- Кем работаешь? Старостой или полицаем?
- И старостой, и полицаем. По совместительству. Я ж говорю: людей не хватает. У партизан хватает, а у нас нет. Хотя материально мы лучше обеспечены.
Они обеспечены! Вот негодяй!
- Ладно, отложим разговор до прихода наших. А пока предупреждаю: за уши никого не таскать. Узнаю, что притесняешь жителей, плохо будет. Не уточняю - кому.
- Я понимаю, понимаю! - закивал Лысый. - А теперь сюда, пожалуйста! он распахнул перед Мишей калитку.
Миша сделал шаг и тут же оказался на земле. Это Лысый ему дал подножку, навалился на него и заломил руки за спину.
Утром Мишу вели на казнь. У него на груди была табличка с надписью: "Партизан", - и он, конечно, был партизан, раз фашисты это сами признали.
Всю ночь его пытали, но он ничего не сказал. Фашисты выбились из сил, и их пришлось отливать водой, чтоб они могли продолжать работу.
Отливал их Лысый. Мишу ему не пришлось отливать, потому что Миша и без того хорошо держался.
Как говорил Сократ, сила не существует сама по себе, она всегда в союзе с добром или злом, причем добро у нее в числителе, а зло - в знаменателе. Чем больше добра, тем больше силы, чем больше зла, тем меньше силы. Поэтому справедливость всегда сильнее несправедливости.
Так говорил Сократ. Возможно, он потому и не спешил воевать, что понимал: справедливость и без него восторжествует.
К месту казни была стянута вся живая сила и техника - так силен был страх гитлеровцев перед единственным партизаном. Мирные жители, которых насильно пригнали к месту казни, изо всех сил крепились, чтобы не плакать. Возле виселицы была прибита табличка: "За слезы - расстрел". К Мише это не имело отношения, но он все равно не плакал.
Он не дрогнул, когда ему накинули на шею петлю. Он только посмотрел вдаль...
И увидел старика в белом балахоне.
Старый Сократ стремительно приближался к месту казни, и при виде его палач стал хохотать и никак не мог попасть сапогом по табуретке.
И другие фашисты захохотали - до того у Сократа был нелепый вид. Это позволило ему пройти мимо охраны и подняться на эшафот. Одной рукой он взял Мишу за руку, а другую поднял, требуя внимания.
- Ахтунг! Ахтунг! - сказал он по-немецки, чтоб долго не объяснять. Сейчас вы все исчезнете. Я долго терпел этот сон, но больше я терпеть не намерен. Сейчас я проснусь - и вы исчезнете. Потому что все вы мне снитесь, господа!
- Ну, это мы еще поглядим, - сказал немецкий обер-лейтенант и приказал Лысому: - Живо еще одну веревку и еще одну табуретку.
- Не трудитесь, - сказал Сократ. - С веревкой или без веревки, все равно вы исчезнете. Я уснул, чтобы попасть в хорошее время, а попал черт знает куда. И этого терпеть не намерен.
- Глупости, - сказал обер-лейтенант. - Не может быть, чтобы весь наш вермахт, весь наш фатерлянд снился какому-то бродяге... Что, у нас уже сниться некому?
- У вас - некому. Потому что все вы мне снитесь. Мне, а не кому-то другому.
Он говорил до того убедительно, что некоторые начали сомневаться. А что, если он проснется и мы - тю-тю? Сон - это до того загадочное явление, что никогда не знаешь, кому ты снишься в данный момент.
- Дайте ему снотворное, - приказал обер-лейтенант. - А уже потом накинем петлю на шею.
- Крепись, Миша! - шепнул командир своему комиссару. - Я специально взял тебя за руку, чтобы ты не исчез.
Страх охватил оккупационную армию. Солдаты, презиравшие смерть, вдруг стали относиться к ней с уважением. Они повалились на колени и заныли:
- Не просыпайся, фройнд! Гитлер капут! Миру мир, война войне!
Но Сократ не переменил решения.
- Прощайте, - сказал он, - надеюсь, мы больше не встретимся.
И сразу все куда-то исчезли. Остались только Сократ и Миша, которого он держал за руку.
Они сидели на опушке леса, похожего на старокопытовский, а внизу, у их ног, лежал город. То ли Новгород в прошлом, то ли Старокопытовка в будущем.
- Кажется, я не совсем проснулся, - сказал командир отряда. - Я проснулся из сна в сон. Из одного сна в другой. Ну что ж, поглядим, что нам здесь покажут.
Они сидели и глядели. Как в театре с верхнего яруса.
- Извини, - сказал Сократ, - не предупредил тебя, что ты мне снишься. Ты-то думал, что на самом деле живешь... Так многие думают... А это все я. Взял, уснул - и сразу все ожили.
- Я не ожил, - сказал Миша, - я уже двенадцать лет живу.
- Это кажется. Когда ты снишься, всегда кажется, что живешь. Лучше, конечно, присниться умному человеку. Это интересней, чем какому-нибудь дураку.
- Ну, вы-то человек умный. Сократ. А я думал, это партизанская кличка.
- Вот видишь, ты думал. Не живешь, а думаешь. А другие не думают, хотя и живут.
- Не представляю себе, как это я не живу. Мне казалось, что это вы не живете. Давно не живете. Потому что жили вы еще до нашей эры, не помню, в каком году.
Сократ улыбнулся сочувственно:
- Не знаю, про какую эру ты говоришь, но наша эра пока продолжается. Хотя я в ней уже почти не живу. Невозможно мне стало в ней жить, совсем невозможно.
Он замолчал и долго смотрел на город, лежащий внизу.
- А ты думал, я струсил, не хочу воевать? Ну какой мне смысл воевать, если вы мне все снитесь?
- Может, вам и Гитлер приснился, и вся мировая война?
- Приснились, - вздохнул Сократ, словно извиняясь. - Было б тебе легче, если б ты приснился какому-нибудь дураку. У дурака на уме одни развлечения. Вот и развлекался бы с ним вместе. Но для себя я бы этого не хотел. Сниться дураку - пустое занятие. Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Хотя умным такое снится... То кому-то рубят голову, то на костре сжигают. Ты слыхал про такое?
- Слыхал.
- Наверно, я тебе сон рассказывал. У меня такая привычка: человек мне снится, а я ему другой сон рассказываю. Наверно, это нехорошо. Неэтично.
- Еще неизвестно, кто кому рассказывает, - сказал Миша Коркин.
- Приснится же такой недоверчивый! - рассмеялся Сократ. - Ты спасибо скажи, что я не совсем проснулся, тогда б ты вовсе исчез. Перетащить из сна в сон - это я могу, но так, чтоб кого-то из сна в действительность... Не выйдет. Иначе мы б наплодили народу на земле. Каждый стал бы тащить из своих снов в действительность, это ж какой бы получился демографический взрыв!
"Откуда он знает про демографический взрыв?" - с сомнением думал Миша.