- А кто тебя спрашивает? - Светка отодвинулась, чтобы он не щекотал ей ухо дыханием. - Не ты же решаешь.
- Как это? А кто же по-твоему? - Борис опешил от наглости, хотя ему казалось, что он уже привык. - Уж не ты ли?
- Мы, - ответила Светка и снова прижалась к нему.
- Ну, конечно, - растрогался Борис, - конечно, мы.
- Нет, ты не понял, - защитница правды скосила глаза на собственную грудь - все ли там в порядке, хорошо ли она, грудь, выглядит в таком ракурсе. Осмотр собственного великолепия вполне удовлетворил ее, и Светлана продолжала, - я имею в виду, мы с твоей женой.
- Ты что хочешь сказать? Ты разговаривала с моей женой? - Борис сел в постели.
- Да успокойся ты, разумеется, нет, еще не хватало. Зачем мне это? Но решаете-то все равно не вы, мужчины, а мы, разве не так? - и она сделала вид, что лениво тянется, это так приятно и правильно - лениво тянуться посреди серьезного разговора - а чтобы не очень заносились!
- Ну, девочка, что за мужчины тебе попадались? Ты и не знаешь, поди, что такое настоящий нормальный мужик! - Борис самодовольно улыбнулся и одобрительно окинул взором свои новые владения.
- Почему не знаю, знаю! - Светка засмеялась, - Валера!
- Ты с Валерой! - Борис второй раз за время краткого разговора начал выходить из себя, сесть он не мог, потому что уже сидел, стучать кулаком по постели - совсем уж нелепо, оставалось лечь обратно, в теплые руки, мгновенно обхватившие его шею.
- Нет, ты совсем перестал меня понимать. Вика так говорит. Что настоящий мужчина - это Валера.
- Тьфу ты, твоя озабоченная подруга... - тут Борис завернул замысловатое ругательство.
- Чем это она озабочена? - поинтересовалась Светка, больно стукая его прямо по животу.
- Ты что! Сдурела! Больно же! - взвыл незадачливый герой-любовник.
- А мне приятно твои матюги слушать? - возразило нежное семидесятикилограммовое создание. - Так чем озабочена моя подруга Вика?
- Чем-чем, - Борис запнулся подыскивая нормативное слово, - сексом, вот чем.
- А мы - нет? Мы уже не озабочены? Я могу одеваться? - кротко переспросила Светка.
- Я тебе дам одеваться! - Борис легко развернул ее к себе и вдруг замер. - Скажи, а их у тебя много было, мужчин, до меня?
Светка приготовилась отвечать, но он закрыл ей рот ладонью:
- Молчи, я не подумавши ляпнул, не хочу знать, я с ума сойду.
- Вот видишь, голубчик, ты уже научился признавать, что бываешь не прав, то ли еще будет! Я, между прочим, ничего у тебя не спрашиваю.
- Да, да, - зашептал Борис, - но, пожалуйста, молчи, только молчи.
Но им обоим уже было не до слов.
- А на восьмое марта, - сказала Светка, все еще задыхаясь немного, - я хочу корзину с яблоками!
- Почему? - привычно удивился Борис. - Я хочу подарить тебе настоящий подарок.
- Подарить подарок - так не говорят. И я все равно хочу корзину с яблоками.
- Дурочка, это ты должна дать мне яблоко, ты же женщина, так делала твоя прапрапрабабушка и звали ее Ева.
- Ты как-то очень быстро меняешься, - промурлыкала Светка, - я пугаюсь, хотя тебе идет быть таким нежным и романтичным. Может, ты еще какие слова знаешь?
- Выучу, - пообещал Борис, - я же с книгой работаю, в конце концов. Давай вообще сменим жанр с фарса на что-нибудь более серьезное.
- Но ты же не хочешь разводиться с женой, - сказала про себя Светка, промолчав, чуть ли не впервые за свою не очень долгую жизнь.
Лампочка под потолком тоже захотела расстаться с привычной невыразительностью, вспыхнула ярче и перегорела, не выдержав напряжения.
Завтра же выясню у Валеры и этой его курицы все, что они знают о Светке, - решил про себя Борис, - найду, где навести справки. Узнать бы только факты, а ее лишняя правда мне не нужна, переживай потом. Или не узнавать вообще ничего? Действительно, ни к чему. Некогда. Она правильная девочка, говорит, что хочет, живет в свое удовольствие и не рассуждает. Я такой легкости, как с ней, не испытывал никогда, разве что в детстве. Но в третий раз разводиться, это все-таки чересчур. Ну, да она и не настаивает. Время есть. Надо переждать, передохнуть от нее, а то опять привяжусь, труднее будет. Надо хоть на пару неделек с ней расстаться, оно само и пройдет. Оно и лучше.
