— Никакой. Это очень просто. Вы можете ездить куда угодно. Нужно, кажется, только являться на проверку или что-то в этом роде. А что? Вас преследует полиция?
— Пока еще не ясно.
— Если не хотите говорить, не надо. Хотя любопытно было бы послушать. Здесь не бывает никаких происшествий. Я с треском провалился в Пьяченце.
— Да что вы!
— Да, да, очень скверно прошло. И ведь хорошо пел. Я собираюсь попробовать еще раз — здесь, в «Лирико».
— Очень жаль, что мне не удастся послушать.
— Вы страшно любезны. У вас что, серьезные неприятности?
— Не знаю.
— Если не хотите говорить, не надо. А почему вы здесь, а не на этом треклятом фронте?
— Я решил, что с меня довольно.
— Молодец. Я всегда знал, что вы не лишены здравого смысла. Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Вы так заняты.
— Ничуть не бывало, дорогой Генри. Ничуть не бывало. Я буду рад чем-нибудь заняться.
— Вы примерно моего роста. Не сходите ли вы купить для меня штатский костюм? У меня есть костюмы, но они все в Риме.
— Да, ведь вы там жили раньше. Что за гнусное место! Как вы могли там жить?
— Я хотел стать архитектором.
— Самое неподходящее для этого место. Не покупайте ничего. Я вам дам все, что нужно. Я вас так разодену, что вы будете неотразимы. Идите вон туда, в гардеробную. Там есть стенной шкаф. Берите все, что вам понравится. И ничего вам не нужно покупать, дорогой мой.
— Я бы все-таки охотнее купил, Сим.
— Дорогой мой, мне гораздо легче отдать вам все, что я имею, чем идти за покупками. У вас есть паспорт? Без паспорта вы далеко не уедете.
— Да. Мой старый паспорт при мне.
— Тогда одевайтесь, дорогой мой, и вперед, в добрую старую Гельвецию.[118]
— Это все не так просто. Мне еще нужно в Стрезу.
— Чего же лучше, дорогой мой! А там в лодочку — и прямым сообщением на другую сторону. Если б не мое пение, я поехал бы с вами. И поеду.
— Вы там можете перейти на тирольский фальцет.
— И перейду, дорогой мой. Хотя ведь я умею петь. В этом-то и странность.
— Головой ручаюсь, что вы умеете петь.
Он откинулся назад и закурил еще сигарету.
— Головой лучше не ручайтесь. Хотя все-таки я умею петь. Это очень забавно, но я умею петь. Я люблю петь. Послушайте. — Он зарычал из «Африканки»; шея его напружилась, жилы вздулись. — Я умею петь, — сказал он. — А там как им угодно.
Я посмотрел в окно.
— Я пойду отпущу экипаж.
— Возвращайтесь скорее, дорогой мой, и сядем завтракать.
Он встал с постели, выпрямился, глубоко вдохнул воздух и начал делать гимнастические упражнения. Я сошел вниз и расплатился с кучером.
В штатском я чувствовал себя как на маскараде. Я очень долго носил военную форму, и мне теперь не хватало ощущения подтянутости в одежде. Брюки словно болтались. Я взял в Милане билет до Стрезы. Я купил себе новую шляпу. Шляпу Сима я не мог надеть, но костюм был очень хороший. От него пахло табаком, и когда я сидел в купе и смотрел в окно, у меня было такое чувство, что моя новая шляпа очень новая, а костюм очень старый. Настроение у меня было тоскливое, как мокрый ломбардский ландшафт за окном. В купе сидели какие-то летчики, которые оценили меня не слишком высоко. Они избегали смотреть на меня и подчеркивали свое презрение к штатскому моего возраста. Я не чувствовал себя оскорбленным. В прежнее время я бы оскорбил их и затеял драку. Они сошли в Галларате, и я был рад, что остался один. У меня была газета, но я не читал ее, потому что не хотел читать о войне. Я решил забыть про войну. Я заключил сепаратный мир. Я чувствовал себя отчаянно одиноким и был рад, когда поезд прибыл в Стрезу.
На вокзале я ожидал увидеть комиссионеров из отелей, но ни одного не было. Сезон уже давно окончился, и поезд никто не встречал. Я вышел из вагона со своим чемоданом, — это был чемодан Сима, очень легкий, потому что в нем не было ничего, кроме двух сорочек, — и постоял на перроне под дождем, пока поезд не тронулся. Я спросил у одного из вокзальных служащих, не знает ли он, какие отели еще открыты. «Гранд-отель» был открыт, и «Дез'иль-Борроме», и несколько маленьких отелей, которые не закрывались круглый год. Я пошел под дождем к «Дез'иль-Борроме», с чемоданом в руке. Я увидел проезжавший по улице экипаж и сделал знак кучеру. Лучше было приехать в экипаже. Мы подкатили к подъезду большого отеля, и портье вышел навстречу с зонтиком и был очень вежлив.
Я выбрал хороший номер. Он был большой и светлый, с видом на озеро. Над озером низко нависли тучи, но я знал, что при солнечном свете оно очень красиво. Я оказал, что ожидаю свою жену. В номере стояла большая двуспальная кровать, letto matrimoniale,[119] с атласным одеялом. Это был очень шикарный отель. Я прошел по длинному коридору и потом по широкой лестнице спустился в бар. Бармен был мой старый знакомый, и я сидел на высоком табурете и ел соленый миндаль и хрустящий картофель. Мартини был холодный и чистый на вкус.
— Что вы здесь делаете, in borghese?[120] — спросил бармен, смешивая мне второй мартини.
— Я в отпуску. Получил отпуск для поправления здоровья.
— Здесь сейчас пусто. Не знаю, почему не закрывают отель.
— Как ваша рыбная ловля?
— Я поймал несколько великолепных форелей. В это время года часто попадаются великолепные форели.
— Вы получили табак, который я вам послал?
— Да. А вы не получили моей открытки?
Я засмеялся. Мне не удалось достать ему этот табак. Речь шла об американском трубочном табаке, но мои родные перестали посылать его, или его где-нибудь задерживали. Во всяком случае, я его больше не получал.
— Я вам достану где-нибудь, — сказал я. — Скажите, вы не встречали в городе двух молодых англичанок? Они приехали позавчера.
— У нас в отеле таких нет.
— Они сестры из военного госпиталя.
— Двух сестер милосердия я видел. Погодите минуту, я узнаю, где они остановились.
— Одна из них — моя жена. Я приехал сюда, чтобы встретиться с ней.
— А другая — моя жена.