И веры нет. Зато плясал мазурку Как Понятовский. Сексуальный пыл Мешал купаться польскому придурку Увез не ту, которую любил.
Как глупый кит. Дышать с тобою вместе. На берегу он сам себя казнит, Зато я до того невольник чести, Что, как учил Ламарк, позорю вид.
Так воздух с губ. Так золотая чаша Любой настой. А грязное белье Сама стирай. Возлюбленная наша Отныне - достояние мое.
При встрече снимем шляпу. У ошибки Цена своя. Красавцев в двадцать лет Сводили в гроб не пушки, а улыбки Виконта Алеф и маркизы Бет.
Я слишком долго изводил бумагу. Пора уже. Вздыхаешь и несешь Оттачивать наследственную шпагу И по дешевке - бабушкину брошь.
Подковано. Блестит. Приобретаю Известность и - куда там город Рим Провинции на берегу Дуная. На юге - Понт. На севере - Гольфстрим.
VIII
Рем - Ромулу
Достаточно пакостно, чтобы остыть Семьсот километров от Вены! Здесь смогут в провидимом будущем жить Семиты и аборигены.
Ты пишешь, что сей Капитолий - тюрьма, Но это смешно и неверно. Ведь даже была симпатична сперва Юдифь голове Олоферна.
КОРИНФ
Бронзовый век Р.
I
Коринф пылал. Огонь царил всевластно. Спекались судьбы. Их конгломерат Шипел. Огонь бесстрастно И сухо слал людские души в ад.
Коринф пылал. Его дворцы и храмы Текли и лопались. В его руках свело В единое и ведьм, и помело. Б-г знает чем они казались сами.
II
Я не был современником сих бед, Ни даже поджигателем, но случай Пронзительно навел меня на след, Ребром и соблазнительно колючий.
Коринф горел как грешники горят. За все грехи людей дома платили, И после этих сцен разгром Бастилии И строфы Данта - чистый плагиат.
И я не мог, конечно, усмотреть Ни воли злой, ни парадигмы сладкой. Мне двадцать лет. Мне некого жалеть. Сижу на камне и хрущу тетрадкой.
III
Текли и сохли. Ночь сменила день И устремилась к неизвестной цели. Крестьяне из соседних деревень Сошлись на дармовщинку, очумели
И, часто выдыхая перегар, Уписывали жидкую стихию, И поражаясь, что еще живые, Благословляли город и пожар.
Коринф пылал. Его не пресекали. По всем вполне. Сюжеты и хвосты, И недовольных намертво спаяли Бездушный край и жаркие цветы.
IV
Тревожась за судьбу Москвы-и-Рима И за свою несчастную судьбу, Я не могу не думать о Коринфе И не велеть бежать туда рабу.
Но мне безумно жаль его породу. Я бы хотел, вверяясь небесам, Уйти в Коринф оплаканно свободно И сознавать, что сделал это сам.
Но смерть в постели? Врезавшись, и клейко Душой и телом в городской бедлам, Ору, решившись: "Эй, судьба-индейка! Рабу, - беги в Коринф к другим рабам
И отыщи причины и начала, И что за новоявленный Катон Постановил задолго до пожара, Что этот город должен быть спален".
И он ушел. Меня пронзило чувство Закованности в наши города, Тоскливой неподъемности искусства И зависти к беспечности раба.
V
Что далее? - Ростки живой травы, Им свойственно соединять начала. От прошлого осталась горсть золы, Как конфеттиn? на стульях после бала,
Но там, куда свалили ценный лом, Кристаллизуясь, таяла, сверкала И отдавала медленным огнем Поверхность неизвестного металла,
Чью новизну и прелесть, я боюсь, Похитили для празднованья труса, Когда ее покойный Мебиус Вывертывал из собственного уса.
(Напутствие сажающим сады Практическое следствие пожара Возникновенье новой красоты Не где-нибудь, а на могиле старой.)
Все обошлось, конечно, без чудес. Огонь расплавил ценные металлы В дурацком старом храме и окрест В пропорциях случайных и престранных,
Загадочных от совпаденья с тем, Что никогда ни с чем бы не совпало, Не совпади оно с паденьем стен И сокрушеньем крепостного вала.
Мы дружно невзлюбили этот сплав, Приравненный к сокровищам Востока, Искусно утаивший свой состав И равнодушный к будущим восторгам.
Латиn?няне ваяли из него Великих полководцев и изгоев, Особо отличившихся богов И собственных еще живых героев.
VI
По мне пейзаж - ужасно ясный след Пусть не по мне - свершившихся явлений. И вот, хожу на этот Факультет И тем живу - для дачи разъяснений.
Мне нет нужды встревать в безумный мир Джихада и туркменского народа Чтобы узнать, кого долбал эмир И как его - и результат похода.
Каков вопрос - таков ответ. Таков И интерес - и вихрь и ветер в гриве. Я строил их взаправду, из кусков И становился сам себе противен.
Мораль узка. Пока я изучал Сравнительно араба и монгола И юг Балкан - я попросту чихал, Что ворошу эпоху произвола,
Как юный медик. Над чужой ногой, Как над душой. Но жилы тянет смело. Не дольше, чем к натурщице нагой, Привыкнуть к человеческому телу.
Флиртуем в морге. Пища для ворон, Лицензия - но я не врач. Сначала Проснется совесть. Нежный эмбрион Порядочного профессионала,
Что в жалобах, идущих к небесам, Как может, умаляет нашу долю, Когда уже наказанному там Прописанные утоляет боли.
Но чем остудишь тлеющую плоть? Слезами? За умеренную плату Смягчаем гнев небесный. А Г-сподь Всемерно сострадает адвокату.
Влюбленный мавр? Душитель? Нет. Увы. Учу: "Война - сама себе кормушка. Мой будущий бюджет"... В конце главы Не прохожу в ее иголье ушко,
Но процветаю в должности зато. Пускаю стружку влажной древесины С олив аттических. А что до эсхатоЛогической природы медицины,