И он не заставил себя долго ждать.
— Сегодня ночью летишь во Францию. Ты же любишь Париж. Поживешь там пару месяцев. — Сказал твердо, ровно, спокойно, скользя взглядом по новостным лентам в телефоне. — Кирилл приедет через неделю. Отдохнете.
— Не полечу. — Негромко, но твердо ответила я, глядя на тонкую границу кофе на стенке своего бокала. — И Кирилл не полетит. Мы остаемся здесь, папа.
Я не знаю, что такого было в моем голосе. Может и ничего. Прежде папа бы настаивал, начал бы ругаться, но сейчас, бросив краткий взгляд на мое непроницаемое лицо, он промолчал.
— Не звонил? — он не хотел знать. Не хотел слышать положительный ответ. Это чувствовалось. Но и не спросить не мог.
— Нет. И не станет. Он все понял. Поэтому я остаюсь.
— Ксюша…
— Папа, я остаюсь. — Подняла на него взгляд, посмотрела твердо и уверенно. Не трудно. За прошедшую ночь это родилось, осталось и крепло с каждой секундой. — Я не поеду. Больше я тебя не предам.
Папа отвел взгляд, досадно поведя уголком губ. Он хотел что-то сказать, но промолчал. Отчасти потому что подошла тетя Наташа и поставила на стол тарелку с ароматными сырниками, а когда она удалилась, между нами уже все было решено. Парадокс чувства вины и хрупкое подобие спокойствия витали в напряженном воздухе. И, наконец, это переродилось в согревающие ощущение доверия.
— Кирилл не объявился? — негромко спросил папа, снова не поднимая взгляда от экрана.
— Я думаю, он бухает. Он тяжело все воспринял, пап. Не наседай. За несколько часов до тебя приехал и все рассказал, я не поверила. Он тяжело воспринял мое… предательство. — Прозвучало как-то отрешенно. Я смотрела за стекло веранды в столовой, на тихо кружащие снежинки и чувствовала боль, текущую по венам и достигающую сердца, заставляя его стыдливо замереть. — Пожалуйста, не наседай на него. Он ни в чем вообще не виноват. Ни в чем. Пострадал только от того, что… я.
Папа едва слышно прерывисто вздохнул и у меня снова болезненно сжалось сердце, но я не отводила взгляда от веранды, думая, что если замечу хоть что-то в его лице, я потеряю все. Разревусь как жалкая девочка. Я больше не принцесса.
— Ксюша, прошу. Я так редко это делаю. Все приказы и приказы… Прошу тебя, уезжай. Хотя бы на месяц. Дочь…
— Позволь мне. — Едва слышно шепнула я. — Папа, я знаю, что делать. Точнее, чего мне не делать.
— Кирилл войдет в состав «Тримекса» вместо тебя и гендиром то…
— Кирилл не войдет в состав учредителей, Лисовский его сожрет. — Я все-таки перевела взгляд на отца, глядящего на меня впервые в жизни вот так. Задумчиво и оценивающе. — Я его знаю, пап. И «Тримекс» принадлежит мне. Уставная доля, должность генерального директора, а он всего лишь соучредитель. Начну чистку кадров. В Уставе нет ни слова о том, что уволить кого-то без его согласия я не могу, ночью перепроверила. Начнет возмущаться, ссылка на трудовой кодекс, а мы не при крепостном праве живет, где все от барина зависит. Поведу его ключевых фигур под сокращение по причине проведения оптимизационных процессов внутри организации. Что-то из разряда перестройки производства, или реализации новой программы, допустим, предусматривающей снижение издержек на предприятии… Я еще думаю, как это грамотно оформить, время еще есть. В понедельник объявлю его ключевым фигурам об этом, положено же за два месяца уведомлять о грядущем сокращении… «Тримекс» мой. Я хочу, чтобы это не только он понимал, но, прости папа, ты тоже. И я «Тримекс» не отдам. Разумеется, для тебя я всегда буду прозрачна, буду советоваться и предоставлять любую информацию по первому требованию, пока окончательно не стану твердо стоять на ногах. Однако… «Тримекс» мой. И я никуда не поеду.
Он усмехнулся. Горько. Невесело. Почти зло.
