Филип. А есть святые?
Макс. Да. А есть и не святые. Но только я всегда очень занят. А теперь поговорим о чем-нибудь другом. Сегодня мы опять пойдем туда.
Филип. Хорошо.
Макс. Ты хочешь идти?
Филип. Послушай, я допускаю, что ты прав насчет этой женщины, но нечего оскорблять меня. По работе ты меня ни в чем упрекнуть не можешь.
Макс. Эта женщина — она не подозрительна?
Филип. Ни в коем случае. Может быть, мне это вредит и отнимает у меня время и тому подобное, но за нее я ручаюсь.
Макс. Ты уверен? Знаешь, я в жизни не видел столько лисиц.
Филип. Она, конечно, дура, но я ручаюсь за нее, как за себя.
Макс. А за себя ты еще ручаешься?
Филип. Надеюсь. А это видно, когда за себя нельзя ручаться?
Макс. Еще бы!
Филип. Сейчас посмотрим. (Становится перед зеркалом и с презрением смотрит на себя.)
Макс смотрит на него и улыбается. Потом кивает головой.
Макс. Я бы за тебя поручился.
Филип. Хочешь, пойди к ней и расспроси, из какой она среды и тому подобное.
Макс. Нет.
Филип. Она из той среды, к которой принадлежат все американки, приезжающие в Европу с некоторым запасом денег. Они все одинаковы. Колледж, лето на лоне природы, более или менее состоятельные родители, — в наше время чаще менее, чем более, — мужчины, романы, аборты, виды на будущее и наконец замужество и тихая пристань или тихая пристань без замужества. Одни открывают магазин или служат в магазине, другие пишут или занимаются музыкой, некоторые идут на сцену или в кино. У них есть какая-то организация, Лига молодежи, там, кажется, работают девственницы. Все для общего блага. Эта пишет. И даже неплохо, когда не ленится. Спроси ее сам, если хочешь. Но предупреждаю, все это очень скучно.
Макс. Меня это не интересует.
Филип. Мне показалось, что интересует.
Макс. Нет. Я подумал и решил все это предоставить тебе.
Филип. Что именно?
Макс. Все, что касается этой женщины. Поступай с ней, как знаешь.
Филип. Напрасно ты мне так доверяешь.
Макс. Я доверяю тебе.
Филип(с горечью). Напрасно. Иногда я чувствую, что все это мне надоело. Вся моя работа. Просто опротивела.
Макс. Понятно.
Филип. Да. И разговорами ты мне не поможешь. Я на днях убил этого мальчишку Уилкинсона. Просто по неосторожности. Не говори, что это не так.
Макс. Ты мелешь вздор. Но ты действительно не был достаточно осторожен.
Филип. Я виноват, что его убили. Я оставил его в этой комнате, в моем кресле, при открытой двери. Я совсем не так хотел его использовать.
Макс. Ты же не нарочно оставил его здесь. Брось об этом думать.
Филип. Нет, не нарочно. Просто загнал в ловушку по неосторожности.
Макс. Рано или поздно его бы все равно убили.
Филип. Да, да. Конечно. Если так на это взглянуть, то все чудесно, правда? Совершенно замечательно. Вот об этом-то я и не подумал.
Макс. Мне уже случалось видеть тебя в таком настроении. Я отлично знаю, что это все пройдет и ты снова станешь самим собой.
Филип. Да. Но ты знаешь, что я сделаю, когда это пройдет? Накачаюсь виски и подхвачу какую-нибудь девчонку… Прекрасная картина. Это ты называешь стать самим собой?
Макс. Нет.
Филип. Мне все опротивело. Знаешь, где бы я хотел очутиться? В каком-нибудь славном местечке вроде Сен-Тропез на Ривьере, проснуться утром, и чтобы не было войны, и чтобы принесли на подносе кофе с настоящим молоком… и бриоши со свежим клубничным вареньем, и яичницу с ветчиной.
Макс. И эта женщина?
Филип. Да, и эта женщина. Ты совершенно прав, — эта женщина. Черно-бурые лисицы и прочее.
Макс. Я говорил, что тебе это вредно.
Филип. А может быть, и полезно. Я так давно на этой работе, что мне все опротивело. Все вообще.
Макс. Ты работаешь, чтобы у всех был такой хороший завтрак. Ты работаешь, чтобы никто не голодал. Ты работаешь, чтобы люди не боялись болезней и старости; чтобы они жили и трудились с достоинством, а не как рабы.
Филип. Да. Конечно. Я знаю.
Макс. Ты знаешь, ради чего ты работаешь. А если иногда у тебя немного сдают нервы, я это отлично понимаю.
Филип. На этот раз у меня основательно сдали нервы, и это тянется уже давно. С тех пор как я встретил ее. Ты не знаешь, что женщина может сделать с человеком.
Слышен приближающийся визг снаряда и грохот взрыва на улице. Слышен крик ребенка, сначала пронзительный, потом отрывистый, жалобный. Слышен топот бегущих ног. Еще снаряд. Филип распахнул окно настежь. После взрыва снова слышен топот ног.
Макс. Ты работаешь, чтобы навсегда прекратить это.
Филип. Скоты! Они дожидались окончания сеанса в кино!