— Да.
— Правда, ведь вы сказали, что вы меня любите?
— Да, — солгал я. — Я люблю вас.
Я не говорил этого раньше.
— И вы будете звать меня Кэтрин?
— Кэтрин.
Мы прошли еще немного и опять остановились под деревом.
— Скажите: ночью я вернулся к Кэтрин.
— Ночью я вернулся к Кэтрин.
— Милый, вы ведь вернулись, правда?
— Да.
— Я так вас люблю, и это было так ужасно. Вы больше не уедете?
— Нет. Я всегда буду возвращаться.
— Я вас так люблю. Положите опять сюда руку.
— Она все время здесь.
Я повернул ее к себе, так что мне видно было ее лицо, когда я целовал ее, и я увидел, что ее глаза закрыты. Я поцеловал ее закрытые глаза. Я решил, что она, должно быть, слегка помешанная. Но не все ли равно? Я не думал о том, чем это может кончиться. Это было лучше, чем каждый вечер ходить в офицерский публичный дом, где девицы виснут у вас на шее и в знак своего расположения, в промежутках между путешествиями наверх с другими офицерами, надевают ваше кепи задом наперед. Я знал, что не люблю Кэтрин Баркли, и не собирался ее любить. Это была игра, как бридж, только вместо карт были слова. Как в бридже, нужно было делать вид, что играешь на деньги или еще на что-нибудь. О том, на что шла игра, не было сказано ни слова. Но мне было все равно.
— Куда бы нам пойти, — сказал я. Как всякий мужчина, я не умел долго любезничать стоя.
— Некуда, — сказала она. Она вернулась на землю из того мира, где была.
— Посидим тут немножко.
Мы сели на плоскую каменную скамью, и я взял Кэтрин Баркли за руку. Она не позволила мне обнять ее.
— Вы очень устали? — спросила она.
— Нет.
Она смотрела вниз, на траву.
— Скверную игру мы с вами затеяли.
— Какую игру?
— Не прикидывайтесь дурачком.
— Я и не думаю.
— Вы славный, — сказала она, — и вы стараетесь играть как можно лучше. Но игра все-таки скверная.
— Вы всегда угадываете чужие мысли?
— Не всегда. Но ваши я знаю. Вам незачем притворяться, что вы меня любите. На сегодня с этим кончено. О чем бы вы хотели теперь поговорить?
— Но я вас в самом деле люблю.
— Знаете что, не будем лгать, когда в этом нет надобности. Вы очень мило провели свою роль, и теперь все в порядке. Я ведь не совсем сумасшедшая. На меня если и находит, то чуть-чуть и ненадолго.
Я сжал ее руку.
— Кэтрин, дорогая…
— Как смешно это звучит сейчас: «Кэтрин». Вы не всегда одинаково это произносите. Но вы очень славный. Вы очень добрый, очень.
— Это и наш священник говорит.
— Да, вы добрый. И вы будете навещать меня?
— Конечно.
— И вам незачем говорить, что вы меня любите. С этим пока что кончено. — Она встала и протянула мне руку. — Спокойной ночи.
Я хотел поцеловать ее.
— Нет, — сказала она. — Я страшно устала.
— А все-таки поцелуйте меня, — сказал я.
— Я страшно устала, милый.
— Поцелуйте меня.
— Вам очень хочется?
— Очень.
Мы поцеловались, но она вдруг вырвалась.
— Не надо. Спокойной ночи, милый.
Мы дошли до дверей, и я видел, как она переступила порог и пошла по вестибюлю. Мне нравилось следить за ее движениями. Она скрылась в коридоре. Я пошел домой. Ночь была душная, и наверху, в горах, не стихало ни на минуту. Видны были вспышки на Сан-Габриеле.