Я отчетливо помню этот момент — когда решила, что нужно отвлечься и настояла, что поеду на работу. Момент обратного отсчета. Адового пиздеца, который морально меня подкосил гораздо сильнее, чем тот вечер, двадцать шестого февраля две тысячи третьего. Я ошибочно полагала, что я на пределе, что я снова в аду. Позже оказалось, что я мало что знала о выражении «гореть в аду». Но это случилось гораздо позже.
Рабочий день в «Тримексе» не задался с самого утра, я вообще ничего не понимала, что именно от меня хотят и чего ждут. Когда напряжение достигло предела и я собиралась на часок уйти перед совещанием, чтобы посидеть в машине в тишине и покое мне сообщили что на входе антимонопольная служба.
Я выронила бокал с кофе и почти не ощутила боли, когда горячие капли окатили мои ноги. Тимур Сергеевич, тершийся рядом со стопками документов, мгновенно набрал Лисовскому и открыв дверь моего кабинета рявкнул чтобы все мчались и задерживали как могли.
Я упала за свой рабочий стол как раз в тот момент, когда в кабинет ворвалась главбух, начальник экономического и юридического отделов, ринувшиееся к моему компьетеру. Чуть погодя примчался начальник службы безопасности.
Как дурной сон. Замедленная съемка, и голоса, что-то вещающего как сквозь толщу воды. Рядом с моим креслом стоял Тимур Сергеевич все еще разговаривающий с Лисовским. Отобрала телефон у секретаря, тут же куда-то убежавшего, и рыкнула очень глупую вещь:
— Это ты сделал?!
— Ты ебанулась совсем?! — Ромка так же зло рыкнул мне в ответ. — Сиди смирно, дуру изображай, я уже еду!
Они все же вошли, три сотрудника антимонопольной и трое понятых. Дали прочитать приказ, с которым я ознакамливалась нарочито медленно. Хотя и не нарочито. После того, как я поняла, почему именно организована проверка у меня ноги едва не подкосились.
Изображать дуру было легко, я из-за смятения действительно мало понимала, что мне говорят. Люди Лисовского держали ответ за меня. Ромка заявился, когда уже копировали информацию с компьютеров и шарились по документации. Я напряженно смотрела на него, негромко переговаривающегося с одним из ФАС, пока его люди, пришедшие вместе с ним, контролировали процесс. Тянущийся три часа. И мне не нравилось выражение лица Лисовского, когда снимали копии документов бухгалтерии. Именно те документы, что относились к тендеру. Который на сегодняшний момент был почти полностью разобран и попилен. Почти.
Мне выдали бумагу с перечнем документов, которые я обязана предоставить в течение десяти рабочих дней и удалились. Ромка сидел на краю стола главного бухгалтера и мрачно отдавал инструктажи и приказы окружившей его стае, пока я тупо подпирала стену плечом, прикрыв глаза и пытаясь себя уверить, что все происходящее реально, и так и пытающаяся прорваться улыбка совершенно не уместна.
Потом Ромка дал приказ немедленно выполнять все, что он сказал и махнул рукой мне, направляясь в мой кабинет и одновременно звоня по телефону моему брату.
Кир приехал минут через двадцать. И начался какой-то пиздец. С каждым разом я открываю все новую грань у этого слова. Казалось бы, вот оно дно. Но нет, я его пробиваю… Бесконечность не предел, сука.
Сидя в на диване в своем кабинете я одна совершенно не понимала происходящее. Они безостановочно кому-то звонили, с кем-то переписывались, что-то говорили периодически прибегающему с вопросами и бумагами сотрудникам. Я, сидя на диване рядом с Ромкой, одновременно читающим тучу документов и разговаривающим по телефону, смотрела на Кира, роящегося в компьютере и тоже не отнимающего от уха трубки. Я вообще не одупляла, что происходит и что делать. И мне почему-то было смешно. Впрочем, колокольцики рациональности в голове еще били и подсказывали, что у меня сдают нервы. Что я просто тупо не выдерживаю пока мой брат и Лисовский разгребают то, в чем я вообще ничего, как оказалось не понимаю.
Через час суета более-менее улеглась.
Лисовский тихо выматерился сквозь зубы, перечитывая в сотый раз приказ о проведении проверки. Поднял взгляд на моего брата, что-то быстро пишущего в планере и глядящего на отчеты с бухгалтерии:
— Это не местные и с ними нам не договориться. Это во-первых. Во-вторых, органы затребовали проверку. Пробить, кто именно задал инициативу, вообще не могут. Первый раз такое. Чуешь, чем пахнет, Кирилл Егорович?
— Горелым. — Кирилл метнул на похолодевшую меня быстрый взгляд и снова начал рыться в документах. — Те документы, что они запросили, ты видел список?
— Видел. Три открытых аукциона в электронной форме на общую сумму более трех миллиардов, которые прошли в условиях сговора участников. — Не поднимая глаз от телефона, отозвался Ромка. — Вот в этом и весь цимес. В списке. В ебучем списке.
— Ты ликвидировал те фирмы-участники?
