Разросся Новгород. Весь берег в мостках-причалах. И мелких, под пару рыбачьих плоскодонок, и побольше, солидных пристанях на крепких сваях — под большие корабли.
Последних тоже хватало. Всяких. Пузатых насадов, морских, черных от смолы лодий, даже парочка кнорров имелась, то ли свейской, то ли датской сборки. Я в этом разбирался пока что не идеально. Вот Оспак Парус, он бы точно сказал. Еще и мастера-корабела назвал бы. Для него корабли, как для меня — мечи. Глянул — и вся «биография» понятна.
Народу тоже мельтешило немало. Но не сейчас. Нынче только чайки да псы с котами. Последние граждане поспешно втягивались в городские ворота. Понимаю и одобряю. Вон какая орда к городу подплывает. Так что тревожный барабан, бочку, обтянутую бычьей кожей, еще издали слышно. Но это так, предупреждение и общий сбор. Была бы опасность реальная, а не предположительная, уже не кожа звала бы, а звонкое медное било.
Мы двигались не спеша. Мимо прилипших к берегу бань, мимо шестов с рыбацкими сетями, мимо покосившихся мостков и низеньких сараюшек. Весь берег посверкивал в вечернем солнце снежком рыбьей чешуи. И запашок тухлой рыбы дотягивался до носов даже через двадцать саженей воды. Пользуясь тем, что «Клык Фреки» шел первым, я направил его к самому главному, пустующему «княжескому» причалу. Тому, что напротив ворот. Встали аккуратно, мягко прижавшись бортом к сброшенным мешкам-кранцам. Варяжата Борич и Влиск спрыгнули с борта, поймали канаты, подтянули, закрепили. С другой стороны, чуть позже, но так же аккуратно приник к причалу двадцатичетырехрумовый флагман Скульда.
Наместник Новгорода. Ого! Сюрприз. Наместником оказался мой давний знакомец Турбой. Жив, скотиняка. Надо полагать, у Рюрика острая проблема с кадрами, если он поставил на этот важный пост бывшего воеводу своего давнего оппонента Водимира.
— Что надо? — не потрудившись поздороваться, буркнул мой давний нетоварищ. Впрочем, понять его можно. Я его брата убил, как-никак. Любви такое не прибавляет.
— Вижу, вежливости тебя так и не научили, — заметил я. — Может, мне это исправить?
— Я — наместник князя Рюрика!
— Надо же. А не похож!
— А на кого я, по-твоему, похож?
Ну, ты сам спросил.
— На здоровенный кусок говорящего дерьма!
Не понравилось. Аж побагровел. И компания за его спиной тоже восторга не выразила. Но отвечать мне никто не рискнул. Включая Турбоя.
— Уходи, нурман, — буркнул Турбой. — Не хочу крови.
— И куда мне, по-твоему, идти?
— А куда хочешь! Лишь бы отсюда подальше.
Тем временем на причал выбрался Сутулый. Встал рядом, поинтересовался:
— Что говорит этот?
— Говорит, нам здесь не рады.
Ярл Сигурда ухмыльнулся:
— Так давай его убьем!
— Думаешь, это его развеселит?
— Да тьфу на него! Главное, меня порадует!
— Я тебя не знаю, человек Севера! — на неплохом скандинавском вмешался Турбой. — Но ты можешь остаться. Новгород всегда рад таким гостям, как ты!
Сутулый покосился на меня.
Я молчал.
— Меня зовут Скульд-ярл, — представился викинг. — И я здесь по поручению Сигурда Рагнарсона.
— О сыне Рагнара мы слышали, — с достоинством отозвался Турбой. На меня он не глядел. — Ты пришел торговать?
— Ага, — Сутулый ухмыльнулся еще шире. Конечно, он пришел торговать. Железом.
Но Турбой подтекста не уловил. Только порадовался, что я вроде как сам по себе, а не с этими головорезами.
— Тогда добро пожаловать в Хольмгард!
— Если ты пришел торговать, ярл, то должен заплатить пошлину! — вмешался дородный новгородец, стоявший справа от Турбоя.
— Я заплачу, — пообещал Скульд. — Позже.
Махнул рукой своим и двинулся вверх, к воротам, которые никто даже и не думал запирать.
Викингов пропускали, а меня — нет. Интересный вариант.
— Значит, мне, Ульфу-ярлу, другу Рюрика, Трувора, Гостомысла и Ольбарда, здесь не рады? — уточнил я у толстого новгородца.
— Ты оглох, нурман?
— Если эта куча дерьма еще раз вякнет, я отрежу ей язык, — сказал я все тому же новгородцу. — А что мне скажешь ты?
— Новгород не хочет с тобой ссоры, Ульф-ярл, — пробормотал толстяк. — Но, наверное, тебе и впрямь лучше уйти. Князя Рюрика здесь нет. Он ушел на юг. Ищи его там. А переночевать можешь в его городке. Сотник Синко — мой зять. Скажи ему, что Должан велел принять вас с почетом.
Турбой открыл было рот, но поглядел на мою руку на мече и промолчал.
— Что ж, Должан, я тебя услышал и сделаю, как ты сказал. Надеюсь, никто не умрет из-за спеси этого недоумка, — я кивнул на Турбоя. — Надеюсь, но не уверен. Так что пусть Новгород побережется.
— Ты сам… — не выдержал Турбой.
Слеза выпрыгнула из ножен и уткнулась ему в пах.
Сопровождающие дружинники схватились за оружие. За моей спиной скрипнули луки.
— Не стрелять! — Я поднял левую руку. — Так хочется охолостить кабанчика, — задушевно сообщил я. — Но повременю пока. Приберегу удовольствие. Учти, — перевел взгляд на Должана. — Я вас предупредил.
Убрал меч, повернулся и по подставленному веслу взбежал на палубу.
— Почему ты ему спустил? — проворчал Медвежонок.
— Потому что я не люблю этот город. И думаю, что такой наместник будет ему в самый раз.
— Ты знаешь, что делаешь, — согласился брат. — Но то, что он пропустил Скульда, но не тебя, это оскорбительно.
— Это как раз хорошо, — возразил я. — Будь мы вместе, нам пришлось бы отвечать за то, что сделает Скульд. А теперь за это отвечает Турбой.
— А что он может сделать? — Свартхёвди поскреб бороду.
— Откуда я знаю? Но сделает точно. Его берсерки еще в Ладоге по сторонам зыркали: искали, кого бы порешить. Но там были мы с тобой, и мы держали их в узде. А здесь… Ладно, это уже не наше дело. Весла на воду. Солнце садится, а мы еще не ужинали.
Меня разбудили крики.
Что за… На нас напали?
Не похоже. Просто переполох какой-то.
Я поймал за руку Зарю, кинувшуюся к луку.
— Не суетись! Оденься.
Покраснела. Потянулась к рубахе.
Хотя чего тут смущаться? Хорошие у нее рефлексы. Воинские.
Хотя пара минут у нас наверняка есть. А больше и не требуется.
В городище суета. Хотя суетились в основном местные. Мои, кто уже собрался, стояли молча. Наблюдали. Значит, с кораблями нашими все в порядке и на городище никто не напал. Ладно. Сейчас выясним.
— Виги! Что стряслось? Знаешь?
Вихорек, как я и ожидал, оказался в курсе.
— Гонец из города прискакал. Скульд учудил. Напал на Новгород.
Напал, ага. Впустили козла в огород.
Я ухмыльнулся. Что ж, Рюриков наместник и впрямь сделал «правильный» выбор, предпочтя Сигурдова ярла мне. Теперь пусть расхлебывает.
Мои бойцы, те, что ночевали на берегу, постепенно скапливались вокруг. Ждали моего решения.
— Ульф-ярл!
Сотник Синко. Полностью экипированный.
— Мне нужны твои корабли, Ульф-ярл!
Угу. И еще мешок золота. Но будем вежливыми. Ведь, в отличие от наместника, Синко не указал мне на дверь и даже ужином покормил.
