— Утром ты сказал, что это может быть послание. Что ты имел в виду?
Он неопределённо покачал головой.
— Может, просто напоминание о том, что Зло всегда рядом, и то, что на первый взгляд кажется трогательным или невинным, на самом деле опасно и страшно?
— А, может, в картине зашифрован какой-то ритуал? Например, позволяющий вызвать дьявола?
— Распространённое заблуждение… — вздохнул он. — Его не нужно вызывать, он всегда рядом. Это подтверждается двумя очевидными доказательствами: он имеет дурную привычку являться к тем, кто его не призывает, и не является к тем, кто его зовёт по всем правилам того, что зовётся Искусством.
— Может, у этого ритуала другая цель?
— Может, — уступил он, — но я не знаю, что это за ритуал.
— А, может, загадка в самой картине, например тайник в доске или что-то нарисовано или написано под слоем краски… — продолжала я размышлять вслух. — Ведь никому не пришло в голову сфотографировать картину с помощью хотя бы самого примитивного рентгена, я уж не говорю о более специфических методах исследования.
— Ты собираешься заняться этими исследованиями прямо сейчас?
— Нет, может, немного позже. Ты можешь мне помочь.
Его лицо как-то странно напряглось.
— Я бы вообще не хотел, чтоб ты этим занималась. Что тебе взбрело в голову тратить время на эту доску?
С минуту поразмышляв, я решила, что могу рассказать ему то, что касается завещания старого антиквара. Он выслушал меня внимательно.
— Вы собираетесь её продать? — он вытащил из кармана портсигар и, достав из него сигарету, сунул в зубы. Когда он прикуривал от зажигалки, оранжевое пламя на мгновение ярко осветило его сосредоточенное лицо.
— После того, что мы о ней узнали, это вряд ли возможно, — призналась я. — Она может быть опасна. Разве нет?
Он утвердительно кивнул. Первый более-менее конкретный ответ.
— Может, — уверенно подтвердил он. — А если не продать, то что?
— Мы должны выяснить, что в ней такого… Провести исследования…
— А потом?
— Почему ты спрашиваешь?
— Интересно. Почему ты не говоришь, что вы собираетесь её, в конечном счёте, уничтожить?
— Уничтожить? — опешила я.
Мне сразу вспомнилось как изысканно и чётко выстроена композиция картины, тщательно выписаны лица, детали… Да, это жутко, но ведь Босх и Гойя тоже не ангелов рисовали, так что же, их тоже в печь? Ведь это шедевр, хоть и мрачный. Я почувствовала страх и печаль, глядя на него, и отвращение, вызванное тем, что он изображает. И это отвращение тоже может быть мерой воздействия. Ведь увидев эту картину и испытав ужас от её содержания, вряд ли кому-то захочется вдруг заняться чёрной магией у себя дома. Отрицательные чувства тоже могут создавать воспитательный эффект.
Между тем, МакЛарен пристально смотрел на меня, сжимая сигарету в зубах. В этот момент он вовсе не был похож на несчастного мальчика. Внимательный, оценивающий взгляд, словно, на сей раз, он испытывал меня. И при этом во всём его облике вдруг проступило что-то жёсткое, неуступчивое и хищное, как у матёрого волка.
— Эта картина не является моей собственностью, и я не могу решать её судьбу, — произнесла я.
— Ты уходишь от ответа, — возразил он. — Если б это была твоя картина, ты бы её уничтожила?
— Что ж… — вздохнула я и с честным видом взглянула в его прищуренные глаза. — Она не моя.
Он продолжал какое-то время смотреть на меня, видимо, о чём-то раздумывая, потом воткнул сигарету в пепельницу и взялся за бокал.
— Тогда выпьем за того, кто может решить её судьбу. И, дай Бог, что б он решил её правильно.
Я чокнулась с ним, и отпила вина. К сожалению, очарование вечера улетучилось. Наверно, его можно было вернуть, но что-то мне подсказывало, что у МакЛарена такое желание отсутствует напрочь. Мы поговорили ещё о чём-то, но разговор не клеился. Он отвечал односложно и как-то излишне язвительно. А потом зазвонил его коммуникатор. Достав его, он нажал кнопку и поднёс его к уху.
— МакЛарен… — резко ответил он. — Да, да… Я слушаю, Артур… Когда её привезли?.. Кто дежурит в реанимации? — он быстро поднялся. — Да, я еду… Пусть зафиксируют её в таком положении. Ничего не трогайте, только в самом крайнем случае… И вызови Мадлен, мне понадобиться её помощь.
Он стоял, тревожно о чём-то думая. Между бровями появилась вертикальная складка.
— Извини, — наконец произнёс он, — мне позвонили из миссии. К ним привезли девочку шести лет. Она упала с лестницы. Смещение позвонков и повреждение спинного мозга. Я должен ехать. За ужин я расплачусь по пути.