— Не все. — Ромка напряженно нахмурился, безостановочно роясь сразу и в телефоне и в планшете. — Хотя толку от этого мало, руководители там номинальные, их раскусят на раз-два, плюсом то, что люди связаны с «Тримексом» и это окончательное доказательство картельного сговора. Плохо дело, очень плохо. Надо было тебя в гендиры пихать, я бы тебя просто сожрал за недельку и дело с концом. Потом бы опять с отцом твоим бодались и всем бы было радостно и весело дальше. — Снова углубился в телефон, читая бесчисленное количество входящих смс. — Да еб твою мать… Они совсем озверели, что ли… — он кому-то набрал, и говорил забытым мной ледяным тоном. — Миша, вы вообще там с ума посходили, блять? Мне как вот эту хуету понимать?.. — Лисовский прикрыл глаза и протяжно выдохнув откинулся на спинку кресла. — Это сто процентов? Нет… Нет… я подозревал, но, сука, надежда до конца же живет… Ладно, прессинг не спускайте, как что-нибудь еще известно будет, сразу сообщи. — Ромка положил трубку и прикусил губу, глядя в пол.
— Лисовский? — крайне напряженно позвал Кирилл.
— Дело запустят.
Повисла гнетущая тишина. Я едва подавила смешок. Мне правда весело было. Не знаю почему.
— Сколько там выхлоп вышел?.. — Лисовский раздраженно посмотрел на прикрывшего ладонью глаза Кирилла. — Эй, казначей, это же твоя обязанность была за баблишком следить, сколько выхлоп был по аукционам у нас?
— Сто сорок восемь. По последнему. — Кир отнял руку от лица и невидящим взглядом посмотрел в экран ноутбука перед собой. — За предыдущие надо посмотреть.
— Хуевый из тебя казначей. И не сто сорок восемь последний был, а больше. Не важно, мои сейчас все равно сводят все к минимуму, только… не сведут. Сто семьдесят восьмая статья. Размер больше тридцати мультов, а это уже причинение особо крупного ущерба.
— Статья-то… там вроде штрафы и обязательные работы, — мрачно отозвался Кирилл, с неприязнью глядя на Лисовского. — На каком основании уголовка-то?
— То есть со столицы прислали отборных псов, которые тут картель вскрыли, на контакт с нашими вообще не идут, местных сторожевых раком поставили и отдали им команду готовиться. И вот они такие внезапно скажут, ну ладно, чего-то мы тут сильно развернулись, заплатите штраф и воруйте дальше? Ты совсем дебил, да? Ты в каком, блядь, мире живешь, тупица? — в ледяном голосе Лисовского отчетливо прозвучали рычащие нотки. — Ты меня слышишь вообще, нет? У нас абсолютно контролируемый рынок, причинение ущерба в особо крупном размере, однодневные фирмы «конкуренты» и картельный сговор, который вскрывают столичные псы, имеющие сейчас всех наших купленных во всех позах и во все щели. Проверку кто инициировал, тупица? Органы, блять! Конечно, сука, штрафом мы отделаемся! Ага, конечно, блять!
А вот тут мне веселиться расхотелось. Дело не в словах, они почему до меня не дошли. Дело в холодной злости Лисовского, в его тоне, отрезвляющей интонации. На меня будто ушат воды вылили.
— Ром, — я просительно тронула его за локоть, но он стряхнул мою руку.
Кирилл только открыл рот, не реагируя на мой предупреждающий взгляд, когда Ромка вдруг застыл, глядя в экран. Одеревенел. И поднял взгляд на Кирилла, заставив того оборваться на полуслове.
Я попыталась заглянуть через плечо Лисовского в его телефон, чтобы понять, что сейчас произошло и произойдет, но экран уже погас и я почувствовала, что даже если бы и заглянула, то подготовиться явно бы не успела. К тем его словам нельзя быть готовой.
— Скажи мне, гнида, — негромко, леденяще произнес Лисовский, глядя в лицо Кирилла, — ты когда договаривался о внезапной проверке антимонопольщиков, о чем вообще думал?
Я помертвела. Не поверила. Не дошло. Нет, смысл я поняла. До меня не дошло то, почему мой брат на эту полную дичь не выдал протеста.
Он не сказал, что Ромка ебу дался.
Он не возразил.
Он сидел за моим столом и чуть прищуренно смотрел в глаза Лисовского. Не возражая.
Снова пробитое дно. И мой едва слышный смешок, потонувший в словах моего родного брата:
— О чем думал? О том, что отец выведет ее из состава учредителей, а ты останешься. И пизданет все по тебе. Однако, узнав, что ты, мразь, сам вышел, я ситуацию переиграл.
— Переиграл так, что сестра теперь по сто семьдесят восьмой пойдет?
О, как. Заебись.
«Пиздец, что еще сказать. Ладно, разгребу»
Это слова моего брата. Слова моего Кира, сказанные в ту ночь, когда он уговаривал меня выйти из «Тримекса». Я отказалась. Он разгреб. Очевидно, разгреб так, что мне выдвинут обвинение.
По мрачному взгляду Кира я примерно поняла, что там произошло. Он хотел ударить по Лисовскому. Поэтому его два дня не было. Поэтому он так долго со мной разговаривал и уговаривал выйти из «Тримекса». Он видел в тот день Лисовского в «Радоне». С кольцом. Мой брат далеко не дурак, он прекрасно понял, зачем Ромка заявился. А еще он прекрасно понимал, что первым делом папа выведет меня из «Тримекса», не слушая ни меня, ни моих слов.
Кир тогда приехал ко мне и после того разговора, когда понял, что я ему не верю, он решил. Хотя, может еще до разговора решил. Он знал, что после Лисовского, папа выдернет меня из «Тримекса» и там останется только Ромка, по которому можно ударить. А потом я отказалась, папа не стал возражать и Лисовской вышел из «Тримекса».
«Пиздец, что еще сказать. Ладно, разгребу»
Брат был прав. Если бы папа не посчитал, что во всем виноват он. Кир хотел оградить меня, защитить любой ценой, и уничтожить Лисовского.
Один самонадеянный ход.
Фатальный поворот.