Смола кончилась после третьего штурма.
Свейский ярл теперь действовал очень осторожно. Берег людей.
В крепости полно стрелков.
Но стрелы тоже заканчивались.
А еще свеи разобрали один из корабельных сараев и построили башню, которая была на четыре локтя выше крепостной стены, и на валках, как корабль, подтащили ее к самым воротам. Обнаглели, когда поняли, что смола и масло у защитников закончились.
Гуннар корил себя за то, не приберег немного.
И за то, что вначале использовал горючее так расточительно. У него еще оставался запас тюленьего жира: две бочки. Но для поджога такого сооружения двух бочек жира точно не хватит. Тем более свеи, пользуясь преимуществом в высоте, согнали со стены стрелков Гуннара.
А потом свейский ярл поступил странно: взял да и отошел, заодно оттащив и таранный сарай и огромную башню.
То ли отложил штурм до ночи, то ли ждал, что предпримут защитники.
Гуннару очень хотелось сделать вылазку, но он понимал, что, скорее всего, это ловушка. Свейский ярл именно этого и ждал, потому и не торопился доламывать ворота. Надеялся, что осажденные сами их отворят.
Гуннар его понимал. Зачем ломать то, что вскоре будет твоим?
Поднявшись на стену — теперь, когда свеи отошли, это было безопасно, — Гуннар глядел на осадную башню, на сарай с тараном внутри, и дальше, на причалы, которые еще недавно считал своими…
Смотрел и понимал: скорее всего, это его последняя ночь. Крепость падет, и он вместе с ней. Судьба.
Но судьба эта — только его и тех, кто останется, чтобы прикрыть уходящих.
То, что свеи оставили такую даже не лазейку, а дыру в осаде, наверняка тоже неспроста.
Гуннар был уверен, что хотя бы на одном из драккаров дежурит команда, достаточная, чтобы немедленно пуститься в погоню. Потому они и обратную сторону острова не стерегут. Выманивают. Возможно, они и о существовании «Нарвала» знают, а не трогают его потому, что ждут, когда защитники покинут крепость…
Вот почему все уйти не могут. Кто-то должен остаться. Тогда у «Нарвала» будет шанс уйти в шхеры, а дальше… Кирьяльские леса — густые. Вряд ли свеи будут шарить по чащобам и болотам в поисках беглецов.
Гуннар знал: следующий штурм будет последним. И как только наступили сумерки, отправил два десятка дренгов на плоских рыбачьих лодочках за спрятанным «Нарвалом».
К середине короткой северной ночи они пригонят старичка к противоположному от пристани берегу, загрузят в него людей и тихонько отойдут. Старшим у них будет Стурла. Он молодой, но исполнительный. Что Гуннар скажет, то и сделает. Без ненужной храбрости. Темнота и утренний туман спрячут драккар от взглядов свеев, а чтобы те не услышали шума весел, кирьялы будут обстреливать свейский лагерь огненными и поющими стрелами.
Осталось самое трудное: уговорить уйти Гуду.
— Уходи с ними, — попросил Гуннар.
В глаза не глядел. Боялся: голос сорвется.
— Нет.
— Нет? — переспросил Гуннар. — Почему?
Гуда положила ребенка на скамью. Малыш хныкнул пару раз и притих. Будто почувствовал: не сейчас.
— Посмотри на меня, — попросила женщина.
Гуннар повиновался. И сразу почувствовал, как из угла глаза вниз скользнула слеза.
А вот у Гуды глаза сухие.
— Я твоя жена, и я не буду жить без тебя, Гуннар Гагара. Ты уйдешь — уйду и я.
— А он? — Гуннар кивнул на сына.
— И он, — просто сказала Гуда. — Так правильно.
Гуннар открыл было рот, чтобы спорить, чтобы приказать…
Да, он мог бы приказать, но… Не мог.
— Иди сюда, — сказал он.
От жены пахло чем-то позабытым, чем-то неуловимо знакомым, родным.
Гуннар понял: что-то изменилось. Ушло что-то, бывшее с ним всегда. С детства. С того дня, когда в пять лет его отдали на воспитание в чужую семью и жизнь превратилась в выживание.
Потом Гуннару сказали: ему повезло. Два года спустя его прежнюю семью полностью вырезал ярл соседнего фьорда. Чтобы отдать их землю племяннику.