— Я знал, что однажды вот это в тебе увижу. Что тебе когда-нибудь надоест придуриваться и ты возьмешься за ум. Знал. Но если бы я еще знал и то, какую цену за это придется заплатить, то тогда, на этот гребанный бизнес план с твоим магазином алкоголя я бы вынес совсем другое решение, а не скрывая восторг, пихнул тебя в юридический, а потом использовал как верного маленького солдата, своего серого кардинала, знающего свое место и докладывающего обо всем. Кирилл не потянул бы «Тримекс». Он слишком самоуверен, у него полное отсутствие самокритики и понимания, что если люди умнее его, то это вовсе не вызов или оскорбление, это повод быть очень осторожным и очень внимательным. То, что есть в тебе, и то, чего так не хватает ему. Поэтому в «Тримекс» я посадил не его. Кусать тебя Лисовскому было бесполезно, на провокации не поддашься, никуда не полезешь, манипулировать тоже бесполезно, потому что мало чего понимаешь, никуда не суешься, обо всем спрашиваешь и докладываешь. Я знал, что это рано или поздно спровоцирует вот это в тебе… надеялся, что самомнение Кирилла к тому моменту успеет спуститься с небес, я произведу вашу рокировку на местах, и, наконец, увижу, как моя маленькая принцесса захотела стать королевой. И дам ей возможность. Если бы я знал, Ксюш… Ты, может быть, уже была бы королевой. Сети алкогольных напитков. — Он фыркнул и удрученно покачал головой глядя в стол невидящим взглядом.
— Королевой «Тримекса» быть однозначно лучше, пап. — Я рассмеялась. Впервые легко и свободно. Протянула руку и накрыла ладонь вздрогнувшего папы.
А внутри снова больно — Лисовский увидел это раньше. И воспользовался.
***
Кирилл завалился домой в воскресенье вечером. Ну, как завалился. Появился красиво. Я, прячась за беседкой во дворе, курила и поглядывала на темные окна, боясь, что папа, после бессонных напряжённых суток наконец уснувший в кресле перед телевизором в гостиной проснется и отправится на мои поиски.
Визг шин, звук удара и ворота покачнулись. Первая моя мысль была очень пугающей «Лисовский». Потом хлопнула дверь безвинно пострадавшего Лёхуса, послышался пьяный мат брата и я испутала просто дикий ужас, осознав что эта тварь бухой за рулем каталась. Рванула на ватных ногах к воротам. Понимая, что такой дикой ненависти к брату я очень давно не испытывала. Успела вовремя. Кирилл только плюхнулся на водительское место и еще не успел закрыть дверь, как я, злобно рыкнув, рванула его за ворот куртки, вытаскивая из машины.
— Пап, да нормально! Я почти трезв! — буркнул этот козел, когда я озверев тыкала его мордой в снег.
— Киря, ты сукан ебучий! — гневно прошипела я, тяжело дыша и отходя от него, чтобы он сел на подъездной дорожке и очумело посмотрел на трясущуюся от злости меня. — Ты же, падла, год назад Глеба хоронил, который по синьке в стол влетел и еще четверых за собой утянул! Твой лучший друг! Ты что, сука, подвиг повторить его решил?!
Кирилл чуть побледнел, ибо это воспоминание для него до сих пор болезненно и ставило запреты на все попытки сесть за руль в нетрезвом состоянии. Мою злость разбило осознание того, что у него внутри было, что он так…
— Ты что тут делаешь? — прищурившись в вечернем полумраке и с подозрением глядя на меня спросил он, вытирая растаявший снег с лица и с трудом поднимаясь на ноги. — Чего не с любовником своим? Почти мужем… Чего ты это тут делаешь-то?
— Стой на месте, сука пьяная. — Рявкнула я, скрывая, как сильно меня задел тот и факт того, что он приехал пьяный. К отцу.
Оттолкнула его от поврежденного автомобиля и сама села в салон, чтобы припарковать машину нормально.
Кирилл стоял. Пошатываясь. С подозрением вглядываясь в мое лицо, пока я выходила из его машины и закрывала ее.
— Пошли домой, холодно. — Бросила я через плечо, направляясь к двери ворот. — И тихо себя веди. Папу уговорила тебе башку не сворачивать за то, что ты знал обо мне и Лисовском, но ему не сказал. Если он сейчас увидит тебя в таком состоянии, а тем более узнает, что ты, придурок, бухой за рулем ехал, он тебя просто кастрирует.
— Ты сказала ему? — он остановился с неверием глядя в мою спину.
— Лисовской ему сказал. Пошли уже. — Я потянула озадаченного брата во двор.
В тот вечер мы с ним говорили долго и как никогда откровенно. Нет, мы всегда были близки. Но не настолько, чтобы я, захлебываясь чувством вины, сжавшись в кресле его спальни сдавленно рассказывала все. От начала и до конца. Не смогла только пересказать историю детства и жизни Лисовского, внутри как будто блок стоял, это ударяло по моей корчившейся от стыда и вины душе еще сильнее, но и снять этот блок я не могла. Кирилл от услышанного протрезвел где-то к середине моей повести. Закурил прямо лежа на кровати и присосался к бутылке стыбренной мной из бара отца, потому что если бы он сам пошел, то явно бы его разбудил.