— Сколько у тебя людей? — поинтересовался я.
— Сотня!
— Ой ли?
— Ну, поменьше немного, — Синко смутился было, но тут же воспрял: — Сколько ни есть, а лишними не будут!
— Уверен?
Видел я его людей. Опытной гриди от силы десяток. Остальные так, молодая поросль. Даже на дренга не тянут. Пяти Скульдовых головорезов хватит на всех с лихвой.
— Что гонец сказал?
— Что нурманы пришлые грабят и людей бьют!
— Только пришлые?
В Новгороде наверняка хватает скандинавского племени и без Сутулого. Насколько мне известно, там аж три двора имеется. Один чисто свейский, остальные — смешанные.
Присоединились ли к убийцам Сутулого местные скандинавы, Синко не знал. Он вообще ничего не знал. Прискакал парнишка в городище. Спасите-помогите! Княжье же! А князь помогать должен!
Князь бы и помог. Вот только ни князя, ни дружины в городище не было. Синкова сотня — это несерьезно. Тем более в Новгороде аж целый наместник княжий сидит, чтоб его понос пробрал.
Синко аж приплясывал от нетерпения, но я не торопился. Зачем влезать в чужой замес, да еще там, где мне «не рады»?
— У Турбоя свои люди есть? — поинтересовался я.
Оказалось, есть. С полсотни. Причем не столько княжьих, сколько его собственных. Тех, кто под ним еще при Водимире ходил и выжить ухитрился.
Имелись бойцы и у городской старши́ны. И у купцов посолиднее. И у постоянно проживающих «неграждан». Опять-таки ополчение новгородское, которое тоже кое-чего стоило. Также имелся выборный тысяцкий, который хоть и был по статусу вождем мирным (военным считался князь), но муж был вполне боевой. Любор Удалыч. Этот еще в старом Городе в воеводах ходил и, что характерно, не под Водимиром, а рулил городским ополчением.
Получается, имелся в Новгороде собственный воинский контингент, и приличный. Но если Скульд напал внезапно, то у местных — никаких шансов. Восемь сотен отборных викингов плюс берсерки. Нет, в такой игре недосотня Синко погоды не сделает. Вот мои бойцы — да, мы можем. Но не будем. По крайней мере, пока я не пойму, что происходит.
— Что скалитесь? — поинтересовался я у своих спутников, Медвежонка, Скиди, Стюрмира и Витмида, слушавших наш разговор.
— Добычей пахнет, — пояснил мой братец.
Вот даже как. А чему я удивляюсь? Новгородцы им никто. Даже меньше, чем никто, поскольку дали нам от ворот поворот. Так почему бы не поучаствовать в празднике на стороне победителей?
Синко напрягся. Сжал крепко зубы, чтобы не выпустить лишнее слово. Он понимал по-нурмански. Он все понимал. И ничего не мог сделать. Как он жалел сейчас, что вчера пустил нурманов в городище!
— Не скрипи зубками, — посоветовал я ему. — Они тебе пригодятся. И не обижай меня дурными мыслями. Мы не станем грабить гард Рюрика. Видишь это? — я похлопал по рукояти Слезы. — Это подарил мне твой князь на моей свадьбе с дочерью князя Трувора. Так что, как бы мне ни хотелось наказать Турбоя за его тупость и дерзость, я не стану этого делать, если он меня не вынудит. И скорее всего, наказывать уже некого. Скульд-ярл — человек Сигурда Змееглазого, самого кровожадного конунга на земле данов. Не суйся туда, и сохранишь людей, доверенных тебе князем. Новгород не под твоей ответственностью. Твое — это, — я жестом обозначил внутренность городка. — Я твой гость, Синко, и как ярл и как гость даю тебе совет: не ходи никуда, не надо. А вот я пойду. Не сражаться. Просто поглядеть, что да как. Мне Скульд ничего не сделает.
— Ворон ворону… — пробормотал Синко.
— Вот тут ты ошибаешься, малыш, — я несильно ткнул кулаком в грудь сотника. — Еще как выклюет. И глаз, и печень, и еще много интересного. Может, но не рискнет. Потому что тогда уже мой конунг, Ивар Рагнарсон, сделает с глупой кровожадной птичкой такое, что я даже представить не могу. Да и не хочу. Тем более у меня сейчас есть дело поважнее.
— Какое дело? — снова напрягся Синко.
— Как какое? Завтрак, конечно!
— Это еще что за плавучие корыта? — спросил стоявший на носу «Северного змея» Скиди, глядя на три здоровенные лодки, изо всех сил пытающиеся отгрести к берегу.
— Это называется расшива, — пояснил Вильд.
«Расшива» он произнес на своем языке. Скиди попытался повторить, но безуспешно.
— Расшива, — с явным удовольствием произнес Вильд, — это очень хорошая лодка. Делается быстро, и влезает в нее много.
— И все это отправляется на дно с первой же волной!
— И откуда, по-твоему, возьмется волна на реке? — удивился Вильд. — Разве что от нашего драккара, но она, как видишь, рас-ши-ву, — слово он произнес по слогам, — не перевернула.
Так и было. Лодки всего лишь закачало, когда шедший первым «Клык Фреки» лихим маневром отрезал их от берега.
— Ватажники, — тоже по-словенски сказал Вильд. И пояснил для Скиди: — Ватага — это когда охотники собираются вместе для промысла. Эти вон неплохо сходили. Видишь, как низко сидят.
— И что там у них? — оживился Скиди.
— Меха, мед, воск, моржовая кость… Много всякого. В Хольмгард везут, на торг.
— Вот Скульд порадуется! — буркнул Скиди. — Подчистую все заберет. А вот наш ярл не станет. Знаю его. Он только сильных грабит.
— И правильно, — одобрил Вильд. — Так и интереснее, и богам любо. Но сдается мне, и ты ошибся, друг, не дойдут расшивы до Хольмгарда.
Драккар уперся веслами в воду и встал в пяти метрах от ближайшей речной посудины.
Да, неплохо потрудились мужики. Эти тюки наверняка с ценными шкурками, моржовые клыки даже и паковать не требуется. Вода им не страшна.
Ватажники глядели на нас мрачно. Молча. Сторожко. Нет, испуганно. Мы — нурманы. Ясно, что ограбим. Счастьем будет, если не убьем и в рабство не обратим.
— Милая, поговори с ними, — предложил я. — Объясни, что мы свежевать их не собираемся. А вот в городе их, скорее всего, обдерут и в колодки определят.
Пусть-ка потренируется в переговорах.
Заря вспрыгнула на рум, потеснив сидевшего на скамье Ульфрика.
— Кто такие?
Хороший у нее голос. Звонкий и властный.
— А ты, девка, сама кто? — дерзко ответили с первой расшивы.
— Я — Заря, жена ярла Ульфа и дочь Трувора, князя Изборского! Слыхали обо мне?
— Ну слыхали. И чего тебе надобно?
— А все, что у вас есть! — засмеялась Заря.
— Не бывать тому!
Ага, вижу крикуна. Матерый мужичина с пегой бородой и рожей в черных точках. Кузнец, что ли?
— Лучше мы все на дно отправим, чем вам, нурманам, отдадим!
— Так ты не только безымянный, но еще и глухой! — засмеялась Заря. — И тупой вдобавок. Вы ж в Новый Город идете? А там как раз нурманы и обосновались. Скульд-ярл взял город!
— Ох беда!
— Да врет она!
— А если не врет?
— Теперь как же? Там же родня моя!
— У всех родня!
— Да брешет девка!
— А если…
— А ну тихо! — рыкнул старший. — Откуда знаешь, что Новгород взят?
— Мы в Рюриковом городке ночевали. К Синку гонец прибежал, — пояснила Заря.
— И что же, вот так и сказал: взяли город?
Сколько скепсиса в голосе.
Ладно, пора и мне включиться.