И не дожидаясь ответа, он сорвался с места и исчез во тьме, где причудливыми фонариками горели странные шатры желтоватого света, в которых стояли чужие столики. Я осталась одна. Мне почему-то стало грустно. Сперва я хотела уйти, но потом услышала музыку, несущуюся откуда-то сверху. Негромкие переборы струн завораживали и плавно кружили вокруг меня, трепеща в блеске хрусталя и пламени свечей, навевая забытые воспоминания об Альгамбре, ночном океане и тихой ночи, обнявшей сонный берег. Тихие разговоры ни о чём и серебристый свет звёзд на кончиках длинных ресниц. И вечер снова стал романтичным, хоть и немного печальным. К столу подошёл Джим и вопросительно взглянул мне в глаза. Я улыбнулась ему, и он, кивнув, снова оставил меня наедине с моими воспоминаниями о том, чего на самом деле никогда не было.
Я вернулась домой почти в три часа ночи. Сонная, с туманно-ностальгическими мыслями и лёгким чувством приятного опьянения, я прошла через холл, отмахнувшись от какого-то вопроса Кинга, поднялась по лестнице, вошла в свои апартаменты, на ходу сбрасывая с себя одежду, и, скинув на пол покрывало с постели, забралась под мягкое одеяло. Свет в спальне погас, и я, лениво следя за ускользающими мыслями, погрузилась в приятный спокойный сон.
Это было чудо, что Макс не пригласил меня на завтрак в семь часов утра. Видимо, Кинг сообщил ему, когда я вернулась, и он решил проявить благородство. Это было очень мило с его стороны, но ровно в девять меня разбудили звуки сирены и рокот моторов. Не понимаю, почему эти машины обязательно должны так тарахтеть в то время, когда нормальные люди уже давно ездят на бесшумных аппаратах? И эти сирены…
Я со стонами вылезла из постели, завернувшись в волочащееся по полу одеяло, подошла к окну и посмотрела на улицу. Внушительный кортеж как раз остановился внизу: два броневика с лазерными пушками на крышах, восемь гравициклов по периметру — это они так оглушительно тарахтели, — и в самом центре, между броневиками — небольшой бронированный фургон для перевозки ценностей. Гравициклы выстроились коридором от фургона до подъезда. Броневики застыли, и, к счастью, выключили эти дурацкие сирены. Из кабины фургона вышли два человека, открыли заднюю дверь, один залез внутрь и подал второму завёрнутый в защитную плёнку плоский прямоугольный предмет, скорее всего, ту самую картину из галереи Портмана. Картина была торжественно донесена до крыльца и передана Терренсу Лесли. Макс, стоявший рядом, расписался на планшете, после чего удалился вместе с рыжиком и картиной, утратив всякий интерес к этому передвижному цирку. Те двое вернулись в кабину, и кортеж отбыл в обратном направлении тем же порядком, правда, без сирены, но с прежним грохотом.
Проводив их мрачным взглядом, я повернулась к кровати и распорядилась:
— Кинг, тонизирующую ванну и лёгкий завтрак.
— Ванна будет готова через минуту, — тут же отрапортовал Кинг. — На завтрак могу предложить фруктовый салат с творожным кремом, кофе со сливками и два круассана с джемом.
Я задумалась, припоминая, сколько съела вчера за ужином, и внесла коррективы в меню:
— Фруктовый салат с творожным кремом, кофе без сливок и сахара и один круассан без джема.
— Ванна готова, завтрак будет подан через двадцать минут, — сообщил Кинг.
Через сорок минут я вышла из комнаты и направилась вниз, туда, где в подвале размещалась лаборатория и секретный сейф киотского отделения «Звёздного щита». Макс и Терренс были в лаборатории, и с интересом изучали установленную на предметную подставку картину, уже окружённую лампами, объективами, зеркалами и ещё бог знает, какими приспособлениями. Бросив на картину короткий недовольный взгляд, я подошла к Максу.
— Молодцы, теперь весь город в курсе, что сюда привезли что-то ценное… Нужно было ещё добавить помпы, вызвав эскадрилью штурмовых флаеров и роту профессиональных наёмников с армейскими лучемётами наперевес.
— Это Портман, — не отрывая взгляда от картины, пояснил Макс. — Он уже в курсе, что за доску предлагают два миллиона кредов, и её пытались похитить. Его галерея не работает с такими дорогими экспонатами, и он был счастлив от неё избавиться, приложив при этом максимум старания для безопасной доставки её клиенту. Странная картина. Мрачная и так притягивает взгляд… Думаешь, под краской или в доске может быть что-то скрытое?
— Запросто. Например, у Джоконды на шее оказался жемчуг.
— Правда? — он задумчиво взглянул на меня. — Нужно проверить…
Он направился к пульту, напоминающему панель управления среднего космического лайнера и начал нажимать какие-то кнопки. Я посмотрела на картину. Странно, но в этот раз она не вызывала у меня столь сильных чувств, словно что-то в ней пропало. Это было просто изображение странной и жутковатой сцены.