- Поймать бы - пускай вставляют, - она закинула авоську на плечо. Занимайся, я приду - вымету.
Лариса убежала.
Куски стекла вынимались плохо, замазка засохла. Рихард то и дело поглядывал на мостовую. Он соврал Ларисе. На камнях сидел мальчишка в рваных джинсах и ковбойке и тер ушибленную ногу. Видно, упал и не успел драпануть со всеми. Рихард высунул голову, с трудом перегнувшись через широкий, как стол, подоконник.
- Не видел, кто разбил?
- А если я, то что?
- Зайди сюда.
Он сидел на мостовой и не двинулся с места.
- Да не бойся, не съем я тебя. Мне помочь надо...
Мальчишка поднялся, попробовал наступить на больную ногу и, немного прихрамывая, косолапо двинулся в подворотню.
Рихард не раз видел его то на улице, то во дворе, когда выбегал за дровами. Печи в доме были прожорливые, комнаты с высоким потолком, и протопить их стоило большого труда. Однажды этот мальчишка помогал Рихарду пилить и колол чурки лучше его.
Раздался звонок в дверь.
- Заходи. Ты чего как из деревни?
Мальчишка сделал два маленьких шага вперед. Рихард порылся в кармане.
- Давай измерим стекло и сходи в магазин, ладно? Вот тебе деньги. Вставить-то надо, а то мы замерзнем, ночью холодно уже.
- Дай линейку, я сам смерю.
- Вон в том ящике поройся, найдешь...
Рихард сел за рояль. Взял два аккорда, написал что-то, снял с пюпитра лист нотной бумаги, разорвал и вытащил чистый.
- Ты из джаза? - спросил мальчик, стоя на подоконнике.
- Вроде.
- Я тебя видел. Когда в парке конкурс танцев был, ты играл.
- Разве это игра? Я там подрабатывал. Игра - вот.
Рихард взял аккорд.
- Так это же не музыка!
- Это-то и есть настоящая музыка! Верней, с этого начинается музыка.
- А я джаз люблю. Джаз - это вещь.
- Вещь! - согласился Рихард, а заиграл польку Шопена, ту самую, которую Лариса разучивала с утра, заиграл в ритме джаза.
- Так что ли?
Мальчишка кивнул. Рихард оборвал игру и досвистел лейтмотив до того места, где начиналась разработка темы.
- Ну, я пойду, - сказал мальчишка, пряча деньги в карман.
Рихард вышел его проводить.
- Тебя как звать?
- Пачкин...
В комнату пришли осенние сумерки, скрыли пестроту изразцов на печи. Надо встать, принести настольную лампу, а Рихард сидел, размагнитившись. Никак не мог взять себя в руки и заниматься дальше. Оглядел комнату, будто видел первый раз, закрыл глаза.
Мать старалась приобщить его к музыке, а он гонял по улице. К музыке потянулся, когда подрос. Оказался даже в музыкальной школе. Был период: играл фанатически, сутками. Мать давила на его честолюбие, обещала концерты с корзинами цветов и толпы поклонниц. Рихард поступил в консерваторию.
- А вы не станете пианистом, - сказал ему через месяц профессор Янис Иванов. - Увы, никогда!
- Это почему? - запальчиво спросил он.
- Что же, батенька, думаете, всю жизнь можно бить баклуши, а потом, когда заблагорассудится, сесть за рояль и все наверстать?! Уж извините, чудес не бывает. Рубинштейн что говорил? Если он не играет один день, замечает он сам, два - замечает критика, а три - слышит зритель. Посмотрите на свои руки.
Рихард развернул ладони.
- И что?
- Ничего! Сядьте за рояль!..
Рихард заиграл. Иванов молча слушал, потом рукой приказал умолкнуть.
- Так вот вам приговор. Ваши пальцы потеряли гибкость. Это не восстановится.
Пришлось смириться. Рихард перебрался на историко-композиторский факультет и был готов стать, скорей всего, педагогом.
К Ларисе, с которой Рихард был едва знаком, он заехал год назад за нотами. Дверь в квартиру оказалась незапертой, и в комнате никого не было. Он услышал плеск в ванной и открыл дверь. Лариса так растерялась, что даже не крикнула. Тут он на ней и женился. Когда Лариса перешла жить к нему, в эту комнату грузчики затащили еще один рояль.
- Два рояля вместе - это слишком! - говорили его однокурсники. Брак между пианистами вообще следует запретить.
Возможно, друзья были правы. Они всегда правы, друзья, кроме тех, конечно, случаев, когда они ошибаются. Рихарду и Ларисе вдвоем жилось хорошо, хотя, бывало, они ссорились по пустякам и дулись друг на друга, впрочем, неподолгу.
- Ты почему в темноте?
Рихард не слышал, как вошла жена. Она щелкнула выключателем, и Рихард зажмурился от яркого света.
- Задремал, - сказал он, чтобы ничего не объяснять.