- Слышишь, Светка, - сказал Борис в полном соответствии с учебником по психологии для домохозяеек, - давай плюнем на все и закатимся на пару неделек куда-нибудь подальше отсюда. Да пошли ты подальше свою работу, если тебя не отпустят, неужели, думаешь, я тебя не прокормлю? Яблоками?
Ни секунды Вика не верила Светкиному нежеланию выйти замуж. Подруга, такая простая в обращении, явно скрывала свои истинные настроения, хотела показаться еще независимей, чем была. Конечно, Светка - единственная дочь у родителей, но живет не намного лучше, чем Вика. Пусть у нее есть собственная комната, но в коммуналке же, а родители, как бы ни были хороши, не могут не мешать. Дело в Светкиной резкости и чрезмерной напористости, мужикам не нравится. Но Светка хитрая, ей достает ума скрывать неудачи даже от Вики, прикрываться фразочками, типа, "наживусь еще замужем", или "какие мои годы". А годы у них обеих критические, надо торопиться. После двадцати пяти рожать тяжелее. Вика мстительно подумала, что жена Алика так и не родила ему ребеночка, Вика-то сразу бы постаралась, от ребенка мужику уже не так просто улепетнуть. Хорошо бы Валеру подловить "на дирижабль", но Валера ушлый, сам принимает меры. Ничего, когда-нибудь проколется. Можно, конечно, его обмануть, но вдруг не поверит. В последнее время он как-то охладел к ней. Надо расстараться, может быть, она недостаточно активна? Но, взять Светку, мысли пошли по очередному кругу.
Вике невозможно представить, что подруга ничего не скрывает, невозможно представить, что родители ближе, чем своя семья. Потому что родители - не своя семья, а их, родительская, и законы в ней устанавливает муж, то есть, папашка, а мать - так. Вике тоже придется быть "так", при муже, но кое-чему она от Светки поднахваталась, да и время сейчас другое. Если бы действительно наступило такое время, когда по честному можно было бы не хотеть замуж, а иметь все самой: и квартиру, и вещи, и деньги. И не работать. Детей, в принципе, можно бы и не рожать. А мужчин выбирать самой сколько хочешь. Почти как Светка, только больше. Светка, вон, тоже не хочет никаких детей. Или врет?
Светка не лгала. Ей нравилось жить с родителями, она не знала и не представляла другой жизни. Ради чего, ради какого такого любовничка она должна отказываться от совместных завтраков или ужинов за стареньким круглым столом под пестрой скатертью, когда отец так потешно шутит, заигрывает с матерью, словно они молодые, хотя самим уже под пятьдесят. Ради кого отказываться от кофе, подаваемого в постель по выходным, от поездок на дачу и печеной картошки, от платьев, которые можно оставить на стуле скомканными и найти наутро уже выстиранными и отглаженными. От большого Яна, пуделя, традиционно спящего с ней вместе, хоть мама и ворчит, что простыней на собак не напасешься. От бумажных мышат, которых отец засовывает ей в сумку. От всей их радостной непритязательной обстановки, от их, пусть несовершенного и не отдельного, но такого своего дома. Что до ее личной жизни, так она все равно оказывается связана с ее семьей, с ее родителями. А любовнички - тот или другой, так что же, предки понимают, что она взрослая, они всегда ее понимали. Последнее время заранее предупреждают, когда поедут на дачу, когда вернутся. Открыто, конечно, ничего не говорят про любовничков, не замечают, якобы, но все же свои. Светка так бы и жила всю жизнь, если бы не Борис.
В той безликой, ничьей квартире, разглядывая дурацкую лампу, она, чуть ли не против своей воли, решила, - нет, нет - поняла, что от этого мужчины ей придется рожать ребенка, более того, ей хочется этого ребенка. А останется ли Борис с ней навсегда или сложится так же, как с прочими его женами, ей не на столько важно. То есть, важно, конечно, но не так, чтоб ради этого знания будущего - с Борисом или без, отказываться от их ребенка, от их жизни, сколько ее там ни наберется. Начисто лишенная романтизма Светка не раздумывала, влюбилась она или нет, настоящее ли это чувство, или так, обманка, в ней включилась не родителями даже заложенная программа, которой она должна была следовать, и дело вовсе не в том, что им с Борисом оказалось так хорошо вместе, но рожать она несомненно могла только от него. Что-то подобное рассказывала мама о них с отцом. Потому, наверное, родители и не беспокоились из-за мимолетных романов дочери, что знали, рано или поздно предназначенное случится, включится неведомый механизм, и все произойдет само собой и как нужно.
- Мама, папа, я завтра уезжаю с Борисом в Дагомыс, - скажет Светка за ужином.
