткнул пальцем в сторону Макса.
— Теперь я могу сказать? — уточнил тот. — Спасибо. Так вот, — он обратился ко мне, — всё дело в одной картине. Начну сначала… У моего отца был старый друг, его звали Мигеле Фернандес дель Соль. Он был такой же чудак, что и папа, но куда более безобидный. Он жил спокойно в своём доме на авеню Пари, содержал небольшую, но довольно престижную антикварную лавку и писал какие-то исследования по истории изобразительного искусства. Он жил один, и после смерти отца я навещал его, чтоб он не чувствовал себя слишком одиноко. У него не было родственников, и все его друзья давно отошли в мир иной. Короче, месяц назад он скончался, оставив после себя этот самый дом и лавку, назначив меня своим душеприказчиком. Всё своё имущество он завещал продать на аукционе и передать деньги в благотворительные фонды и часть — школе искусств, в попечительский совет которой он входил. Он сам составил полный каталог своего имущества, который был по его распоряжению напечатан в антикварном бюллетене за позапрошлый месяц. Каталог снабжён подробными пояснениями к каждой позиции с указанием оценочной стоимости. Произведения искусства, подлежащие продаже, выставлены в галерее Портмана, арендованной на ранее зарезервированные им средства. Аукцион назначен на восьмой день Рэу, то есть через три недели. Казалось бы, такая завидная предусмотрительность должна была бы обеспечить беспроблемное исполнение его последней воли. Но проблема всё же возникла…
— Ну, какая это проблема? — фыркнул Терренс. — Кое-кто желает купить одну из вещей без аукциона…
Макс метнул на него гневный взгляд, потом посмотрел на меня.
— Наверно, он прав, это не проблема. Но это довольно странные обстоятельства. Речь идёт о картине, написанной маслом на кипарисовой доске. В каталоге она числиться как «Посещение больной» Яна ван Эйка, 1435 год.
Я нахмурилась, вспоминая то немногое, что мне было известно о Северном Возрождении и фламандской живописи того времени. Макс тем временем продолжил:
— Началось всё с того, что к моему адвокату Руфусу Тэнгу, который занимался формальностями, обратился некий Магнус Ван Тот, с предложением продать ему картину за сумму в три раза превышающую ту, что указана в каталоге. Ты знаешь старика Тэнга, он формалист и зануда, и потому предложил этому господину поучаствовать в аукционе. Спустя несколько дней некий художественный музей Алкора предложил за картину сумму в десять раз больше. Тэнг обратился ко мне, и я сказал, что воля покойного для нас закон. Им тоже предложили дождаться аукциона. Неделю спустя явился некий посредник, который не пожелал назвать своего клиента и предложил в сумму на два порядка выше каталожной.
— Сколько указано в каталоге? — спросила я.
— Десять тысяч кредов.
— Прилично для подделки…
Макс и все остальные изумленно воззрились на меня. Я пожала плечами.
— Может, это не подделка, а подражание или другой художник, которого принимают за Ван Эйка. Вы можете этого не знать, но на самом деле картины этого художника на Земле очень ценятся, они хранятся в лучших музеях и галереях планеты, их вывоз категорически запрещён. Если эта картина была вывезена контрабандой, то она подлежит безусловному возврату на Землю по Лознийской конвенции 2204 года. Ваш антиквар не мог об этом не знать. Объявив эту картину произведением Ван Эйка, он фактически подписал запрос о её возврате. Не думаю, что он действительно верил в то, что картина подлинная.
— Она подлинная, — кивнул, наконец, проснувшийся Терренс. — Мы провели экспертизу доски, красок и лака. Они соответствуют дате, указанной в каталоге.
— Ян Ван Эйк был очень популярным художником. Ему подражали. Это может быть другой художник.
— Может, — пожал плечами рыжик и кивнул задумавшемуся Максу. — Продолжай.
— Вероятно, он просто набивал ей цену, чтоб продать подороже, — пробормотал тот, — Если все эти претенденты поверили, что это Ян Ван Эйк, и у них появилась надежда перехватить его до того, как её заметят эмиссары комитета по возврату похищенных ценностей… Может, потому они и торопятся?
— Всё же расскажи до конца, — предложила я.
— Рассказывать осталось немного. Неделю назад картину пытались похитить, проникли ночью в галерею Портмана и хотели её унести. Им помешал патруль, заметивший свет фонариков сквозь стеклянные двери. Картину нашли в зале на полу возле стены. Преступники скрылись через чёрный ход.
— Она большая?
— Шестьдесят на восемьдесят пять сантиметров.
— Да, с такой картиной, да ещё на кипарисовой доске не так легко убежать.
— Нам пришлось пойти на дополнительные затраты и усилить её охрану. Вчера снова объявился тот посредник и удвоил цену… — Макс задумчиво смотрел на меня. — В любом случае я не могу так просто это оставить. Если эта картина другого художника, это должно быть сообщено покупателям. Вся проблема в том, что на Киоте нет подходящих экспертов. Вывоз художественных ценностей с Земли запрещён, и за её пределами нет специалистов, разбирающихся в этом. Нам не удалось пригласить эксперта с Земли, потому что они отказываются ехать. На Земле ничего не знают о такой картине Ван Эйка. Они тоже настаивают на том, что это фальсификация.
— Ладно, — кивнула я. — Может, это фальсификация, на которую клюнули несколько желающих её приобрести. А мы-то здесь при чём? Дело пахнет криминалом, но не более того. Есть факт попытки похищения картины. Пусть этим занимается полиция.
Макс переглянулся с Джерри, и тот ему кивнул.
— Мы провели собственное расследование. Магнуса Ван Тота не существует. Под этим именем скрывался некий Титус Магнем, считавший себя колдуном. Он убит пару недель назад кинжалом с изогнутым клинком и чёрной рукояткой. Мы связались с Алкором, но в том музее, который был указан в письме, нам сообщили, что они интересуются только замковой живописью Западного королевства Алкора и ничего нам не направляли. Телефон посредника вывел нас на некое колдовское общество, которое обосновалось на одном из островов архипелага Чаек здесь же на Киоте. В своих ритуалах они используют подобные кинжалы с чёрными ручками. Они называют себя Сынами Астарота.
— То есть картиной пытаются завладеть колдуны?
— Необычно для картины, изображающей невинный визит лекаря к больной даме, — пояснил Джерри.
— А кто предложил два миллиона, выяснили?
— Нет, но есть ещё кое-что… Полторы недели назад полиция нашла логово некоего маньяка, который убил трёх девушек. В его подвале обнаружили всякие магические предметы и чёрный алтарь, над которым к стене была пятью булавками приколота репродукция нашей картины, вырванная из каталога.
— А самого маньяка нашли?
— Там же возле алтаря, со свёрнутой, как у цыпленка шеей. Причём, на картине изображено, как лекарь делает даме кровопускание. Он тоже перерезал девушкам вены и выпускал всю кровь.
— Он тоже был колдуном?
— Скорее гадателем, гадал одиноким дамам на картах Таро, на кофейной гуще и по руке.