— Скульд пришел на четырнадцати кораблях! — Я встал рядом с Зарей. — Четырнадцать больших драккаров! И в каждом под сотню нурманов!
— И что с того? У Новгорода стены крепкие!
— Крепкие! Только у вас в городе теперь Водимиров воевода главенствует. Он их всех впустил! По сговору, не иначе!
В расшивах опять загалдели.
— Я вам не враг, ватажники! Захотел бы ограбить, уже ограбил бы. Я вас предупредить хотел. И предупредил. Дальше сами решайте.
Загалдели еще громче.
— Ульф, — пихнул меня в бок Свартхёвди, — неужели ты их отпустишь? Там же одних мехов на сотни марок!
— Уймись, — отмахнулся я. — Это у франков или англов — сотни. Здесь подешевле. Не мешай. Я знаю, что делаю. Ты! — Я указал на пегобородого здоровяка. — Поднимайся к нам. Поговорим.
— Не ходи к ним, Станята! — пискнул женский голос. — Погубят тебя нурманы!
— Убить меня они и сейчас могут, — рассудительно ответил тот. И уже нам: — Кидайте веревку!
Ухватив конец, Станята в одиночку (могуч) подтянул расшиву к драккару, взобрался на борт лодки, откуда совместными усилиями Хавура Младшего и братьев Крумисонов его увесистую тушку втащили на «Клык Фреки».
И впрямь кузнец. Борода короче должного и местами курчавится очень характерно. Такое только от жара бывает.
Я встал напротив и глядел в упор, пока ватажник не склонил голову. После чего снизошел до приветствия:
— Я — Белый Волк, ярл данов и князь кирьялов. Слыхал обо мне?
— Тот самый, что свеев побил?
Надо же. В курсе.
— Тот самый.
Приятно, когда слава о тебе расходится. Причем добрая слава. Станята заметно расслабился.
— Мой брат Свартхёвди и сын Виги. Жену мою ты уже знаешь. Скажи мне, Станята, что делать будешь? Обратно пойдешь?
Мотнул головой:
— Новый Город точно взят?
— Так мне сказали. И я думаю: это правда. Я знаю Скульда-ярла. Его воины не хуже моих.
Станята поглядел на обступивших нас бойцов, поразмыслил и решил:
— В Ладогу, может?
— Четырнадцать кораблей, — напомнил я. — Переймут. Иди-ка лучше обратно.
— А товар как же?
Я пожал плечами:
— Осенью опять придешь. Может, уже и уйдут нурманы. Хотя могут и остаться.
Помрачнел. Понимаю. Та еще перспективка.
— Ладно, — сказал я, — помогу тебе. Вижу, что нужда у тебя. Железо нужно? В слитках? В изделиях? Посуда хорошая есть. Ткань. Глянь туда, — я показал на вставшие в отдалении кнорры, мои и Кольгримовы. — Там много добра всякого. Поменяемся?
— Ну… — Станята замялся. С чего бы, интересно? Это ж отличное предложение.
Оказалось, есть причина.
— У нас с купцом Дорожем ряд, — признался ватажник. — Пока долг не отдадим, товар только ему.
— И цену, небось, занижает Дорож?
— Не без того.
— А велик ли долг?
— Четырнадцать гривен с четвертью.
Больше пяти кило серебра. Изрядно по здешним меркам. Но не по моим.
— Дам, — пообещал я. — За пушнину. Как у тебя товар, годный?
— А как же иначе! — Станята даже обиделся слегка. — Лучший товар! Куница, горностай, соболь, лиса черная и голубая! Выделка лучшая! Хоть каждую обнюхай, нигде гнили не учуешь!
— Верю, верю, — успокоил я ватажника.
Надо же. И песец имеется. Откуда, интересно?
— Скидку мне сделаешь от новгородского рынка? Скажем, треть? Всяко больше, чем этот Дорож вам дал бы.
— Ну…
— Ладно, четверть, — великодушно уступил я. Хорошо быть добрым, когда цены здесь и там различаются на порядок.
Но сам я этим заниматься не буду. На то у меня нынче жена имеется. Торговаться она умеет, цены здешние знает, справится.
— Заренка, забирай у них все, — сказал я по-скандинавски. — И выдай для начала им серебром, чтоб долг купцу сразу отдать могли. Если выжил Дорож этот, ему пригодится. И Кольгрима тоже не забудь. Он нам почти родич.
— Уж не забуду, — пообещала Заря.
— Вот и ладно! Оспак! Дай знак всем, чтобы к берегу шли. И место выбери поудобней.
Такой торг — это надолго. Можем и до вечера провозиться. Вернее, они провозятся. Я-то на приколе стоять не собираюсь. У меня другой план: навестить моего «как бы союзника» и самому поглядеть, много ли он успел накуролесить в официальной столице Рюрика.
— Я узнал! — радостно сообщил мне Скульд. — Этот князь Рюрик вовсе не князь. Это Хрёрек-конунг.
Выглядел ярл очень мужественно. По местным понятиям. Кольчуга, наброшенная прямо на рубаху, аж две золотые цепи на грязной шее. Борода веником, грива нечесаных волос частично заплетена в косы, зафиксированные золотыми спиральками. Настоящий вождь, одним словом.
«И какая же гадина тебе сообщила о Рюрике?» — подумал я, постаравшись, чтобы мои мысли нельзя было прочитать по лицу.
Мы с ярлом уединились в дальнем углу трапезной новгородского детинца, захваченного данами. Детинцом захватчики не ограничились, выпотрошив с десяток дворов побогаче. Пострадавших было много, добычи еще больше, а вот убитых всего лишь человек сто. «Всего лишь», потому что обычно викинги в захваченных городах свою кровожадную натуру не сдерживали. А уж если берсерки…
Берсерков Скульд, стоит отдать ему должное, спускать с поводка не стал. Незачем оказалось. Невеликий гарнизон детинца сдался полным составом во главе с воеводой-наместником. Собственно, новгородскую гвардию лишили руководства, разом захватив их главу, тысяцкого Любора, и всех четырех сотников. Что оказалось не так уж сложно, поскольку сотники были сыновьями и племянниками оного тысяцкого. А когда примерно через час после «нурманского бунта» старшины двух концов попытались собрать вече, то узрели вечевую площадь, заблокированную нурманскими железными шеренгами. И услышали не призыв к битве, а увещевания княжьего наместника прямо противоположного направления.
В этом я Турбоя понимал. Окажись моя семья в заложниках, я бы, скорее всего, поступил так же. Вот только я бы уж точно не стал сливать своего князя потенциальным врагам. А он — слил. Потому что это Турбой, сволочь, опознал по описанию в лучшем драккаре Рюрика пресловутого «Слейпнира пенногривого». А потом и самого Рюрика «расколол», сообщив, что раньше его звали совсем не Рюрик. Вот о чем думал хитроумный князь, когда ставил на такой пост Водимирова прихвостня?
Одно хорошо: на меня тень «укрывателя» не пала. Скульд видел, что мы с Турбоем далеко не друзья, а поскольку для него Турбой был человеком Хрёрека, то я по определению оказывался в другом лагере. О том, что когда-то я был хирдманом Сокола, Скульд не знал. Зато знал Турбой. Скульд использовал его, но не убил. Посадил под замок. Счел, что тот может еще пригодиться. И это было плохо, потому что длинный язык бывшего Водимирова воеводы выболтал далеко не все. И если Сутулый решит держать Турбоя при себе, то последний непременно разболтает о моем общении с Рюриком.
А держать его при себе для Скульда — логичное действие. Ведь какой у него план? Найти и ущучить выжившего Хрёрека. За такой подвиг его Сигурд непременно подымет и обласкает со всех сторон. А если еще и «Слейпнира» удастся вернуть… Для реализации этого плана иметь под рукой послушного Турбоя — совсем не лишне.
Но если с Турбоем Скульд мог не церемониться, то со мной следовало договориться. Чем Сутулый и занимался.