Гуннара не тронули, потому что приемный отец успел усыновить его по всем правилам. Потом хвастал, что сразу увидел в мальце воина. Гуннар стал примером для его родных сыновей. День и ночь упражнялся в воинских умениях и к тринадцати годам стал достаточно силен, чтобы его взяли в вик. Там Гуннар научился убивать, а к шестнадцати за его спиной было уже четыре вика и почти четыре марки серебра на шее, поясе и руках.
Но увы. Та цель, к которой Гуннар шел девять лет, ее больше не было. Он опоздал. Ярл, убивший его семью, не вернулся из вика. Кто-то другой взял его кровь и кровь мужчин его рода. А землю и женщин забрал Гудрёд-конунг, прозванный Охотником.
Как же завидовал Гуннар Гагара Гуннару Морскому Коту, когда тот сумел заполучить в руки своего кровника и сделать с ним то, что Гагара мечтал сделать со своим.
Но теперь Морской Кот мертв, а он, Гуннар Гагара… Счастлив?
Стоило дожить до нынешних лет, думал Гуннар, обнимая жену и, казалось, ощущая мягкость и тепло ее груди даже сквозь кольчугу и поддоспешник, стоило дожить до дня, когда смерть уже дышит в затылок, чтобы понять — вот оно, счастье?
— Люблю тебя, — сказал Гуннар впервые в жизни. Чуть слышно, хриплым шепотом куда-то в пушистую, пахнущую дымом и молоком макушку Гуды.
Но она услышала.
Мы шли ночь, день и еще ночь. Причем последняя выдалась непростой. Во-первых, стих ветер, а во-вторых, Оспак ухитрился посадить «Клык Фреки» на песок, и мы часа два стягивали драккар с отмели.
Устали зверски. Настолько, что я, присев передохнуть, сам не заметил, как отключился.
И проснулся оттого, что кто-то стягивал с меня сапоги.
Бишка.
— Не убивай его, муж, это я велела, — Заря присела рядом, надавила на грудь, возвращая в горизонтальное положение. — Поспи. Все хорошо.
И мой слух уловил: да, все хорошо. Поскрипывают весла в уключинах, негромко тукает барабан, задавая ритм, поет вода под днищем.
Моя двужильная команда гонит корабли к цели. Так что права Заря. Ярл может немного поспать. Перед будущим боем.
— Брат, ты должен это видеть!
Меня разбудил Медвежонок. Он перебрался на «Клык Фреки», чтобы принять командование над хирдом, пока я сплю.
Я встал и, перешагивая через спящих, побрел к носу.
Да, зрелище.
Примерно в полукилометре от нас вспыхивали крохотные звездочки, прочерчивали короткие дуги и растворялись в темноте.
Я с полминуты пытался сообразить, что это, а потом до меня дошло.
— Они выстояли!
— Не радуйся раньше времени, — охладил меня Медвежонок. — Может, это и не они. Но в том, что это наш островок, не сомневайся.
— Что ж, узнаем, когда подойдем поближе, — философски заметил я. — Как люди?
— Две смены спят, одна весла крутит. Все как ты сказал.
— Буди всех. Пусть готовятся. Но чтобы тихо. Подберемся и…
—…Убьем всех! — Медвежонок хохотнул. — Боги нас любят.
Еще бы. В кои веки расклад примерно равный. Два корабля на два, а не три — один не в нашу пользу. Ай да Гуннар! Дождался-таки, выстоял!
— Корабль! — крикнул Вихорек, который был впередсмотрящим. — Слева! — И не дожидаясь моей команды: — Стрелки, к бою!
— Не стрелять! — рявкнул я.
Вряд ли свеи станут подкрадываться к нам ночью. Особенно если учесть, что они о нас понятия не имеют.
— Тормод, левее! Ей, на корабле, назовитесь!
— А сам ты кто? — отозвался юношеский ломающийся голос.
И сразу мужской, суровый:
— Молчать! Ярл? Ярл Ульф? Это мы, то есть это я, Стурла! Стурла Подкидыш!
Силуэт сбросившего скорость корабля проступил слева по борту. Достаточно близко, чтобы даже я мог его разглядеть.
— «Нарвал», — сообщил глазастый Вихорек.
— Гуннар с тобой? — спросил я.
