— Это научный термин? — спросила я.
Он не ответил, положив ладони мне на шею. Приятная прохлада растеклась по моему телу от одного прикосновения. Боль утихала, пульсация становилась всё меньше. Неприятные ощущения уходили, концентрируясь под его руками. Время от времени он снимал ладони и стряхивал их в сторону, потом снова, едва касаясь, подносил руки к моей шее. Минут через десять головная боль и тошнота прошли, а недомогание ослабло.
— Так, хорошо, — кивнул он и промыв раны тягучей жидкостью из склянки, стал накладывать повязку. Я внимательно смотрела на него. Я тоже умела вытягивать чужую дурную энергию, но после этого неизменно чувствовала себя несчастной и разбитой. Он же оставался так же свеж и деловит, как в начале. Когда я сказала ему об этом, он только пожал плечами. — В этом и состоит разница между дилетантом и профессионалом.
— Что это за трава? — спросила я, заметив, как он вкладывает клочки сушёной зелени в повязку.
— Волчья, — пояснил он. — Называется аконит.
— Она же ядовитая!
— Я что, заставляю тебя её жевать? — уточнил он. — Это лучшее лекарство, если такое вообще существует, от лекантропии.
— Если она вообще существует, — вставила я.
— Если есть лекарство, должна быть и болезнь.
— Свежая мысль.
После этого он накинул мне на шею цепочку и опустил на грудь круглую пластинку из белого металла с выгравированными на ней значками.
— Носи, пока не поправишься. Потом вернёшь мне. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — улыбнулась я. — Или почти хорошо. И даже хочу есть. Составишь мне компанию за завтраком?
— Я договорился, что меня подменят на час, — вздохнул он.
— А у меня есть новые сведения о Плакальщике, — таинственным тоном произнесла я.
— И стол на две персоны уже накрыт в соседней гостиной, — в тон мне добавил из шкафа Кинг.
— Ладно, уговорили, — усмехнулся Джулиан.
За завтраком я рассказала ему подробнее о моём печальном приключении и передала историю, рассказанную Луисом. По тому, как жадно он ел, я поняла, что его рацион в последнее время состоял из бутербродов, сунутых ему в руку сердобольными сиделками. Я не слишком надеялась, что он вообще слушает меня.
— Я тоже слышал это поверье насчёт крови ангела, — неожиданно кивнул он, — некоторые вампиры всерьез считают, что ею можно отравиться. Наверно, это правда, хотя Плакальщик и не совсем вампир… Покажи голографию этой плиты.
Я подала ему карточку, он внимательно посмотрел на неё. Мне показалось, что он пробежал глазами все строчки надписи, потом перевернул и прочёл перевод.
— Занятно.
— Что ты об этом думаешь?
— Это не Хайам.
— Я догадалась, — мрачно заметила я, поняв, что он начинает темнить. — Ты знаешь арабский язык?
— Нет, а что?
— Думаешь, перевод соответствует?
— Возможно, в общем и целом, насколько вообще может соответствовать перевод.
— И что значат эти стихи?
— Только то, что однажды тот, кому они адресованы, будет убит клинком.
— В правой руке. Это я поняла. А чья рука это будет?
Он пожал плечами.
— Думаю, рыцаря с сердцем чистым, как горный снег, как вода родника, как небесный свет.
— Очень интересно. И где мы найдём такое чудо природы?
Он рассмеялся.
— Просто я вспомнил мадригал, посвящённый некоему паладину, жившему в Средние века. А искать никого не надо, — он вернул мне карточку. — Эта надпись свидетельствует о том, что всё предопределено. Против всякой болезни найдётся своя травка, говаривал Авиценна. И существует мнение, что против каждого злодея жизнь однажды выставит своего героя. Нам остаётся только ждать.
— Пока жизнь приведёт сюда этого героя, Плакальщик сожрёт половину города.
— Сегодня он никого не убил.
Я замерла с открытым ртом. Джулиан пожал плечами.
— Видимо, отлёживается после пищевого отравления.
— Ага, — кивнула я. — А если нам сделать так. Мы его изловим, Хок будет его держать, а мы впрыснем ему пинту моей крови. Сработает?
— Нет, — мотнул головой он. — Во-первых, тут сказано, что он умрёт от клинка в правой руке, а не от внутривенного впрыскивания. А, во-вторых, если б я не был так хорошо воспитан, я бы сказал, что ты дура. Но я воспитан именно так, поэтому «во-вторых» оставляю при себе.
— Понятно. Ещё кофе?
Он поколебался секунды три.
— Ещё чашку и я полетел.
Я налила ему кофе и задумчиво взглянула, как он пьёт, смакуя каждый глоток. Кинг, хоть и машина, но кофе умеет заваривать сорока двумя способами, и всё выше всяческих похвал.
— Ты всё ещё меня любишь? — уточнила я, глядя на него.
— Разве я не доказал это, примчавшись сюда?
— А ты бы не помчался на срочный вызов к другому пациенту?
— Пожалуй… — согласился он. — Чувство долга — страшная штука, хотя и не страшней безответной любви. А почему ты спросила?