— Ты говорил, он обещал тебе три лучших драккара, — напомнил мне Скульд. — Давай так: два мне, один тебе. По рукам?
— В Гардарике говорят: пока медведь жив, не стоит делить его шкуру, — сказал я. — Тебе повезло с Хольмгардом. Будь здесь Хрёрек со своим хирдом…
— Пойдем-ка наверх, — перебил меня Скульд. — Кое-что тебе покажу.
Вид со сторожевой башни открывался отменный. На город, на оба берега Волхова, на… В общем, отличный вид. В том числе и на пару спешно разворачивающихся корабликов.
— Видишь? — спросил меня Сутулый.
Я кивнул.
— Надо отсюда убираться, — сказал он. — Ты знаешь, где этот Смоленск?
— Знаю. Не близко.
— Это хорошо. Покажешь.
— А если Хрёрека там не окажется?
— Будем искать.
— Уверен, что справишься, если найдешь?
— Найдем! — с нажимом произнес Скульд, разворачиваясь ко мне. — И не если, а когда!
Он мне угрожает, что ли?
Здоровенный, гад. Одной рукой может меня поднять и швырнуть через ограждение. И полечу я бескрылой птичкой с двадцатиметровой высоты.
Не полечу. Как только он протянет грабку, я ее отрублю. Первым взмахом выхваченной Слезы. В лучших традициях ай-дзюцу.
Но Скульд руки ко мне тянуть не стал. Только навис медведем и уточнил:
— Ты же со мной, Ульф Хвити?
Из пасти его несло чесноком, тухлятиной и прокисшим пивом. Зубы он не чистил с тех пор, как они выросли. То есть никогда.
— А может, это ты — со мной, ярл? — осведомился я.
Мотнул головой. Так резко, что хвост пыльной косы чиркнул меня по щеке.
— Нет! Я узнал о Рюрике и «Пенногривом»! Так что теперь главный тоже я!
Молчу.
— Нас тысяча! — Скульд одарил меня еще одним облаком вони. — Мы здесь как медведи в коровнике! Хольмгард — самый сильный город здесь! А я взял его, не потеряв ни одного человека! Хочешь, я отдам его тебе?
Щедрое предложение. Примерно как ограбить банк и подарить его здание случайному посетителю.
— У меня уже есть земля.
— Да? И большая? Где?
— Поменьше, чем Сёлунд. Отсюда на восход. Отбил ее у свейского конунга.
Задумался. Потом кивнул.
— Дело твое. Я предложил. Ты подумай. Хорошее место. Воды много. Земли тоже.
Воды и впрямь было много. Помимо Волхова еще несколько речек. И лежащее южнее Ильмень-озеро. Значит, вдосталь и рыбы, и птицы. Но самое главное — транспортная артерия. Путь на юг. Вплоть до Византийской империи. Хорошее место, прав Сутулый. Слишком хорошее для такого, как я. Или он. А вот Змееглазый вполне мог бы подмять его под себя. И это точно лишнее. Следовательно… Следовательно, очень желательно, чтобы Скульд не вернулся. Ни на историческую родину, ни в Британию.
Вот только как это сделать? Вопрос. Впрочем, вопрос этот — из будущего. Есть более насущные. Турбой. Если эта скотина откроет рот и поведает о моем общении с Рюриком, Сутулый вполне может счесть это предательством.
Проблема.
Идеально было бы вызвать Турбоя на поединок и грохнуть. Но сомневаюсь, чтобы он согласился. И какие варианты?
— И какие варианты? — Этот вопрос я и задал, когда Скульд отстал от меня и я вернулся к своим.
— Убить! — ожидаемо отреагировал Медвежонок. Но тут же задумался. Датское право не предполагало, что один боец может без повода прикончить другого. Даже берсерк. Тем более берсерк. Здешние законы в этом отношении были еще строже. Да, поединок возможен. Но при относительном равенстве статусов требуется либо очень серьезный повод, либо обоюдное согласие. И санкция вышестоящего руководства. Последнее в нашем случае можно исключить, поскольку Скульд мне не начальник, а главный новгородский «законник» тысяцкий Любор сейчас, мягко говоря, ограничен в правах. Но все остальное — в силе. И Сутулый точно не поймет, если я или Медвежонок решим вызвать Турбоя на ристалище. Вернее, поймет, и поймет правильно. Он, к сожалению, далеко не дурак. Сразу сообразит, что у меня есть серьезная причина. И непременно ее выяснит.
В общем, думали мы думали, и ничего не надумали, кроме креативного предложения Вихорька: прострелить Турбою голову. Мой приемный сын брался сделать это с приличной дистанции и сквозь узкое окошко горницы, в которой Турбой сидел под домашним арестом.
Но и от этого пришлось отказаться. Среди скандинавов и новгородцев, конечно, было немало приличных стрелков, способных шагов со ста попасть в полуростовую мишень, а то и в голову. Но подобный выстрел прямо указал бы на моих снайперов. Уж лучше попросту бывшего воеводу зарубить. Без всякого повода. И то меньше разборок будет.
Однако пока я ломал голову над проблемой, Виги-Вихорек решил, что отыскал решение. И, засранец, мне ничего не сказал. Я узнал от Зари. Моя супруга узнала от брата. Который предварительно взял с нее клятву помалкивать. А она, в свою очередь, взяла клятву с меня: ничего не предпринимать. Причем заранее. Так что мне осталось только наблюдать и уповать на удачу.
— Не тревожься, муж мой, — проворковала юная красавица с нежными грудками и железными пальцами профессиональной лучницы, умеющими, впрочем, тоже быть нежными и чуткими. — Главное, чтобы он во двор вышел. И все будет хорошо. Виги, он умный. Сразу видно, что твой сын.
Турбой вышел из своей кельи на втором этаже на следующее утро. И сразу занялся хозяйственными делами. То есть приготовлениями к будущему походу. Надо полагать, потому Скульд его и выпустил. Но без пригляда не оставил. Его людей в детинце было полно. В частности, берсерочья кодла ошивалась тут постоянно. Склонен думать, Скульд попросту не хотел выпускать их из зоны видимости.
Воины Одина, впрочем, не возражали. Пили, ели, валяли теремных девок, колошматили друг друга учебным оружием… В общем, чувствовали себя почти как в Валхалле. Почти, потому что порешить никого не удавалось.
Моя молодежная команда появилась на подворье детинца вроде бы случайно.
Вихорек, Вильд, Хавур Младший, Тулб, Торве Закрой Рот, Искуси и еще с полдюжины молодых данов и варягов, которых мой сын не без оснований считал своей малой дружиной.
— О! — с ходу воскликнул Вихорек, указывая пальцем на Турбоя. — Скульд-ярл выпустил свою шавку! Эй, шавка, ты уже обоссала все углы! А ну марш в будку, пока не схлопотала пинка!
Сказано было по-словенски, так что большинство присутствовавших здесь викингов монолога не поняли. Но заинтересовались. Уж больно глумливым и провокационным был тон Виги, чей посыл тут же поддержала группа поддержки:
— Пошла прочь, сучка!
— От тебя воняет трусостью!
— Иди пожри дерьма, сыкло!
Турбой сначала не понял, что все это — ему. А когда понял, удивился. Вернее, охренел. И даже не нашелся, что ответить.
А молодежь веселилась. Турбоя поносили теперь уже на двух языках. И не только они. В соревнование «кто лучше оскорбит жертву» включилась и часть бойцов Скульда. Викинги высоко ценили искусство словесного опомоивания противника. Умение ярко и выпукло охарактеризовать недостатки соперника входило в список обязательных для благородного воина Севера.
Ошеломленный внезапной атакой Турбой обтекал молча. Ответить даже не пробовал. Да и попробуй в одиночку противостоять трем десяткам насмешников. Тут не до словесных баталий. Тут только убивать. Побагровевший, с налившимися кровью глазами и раздувающимися ноздрями, бывший воевода сейчас идеально соответствовало собственному имени. И он был готов убивать, но, как и его четвероногий тезка в аналогичной ситуации, никак не мог выбрать, кого первым вздеть на рога.