— Не-а! В крепости остался.
Ну молодец норег. Решил, значит, отвлечь свеев, пока эти уходят. Свеев?
— Кто нападает? Свеи? — решил уточнить я.
— Ага!
Значит, Гуннар этих отправил, а сам остался? Какой вывод?
— Тормод! — рявкнул я. — Правь к острову! На веслах! Навались!
Нет уж, Гагара, умереть с честью я тебе сегодня не дам!
«Ну вот и все, — подумал Гуннар. — Теперь точно все».
Гуннар устал. Стар он для войны. Зато для смерти — в самый раз. Эх, Гуда, Гуда! Ну почему ты такая упрямая?
Стрела чиркнула по краю щита и, отскочив, звонко тюкнула по шлему. На палец выше — и все кончилось бы.
Свеи шли не спеша. Уверенно, но осторожно. Под большими щитами.
Еще они несли лестницы. Много. И лестниц много, и свеев. Что бы они сказали, если бы знали, что в крепости всего семеро — четыре кирьяла, сам Гуннар, его жена и сын?
Гуннару хотелось крикнуть свеям что-нибудь оскорбительное. Обидное. О том, что сотня свеев боится одного вестфолдинга. Жаль, темно и богам, наверное, не видно, какие они трусы.
— Тор, бог мой, услышь меня, защитник богов и людей! Я всегда был твоим, могучий, всегда приносил тебе жертву! Сильнейший, дай мне уйти во славе! Моя жизнь — тебе! Об одном прошу: обрати свой взор на моего сына! Пусть он выживет и вырастет воином!
Гуннар поднял взгляд, надеясь: а вдруг бог грома снизойдет и ответит?
И ответ пришел. Но не с неба, а с воды.
Быстро десантироваться умеют все викинги. А вот правильно выбрать время — это почти искусство.
«Клык Фреки» и «Любимчик ветра» встали у бортов свейских драккаров через минуту после того, как основное свейское воинство двинулось вверх по склону.
Кранцы смягчили удар борта о борт. И еще раньше стрелы моих бойцов забрали жизни палубных свейских команд. Это было легко, потому что те, кого оставили присматривать за драккарами, глядели в сторону крепости.
Мои перемахнули через борта, мимоходом дорезали раненых и побежали по причалу на берег, уже там собираясь в атакующие колонны.
В голове одной — Медвежонок, на острие другой — Парус.
Мое же место — в той шеренге, которая будет перехватывать свеев, когда те побегут к кораблям.
— Бей! — разъяренным мишкой рявкнул мой брат.
И колонны устремились наверх.
Но их обогнали стрелы.
Много стрел. Сотни стрел в спины штурмующих, которые начали умирать раньше, чем поняли: главная опасность внизу, а не наверху.
Они даже перестроиться не успели, когда два клина, два вепря со стальными клыками, врезались в них и вспороли вражеский хирд точно в момент перестроения, то есть именно тогда, когда неприступная стена щитов, рассыпавшись, обращалась в дезорганизованную толпу.
И началось веселье.
Мы убили не всех. Десятка три из тех, кто бросился к кораблям, увидев, что путь к спасению отрезан, попадали на колени с поднятыми руками.
Легкая победа. Всегда бы так.
— Благодарю тебя, громовержец!
Первое, что сказал Гуннар, после того как мы обнялись.
Громовержец. Звучит неплохо. Так меня еще не называли.
Но оказалось, Гагара имел в виду Тора.
Даже как-то обидно стало. Спасли его мы, а благодарность — кому-то постороннему.
Но переживу. Есть проблемы поважнее.
Раздельный допрос пленных показал: нам конец.
Свейский конунг решил взяться за нас всерьез. Этот хирд — первая ласточка. Если посланный ярл не доложит о победе (а он не доложит, потому что мертвые не докладывают, а лежат, где положили), то сюда явится еще одна боевая группа. Побольше. Такая, против которой мы уже не устоим.
Это если у свейского конунга не возникнут другие, более срочные дела.
А они вряд ли возникнут, потому что — вторая скверная новость — весной умерла главная западная проблема Эйрика. Хальфдан Черный. Причем не погиб в бою, как подобает такому славному воителю, а совершенно по-глупому. Отличным солнечным днем ехал со свитой и данью по замерзшему заливу и угодил в полынью. И сразу ушел под лед вместе со своим красивым возком. И все. Утонул. Нелепая случайность. Как оказалось, в этом месте зимой был водопой и пропитавшийся навозом лед стал более восприимчив к солнышку.
