— Зачем ты опять пришла? — спросил Зак, когда к нему вернулась способность дышать и говорить. — Я-то думал, это место вызывает у тебя оторопь.
— Вызывало. И вызывает. И почему-то это меня еще больше раззадоривает.
Они с грехом пополам встали, осмотрели свои собственные раны и раны друг друга. Ссадины на лицах обещали превратиться в классические «фонари». Между делом молодые люди успели представиться: «Я — Зак Уэбстер», «А я — Мэрилин Дрисколл».
— Говоришь, не понял, что видел прошлым вечером?
— До сих пор не возьму в толк.
— Сейчас помогу разобраться. — Мэрилин достала из рюкзака потертый, облепленный наклейками лэптоп. — Я тут сделала несколько снимков. Получилось не очень, но для начала хоть кое-что.
Зака подмывало спросить: «Для начала чего?» — но он прикусил язык. Зачем ей понадобилось фотографировать? Кто она такая? Туристка? Уличный фоторепортер? Студентка градостроительного факультета? Эти вопросы он тоже пока отложил. Свежий опыт подсказывал, что иногда лучше не ведать, что происходит у тебя на глазах, пусть даже эта мудрая мысль слегка припоздала.
Мэрилин Дрисколл вдохнула жизнь в лэптоп, и на экране появились нечеткие фотографии той «роковой» — по растущему и теряющему иронический окрас убеждению Зака — ночи. На одной из них Зак увидел себя самого, стоящего на входе «Утопиума» — неуклюжего, отчаянно нефотогеничного; свои снимки ему редко нравились. Появилось другое фото: помятый «Кадиллак» — тоже не очень удачное.
Потом Мэрилин вывела на экран фотографию водителя и увеличила его лицо. Здесь обидчика можно было хотя бы опознать. Впрочем, Зак опознал бы его без всяких фотографий. Облик грубияна не отличался ничем особенным; с фото смотрел типичный бычара, гопник — нередкая фигура в любом городе.
Мэрилин открыла следующий снимок — пожалуй, самый важный, показывающий татуировку на бледной спине женщины. Он был сделан под углом, автоматическая фокусировка камеры не смогла поймать центр, кадр завалился, но по крайней мере Заку сразу стало ясно: перед ним — карта.
— Довольно топорная работа, — заметила Мэрилин.
— Ты о фотографиях?
— О татуировке. А точнее — о карте.
— Да. Хотя, в целом, чем топорнее карта, тем яснее намерения татуировщика.
Ему показалось, что фраза получилась излишне напыщенной. Она была верна по сути, однако Зак вложил в нее неподходящую к случаю серьезность. Он строил из себя ученое светило, пускающее пыль в глаза барышне, пытался казаться бывалым, умудренным опытом мужчиной.
— Могу немного ее улучшить, — предложила Мэрилин.
Она поиграла с изображением женской спины, увеличила резкость, отрегулировала яркость и контраст, освещенность и тень, интервалы тональностей. Картинка сделалась четче, но не потеряла своей загадочности. Посредине спины, с обеих сторон от позвоночника тянулись две неровные, грубо выколотые линии. Одна — красная — напоминала обозначение шоссе. Вторая — черная, с насечками — походила на железнодорожную ветку. Еще две синие, лениво извивающиеся, горизонтальные линии поперек лопаток могли изображать берега реки или канала. По всей спине были разбросаны квадраты и прямо-угольники, которые можно принять за постройки, но с таким же успехом — за что-то иное. Пунктирные и зигзагообразные линии могли указывать — или не указывать — маршрут либо направление.
— Что тут вообще нарисовано? — спросила Мэрилин. — Думаешь, карта настоящая?
— Все карты настоящие, — изрек Зак, надеясь, что вышло не слишком занудно.
— Но что она отображает? Реальное место или чью-то фантазию? Она куда-нибудь ведет? Или это чистая декорация? Может, она вообще ни на что не годна.
— Любая карта для чего-нибудь годна. Главное — выяснить, для чего ее делали. Может статься, что найти того, для кого она предназначалась, окажется задачкой потруднее.
Девушка задумчиво кивнула. Слова Зака, по-видимому, произвели на нее впечатление. Он остался доволен.
— А это что за штуковина? — спросила Мэрилин, указав на небольшой кружок на бугорке рядом с копчиком. Изображение в этой части снимка было нечетким, но Заку помогли его познания.
— Роза ветров. Такие рисуют в уголке географической или навигационной карты, чтобы указать стороны света — север, юг, восток, запад, а иногда и промежуточные румбы[6]. В таком месте выкололи — больно, наверное…
— Откуда ты все это знаешь?
— Их называли розами, потому что часто богато украшали. Самую первую начертил португальский картограф шестнадцатого века Педру Рейнел. Розы ветров — потому что древние картографы не отделяли стороны света от направлений, откуда дул ветер.
— Разбираешься…
— Теперь ты рада, что снова сюда пришла?
— Сказать, что рада, было бы преувеличением, — заметила девушка, осторожно трогая припухший глаз.
— И разумеется, — понесло Зака, — первые розы не показывали разницу между магнитным и истинным севером. Ее называют отклонением. Я мог бы еще долго говорить.
— Охотно верю.
Новая приятельница выслушивала картографические излияния Зака вроде бы с интересом.
— У нас у обоих будет по «фонарю», — сказала она наконец. — Люди подумают, что мы тут боксом занимались.
— Ну-у… они подумают, что победила ты. Мой «фонарь» будет похлеще твоего.
— Надо бы где-то взять льда.
— Странное дело. В местах, где продается лед, всегда водится выпивка.
— Ты намекаешь на некую грязную забегаловку, куда ходят зализывать раны картографы?
— Я редко общаюсь с картографами, — признался Зак. — Но грязная забегаловка, куда я хожу зализывать раны, существует.
— Тоже сойдет.
Здесь: деления.