— Да, и им, как тебе известно, снятся кошмары.
— Это ночь такая, — предположила я.
— Она кончилась. Как насчёт конной прогулки перед завтраком?
— Отличная идея, — согласилась я.
Дни пошли бесконечной чередой, спокойные, полные прогулок и безделья. Мы часами смотрели на море, бродили по пляжу или по прибрежным садам, ездили верхом, купались в море, сидели в беседках, которых во дворце было множество. Мне ничего не хотелось делать, и я ничего не делала. Я была счастлива и спокойна, и только тот кошмар с серым демоном иногда будил меня среди ночи, да странное беспокойство вдруг бороздило гладь моего беспечального существования, подобно огромному зубастому монстру.
— Наверно, скоро что-то случится, — заметила я однажды вечером, глядя с высоты башни, как солнце садится в море.
— Почему?
Джулиан обнял меня сзади и прижался щекой к моему виску.
— Потому что не может быть постоянно всё хорошо. Так не бывает. Рано или поздно обязательно что-нибудь случается. И чем продолжительнее период тишины и покоя, тем хуже бывает то, что должно произойти.
— Ничего не произойдёт, — возразил он. — Неприятности закончились раз и навсегда. Человеку, много испытавшему, трудно представить это, но так оно и будет.
— И они жили долго и счастливо и умерли в один день, — кивнула я.
— Знаешь, в давние времена такое встречалось очень часто. Люди жили спокойнее, медлительней, обстоятельней. Это уже потом появились скорости, привычка к стрессам, потоки информации, необходимость частой перемены мест и видов деятельности. Люди начали торопиться, им нужно было заполнять свою жизнь делами, событиями, свершениями. Один день без подвига — потерянный день. И некогда даже задуматься, что потом, потому что потом — то же самое. И так без конца. Вам просто некогда было жить. Жизнь мчалась мимо вас во весь опор, и только изредка можно было заметить, сколько уже промчалось мимо, и мчаться дальше. Где уж тут представить жизнь без неприятностей. Ты наверно просто соскучилась по ним.
— Нет, — я повернулась к нему, и он снова обнял меня за плечи. — Но в одном ты прав. Я уже просто не верю в жизнь без неприятностей.
— Привыкай. Здесь ничего не может случиться, — и он поцеловал меня в лоб.
Я не поверила ему, хотя, часто размышляя над его словами, не могла не признать, что, может быть, он и прав. Я ведь бывала в мирах, где вполне возможна долгая и спокойная жизнь. Это, как правило, происходит там, где уклад жизни прост, влияние современных технологий минимально и отсутствуют средства массовой информации, кроме соседских сплетен и королевских гонцов. Наверно, он был прав, потому что неприятностей не было. Они не случались, словно зло было полностью изничтожено на этой планете. А, может, так и было? Я почти поверила в это. Я успокоилась и продолжала наслаждаться жизнью вдали от шума и суеты.
Но со временем что-то менялось. Меня начало удивлять то, что мне не надоедает такая жизнь, что я до сих пор не завела знакомства в городе, что я не скучаю по друзьям и близким. И Джулиан был так неизменно хорош и мил, так романтичен и очарователен, прямо ангел. И наши отношения, которые так и застыли на стадии ухаживаний. Именно это и что-то ещё всё чаще поднималось из глубины моего сознания к его безмятежной сонной глади, готовясь вдруг выскочить на белый свет и распахнуть передо мной зубастую пасть.
И вот однажды утром, проснувшись в своей широкой постели, я откинула покрывало, встала, и босиком подошла к окну. Потягиваясь и улыбаясь наступившему утру, я зевнула, да так и застыла с поднятыми руками и открытым ртом, ошалело глядя вниз, где по золотой полоске пляжа прогуливались белые медведи. Это были самые настоящие умки, два огромных самца и мамаша с тремя медвежатами. Они не торопясь фланировали по песку, как по снегу, не замечая друг друга.