— А ну замолчали все!
Скульд. Хороший у него голос. Зычный. Такой при ясной погоде за километр слышно.
Замолчали.
— Руку с меча убрал! — Это уже Турбою. — Что ты сделал?
Бывший воевода Водимира медленно ворочал головой, переводя взгляд с одного ухмыляющегося лица на другое.
— Что я сделал? — переспросил он.
— Да! — рявкнул ярл.
— Откуда я знаю? — раздраженно буркнул Турбой. — Вот эти щенки…
— Мы тебе не щенки, шавка! — выкрикнул Виги. — Спрячь свой гнилой язык, пока я не выдернул его из твоей свинячьей головы!
Сказано было на языке Севера, так что Скульд понял. И тоже удивился. Он знал, что Виги — мой сын. То есть для природного скандинава Виги был, пожалуй, даже чуточку повыше уровнем, чем Турбой. Но почему вдруг молодой благородный дан окрысился на словенского хёвдинга, Скульд не понимал.
— Я сейчас сам вырежу твой язык, младоумок! — по-словенски заревел Турбой, вновь хватаясь за меч.
— Стоять! — рыкнул Скульд. — Ульфсон! Что? Он? Тебе? Сделал?
— Ты видел, — спокойным голосом ответил Виги. — Он не пустил нас в город. Мой отец слишком добр. Так все говорят. Он ушел. А надо было взять палку и проучить брехливую шавку. Брехливую и трусливую. Да ты и сам видишь, ярл, каков он, — Вихорек подошел ближе. Теперь между ним и Скульдом (и соответственно — Турбоем) оставалось всего три шага. — Ты погляди на брехливую сучку, ярл. Погляди, как он потеет и пыжится, а сам, похоже, уже в штаны напрудил! — Указательный палец Вихорька нацелился на ту область, которую модельеры будущего назовут словом, которым во время текущее именуют вставной лоскут ткани — прошвой. Ширинкой то есть. Что характерно, палец, которым указывал Вики, был указательным пальцем левой руки.
Скульд, да, собственно, все столпившиеся вокруг, включая меня, посмотрели в указанном направлении. Интересно же. Неужто и впрямь напрудил?
А вот у Турбоя подобное обвинение, да еще и от какого-то нурманского юнца, метафорически выражаясь, «выдернуло чеку». И он взорвался. Выхватил меч и обрушил его на непокрытую голову Вихорька.
Три шага — идеальная дистанция для внезапной атаки.
Обоюдной.
Вихорек выхватил меч на долю мгновения позже, потому что руку на оружии не держал. Да ему и не нужно было опережать. Подшаг с понижением центра тяжести, с одновременным блоком-контролем запястья атакующей руки и тотчас, выхваченным мечом, снизу — режущий по внутренней поверхности плеча Турбоя. И на том же движении, хлестом, вскрыв горло, уход за спину противника, чтобы добить его… Не понадобилось. Турбой рухнул. Вихорек картинно стряхнул кровь с клинка — на него самого не попало ни капли — и поглядел на меня, ожидая одобрения.
Я кивнул. Безупречно исполнено.
Народ загомонил. Всем понравилось, даже немногочисленным новгородцам. Родни у Турбоя здесь не было. По крайней мере, здесь, во дворе. Да и помнили все местные, кто нурманов в город впустил.
Скульд нахмурился… Но тут же передумал гневаться. Хороший лидер чувствует настроение людей. Да и предъявить моему сыну нечего. На него напали. Внезапно, подло, ему пришлось защищаться. Что он и проделал с блеском.
— Хорош у тебя сынок, Хвити! — пробасил Бирнир Бесстрашный. — Славным хёвдингом растет.
— Уже вырос! — отозвался Свартхёвди, который тоже изрядно поучаствовал в воспитании Вихорька. — Две доли в добыче! Все наши дренги под ним!
— И меч хорош! — Скульд поддел носком сапога срезанный хлестом меча клок Турбоевой бороды. И велел одному из новгородских дружинников: — Заберите его. И похороните достойно. Как бы он ни жил, а умер как подобает. В бою.
Ополчение подошло к Новгороду на следующее утро. Сразу много. Видимо, собрались где-то неподалеку заранее. Нельзя сказать, что Скульд испугался. Несколько тысяч местных, из которых половина — огнищане [10], и их чадь для слаженного хирда Сутулого не проблема, а ситуация. Случись им сойтись в поле, я уверенно поставил бы на викингов. А уж затворись Скульд в городе, мог бы сидеть в осаде, пока зима не придет. Припасов хватало, а «пятая колонна» в Новгороде хоть и имелась, но была под контролем данов. Хотя…
Мелькнула у меня мысль: поддержать новгородских и ударить Скульду в спину. Но я ее отверг. Да, мне очень не хотелось, чтобы новости о Рюрике и похищенном драккаре дошли до Сигурда. Варяги мне родня, как-никак. Но вступи я в бой на стороне новгородцев, неизвестно, чем бы это закончилось, ведь хирд Сутулого пришлось бы вырезать до последнего человека. И даже удайся мне этот геноцид, дальше придется жить с нешуточной опаской. Хуже, чем Рюрику. Тот у Змееглазого всего лишь драккар спер, а я целую армию оприходую. Да и потери будут изрядные. Как бы лихие хирдманы Сигурда всех нас не положили. Их же в разы больше, и качество такое, что большая часть моих им и в оруженосцы не годится.
Нет, пока Скульд мне доверяет, я от прямого противостояния воздержусь.
А Сутулый мне доверял. Вот и сейчас позвал: посоветоваться.
— Как думаешь, пяти сотен моих хватит, чтобы разогнать эту отару?
— Почему пять сотен?
— Так кого-то надо в стенах оставить, а то эти взбунтуются.
Логично.
— А может, тебя оставить? — предложил Скульд. — Как, удержишь хольмгардских в повиновении?
Конечно, удержу. Если первым делом ворота закрою и выпущу на свободу тысяцкого с командой.
А потом могу сказать: мол, не справился, извини.
Да, будет удар по репутации, но это можно пережить.
Вот только ополчение жалко. Тем более я видел там плесковские знамена и изборское, кажется… А Изборск — вотчина моего тестя, как-никак. Впрочем, если и сам Трувор Жнец здесь, я скоро об этом узнаю.
Я покачал головой:
— Драться с ними — плохая мысль.
— Думаешь, не справлюсь? — с иронией поинтересовался Сутулый. — Толпа бондов! Да они разбегутся, едва увидят наш строй!
— Не разбегутся. С ними варяги. Думаю, их никак не меньше половины.
Преувеличил, но пусть проверит.
— Варяги — это такие… С такими усами? — Скульд обозначил длину в половину собственной бороды.
— Да. Поверь, они знают, как управляться с железом.
— Ну-ну… Что предлагаешь, Волк?
Я развел руками. Парные браслеты на запястьях звякнули друг о друга.
— Я бы договаривался, Скульд. Мне этот город не нужен. А тебе?
— Мне нужен Хрёрек!
Кто бы сомневался.
— Ты договоришься, Волк?
Конечно, я договорюсь.
— Думаю, да. Но это будет стоить…
— Четверть того, что мы взяли и возьмем в Хольмгарде!
— Справедливо.
Сутулый должен понимать, ради чего я стараюсь. Да и моим бойцам серебро будет не лишне.
— А еще ты отпустишь Любора.
— Лупора? — Скульд нахмурился.
— Любора. Хольмгардского старшего. Поможет в переговорах.
— Да забирай, — не стал возражать Сутулый. — Но люди его пока побудут под присмотром.
Я не стал возражать. Успеется.
— С чего я должен тебе верить, нурман?
