Присцилла только отмахнулась:
— Сколько можно цепляться за это? Многие профессора из Израиля уезжают на стажировку в Германию.
Слова «цепляться за это» она подчеркнула особенно, словно бы «это» было маленьким недоразумением. Миллионы убитых и замученных евреев, отравленных газом, сожженных в печах, ставших жертвами чудовищных экспериментов, волновали ее не больше прошлогоднего снега. В Иерусалиме она чувствовала себя как дома, так же как профессор, у которого она снимала квартиру, чувствовал себя как дома в Бонне, Гамбурге или любом другом месте на земном шаре. Возможно, он уже нашел себе там фрейлейн, и она называла его «mein Schatz» {мое сокровище (нем.)}.
Я спросил:
— А как тот смуглый молодой человек, рядом с которым вы сидели в самолете?
— Ого, да вы шпионили за мной! Вы куда-то подевались, и меня посадили с ним. Представляете: он тоже профессор или просто преподаватель, не знаю, в университете. Когда он услышал, к кому я лечу, то не отходил от меня ни на шаг.
По глазам ее я видел, что ей не терпится обо всем мне рассказать. Хвастовство — неотъемлемая часть адюльтера. И мужчина, и женщина должны хвастаться своими подвигами. Кстати, то же самое и с преступниками. Многие попались как раз потому, что слишком много говорили. Причина тут в том, что само преступление почти не доставляет удовольствия, даже физического. Чтобы усилить его, люди хвастаются. Если рассказ вызывает зависть, то рассказчик начинает ощущать, что совершил нечто стоящее. Я сидел, слушал и видел блеск в глазах Присциллы. Она говорила тихим, вкрадчивым голосом. Того юношу зовут Ганс. Еще ребенком он с родителями переехал в Израиль из Германии. Другие меняли имена, но он остался Гансом. Он учился в Израиле. Иврит, в некотором смысле, его родной язык. Но он так же свободно говорит и на немецком, английском и французском. Он изучал психологию, антропологию и что-то еще. Прилежный студент. У него была жена, но они развелись — совместная жизнь не сложилась. У них трехлетняя дочь. Ганс необычайно умен и остроумен. Его каламбуры бесподобны. Он хочет стать дипломатом.
— Вы с ним уже переспали? — спросил я.
Присцилла поднесла палец к губам.
— На самом деле я, наверное, сумасшедшая. По-другому объяснить это просто невозможно. Билл великолепен во всех отношениях, он добрый, нежный, преданный. К тому же и любовник просто чудесный. Но у него очень мало времени, а у меня наоборот — времени хоть отбавляй. И у Ганса тоже есть время. Он не так честолюбив, как Билл, к тому же прирожденный плейбой. У него своя квартира, он не прочь пропустить стаканчик. Да, мы встречаемся. Я познакомила их с Биллом, и Билл совсем не ревнует. Конечно, он ничего о нас не знает, они с Гансом стали друзьями. До тех пор пока я их не познакомила, они никогда не встречались. Представляете? Университет — это целый город. Профессора даже не знают друг друга в лицо!
— А стоит ли встречаться с двумя мужчинами? — спросил я.
— В этом нет необходимости, просто это так занятно. Билл меня полностью удовлетворяет, но днем, когда он работает, мне приятно встречаться с Гансом. Нам следует сохранять осторожность, но Иерусалим — большой город. У Ганса дома хороший бар, он любит коньяк, а Билл совсем не пьет. Мы вместе выпиваем и забываем обо всем на свете. Да не смотрите вы так сурово! Я же ведь никого не убила. Когда я была в Нью-Йорке, у Билла тоже была другая женщина. Он нас даже познакомил. Она замужем за одним профессором психологии. А вы как? Уже устроились на Святой Земле?
— Все хорошо.
— Уже обзавелись друзьями?
— Именно, друзьями.