Свеи рассказали: позже тело утопшего конунга из воды извлекли, привезли в Хрингарики и долго решали: где похоронить. Каждый представитель хотел увезти его к себе. О Хальфдане и раньше говорили, что он способствует урожайности, а тут кто-то пустил слух, что функция эта после смерти конунга только усилилась. В итоге по решению уважаемых людей труп расчленили и разделили между несколькими землями. В Хрингарики только голову похоронили.
— И кто же теперь правит у норегов? — спросил я.
Оказалось, что официальным наследником назвали Харальда. Сына той самой Рагнхильд, дочери Сигурда Оленя, которую мы отняли у берсерка Хаки. Неплохой выбор, учитывая происхождение по обеим линиям. Вот только сынок был слишком мал для должности конунга, потому рулил войском покойного Хальфдана его самый близкий родственник — еще один спасенный нами пленник Гутторм Сигурдсон. Тоже достойный человек, надо полагать. Вот только амбиций у него было поменьше, чем у Черного, и рассчитывать на то, что Гутторм начнет драку со свеями, не стоило.
Как утверждали пленники, Гутторму хватало хлопот и в Норвегии, ведь после смерти Хальфдана примученные им территории немедленно возжаждали автономии.
В том, что пленники не врут, можно было не сомневаться. Вопрос: была ли верной доступная им информация?
Решать единолично я не рискнул. Собрал совет.
— Не отдадим! — решительно заявил мой брат. — Пусть приходят, всех убьем!
Твердая позиция. Но поддержал ее только Стюрмир. Остальные хольды помалкивали. Смотрели на меня.
— Конунг свеев, — сказал я, — прислал две сотни хирдманов. Пришли он пять сотен, Гуннар был бы мертв, наш гард захвачен, и отбить его мы бы не смогли. Будешь спорить?
— Не буду, — буркнул Медвежонок. — Но это наша земля. Нельзя ее отдавать без боя. Нет в этом славы.
— Бой был, — напомнил Гуннар. — И не один. И то были славные победы. Но пятьсот воинов разом — это много для нас. Не хочу, чтобы мой сын рос без отца.
Неожиданная поддержка. Я был уверен, что Гуннар прикипел к нашему «королевству на горке».
— Никто не хочет, — проворчал мой брат, метнув на Гагару недовольный взгляд. Будь на месте Гуннара кто-то другой, Медвежонок взглядом не ограничился бы. Но Гуннар сумел удержать крепость, и потому даже мой брат не мог упрекнуть его в трусости.
— Пятьсот воинов — это еще немного, — негромко, будто размышляя, проговорил Кёль Длинный. — Их может быть и тысяча, и две.
— С пятью сотнями мы, может, и справились бы, — поддержал его Льотольв Кнобсон по прозвищу Кто-то Умрет. — Но с тысячей точно нет. Даже если со всех окрестных племен подмога соберется.
— А она не соберется, — сказал Гуннар. — Треть тех, кого привел Сохрой, ушла к предкам. А это были лучшие из здешних. Лесовики своих на смерть больше не пошлют. Пять сотен мы, может, и сдюжим, раз ярл, — он кивнул на меня, — здесь, но на румы сажать будет уже некого. Разве что варяги пособят.
— Варяги не придут, — разочаровал я. — Ольбард сказал, это не их война.
— А если Трувора просить? — предложил Вихорек. — Трувор — родич нам.
— Поговорить можно, — согласился я. — Но вряд ли он придет всей силой. Мы видели, где его интерес.
— А если Рюрика? — Медвежонку страшно не хотелось расставаться с нашим островным «ярлством».
— Рюрика…
Этот, возможно, и польстится. Поскольку склонен все под себя грести, свое, чужое, лишь бы дотянуться. Но зная Рюрика, я скорее могу предположить, что помощь будет символической, а обязан я ему буду изрядно. Даже если нас отсюда вышибут. Рюрик щедр, если ему самому надо. И моя Последняя Слеза тому доказательство. Но нужны ли ему кирьяльские земли, если в нагрузку к ним идет война со свеями?