Любор Удалыч, новгородский тысяцкий, выглядел солидно. В такое брюхо не один кувшин медовухи войдет, и не пять. Сидение в собственной темнице, конечно, не пошло ему на пользу, но гордости не убавило.
— А у тебя есть выбор, старый? Могу вернуть тебя, откуда забрал. Но чтобы тебе было проще: я не совсем нурман. Еще и варяг немного. Князь Ольбард — мой друг. А вот наместник Турбой когда-то был моим врагом. Пусти он меня в город, Скульд не рискнул бы безобразничать. Ему, как видишь, приходится со мной считаться.
— С чего это я должен видеть?
— Но ты же здесь, в своем доме, а не в подвале, — я пододвинул ему кувшин. — Ты пей, не стесняйся. Тем более это твое питье, не мое.
Тысяцкий сграбастал кувшин, приложился, аж по бороде потекло. В комнате густо потянуло пряным медом.
— Полегче? — уточнил я, когда двухлитровая емкость опустела.
— Ага, — тысяцкий рыгнул.
— Тогда пойдем на стену. Покажу тебе кое-что.
— Вот почему меня выпустили! — заявил Любор, увидав собравшееся по ту сторону Волхова ополчение.
— И поэтому тоже. Не хочу зряшней крови.
— Ну да. С Турбоем не дружен, вот тебе я и понадобился.
— С Турбоем больше никто не дружен, — внес я поправку. — С мертвецами только колдуны дружбу водить могут.
— Ага.
Судя по тому, что уточнять подробности смерти тысяцкий не стал, дружбы у них с Турбоем не было.
— Мог бы и без тебя обойтись, — сказал я. — Вижу там знамена Трувора. Думаю, со своим тестем я уж как-нибудь договорюсь.
— С тестем?
— Заря Труворовна — моя младшая жена. Его сын Вильд — в моей дружине.
— Ага.
Аж скрип слышен, так мысли у него в голове ворочаются.
— Думай быстрее, — потребовал я. — Или мы идем к людству вместе, или я иду один, а ты отправляешься туда, откуда я тебя выпустил.
Лодка, которая перевезла нас на тот берег Волхова, порядком подтекала, что очень не нравилось Заре, по собственному желанию присоединившейся к «дипломатической миссии». Я не стал возражать, поскольку драки не предполагалось.
Главную опасность представляло сейчас наше средство передвижения. Подумав, я решил не провоцировать ополченцев хищными изгибами драккара, но теперь жалел. Окажись я в воде, камнем пошел бы на дно. Доспехи, оружие, драгметаллы тянули в совокупности килограммов на десять. И вряд ли продержался бы на поверхности ту минуту, которая понадобилась бы сопровождавшему нас на некотором удалении «Северному змею» это самое удаление преодолеть.
Зарю возможность утонуть беспокоила куда меньше, чем опасение попортить новые желтые сапожки с верхом из синего шелка, потому ножки ее сейчас покоились на борту лодки, а попка — на моих коленях. Колени не возражали. Недовольство выказывал только тысяцкий Любор. Не нравилась ему подобная вольность. Я его понимал. Это у скандинавов слабый пол пользуется немалой свободой и даже собственностью владеть имеет право. В том числе и земельной. У кривичей, сиверян [11], мерян, чудинов и прочих обитателей севера будущей Руси место женщины — чуть повыше лавки. Однако делиться своими взглядами на жизнь Любор Удалыч не пытался. Выглядывавший из кожаного чехла покрытый черным лаком рог дорогущего степного лука выглядел весьма авторитетно. А меч на поясе Зари стоил втрое больше, чем вся Люборова амуниция. Потому сознание тысяцкого терзал выбор: кто перед ним — мужняя жена или воин со статусом повыше, чем у небедного и вполне боевого тысяцкого?
Сжалившись, я решил снять с тысяцкого бремя выбора.
— Отец ей подарил, — сказал я, кивнув на лук. — С печенежского хана сняли.
Все, успокоился.
Раз не только муж (нурман без правильных понятий) почитает женщину воином, но и весьма и весьма уважаемый папа-князь, то вопросов больше нет.
Мы доплыли. Храбрую воительницу Зарю я вынес на берег на руках. Ну разве это не знак доверия к тем, кто нас встречал?
А встречали нас сурово. Стеной щитов. Нет, преувеличиваю. Не стеной, заборчиком. Который сразу распался, когда нас опознали.
— Сбежали от нурманов? — поинтересовался вылезший из строя незнакомый мне боец.
Вот так. Ни «здравствуйте», ни «как добрались». Какой невежливый.
— Сбежали? — фыркнул Любор. — Вот он, ваш нурман!
И показал на меня, гад пузатый.
— Какой же это нурман? Это ж наш Волчок!
Рулав. Вот это приятно.
— Здрав будь, Волчище!
Мы обнялись. Потом Рулав обнялся с Зарей, ткнул Любора кулаком в пузо, и строй встречающих распался окончательно.
— Я теперь с Трувором, — сообщил он. — Ольбард отпустил. Изборец держать, когда князь в отъезде, — пояснил Рулав, чтобы была понятна причина перемещения. Карьерный рост.
— Жнец тоже здесь? — сразу поинтересовался я.
— Нет. Он на полдень ушел.
— А ты?
— А я вот привел из Изборца кого смог, — пояснил варяг. — И знакомься: сотник плесковский Ставок. — Рулав хлопнул невежливого бойца по плечу. — А это, Ставок, Белый Волк, зять нашего князя, сам тоже князь и, главное, наш друг!
С нажимом на «друг», потому что плесковец глядел на меня, мягко говоря, недружелюбно.
— В Новом Городе что? — буркнул Ставок.
Я его проигнорировал:
— Рулав, пошли кого-нибудь собрать ваших старших. А у нас с тобой — особый разговор.
— Я задал вопрос!
Упорный.
— Мелок ты, Ставок, князьям вопросы задавать, — спокойно произнес Рулав. — Узнаешь со всеми вместе. Собери ополченцев огнищанских, кто там у них старшие, и приходите. Там все и узнаете. Спешки ведь нет? — спросил он у меня.
— Никакой. Беспорядок из-за Турбоя учинился. Теперь Турбоя нет, а с нурманским ярлом, которого он позвал, я договорился. Крови не будет. Миром договоримся.
— А Турбой что? — опять влез Ставок.
— Иди уже, настырный! — махнул рукой Рулав. — Дай с другом поговорить.
Толпа вокруг нас рассосалась, унеся куда-то Зарю и Любора. Ну да не пропадут.
— Дела на самом деле нехорошие, — сказал я Рулаву, понизив голос. — Этот Скульд — ярл Сигурда. И он знает и о Хрёреке, и о драккаре, который вы увели. Турбой разболтал. А если об этом узнает Змееглазый…
— Значит, узнать не должен! — отрезал варяг.
— Будет непросто. Кое-что Сигурд уже знает. Его драккар видел здесь какой-то купчик. А у Скульда почти тысяча хирдманов. И не пеньки вроде вашего Ставка, а лучшие воины Рагнарсонов.
— Ставок тоже с железом неплох. Хотя насчет пенька ты угадал. Пнем его и кличут. — Рулав ухмыльнулся. Но тут же согнал улыбку. — Что делать будем?
— Думать. О том, что я был с Хрёреком, тьфу, с Рюриком, Скульду невдомек. Турбой об этом разболтать не успел. Умер. А меня, кстати, Сигурд тоже просил выяснить, кто его драккар спер. Большую награду предлагал. Три за одного.
— Змееглазый? Просил? Тебя? — изумился Рулав.
— Я, помимо прочего, считаюсь человеком Ивара. И он был при разговоре.
— Тогда понятно.
Рулав прожил среди викингов не один год и об отношениях Рагнарсонов знал.
— Сколько людей у Рюрика нынче?
— Довольно, чтобы и с тысячей нурманов управиться.