- А ты не хочешь нас познакомить? - Спросит мать, порозовев от смущения - дочь не предлагает сама, приходится просить.
Светка второй раз в жизни промолчит, не скажет правду, не сообщит, что ее избранник женат. Достаточно того, что она объявила его имя, выделив из прочих безымянных своих поклонников.
- Леля, она взрослая девочка, пусть решает сама, может, и знакомить будет незачем, - непривычно сурово заметит отец, и ужин продолжится.
Наверняка, все произойдет не так идиллически, но крика не будет, это точно. И скорей всего, Борис понравится отцу, несмотря на обилие жен и детей, как ни парадоксально это может показаться со стороны. У них в семье иные критерии. А решительность всегда занимала почетное место. У них с отцом. Мама - та потише, учительница, как-никак. Преподает деткам азы легкой атлетики в спортивной школе. В баскетбол уже не играет - возраст.
Наблюдающая сверху сплюнула бы от огорчения, ибо бодрые сценки раздражают сильней всего, или сделала бы Светкину маму дрессировщицей тигров для полноты картины, но она знала, что так не бывает, таких отношений не бывает, людей таких не бывает, она даже и близко не пролетала от святого семейства, у нее копились по-настоящему важные дела.
Алик. Один из дней.
То ли Алик перестал замечать движение времени, то ли дни сами наловчились пропадать из календаря, и теперь вслед за пятнадцатым февраля свадьба в "У Муму", почему-то шло сразу восемнадцатое - юбилей в "стекляшке", затем подряд двадцать первое и двадцать второе - по два выезда на день в различные организации, отмечающие мужской праздник с производственным размахом. Как февраль сменился мартом, как сошел снег и снова выпал, как март скатился к середине, Алику отследить не удалось, даже мужской и женский праздники не помогли. Но в праздники самая работа, на 8 марта пришлось даже уехать из города, то ли в Репино, то ли в Комарово, проклюнулась долгосрочная халтурка в доме отдыха, каком - Алик не заметил, как положено. Впрочем, те "загородные" дни оставили по себе ощущение передышки, глотка свежего соснового воздуха, до боли заполняющего легкие, отвыкшие дышать глубоко. Эта боль оказалась единственным реальным ощущением за несколько месяцев.
В городе у Алика не нашлось сил порадоваться тому, что он избавлен от поздравлений: Алла, теща, мама - по международному телефону. Он бы не смог выдержать. А непременное застолье с родственниками! Когда жизнь проходит в чужих застольях - это ничего, это терпимо, работа такая. Но свои, с непременным личным участием за тарелкой с традиционным салатом под условным названием "оливье" - а в последние времена, перед тем, как Алик перестал чувствовать себя внутри времени, такие застолья участились - нет уж, увольте!
В том Репино, или Комарово Алик опасался поначалу, что придется высиживать с Володей чуть ли не до утра, хорошо, если слушая истории, а не то принимая сожаления и проявления сочувствия, что не в пример опаснее, что десятикратно увеличивает пережитое и забытое унижение. Пережитое, пережитое, он же сразу решил, что пережитое. Насчет того, что забытое, может быть, и преувеличивает немного, но пережитое и ушедшее в прошлое, и не собирающееся возвращаться. Да? Но ни одной истории за четыре дня не рассказал Володя, забегая в их общий с Аликом номер рано утром, чтобы побриться и почистить зубы. Два параллельных романа с двумя брюнетками, которых Алик так и не научился различать, не оставили Володе ни одной свободной минуты, даже для сна. Всю дорогу домой, сперва в микроавтобусе, на котором их подвозили до станции, позже в электричке, друг спал сном праведника, полностью и чуть-чуть сверх того исполнившего свой долг. Алик насилу растолкал его перед Удельной и загрузил в метро, как третью, самую тяжелую и громоздкую колонку из всего комплекта своей "выездной сессии".
Воздух, пахнущий соснами с выползающими на берег корнями, а берег песчаный, что видно сквозь редкие проталины в многослойной ледяной корке, она проседает, шуршит и посвистывает под ногой; воздух, пахнущий заливом с темной - далеко-далеко сквозь низкий туман за ноздреватой неаккуратной полосой снега - водой, пахнущий прозрачным, с желтыми камушками на дне, ручьем, неведомо откуда прибежавшим на безлюдный пляж; воздух, пахнущий ничем, ибо воздух - без размышлений, остался позади. А дни в календаре совершенно осмелели и выпадали целыми неделями.
Алик не звонил Вике, как можно звонить, если не представить и первую фразу, вернее, первую-то фразу никак и не представить. Не звонил Валере, потому что все-таки помнил и помнил постоянно, что о Валере он не думает. Володя звонил сам - сообщить о предстоящей работе, уточнить заказанную музыку, рассказать о предполагаемых клиентах.