Самое смешное, что сначала меня поразило вовсе не наличие на испанском пляже полярных медведей, а именно то, что самка с медвежатами так бесстрашно бродит поблизости от двух матёрых самцов, которые запросто могли бы убить детенышей. Мне об этом говорил…
Я медленно опустила руки и села на подоконник. Мой взгляд осторожно скользил по морской глади к огромному паруснику, на борту которого было видно название «Ингерманланд», а перед глазами поблескивал золотой крестик на смуглой груди Джулиана, в ушах звучал облегчённый шёпот: «Слава Богу, ты очнулась…»
Слава Богу… Мне нужно было дождаться белых медведей, чтоб, наконец, понять всю абсурдность происходящего. Ещё немного и можно было бы сачком ловить летающих свиней.
Наконец, до меня дошло, что я сижу, открыв рот, и таращусь на флагманский корабль Петра Великого, затонувший ещё в 1735 году. А под стенами дворца Альгамбры, каким-то образом перемещённого на берег моря из гор Гранады, по пляжу бродят белые медведи. И происходит всё это где-то в Британии в первой половине 12 века.
В том, что это Альгамбра, я уже не сомневалась. Мне было двадцать лет, когда я, прочитав книгу Вашингтона Ирвинга, поехала в Гранаду и осталась там на целый месяц, чтоб просто бродить по сумеречным залам, изысканным дворикам, блистательным садам, часами рассматривая каменную резьбу стен и сводов, любуясь кружевными сталактитами и решётками, и напитываясь томной романтикой мавританской старины. Альгамбра… Мне не нужно было снова выходить из спальни, чтоб понять, что за её порогом меня ждут Львиный дворик, зал Абенсеррахов и башня Камарес. Я знала дворец вдоль и поперёк, и воспроизвести его в памяти было не так уж сложно.
Модель «Ингерманланда» мы строили в школе с одноклассниками, предварительно создав её в виртуальном виде на экране компьютера, а, построив, запустили в пруд и сняли на видеокамеру, после чего обработали запись, добавив волн и огня из всех 64 орудий.
А медведи… Да, медведи были в Альгамбре. Вернее, о них мне рассказывал, русоволосый норвежец двадцати пяти лет со странным именем Мортен. У него было скуластое лицо, небольшие, но очень красивые голубые глаза под длинными широкими бровями, и солнечная улыбка. К тому же он был прекрасно сложён. Его молочная кожа моментально обгорала на солнце, и потому он тоже предпочитал бродить в тени дворца. Там мы и встретились, и пару недель бродили вместе. Он больше молчал, что меня вполне устраивало, и лишь когда я спрашивала его о работе, в нём просыпалось красноречие. Он был лейтенантом полярной авиации и старшим экоинспектором какой-то заповедной зоны. В его обязанности входило наблюдать за обитающими там белыми медведями и изредка спасать от них непутёвых туристов, искавших экстрима за полярным кругом. В медведей он был влюблён чистой мальчишеской любовью и мог рассказывать о них часами. Потом его отпуск закончился, и он умчался к своим снегам и возлюбленным медведям. Я с усилием отогнала от себя щемящее воспоминание о том, как он стоял Зале Двух сестёр, сжав в ладонях мои руки и печально и пристально смотрел мне в глаза, словно пытался на века запечатлеть в сердце мой светлый образ. Наверно, я всё-таки потеснила в его сердце медведей, но я была больна космосом и печалью по своему пропавшему в этом самом космосе жениху. Он улетел, и бог с ним.
Я вздохнула и ещё раз осмотрелась. Это всё я выдумала сама, вплоть до золотых кистей на пологе алькова. Я придумала красивую сказку с романтичной любовью, и она мне приснилась. Я сплю. Это всё сон.