— Расскажите. Обожаю слушать такие вещи. К тому же мы ведь какое-то время были вместе. И если ваш рассказ не займет слишком много времени, мы могли бы...
Она не закончила фразу, но в глазах ее горели смешинки. Мне захотелось проверить ее, и я сказал:
— Ты ведь еще должна со мной переспать.
— Должна? — улыбнулась Присцилла. — Я ничего никому не должна. Но я все еще помню те замечательные два часа, которые мы провели вместе. Самолет — не лучшее место, чтобы заниматься любовью. Там не очень удобно.
— Пойдем ко мне?
— А где вы остановились?
Я назвал ей свой адрес, и она ответила:
— К сожалению, у меня сейчас совсем нет времени. Двое мужчин — это более чем достаточно. А я еще хожу на курсы иврита. Но расстаться просто так мы тоже не можем. Каждый мужчина, меня поцеловавший, остается в моем сердце. Я никогда ничего не забываю. Совсем недавно я лежала в постели и думала о вас. Ну не замечательное ли создание человек?
— Более чем.
— Уверена, что вы меня осуждаете. Называете про себя шлюхой и другими подобными словами. Но поверьте, вы ошибаетесь. По-своему я верна и Биллу, и Гансу. Я не обманываю их. Каждому я отдаю всю себя. Но ведь человеческое «я» состоит из множества частичек. Когда я с Биллом, я с ним и телом и душою. Но
и с Гансом то же самое. У каждого из них свои привычки, свой стиль. Знаете, это очень интересно — наблюдать, как человеческая индивидуальность проявляется, например, в сексе. Когда мы занимаемся этим с Биллом, он всегда молчит. И любит, чтобы свет в доме был погашен, хотя бы частично. Он все делает очень серьезно, и, если я что-то говорю или шучу, ему это мешает. А Ганс — совсем наоборот. Он иногда выдает такие глупости, что я хохочу до колик. Для него секс и юмор неразделимы. И мне это нравится. А еще меня возбуждает само место, святой город, Иерусалим. Я уверена: Бог ничего не имеет против того, чем мы здесь занимаемся. Для Него земля — горстка пыли, а люди — клубок червей. Кому интересно наблюдать за тем, как копошатся и совокупляются черви?
— Черви не обманывают своих партнеров.
— Я просто попыталась объяснить. На самом деле я не верю в то, что Бог существует. Скажу больше, я уверена, что его нет. Для евреев Иерусалим священный город, для арабов — еще и Мекка.
— Но если нет ни Бога, ни законов Его, то как можно осуждать Гитлера? Почему он не мог делать все, что ему заблагорассудится?
— Гитлер был чудовищем.
— Да, но если бы он выиграл войну, сегодня все превозносили бы его до небес. Ученые нашли бы миллионы оправданий его преступлениям. Они и так написали о нем целую гору книг.
— Естественно, ведь он же стал частью мировой истории. Ученые не могут вот так запросто взять и забыть о его существовании. Они просто обязаны изучать те условия, которые привели его к власти. Ганс говорит, что Гитлер был импотентом.
— Вот как? Очевидно, ему лучше знать.
— Да, у Гитлера была возлюбленная, Ева Браун, но не исключено, что отношения их были чисто платоническими.
— А ты смогла бы стать возлюбленной Гитлера? — спросил я.
В глазах Присциллы вновь зажглись искорки смеха.
— Вы говорите такие глупости.
— Разве тебе не было бы интересно провести с ним ночь?
— Ну, я никогда не думала об этом, — сказала она. — Он вообще не мой тип.
— И все же, скажем, вы летели бы с ним в самолете. В салоне темно. Ты ведь не упустила бы такой шанс: заняться любовью с подобным человеком.
— Вы сегодня полны сарказма. Нет, Гитлер определенно не мой тип. Скорее уж Муссолини. Говорят, у него были тысячи женщин. Специальные агенты разыскивали их для него по всей Италии. А он был совсем неразборчивым. — Присцилла отпила кофе, закурила и сказала: — С вами что-то случилось.
