— А что Горегляд? Ему, конечно, легче держаться старых сроков. Что ему прикажут, то и должен делать.
— Горегляд — опытнейший командир, он у самого господа бога заместителем по авиации может работать! Я не считаю зазорным посоветоваться с ним. К этому вопросу мы еще вернемся.
После заместителей и офицеров различных служб выступил Сосновцев.
— Считаю необходимым для уточнения вопроса о сокращении сроков послушать Горегляда. И последнее. Во время вашего отсутствия произошла автомобильная авария, в результате которой капитан Васеев получил серьезную травму.
— Как его самочувствие? — обеспокоенный случившимся, глухо спросил Кремнев.
— Нога в гипсе. — Сосновцев снял очки. — Есть опасения, что полежать ему придется довольно долго.
— Куда же смотрел шофер МАЗа? Пьян был? Таких в тюрьму сажать надо! — Кремнев остановился посреди комнаты. — Какого летчика чуть не загубил! Кстати, а куда ездил Васеев?
— К шефам, — поспешил ответить Махов. — Надо, товарищ командир, подобные поездки ограничить. Меньше будут ездить — меньше аварий.
— Железная логика, — сказал Сосновцев. — Поставим машины на прикол, пусть пешком ходят. Медленно, но спокойно.
— Не иронизируйте, уважаемый Виктор Васильевич. — Махов повернулся к Сосновцеву. — Должен быть и в этом деле порядок. Да, порядок! А в полках и батальонах привыкли к другому: кто куда захотел, тот туда и катит. Надо каленым железом выжигать эту безалаберщину!
— Позволю себе заметить, Вадим Павлович, что разговоры о каленом железе уже изрядно надоели. К сожалению, недостатков в соблюдении уставного порядка еще не мало, не изжиты и происшествия. Но жизнь запретами не остановишь. А вы чуть что — запрет! Выпил солдат в городском отпуске — запрет на увольнение всего личного состава. Случилась неприятность на дороге — автомашины во всей дивизии под замок…
— У тебя все? — Кремнев посмотрел на Сосновцева.
— Все.
— Начальнику автослужбы проверить организацию контроля в частях и подразделениях за выходящими из парков автомашинами и тщательным инструктажем водителей. А о нарушениях правил движения я в ближайшее время проинформирую обком партии. — Достав платок, он вытер лицо. — Завтра летим к Горегляду. Вопросы есть? Махова и Сосновцева прошу остаться, остальным действовать по своим планам.
Назавтра утром в палату ворвалась Лида. Подбежала к кровати, обняла Геннадия, заплакала:
— Гена, родной! Господи! Как же так!
— Не надо, Лида! Не надо. Нога скоро заживет, — бормотал он, целуя ее маленькие крепкие руки. — Небольшая трещинка в кости, растяжение мышц. Экая беда…
Сосед-танкист вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Васеев приподнялся на кровати, обнял жену, замер.
— Ну, о чем говорить? Видишь: жив. Значит, все будет хорошо.
Оглушенная свалившимся несчастьем, Лида беззвучно плакала. Казалось, она постарела на несколько лет: вдрагивающие губы, безвольно опущенные уголки рта, напряженный, неверящий взгляд… Ну, как же это, как?.. Еще вчера он был здоров, играл вечером с детьми, утром бегал на зарядку, а сегодня — здесь, на госпитальной койке. «Трещинка… растяжение… Неправда ведь, сердцем чую — неправда. И сегодня, и завтра, и еще много дней тебя не выпустят отсюда…»
Геннадий спросил о детях. Лида не услышала: словно завороженная, смотрела на толстую гипсовую повязку.
— Ах, ты о ребятах, — спохватилась она. — Шалят, как всегда. Я им не сказала о тебе.
— Скажи. Ведь на самом деле ничего страшного не случилось.
— Хорошо, хорошо, — поспешила успокоить мужа Лида. — Не волнуйся. Поправляйся побыстрей — вот что главное. Врачей слушайся, что прикажут — все-все выполняй.
— Ладно, — согласился Геннадий, поглаживая руку Лиды. — Все выполню, лишь бы быстрее подняться.
Лида всхлипнула и отвернулась.
— Не сердись, больше не буду. Погоди, миленький, я за сумкой спущусь, я тебе там всякой снеди привезла.
— Не надо, — засмеялся он. — Лучше посиди… пока не вытурили. У нас тут знаешь какие сестрички строгие.
— Не вытурят, — слабо улыбнулась Лида. — Я ведь тоже медик. Как-нибудь договоримся. — И осторожно, как слепая, провела руками по его лицу.
После того как у Васеева сняли гипс, начальник отделения привел в палату невысокого коренастого мужчину. Госпитальный халат не сходился у гостя на мощной груди.
— Пришлось обратиться за помощью в спортобщество, — сказал начальник отделения. — Вот прислали товарища. В прошлом боксер — теперь массажист. Специалист экстракласса. Задача сложная, Валентин. Как можно быстрее поставьте капитана на ноги, а то меня звонками замучили: Горегляд из полка, Кремнев из дивизии….
— А он что, — массажист прищурил глаз, — позвонковый?
— Как?
— Позвонковый. По звонкам, значит. Ну со связями.
— Нет! — улыбнулся врач. — Летчик он. Какие в авиации связи! Летать ему надо. Ну, знакомьтесь, у меня еще дел невпроворот.
— Ну, летчик, — массажист протянул Геннадию руку, — давай знакомиться. Валентин.
— Геннадий.
— Договоримся так. Я буду ходить через день. Утром и вечером будешь массажировать сам. Как — покажу. Начнем?
Валентин, засучив рукава халата, вынул из чемоданчика баночку с тальком, потряс ею над порозовевшей, нежной кожей и принялся растирать распухшую ступню.
— Ой! — вскрикнул от резкой боли Геннадий. — Вы уж, Валентин, чуть потише — больно.
— Хорошо, Гена, учту.
Пальцы массажиста едва касались ноги, движения стали плавнее и мягче. Особенно осторожными они становились возле маленькой ранки у щиколотки.
— Не заживает?
— Течет, — с трудом выдавил Геннадий и отвернулся.
— Плоховато.
— Не то слово, Валентин. Боюсь, совсем плохо.
— Не отчаивайся! — пытался успокоить массажист. — Врачи разберутся, найдут средство. Потерпи. — Он мягко похлопал по распухшей ноге и накрыл ее простыней. — На сегодня хватит. Отдохни и давай потихоньку ковыляй. Ходишь?
— Хожу. Правда, пока с костылем.
— Где это тебя? — Валентин перевел взгляд на ногу.