Его глаза остановились на мне не мигая, будто собрались прожечь. "Какую? Вот именно -- какую..."
-- Не знаю, товарищ подполковник, -- промямлил я растерянно.
-- Офицер "незнайка" -- последнее дело! -- рассердился он. Брови его запрыгали, готовые взлететь. -- Что с ним было за последнее время?
Мой не очень вразумительный, путаный рассказ о солдате не удовлетворил подполковника. Он сумрачно заметил:
-- Короче, не знаете. -- Поднялся, как-то подчеркнуто выпрямился. Я почувствовал неладное. -- Формально отнеслись к человеку, уподобили иголке в стогу сена... Сожалею, лейтенант Перваков, но, если окажется, что с Демушкиным не случайность, будете наказаны.
Молозов за все время так и не проронил ни слова. Вот уж, наверное, в его глазах я совсем упал.
Они ушли, а я несколько минут не мог двинуться с места, будто прирос к полу кабины. Тут он, Демушкин, еще час назад стоял невредимым!.. Теперь шкафы были выключены, и ничто не напоминало о происшедшем. Глупый, нелепый случай, из-за которого все пойдет насмарку: прощай успехи, уважение. Останется только проработка на собраниях, совещаниях. А как смотреть людям в глаза? Загубили человека. Как сказать Наташке?
Возвращался в городок подавленный, с каменной тяжестью на сердце. Конечно, Андронов прав: от радости витал на седьмом небе, забыл о солдате. Да и много ли, действительно, знаю о нем? Вот даже о болезни узнал от Селезнева...
Наташка встретила молчаливым вопросом. Опустился возле стола на табуретку, коротко поведал ей о случившемся. Умолчал только об обещании Андронова.
-- И главное, еще неизвестно: будет ли жив Демушкин?
-- Но ведь жена Молозова не сказала окончательно...
-- Все равно плохо, очень плохо, Наташа!
Она недоуменно пожала плечами, участливо произнесла:
-- Ты-то при чем? Конечно, плохо, но сам он сунул руку...
-- В армии, Наташа, за все отвечает командир. Отвечает за любой проступок подчиненного: был ли, не был рядом -- все равно. И логика тут своя, железная. Ты обязан предвидеть события, которые произойдут через минуту, через час, завтра, послезавтра, и реагировать на них, предупреждать... А если подчиненные совершают проступки, значит, не предвидел, не знаешь их, плохо воспитывал... В общем, это правильно. И Андронов уже пообещал...
-- Пообещал? Судить могут?
-- Нет, судить не за что. Выговор могут влепить, в аттестацию закатить -- плохо знает подчиненных. Разговоров не оберешься, в поминальник для каждого совещания, собрания запишут...
Поникнув головой, она молчит, взгляд становится отрешенным. Губы чуть приметно шевелятся, точно она шепчет беззвучно. Напряженно строгая и одновременно беспомощная, Наташка ты моя! Ну вот и тебе доставил неприятности! Решительно поднявшись, привлекаю ее к себе.
-- Ничего, все это пройдет! Ты рядом, -- значит, мне печалиться нечего. Все будет хорошо: капитан на мостике, команда на своих местах.
Она хотя и успокоилась, но молчит, думает о чем-то. Да, Наташа, многое тебе еще непонятно в моей службе!
6
После случая с Демушкиным среди операторов что-то произошло. Работали так же споро и даже будто четче, с завидной собранностью. Но уже не было шуток, острот, которыми раньше перекидывались, особенно во время регламентных работ, не зажигались больше перепалки между Скибой и Селезневым. Операторы обменивались ленивыми фразами и тотчас умолкали. Селезнев стал необычно серьезным, сдвигал рыжеватые брови на узком лице.
Предположения мои, однако, не оправдались. На нас не посыпались ни упреки, ни проработки. Начальство молчало. Неужели все обойдется без больших, громких событий?
