Вилла пуста на следующее лето, зарос корт, вылезает трава и в бассейне, кто-то приезжает туда, видимо, невестка сдала теперь уже этот дом, и где-то длится Елизаветина жизнь, как-то она еще существует, и Большая Четверка все вспоминает свою победу над полковницей и то счастливое лето, когда все буйно цвело и давало плоды, и все были живы, когда такс было четверо (теперь их пять, щенка пришлось оставить из-за прикуса) и когда, как оказывается, все складывалось в тихое счастье и действительно рай, рай.
Людмила Стефановна Петрушевская
Довольно смешная и трагическая история произошла в пансионате издательства, где за одним столом посадили троих, что сближает. Но трое разнополых, что настораживает, так как возможен треугольник.
Он и произошел, возник. Молодая женщина отдельно и те двое людей сильно постарше,— он экономист, она историк, оба с большим стажем. Двое пишут книги, третья, помоложе, считчица, корректор. Тоже треугольник, поскольку молодая женщина оказалась много проще тех двоих, профессуры. Целую рабочую смену она бубнит вдвоем с напарницей, считывает текст и вносит правку.
Но, поскольку память у этой молодой превосходная, то в голове сидят отрывки из обрывков, каша, цитата на цитате, авторы, названия. Что делать с такой памятью, спрашивается, бедная считчица запоминает все.
А те двое — профессор и профессор — вдруг дико заинтересовываются таким феноменом, что молодая считчица знает, например, наизусть тысячи стихов (зачем только), феноменальная память со слуха. Раз услышав, запоминает, и зовут это существо Софа.
Ради смеха заставили ее (она долго отнекивалась) прочесть первые строфы «Божественной комедии». От восторга переглядывались.
Профессор Михаил возбудился, глаза его разгорелись: какой редчайший дар! Профессор Гюзель, однако, быстро перевела разговор на книгу, которую ей дали еще в Москве почитать. Михаил да, переключился, пошел с Гюзелькой посмотреть ее книгу, однако к ужину явился переодетый, в галстуке, праздничный, и пригласил Гюзель и считчицу Софочку в бар выпить кофе и что захотим.
Считчица, маленькая пухлая особа с неизвестно каким прошлым, пошла как бы сопротивляясь, хотя пошла, поддалась на уговоры (ей надо было вроде бы звонить домой, а почта открыта до восьми) — но ничего, автоматы работают всю ночь, и я вас провожу и научу как бесплатно долго говорить (это Михаил). И мне надо звонить, я тоже (это Гюзелька). Треугольник!
Пошли в бар, играла музыка прошлого, Михаил был в превосходном состоянии, Гюзель разрумянилась. Старшие все беседовали о книге, Гюзель рассказывала (какие-то обряды славян, ели ритуально стариков, детей и тэ дэ.) Гюзелька говорила без умолку как ненормальная, у считчицы был отрешенный вид. Михаил расплатился за кофе, пирожные и вино, и все трое поднялись как стая галок, вылетели вон и устремились на почту, держа в центре считчицу. Считчица, как ее научил Михаил, набрала номер (Михаил стоял над плечом диктовал способ) и действительно предупредила кого-то, что позвонит и будет говорить не ожидая ответа, бесплатно. А потом перезвонит и спросит, как дошло сообщение, и получит ответ. Причем оба старшие слушали (явно), что говорит, вбирая голову в плечи, считчица. Она сообщала одни пустяки и очень коротко, как доехала, где поселили, погода, море. Голос ее звучал механически, без интонаций, как будто она по привычке считывала текст, не ожидая никакого интереса в партнере. Но потом она опустила монету и сказала: «Это я, говори» — и долго слушала кого-то, они не поняли кого.
Домой шли долго, перекапывал редкий теплый дождик, пахло пылью и тополиными листиками, неурочное время для отпуска, начало мая, самое томительное время.
Оказалось, что Гюзель работает над книгой, Михаил тоже, а считчица взяла горящую путевку за тридцать процентов, никто не шел в отпуск в такое глупое время, земля еще холодная, добавила она почему-то.
Ничего они не узнали о Софочке, она как-то не отвечала на вопросы, отделывалась шутками, и это при ее феноменальной памяти, и тогда эти двое начали буквально галдеть, перебивая друг друга, болтали и болтали.
Был явный треугольник, но неизвестно какого характера. Во всяком случае, Софа была в центре.
— Вы запоминаете все что мы говорим?— вдруг спросила Гюзель.
— Нет, что вы,— отвечала считчица.— Я не запоминаю.
— А почему не запоминаете?— заинтересовалась Гюзель.— Неинтересно?
— Не знаю,— совершенно искренне сказала считчица.
— Да,— откликнулся Михаил,— а я-то запомню этот вечер. На всю жизнь.
— Нет, я нет,— повторила Софа.
— Сама естественность,— вдруг воскликнул Михаил.
— Да! (это Гюзелька)
И они опять заболтали друг с другом, вспоминая какие-то фамилии, старые анекдоты из мира науки, смерти, романы, аресты, предательства и ошибки.
— Он перевел, помните, слово «дантист» как «специалист по Данте»!— кричала Гюзель.
— Он сказал, они все тут ходят на симпозиуме такие гордые, потому что дома бегают на четвереньках!— вторил ей Михаил.
— Она сказала, эта пара олицетворяет, к сожалению, советскую науку, жена хромая на правую ногу, он на левую!
Оба были в ударе. Михаил вдруг сообщил, что вычислил, куда похитители спрятали знаменитого итальянского министра, и по этому поводу он уже звонил в Москву.
Гюзель спросила, его найдут?
Вряд ли, покачал головой Михаил, я передал адрес, но кому передал! Они дальше себя это не пустят, в этом загвоздка.
Софа про себя отметила этот факт, подумав: он что, медиум?
— Вот загадка так загадка, телефон,— внезапно сказал Михаил неизвестно кому.— Где взять телефон итальянской полиции. И как им сообщить по-итальянски адрес.
И он странно посмотрел искоса на Софу.
— То есть как,— не отставала Гюзель,— как это, вы знаете адрес?
— Адрес да, но его сейчас уже убили, несут в багажник автомобиля и бросят машину на улице.
— Ну допустим,— Гюзель даже засмеялась,— допустим, вы сообщите им адрес.
— Да,— как бы нехотя отвечал Михаил.
— И,—
— И толку что. Я сообщил уже. Они даже не передадут в Италию. А я не знаю телефонов, надо было посмотреть хотя бы телефон «Коррьере».
— Коррьере делла серра,— автоматически откликнулась считчица, впервые самостоятельно вступив в разговор.
— Вот именно. Там должны быть контактные телефоны. Вы говорите по-итальянски, считчик?
Софа ответила:
— Нет еще.
Это прозвучало значительно.
— Гм!— Гюзель даже подавилась от волнения.— А почему?
— Я не знаю грамматики.
— Парла итальяно?— спросил М. торжественно.
Софа ответила довольно тихо:
— Поко-поко.
— Не понимаю,— искренне и восторженно засмеялся Михаил.— Аллегро мо нон троппо и анданте кантабиле, это все. Из музыки.