— Ты его любишь. — Негромко произнес он, прикрывая глаза и выдыхая дым в напряженный полумрак его комнаты. — Я это даже сейчас слышу. Ксю… отец правильно говорит, выходи нахуй из «Тримекса». Тебя накроет и ты сдашься. Сама видела, на что он способен после всего что там между вами было. Не там ты мужика себе нашла. Пожалел, по головке погладил, сказал, что не тупая, это он молодец, конечно. Это то, чего из нас никто так и не сделал. Хотя должен был, потому что ты девочка, но… Так никто и не сделал. Здесь ему честь и хвала. Правда. Это я вот без осуждения. Ну, без его осуждения… Даже, сука, с чувством, ох блять, фух!… благодарности. Все, я это сказал и повторять не буду никогда в жизни. — Кир приподнялся на локтях и вперил в меня почти черный взгляд в темноте. — Ксю, я тебя люблю. Ты это знаешь. А еще знаешь, что я… грубоват. Не умею вот… не умею я, короче. Я тебя даже жалел как-то грубо всегда. Вроде сестренка же, маленькая совсем, а у меня как-то не получается. Не умею. Наверное на мать похож… ну вот по бесчувственности к родному человеку… или нет, не настолько же я… мне как бы… блять, я даже как выразить не знаю. Мне плохо, когда тебе больно, но говорить я не умею об этом… Ты вот сейчас соплями умывалась, у меня внутри там… пиздец, а я вот лежу как дурак пластом и не могу… не знаю я это как. — Кирилл встал, слегка пошатываясь, подошел к двери на балкон, распахнул и выкинул сигарету, чтобы достать новую. — Я тебя всегда покрывал и в основном покрывал не из-за отца, просто потому что… ты моя младшая сестра. Я же тебе ни в чем никогда не отказывал. Не могу. Вот. — Кирилл повернулся и пошел обратно к постели. Сел на край разведя колени и опустив на них локти. Глоток бренди следом глубокая затяжка. И тяжелый взгляд мне в глаза. — К чему я все веду: у папы то же самое. Абсолютно то же. Я это знаю, потому что понимаю его эти реакции. Он же не дурак, прекрасно понимает, что ты там не белая пушистая и что я тебя покрываю и почему это делаю. И вот. «Тримекс». Ксю, папа просто тебе отказать не может. Потому что вину чувствует. Ты же ему про падлу не рассказала все, как мне, да? Он верит тебе. Тем более ждал этого твоего… пробуждения. А мне ты рассказала и я тебе вот какой вердикт вынесу, сестренка — обида у тебя, но любишь ты его все равно, а значит уступишь. Это сейчас там принципы прут, чувство вины. Только вот он тебя неплохо изучил Ксю, и интерес у него… не только в тебе. Вот это страшно. Вот тебе и ответ. Выходи из ебучего «Тримекса» и развязывай нам руки. Думай, родная. А я спать. — Кирилл отставил бутылку и протянул мне сигарету. — Выкини, пожалуйста, ноги уже не ходят…
Я напряженно поднялась с места, забрала его сигарету, затянулась, глядя в такие родные глаза.
— Я не выйду. — Тихо сказала я, твердо глядя в его глаза, так и не увидевшие главного.
Повисшая тишина давила. Кирилл, наконец, прикрыл глаза и рухнул на спину.
— Пиздец, что еще сказать. Ладно, разгребу. Спокойной ночи.
Я выкинула сигарету с его балкона, подхватила бутылку и ушла к себе.
***
Ранним утром в понедельник Кирилл отхватил-таки от папы нехилых трындюлей. Я с удовольствием слушала, как папа пылесосит уткнувшегося мучительным взглядом в столешницу брата и тягала кофе. Так привычно, по-домашнему. Будто и не было пропасти времени между нами, непонимания и предательств. Бегло просматривала подготовленные минувшей ночью документы и едва не гыкала от удовольствия, когда папа выдавал особенно заковыристые обороты, и расписывал кто такой Кирилл и чего на самом деле он достоин. Нет, я люблю своего брата. Но больше всего я люблю вот эти папины обороты, я в эти моменты даю троллю в моей душе послушать мастера и подучиться.
Однако этот милый семейный скандал нам всем был необходим. Больной темы папа не касался. И все происходящее действительно вызывало ностальгию, что привносило некий покой в сердце. В сердца.
Однако мое все же тревожно забилось, пока папа вез меня в «Тримекс», а на заднем сидении мрачнел Кирилл, от которого волнами расходился не только запах перегара, но и напряжения. Лгать за несколько лет я научилась прекрасно и их очень успокаивало мое ровное и спокойное поведение, когда я продолжала листать бумаги и спрашивать очевидные вещи. Уже для меня очевидные.
— Ксюша… — припарковавшись у «Тримекса», начал папа.
— Все нормально. — Оборвала почти резко. Солгала очень естественно, — едва ли он сегодня появится. Если появится, я сообщу. Сразу.
Разумеется, появится, я это знала. Разумеется. Сука, но не так же быстро.
Я только переступила порог, как меня сдали его шакалы. Почти сразу мне прилетела от него смс: «Спустись на парковку».
Я думала, что я морально готова, но одеревеневшее тело, спотыкнувшееся на ровном месте подсказало, что не совсем. Я думала, что он явится сегодня, но где-то в середине, или под конец рабочего дня…