Я ущипнула себя и почувствовала боль. Не показатель. Я помню, как мне снился утомительный сон про какой-то дальний переход по горам в тесной обуви. И я в этом сне вполне явственно ощущала нестерпимую боль от мозолей. Когда я проснулась, мои ноги были в полном порядке. К тому же я и раньше щипала себя во сне, чувствовала боль и, только просыпаясь, понимала, что это был действительно сон. Такова уж сила моего воображения. Вот только я никогда и ни при каких обстоятельствах во сне не осознавала, что сплю. Во сне для меня всё всерьёз. А теперь я это знаю. Дело даже не в петровском линкоре и не в этих чёртовых медведях. Даже не в Альгамбре. Дело в кресте на груди демона и в имени Бога на его устах.
Я поднялась с подоконника и побрела к двери. Я понимала, что всё это сон, но я не знала, как проснуться. Всё было слишком реальным, и мир вокруг меня был логически замкнут. Я попала в ловушку собственных мечтаний. Я могу бродить по дворцу, я могу выйти из него, сесть на корабль и уплыть отсюда в дальние страны, даже в Америку без ковбоев, но с вежливыми и мудрыми индейцами, скачущими на бизонах, но я не выберусь из этого сна. Потому что это не просто сон. Это что-то большее… Это чары.
Отлично… Лучше и быть не может. Я вышла из комнаты и побрела по дворцу, мрачно осматриваясь по сторонам и узнавая с юности знакомые мне залы. Кратегус… Конечно, он успел сговориться с Астмосом, и они устроили спектакль. Он был плохо поставлен, и я уже тогда почувствовала во всём этом фальшь. Он заманил меня к зеркалу, а этот чёртов маркиз выпустил в меня импульс, когда я невольно взглянула в Зеркало Желаний. И получила всё это великолепие с укрощённым бывшим демоном у своих ног.
Я вдруг остановилась. А если я мертва, и это навсегда? Но тут же упрямо мотнула головой. Это сон, а мёртвые не видят снов. Сон можно прервать, если он магический, но как? Я снова остановилась. Сон навеян Зеркалом Желаний, и с его помощью я могу проснуться! Опять же, как?
«Разбей зеркало!» — раздражённо ответил мне скрипучий голос из моей памяти. Спасибо, дай бог тебе здоровья, бабуля! Я решительно направилась в зал Двух сестёр, где в сторонке скромно стояло Зеркало Желаний.
Оно было на месте, но возле него стоял Джулиан, вернее, его идеальный, а потому довольно схематичный двойник. Я подошла к зеркалу и деловито осмотрелась в поисках чего-нибудь тяжёлого.
— Ты действительно этого хочешь? — поинтересовался он. — Ведь это всё — твоя мечта, самая сокровенная. Ты хочешь покоя и любви, хочешь спокойной жизни с обычным мужчиной. И если ты сделаешь это, — он указал на Зеркало, — ты потеряешь этот мир навсегда.
— Знаешь, — мрачно проговорила я, — вот смотрю я на тебя и думаю: сбылась мечта идиотки. Всё хорошо в меру — это я о спокойствии. А о любви в данном случае говорить не приходится, это и вовсе профанация.
Он молча кивнул и задумчиво посмотрел на Зеркало.
— Как хочешь, тебе виднее, где твоё место.
— Чем его можно разбить? — перебила я.
Он усмехнулся и протянул мне Налорант.
— Есть только один по-настоящему безотказный метод.
Я взяла меч. Он отошёл и встал в сторонке, скрестив руки на груди. Я взглянула на него и подумала, что мне свойственно снова и снова наступать на одни и те же грабли, а потом размахнулась и ударила эфесом в самый центр зеркала.