— Это не просто нурманы. Это нурманы Рагнарсонов. Ты видел их в деле. Будет тяжко. Многие умрут. А ведь еще надо сделать так, чтобы ни один не ушел.
— Рюрик что-нибудь придумает. Он хитер, как сам Локи. Тем более и ты с нами. Ты же с нами, Волчище?
— Мы вместе, — успокоил я варяга. — Но надо, чтобы никто не разболтал Скульду обо мне и Рюрике. А для этого надо как можно быстрее его спровадить отсюда. Потому что тот же Любор с удовольствием стравит меня со Скульдом. Не нравлюсь я ему.
— Любору никто не нравится, — усмехнулся Рулав. — Но он — честный и не дурак. Я с ним поговорю. Чего он хочет, этот ярл Сигурда?
— Рюрика он хочет. И драккар. Новгород ему без надобности. Но если засядет за стенами, выковырять его оттуда у вас не получится. Хорошие стены, отличные воины, припасов в городе — на год осады. А если считать только нурманов, то и на три. Опять-таки четырнадцать драккаров. О судоходстве по Волхову и Ильменю можно сразу забыть.
— А вот это многие не одобрят! — оживился Рулав. — Здесь, считай, каждый второй, а то и каждый первый с водного пути кормятся. Хотя нашего князя новость о том, что путь к Киеву закроют, может и порадовать!
— Трувора? Чем, интересно?
— Нет, Ольбарда. Он же второй путь на восход держит. Встанет этот, пойдут товары через Белозеро.
Так и есть. А вот моим на Замковом острове — без разницы. От будущего Выборского залива оба пути открыты.
— А ты сам чего хочешь?
— А что ты скажешь, того и хочу, брат! Но для начала — горло промочить. Пойдем-ка! — Рулав ухватил меня за руку и буквально поволок за собой.
Я не сопротивлялся. Только глянул: как там моя женушка?
Заря была в порядке. Ей уже успели откуда-то подогнать лошадку, на которую она как раз садилась. А очень недовольный Любор что-то сердито втолковывал Ставку.
Но тут я был спокоен. Тысяцкий ничего не знал и потому разболтать ничего тоже не мог.
На ту сторону Волхова мы переправлялись уже не на рыбачьем корыте, а на моем драккаре. Дальше по берегу оказался вполне приличный причал, так что на борт мы поднялись с максимальным комфортом. Ну, если не считать того, что нас так накормили-напоили, что животик у Зари сейчас тянул этак на шестой-седьмой месяц беременности.
Делегацию «спасителей Нового Города» возглавляли некий уважаемый огнищанин и бывший, еще от старого Города сотский [12] Добран Уховерт. Длинный худой мужичина лет сорока с явной примесью мерянской крови, черной лопатообразной бородой и увесистой серебряной гривной на шее. Мне он не понравился, я ему тоже, надо полагать, но это было не важно, потому что вторым и главным предводителем переговорщиков стал Рулав. Да, за ним народу было в разы поменьше, чем в ополченских сводных полках, но зато это были не какие-нибудь охотники, а профи: сводная дружина из изборских, плесковских и еще каких-то вассальных городков-княжеств помельче. Солидная такая дружина: копий под тысячу. А ведь это не основная ударная сила. Ударная ушла с Трувором. Да уж, изрядно окрепли за эти годы варяжские правители. Может, не так уж страшен им теперь Рагнарсон?
— Ты, это, не серчай, княже, что я на тебя крысился, — Ставок, тоже вошедший в делегацию, подсел поближе ко мне. Выговор у него был интересный. Я его еще с того первого раза, когда мы этот город в Гостомыслово лоно возвращали, запомнил. Больше такого нигде не слышал. — Я ж думал: ты нурман, а ты вон как. На-ка вот, будет тебе крошево хлебать!
Ух ты! Ложка. И непростая. Серебряная да с выпуклым орнаментом. И тоже непростым — волком.
— Добрый подарок!
Отказываться неприлично, да и желания нет. Но всякий подарок требует отдарка. В принципе, не обязательно. Но так по обычаю. Браслет с руки снять? Неравномерно выйдет. Они же у меня золотые. О! Око за око!
— Прими и ты тогда в знак дружбы! — Я вытащил из кармашка на сапоге свою личную ложку. Само собой, тоже не простую. Из французской добычи. Серебряную. Размером поменьше, зато с изрядной золотой чеканкой на ручке.
— Знатная! — Ставок, тоже не чинясь, принял подарок. — Лестно такое. Буду ясти и о тебе вспомнати. И ты не забудь: есть у тебя друг в Плескове.
Мы еще немного поговорили. И я не без удивления узнал, что за эти годы Плесков тоже порядочно разросся. И ни под кого не лег. С тем же Изборском только дружил и числился младшим союзником. Дань, правда, платил, но небольшую и не просто так, а за то, что Трувор Плесков опекал и помощь подкидывал при необходимости.
А вот с Новым Городом у плесковских не ладилось. У меня даже появилось подозрение, что они пришли сюда не столько помогать, сколько пограбить.
Пока я общался со Ставком, Рулав угодил в радостную компанию старых друзей. Те же Медвежонок со Стюрмиром знали варяга подольше меня, да и из остальных многие были ему не чужими. Это еще варяжская молодежь базировалась сейчас на другом драккаре, а то Рулава бы вообще заобнимали.
Огнищанин и его группа поддержки косились на эту радость настороженно. Мы же по виду чистые нурманы, причем наиболее неприятного сорта: элита. С такими, как мы, правильное поведение — бежать без оглядки.
А тут еще Ставок-плесковец со мной явно скорешился. Сейчас погогочут, помнут друг другу богатырские загривки… И начнут злодейски пытать беспомощных новгородских граждан. А бежать-то некуда. Не в Волхов же прыгать?
Угадав по выражениям лиц, что почтенная делегация перепугана почти до расслабления сфинктеров, я подошел к Любору и поинтересовался:
— Ты чем их так напугал, тысяцкий?
— Я? Да ничем не пугал.
Но смутился.
— Вот что, новгородец, иди-ка ты к своим и успокой. Скажи им, что я лично обещаю после переговоров доставить их обратно, причем целиком, а не по частям. Я — на вашей стороне. Главное, чтобы лишнего не наговорили. Потому что если ляпнут что-нибудь Скульду, то он им запросто пятки поджарит. И я его остановить не смогу. Сам видел, сколько у него воев. К тебе то же относится. Помалкивай. Говорить будет Рулав. Он таких знает. А ты ведь не только собой рискуешь. У тебя в Новгороде семья.
Любор засопел от возмущения… Но взял себя в руки и кивнул.
Я знал его слабое место. То же, что и у меня.
— Выкуп! — первым делом заявил Скульд. — Тысяча марок серебром!
Вообще-то мы так не договаривались. Но пусть попытается. Тем более двадцать пять процентов от этой тысячи ему придется отдать мне.
— Ярл! Тебе нужна тысяча марок, так возьми ее! — Рулав улыбался. — Вот хоть весь этот дом забирай! — Варяг широким жестом обозначил детинец. — Бери и оставайся. Князь Рюрик не сумел защитить наш город, но ты-то сумеешь. Будешь нас оборонять, войско в бой водить, а мы твоих людей кормить будем, женщин дадим, с утварью поможем. Оставайся, ярл! У нас земля щедрая. Серебра в наших лесах не водится, зато водится серебро живое. Будешь наши корабли на полдень водить хоть до самого Миклагарда. Оставайся! Тебе здесь понравится!
Щедрое предложение. Особенно от человека, который к Новгороду — никаким боком. Но никто из новгородских его не оспорил. Кто-то не знал языка викингов, кого-то, как Любора, предупредили отдельно: помалкивай.
Скульд опешил. Он уж точно не ждал, что его на княжение позовут. И мне показалось, он даже призадумался на секунду. Не принять ли?