— Вовсе нет, — ответил я. — Что-то случилось с моим народом. Настоящая трагедия. Бог избрал именно нас и захотел оградить от всех мерзостей мира, но мы становимся такими же, как наши преследователи. Он наказывает нас, а мы продолжаем грешить. Злодеи убивают и сжигают нас, и в то же самое время некоторые из нас стараются во всем им подражать. На нашей памяти мы получили тяжелейший удар, который только довелось испытать народу, — и не извлекли из этого урока.
— Я сразу заметила, что с вами что-то не так, — повторила Присцилла. — Откуда вы взяли, что Бог избрал нас? Из Библии? Но ведь Библия — всего лишь книга, такая же, как множество других. Ее писали люди, а не Бог. Я не специалист в этой области, но прочтите хотя бы две страницы из Библии, и вы увидите: это слова человека, идеи человека. Для христиан Новый Завет — это часть Библии, а для четырехсот миллионов мусульман Библия — это Коран. Нет никаких доказательств, что случившееся с евреями — это гнев небес. Просто евреи были маленьким народом, поэтому-то их и завоевывали египтяне, персы, вавилоняне, греки и римляне. Другие маленькие народы ассимилировались и стали частью больших, но евреи ведь всегда были мазохистами. Им нравилось сносить удары. Я уверена, что этот сегодняшний эксперимент с Государством Израиль долго не продлится. Они же здесь окружены десятками миллионов врагов, а наш Бог будет молчать, точно так же, как Он молчал, когда в Польше ликвидировали гетто. Я просто боюсь, что это может случиться завтра или послезавтра. Стоит мне услышать шум самолетов, как я думаю, что началась война.
Сказав все это, Присцилла посмотрела на меня с нескрываемым осуждением. Взгляд ее, казалось, спрашивал: «Что ты можешь мне ответить на это? Почему то, что сказала я, не может оказаться горькой правдой?»
— Присцилла, — сказал я, — может быть, то, что ты говоришь, действительно правда. Горькая правда. Мы не были на небесах и не знаем, что там происходит. Моя вера еще не способна избавить меня от всех сомнений. Но даже знай я точно, что Бога нет или что Он есть, но на стороне Гитлера, я и тогда бы не смирился с теми, кто убивает, лжет, крадет. Если Бога нет или если Бог лишен морали, я буду поклоняться идолу, но идолу нравственному, исполненному любви к истине и сострадания к людям и животным. Благочестивые евреи служат ему уже четыре тысячи лет. За него они шли на костер.
— Стоит ли идти на костер ради идола? — спросила Присцилла.
— Стоит, — отвечал я. — Если миллионы немцев принесли себя в жертву идолу Гитлеру, если миллионы русских и евреев отдали свои жизни идолу Сталину, я готов пожертвовать собою — или, по крайней мере, претерпеть страдания — ради идола, от имени которого нам были дарованы Десять заповедей и вся Тора. Если уж человек обречен поклоняться идолам, я предпочту такого, который удовлетворяет моим требованиям, а не вызывает во мне отвращение двадцать четыре часа в сутки.
— Но зачем вообще кому-то служить или поклоняться? — спросила Присцилла. — Я не поклоняюсь никому!
— Это не так. Ты потратила годы на изучение языков. Такие, как ты, живут только для удовольствий, которые вовсе удовольствиями не являются. Вы отдаете себя во власть хирурга, чтобы укоротить нос. Ведете безнадежную войну с возрастом. Многие из вас отдали жизнь во имя коммунизма, нацизма или какого-нибудь другого «изма». Каждый пустой лозунг, каждая лживая теория требует жертв, и в добровольцах никогда не было недостатка. Тюрьмы и больницы переполнены людьми, которые пожертвовали собою ради нескольких долларов, женщины, азартных игр, скачек, наркотиков, мести и черт знает чего еще. Каждое новое