65
Меня осыпали осколки. С ног до головы, потому что я лежала на спине на чём-то жёстком. Было темно, и только справа горели два красных факела. Я приготовилась к ужасным усилиям, чтобы сесть после длительного лежания и вдруг легко села. Кои это веки мои мышцы не затекли после долгого пребывания в одной позе. Я осмотрелась. Тесная комнатка с каменными стенами, посреди которой на козлах стоит ящик со стеклянными стенками. И в ящике — я. Крышку я каким-то образом разбила, и её осколки осыпали мой бархатный наряд. Честное слово, он был бархатный с золотой отделкой, а в руки мне кто-то заботливо вложил Налорант, как средневековым рыцарям при захоронении вкладывали в руки меч.
Стряхивая осколки, я заметила, что они мерцают как алмазы. Взяв один в руку, я убедилась, что он совсем не острый, очень тёплый и приятный на ощупь. Конечно, это ведь святыня, которую Астмос спёр в какой-то базилике. А этот мир во много раз увеличивает силу всех чудесных вещей. Наверно, именно благодаря этому ящику я чувствовала себя так хорошо.
Я осторожно вылезла, стараясь не поломать стенки ящика. Костюм на мне был средневековый, но довольно удобный, особенно если учесть, что являлся нарядом, скорее, мужским, чем женским. Видимо, мой безнадёжный воздыхатель счёл необходимым уложить меня на вечный покой в одеянии, достойном настоящего воина, коим я, безусловно, являлась при жизни. Я фыркнула, подтянула ботфорты, поправила пояс и обнаружила на поясе большой кошелёк. Высыпав из него на пол золотые монеты, я собрала из ящика горсть осколков крышки и насыпала их в кошелёк.
Мои ночные кошмары с серым демоном, вероятно, были лишь краткими мгновениями, когда реальность проникала в мой затуманенный мозг. Кратегус, заперев меня в хрустальном гробу подобно Белоснежке, наверняка наведывался погрустить надо мной и полюбоваться моей нетленной красотой. К счастью, он не заметил, что тем временем мой организм благополучно регенерировал повреждённые выстрелом Астмоса ткани, видимо, не без помощи артефакта из ограбленной базилики.
Я очень надеялась, что он входил сюда через дверь, которую можно открыть изнутри. Хотя, что за проблема, я вскрою своим мечом любую дверь! Вот такое у меня было боевое настроение.
Дверь обнаружилась как раз между факелами и открылась она без особых усилий, хотя и со страшным скрипом. Прямо за дверями находилась крутая каменная лестница, которая вела куда-то наверх, в темноту. Прихватив один из факелов, я решительно начала подниматься по ступеням. Подъём занял примерно минут пять, после чего я вышла в низкий зал, освещенный десятком факелов, в котором прямо в полу располагалось несколько круглых колодцев, окружённых каменными бортиками, с воткнутыми остриями вверх короткими пиками. Я не стала заглядывать в колодцы, человеческих костей в этом мире было чересчур много для моего чувствительного рассудка. Я сразу же направилась к низкому сводчатому выходу из темницы. Потом я шла по каким-то коридорам, галереям, залам. Везде царило запустение, к тому же я не встретила ни одной живой души. Или духа.
Наконец, я вышла в небольшой дворик, над которым висела грозовая пелена, а на её фоне темнела уже знакомая мне башня, похожая на высокий барабан. Откуда-то доносилась до боли знакомая какофония, сопровождавшая пир адского маркиза. Свернув в коридор, который мог вести в сторону башни, я оказалась во дворе с пересохшим бассейном, оттуда двинулась на звуки, издаваемые пирующей нечистью.
Миновав двор с каменным семейством горгулий, я вошла в тот самый зал, где стояло Зеркало Желаний. Оно и на этот раз было там, за спиной у красного, полыхающего огнём демона, похожего на минотавра. Он сидел на возвышении во главе длинного стола, за которым веселилась уже знакомая мне компания, включая и унылого серого демона с крыльями летучей мыши.
Зал был ярко освещён красными факелами, потому мой скромный факел никто не должен был заметить. Уж не знаю почему, но меня заметили сразу все. Наверно, я, и правда, светилась в темноте. Иного объяснения этому феномену я не нахожу.