— Ты же метки не любишь… — Чуть царапаю ногтями его шею, вопросительно глядя в его глаза, в которых в ответ на это мелькает краткий отблеск неудовольствия.
— Ты будешь их носить. Мои метки. — Невольно сбивается сердце, а потом он вообще отправляет меня в райский ад одной простой фразой, — ты моя. Поняла? Только моя и ничья больше.
— А ты мои будешь носить?
— Да. — Ответ дался ему не сразу, не просто, не охотно. Он уступает впервые — это ощущается. Уступает мне. Давит себя, свою гордость и вечные грани свободного зверя.
— Я не оставлю. — Улыбаюсь в его губы. — Ты и без этого… только мой. Понял? Только попробуй шаг в строну сделать — оскоплю нахуй. А дальше моя первая уголовка скорее всего последует. Сто пятая статья…
Негромко и чуть хрипло смеется мне в губы, притворно серьезно кивает, и его пальцы сильнее сжимают мою грудь, посылая по крови стрелу возбуждения, заставляющую с тихим стоном вскинуть голову и отступив прижаться бедрами к подоконнику. На который он меня почти посадил, одновременно кусая мои улыбающиеся губы, сжимая одной грудь.
Отстраняется. Пытаюсь последовать за его губами, двинувшись вперед, требовательно обхватив ногами его бедра, чтобы притянуть к себе. Улыбается серебряными глазами. Подается ко мне, но не дает поцеловать себя. Руки пробегаются под блузкой по ребрам назад, останавливаются на пояснице. Пытаюсь притянуть его ближе, мягко усмехается и снова не дает. Склоняется к шее, скользит языком и…
— Я люблю тебя. — Тихим приговором мне в ухо.
Мир канул в горячий хаос. Тело отчего-то задрожало, стало трудно дышать. С моих губ почти сорвался ответ, если бы не открывшаяся дверь.
Я испуганно повернула голову, чтобы узреть на пороге Кира, помертвевшего и с отпавшей челюстью.
— Ракитин… — Ромка, не поворачивая голову на вошедшего, прихватил кожу моей шеи зубами, и как будто ничего такого не произошло, будничным тоном поинтересовался. — Старший или младший?
Я, с трудом сглотнув, испуганно смотрела на брата, все еще находящегося в глубоком шоке и тихо проронившего:
— Вот это пиздец…
— Младший. — В голосе Лисовского мелькнула досада. Он, все так же не убирая рук из-под моей блузки повернул голову к Киру и прохладно поинтересовался как у глупой служанки осточертевшей боярину. — Ну, и? Что тебе тут надо?
— Ты… Ты… блядь…
— Стучаться не учили, что ли? — Ромка неохотно убрал руки, которые я с дикой нервозностью отпихивала, зевнул и встал так, чтобы я была за его плечом, чуть склонил голову и надменно произнес, — чего ты притащился?
Кир сделал к нему широкий шаг, глядя в его лицо горящими ненавистью глазами. Я, на ходу заправляя блузку в юбку, кинулась наперерез.
— Кирилл, не надо! — вцепляясь в его плечи и отталкивая назад, напряженно зашептала я.
Гадина Лисовский саркастично прыснул и оперся бедром о подоконник, не отпуская глаза Кирилла высокомерным, насмешливым взглядом. Брат повернулся ко мне, глядя в мое лицо с неверием, с дико расширенными зрачками, таким рывком вырвал руку, что меня покачнуло. Со спины это выглядело так, будто он меня оттолкнул.
— Руки, блядь, отрублю. — Леденяще произнес Лисовский, делая шаг к нам, и заставляя ополоумевшую от происходящего меня метнуться уже к нему.
Когда я с трудом удержала его и заглянула в ледяные глаза с клубящейся на дне ненавистью, не отпускающие Кира, у меня вдруг щелкнуло в голове и все очень болезненно встало на свои места.
«Детали». Это его «детали». Он видел, как отец избивал мать, и как она «упала».
Он подумал, что Кир толкнул меня. И тот секс… как его перекосило, когда я заревела… «детали». Гребанные «детали».
— Он не толкнул меня, я просто оступилась. — Едва-едва слышным шепотом произнесла я.
Взгляд мне в глаза и сколько в нем всего. Но лишь на долю секунды, а в следующую все заслоняет блеск привычного высокомерия и иронии. Взял себя в руки.