Выясняя причину электрического удара, излазил весь шкаф и наконец обнаружил на токоведущем проводе к электронной трубке полоску сорванной оплетки -- узенькую, всего с полсантиметра. Нарушена изоляция. Я сердцем почуял -- в ней причина: наверное, прикоснулся -- и все. Проклятая случайность!..
-- Вот она! -- воскликнул я обрадованно.
Солдаты смотрели на оплетку, но на их лицах можно было прочесть только одно: эх, разве дело-то теперь в этом? Мне стало стыдно: верно, есть чему радоваться!..
Когда посоветовавшись с Коняевым, я назначил вторым оператором вместо Демушкина рядового Елисеева, он вздохнул, глухо выдавил:
-- Да, вместо Демушкина...
Неужели и они видят во мне виновника?
В госпиталь звонили каждый день, но оттуда сообщали неутешительные вести: идет борьба за жизнь солдата, и пока трудно говорить об исходе. Демушкина держали на кислороде, вводили какой-то новый препарат. К нему пока никого не пускали.
Но однажды явился майор Молозов. Лицо оживленное, в глазах веселые звездочки. Не видели его таким с того самого вечера. "Неужели что-нибудь о Демушкине?" -- явилась у меня догадка.
-- Какие успехи, инженеры?
"Инженерами" он обычно называл всех локаторщиков, когда был в хорошем расположении духа. Но, видно, замполит на этот раз не спешил открывать свой секрет, расспрашивал солдат о подготовке к экзаменам на классность, вслух прикидывал: выиграем ли по количеству специалистов в сравнении с соседями? Потом вдруг обернулся ко мне:
-- А как с прибором объективного контроля? Это тоже наш козырный туз в соревновании.
Взгляд внимательный, один глаз чуть прищурен, под ним сбежались тоненькие морщинки, губы растянула улыбка... Все эти дни ни он, ни подполковник Андронов не заговаривали о Демушкине да и о взыскании молчали. Наверное, ждут, пока все окончательно выяснится. Когда я докладывал Андронову о нарушении в злополучной оплетке, он огорченно сказал:
-- Случайность -- вот наша цена человеческой жизни, Перваков.
Конечно, с прибором дело не продвинулось: ничего не лезло в голову. Поэтому я промолчал, не ответил Молозову. Он провел рукой по обветренным губам, оглядел всех приветливо:
-- Ну что ж, а Демушкина скоро увидите. Вернется. Пошло дело на поправку.
-- Правда, товарищ майор? -- загорелся Селезнев, угрюмость его тут же слетела. -- Значит, эту самую кислородную подушку долой, побоку?
-- Да, подушку побоку! Начал есть, но еще не встает. Так что ждите, скоро.
-- Эх, грешным делом, ведь не верил! -- с той же горячностью сказал Селезнев. -- Не может, не должен он сыграть в ящик. Как-никак -- ракетчик! Нас не человечьей дозой убивать, а разве только слоновой.
-- Ишь ты, сейчас -- герой! -- съехидничал Скиба. --А ходил черной грозовой тучей. Направь луч локатора, думаю, не пробил бы этой тучи, все экраны белыми стали бы, точно от сплошных помех.
Но Селезнев не обиделся, под смех операторов, подмигнув, пообещал:
-- Ладно, ладно. Сегодня прощаю, а завтра отквитаю! Молозов побыл еще несколько минут, потом, взглянув на часы, засобирался. Я решил, что он так и уйдет, не вспомнит больше о приборе. Но он вспомнил, обернувшись, поднял вопросительно брови:
-- А как все-таки с прибором?
Ох и хитрющий же! Конечно, он понимал, что все эти дни было не до прибора, но теперь снова наступила подходящая пора, и он решил подстегнуть нас. Ответить ему я ее успел, вместо меня Скиба одним духом выпалил:
-- Будет, товарищ майор!
-- Хорошо, верю.
Солдаты еще долго шумно обсуждали сообщение замполита, и я с радостью понял: беда, не разразившись, миновала, прошла стороной. Атмосфера в нашей группе станет прежней -- ясной, чистой, без единого облачка. Гора, гора свалилась с моих плеч!