Но я его уже немного знал. Сутулый не из тех, кто оберегает мирный люд от грабителей. Он сам грабитель. Может быть, когда-нибудь, лет через пятнадцать, он на такое и согласится. Но не сегодня. Сегодня ему надо как-то отреагировать. И как, если на вопрос: «Хотите, чтобы я ушел?», тебе отвечают: «Оставайся, дорогой! Это замечательно!»
— Хорошо, восемьсот марок! — нашелся Скульд.
— Тысяча! Ежегодно. Каждую осень после сбора урожая. И кормление каждую седмицу. Зерно. Мясо. Пиво! По бочонку на каждого!
О да. Легко предлагать, когда не собираешься платить.
Скульд оглянулся на своих вождей: кормчих, хольдов…
Некоторых предложение заинтересовало. И они не стали этого скрывать. Когда мы с Рулавом обсуждали линию будущих переговоров, этот аспект тоже учитывался. Каждый викинг знает: слава — это хорошо. Но со временем многие начинают исповедовать истину, изложенную в более поздние времена замечательным писателем Сэмюэлем Клеменсом: «Если слава придет с деньгами, пусть придет слава. Если слава придет без денег, пусть придут деньги».
Сутулому надо было срочно сказать что-то вдохновляющее, пока его хирдманы не сформировали единое мнение.
— Не интересно! — бросил он надменно. — Нас ждут английские земли, возделанные, полные послушных трэлей. Зачем нам этот городишко среди диких лесов?
— Значит, мы зря собрались? — Рулав изобразил разочарование. — Ты уйдешь?
— Конечно, я уйду! — раздраженно бросил Скульд. Потом все же уточнил: — Хочешь сказать, что вы пришли сюда не для того, чтобы драться?
— Драться? — Рулав столь же успешно изобразил удивление. — Зачем? За что?
— Он думает, — вступил в игру я, — что ты новгородец.
Рулав засмеялся, расправил усы.
— Я варяг, — сказал он. — Воевода конунга Изборск-гарда. А здесь я… Так, мимо шел. А вот он, — жест в сторону Ставка, — из гарда Плесков. Только ты туда и захочешь — не доберешься. Разве что любишь корабли на себе носить.
— И много таскать? — заинтересовался Скульд.
— Тысячу двойных шагов примерно. Только обычных, а не тех, что делаешь, когда драккар волоком тащишь.
Я знал, что, в принципе, добраться до Плескова можно и попроще, но спорить не стал. Зачем?
— А вот он, — кивок на богатого огнищанина Добрана, — он вроде здешний, новгородский. Одаль у него в здешних лесах. А в гард он торговать приходит и с того долю власти здешней платит. Но не думай, что он против того, чтобы ты эти власти проредил. Не будет их — и платить некому. А торг всяко останется. Ну что, берешь Хольмгард под руку или отказываешься?
Молодец варяг. Все выдал как по-писаному. Я бы и сам лучше не сделал.
— Да ну… — Скульд махнул рукой. — Ты мне вот что скажи: знаешь конунга Хрёрека Сокола?
Внезапно получилось. Но Рулав и тут не сплоховал.
— Знаю. К франкам с ним ходил. Только здесь его иначе зовут: князь Рюрик.
Последние слова Рулав произнес медленно, почти по слогам.
Об этом мы с ним тоже договорились. Какой смысл скрывать то, что уже известно? А доверия к Рулаву сразу прибавится.
— А где он сейчас? — невзначай поинтересовался Скульд. Очень невзначай. Даже глядел в сторону.
— На юг ушел. С малым хирдом, — не моргнув глазом, сообщил Рулав.
— А насколько этот хирд мал?
Рулав изобразил задумчивость:
— Сотен пять-шесть, думаю. Его люди сейчас в основном по гардам сидят, вот таким, как этот. Путь к романам держат. Так-то у него сейчас много воинов. Тысяч пять, наверное. И кораблей за сотню. Но не такие, как твои. Таких мало. Может, десятка два. И люди тоже разные. Иных и дренгами не назовешь, но есть и такие, что мне не уступят.
— Судя по здешним, я бы так не сказал, — выдал брезгливую гримасу Скульд.
Ожидаемо. Так что эту подачу мы тоже предусмотрели.
— Так здесь не Хрёрековы люди были, а Турбоя. Турбой ему поклялся служить и служил. Со своим хирдом. А прежде он другому конунгу служил, а вот он, — Рулав показал на меня, — конунга этого прибил позорно.
— Позорно? — удивился Сутулый. — Почему?
— Жену мою похитил, — честно ответил я.
— У моего брата такие жены, что их все время украсть норовят! — захохотал Медвежонок. — Ульф похитителей потом ловит и казнит. Если успевает! — И снова заржал.
— А если не успевает? — спросил Скульд.
— Тогда жены сами справляются. Старшая, к примеру, сконского ярла не из последних мечом убила. Моя сестра, кстати. Ты ее тоже видел.
— Баба? Мечом? Быть не может! — воскликнул кто-то из хольдов Сутулого. — Там, небось, еще кто-то был!
— Был, — охотно согласился Свартхёвди. — С ярлом два хускарла. Одного, правда, Стюрмир прикончил, но он попозже подоспел. Ярл к этому времени уже к Одину отправился. Ну да не мне об этом рассказывать. Это к нашему скальду тебе надо. Тьёдар тебе эту сагу споет, если хорошо попросишь. К примеру, за столом богатым, под доброе пиво.
— Не тот ли это Тьёдар, что Сагу о Волке и Медведе сочинил? — уточнил кто-то.
— Тот самый. А сага эта — о нас с братом! — Медвежонок аж бороду задрал от чувства собственной важности. — Но тогда мы вовремя успели. Не пришлось моей сестрице мужскую работу делать.
Зашумели храбрые викинги. Даже вопрос о том, кто будет править Новгородом, на второй план отошел. Ну да. Пожрать, выпить и послушать славную историю — это у нас в приоритете.
Скульд же напоминать своим о цели этой встречи не стал. То, что идея осесть в здешнем торговом узле — гарде понравилась многим его людям, ярл не забыл. Но сам к такому повороту судьбы готов не был. Задумался, конечно…
Но, взвесив плюсы и минусы, отказался.
Тем не менее официальные переговоры были прерваны, так и не завершившись.
И продолжились неофициально уже за столом, накрытым от щедрот новгородского общества. И под пивко стороны окончательно договорились. Скульд уходит из города. Вместе со всем награб… В общем, со всем, что у него есть, и с запасом провизии. Солидным запасом. Недели на две автономного плавания.
А еще с ним ухожу я. С хирдом, разумеется. Но уже без «прицепа» в виде Кольгрима. Наш сосед отправлялся домой. Решил, что с него хватит. Я не отговаривал. Если, вернувшись, он продаст меха германским купцам, то заработает впятеро против вложенного. Так что мы квиты. Он помог моей семье выжить, я помог ему, и без того не бедному, стать охренительно богатым. Пусть уплывает.
А уходим мы на юг. С целями сугубо торговыми. Так было сказано, и даже было правдой, потому что торговая политика викингов была предельно проста. Платить серебром только тогда, когда нельзя заплатить железом.
Новгородцы и прочие местные нурманскую повадку знали, но переживать по этому поводу не собирались. Из Новгорода Скульд уберется, а проблемы, к примеру, Полоцка пусть волнуют половчан.
Огнищанин — держатель и хозяин огнища, выжженного для сельско-хозяйственных нужд участка леса. Такие самоогранизованные земельные участки могли быть довольно обширными и по факту закреплялись за тем, кто его расчистил. Владения эти росли, а чадь, то бишь родственники и работники землевладельца, множились, так что со временем такой огнищанин мог превратиться в настоящего феодала. Если выживал, само собой.
Сиверяне (не путать с северянами) — словенское племя, вернее, союз племен, обитавших землях будущей Руси, в том числе и на территории Черниговского княжества
Для удобства читателя я ввожу разделение между гражданскими и военными лидерами: сотский — лидер гражданский, как правило, выборный, а сотник — лидер военный.