Я оглянулась на брата, на мгновение прикрывшего глаза, чтобы прийти в себя. Он пинком захлопнул дверь и, пройдя вглубь кабинета, развалился на диване, прищурившись, напряженно глядя на нас.
— И давно? — со злостью осведомился он.
— Ты что, меня не слышишь? Я тебе вопрос задал. — Лисовский смерил его презрительным взглядом, отступая и снова опираясь бедром о подоконник, вопросительно приподняв бровь. — Или ты завалился сюда поболтать о моей личной жизни?
— Это моя сестра, если что. — Усмехнувшись, предупреждающе глядя на Лисовского, произнес Кирилл.
— Мне здесь что полагается ответить? Пособолезновать, что ли?
— Да хватит, блядь. — Рыкнула я, убито прикрыв глаза и отойдя от Лисовского уперлась ладонями в стол.
— Папа не обрадуется, Ксю.
— Так не сообщай. — Повернув к нему голову, хмуро выдала я.
Кир нехорошо усмехнулся, глядя на меня с таким осуждением, которое я у него еще никогда не видела. И это было больно. Он никогда меня не осуждал и не журил. Всегда был со мной и на моей стороне, что бы я не натворила. До этого момента.
— Да ладно, чудо, нюни не распускай. Один хер, это все равно когда-нибудь да вскрылось. — Фыркнул Ромка, отойдя от подоконника, чтобы сесть в мое кресло и насмешливо посмотреть на Кира. — Вопрос прежний.
— Вопрос, да. — Кир с трудом отвел от меня взгляд, достал папку из сумки и швырнул на стол перед Ромкой. — Это у меня к тебе вопрос, Лисовский. Что это за еботня по последнему кварталу? Какого хуя там такие цифры вышли? Если распил шел пополам, то где наша часть согласно этим докам?
Лисовский снова зевнув, пролистал папку, без интереса пробегаясь по строкам глазами.
— А, ну да. Резерв же вернули… Забыл я. Пусть папа не плачет, через час на счета кину.
— В смысле, блядь, ты забыл? Ты забыл распилить почти двадцать три мульта?
— Понимаешь, в чем дело. — Лисовский отложил папку на стол и откинулся на спинку стула, заложив руки за голову и иронично глядя на Кира. — Я человек многозадачный, в отличие от, допустим, тебя. В день проворачиваю по несколько сделок, иногда моя внимательность страдает. Так бывает, когда своей головой соображаешь, а не по заданиям папочки носишься, который все за тебя продумал и тебе осталось выполнить его приказ.
— Ром, не провоцируй. — С нажимом произнесла я, делая шаг назад, чтобы толкнуть поднимающегося с места брата.
— Ты понимаешь, с кем ты трахаешься? — Кир, снова откинувшись на спинку дивана, уничижительно приподнял бровь испытывающе глядя в мои глаза. — Ты с кем, блядь, трахаешься, понимаешь, нет? Алё, гараж! Земля вызывает Ксюшу, прием, сука! — Я похолодела от тяжести злости брата, осевшей в саркастичном голосе. — Не понимаешь? Так взгляни. — Краткий кивок в сторону папки на столе. — Он нас уже наебать пытается. Блять, ты чего творишь-то, родная моя?
— Наебать пытается… — Лисовский протяжно хохотнул, привлекая наше внимание. — Если бы пытался, то вы об этом бы не узнали. — Лениво возразил, довольно и с прохладой глядя в глаза Кира. — Уж поверь. На такой херне я бы в жизни не прокололся. Забыл я. Понимает тупой твой мозг, нет? За-был. У меня по счетам ежедневно такие операции идут, что…
— Что, Лисовский? Что не замечаешь двадцать три мульта? — недобро усмехнулся Кир, переводя с напряженной меня давящий взгляд на него.
— Нет, ну почему, я заметил. Но вот перевести часть забыл. — Ромка начал раздражаться — в голосе крошился лед. — Слушай, убогий…
— Рот прикрыл, блядь …
— Я сказал, слушать меня. Если бы я хотел спиздить двадцать три миллиона, то ни ты, ни твой папаша даже не догадались бы об этом. Я у вас и больше пиздил, через подрядчиков, субподрядчиков и контрагентов пока «Тримекс» на свет не родился.
— Ты сучара… Долгострой на Одесской… — Кирилла аж перекосило от злости. — Твоих рук дело?
— На Одесской? — Ромка задумался, а потом его губы растянула холодная удовлетворенная усмешка. — Ну и это тоже, да.