Рецензии на "Кромешника"
Евгений Медников. На реках бабилонских
Как я впервые прочитал "Трудно быть богом" - не помню. Вроде бы был какой-то полуслепой текст, отпечатанный на ротапринтной машине "Эра". Или томик, данный мне на два дня... В общем, время прошло, произведение в голове осталось, а обстоятельства, при которых с ним познакомился - начисто вылетели.
А вот как было дело с книжкой "Русские сказки" Романа Злотникова, помню точно - ведь было это несколько месяцев назад. На книжном развале в подвале Олимпийского прохожу я мимо лотка, на котором выставлены боевички с яркими картинками на обложках. И слышу, как продавец вещает потенциальному покупателю: "Это когда как бы Февральская революция произошла, а Октябрьской не было..." Тут я останавливаюсь и поворачиваюсь к лотку, поскольку всякие альтернативные варианты развития истории мне интересны, а книжки на эти темы пишет даже Бушков.
Но это оказалась не альтернативная история, а, как было обозначено на обложке, "фантастический боевик". Продавец продолжал: "И в этот момент он там появляется и начинает всех крушить..." Обложка являла суперменистого детину в шинели с красными отворотами и с пулеметом "Максим" наперевес. Я хмыкнул скептически, поскольку знал, что поднять-то такой пулемет без станка в одиночку можно, а вот стрелять из него с рук затруднительно. Но книжку все же решил купить.
Как я впервые прочитал "Кромешника" - не помню. В онлайне вещи такой величины перевариваются с большим трудом, и впечатления от романа не составилось никакого. Впоследствии, раздобыв два геликоновских томика, я читал роман как будто впервые.
Зато я отлично помню, как впервые узнал об авторе "Кромешника". Никакого О'Санчеса я тогда не знал, зато видел в интернете Александра "Санчеса" Милицкого. И вот тут появляется еще один "Санчес". Далее в одной из гостевых между ними возникает спор, кому же должен принадлежать ник, оказавшийся общим. Милицкий выдвигает какие-то аргументы. У О'Санчеса аргумент был один, простой и бесхитростный: мол, уже выходит книжка "Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти" (это та, что впоследствии стала "Кромешником"), на обложке которой написано "О'Санчес", и что бы там ни рассуждали, ситуация остается за ним.
Примерно так же относится к миру и Гек, герой "Кромешника". Что бы там ни делали окружающие, ситуация остается за ним - просто потому что его аргументы в данный момент убедительнее. Вернее, один аргумент - сила.
"Трудно быть богом" - культовый роман целого поколения. "Русские сказки" - добротная коммерческая проза, которую поклонники "серьезной литературы" и не заметили. "Кромешник" - книга претендующая на философское наполнение, уже пержившая два издания, имевшая в интернете определенный резонанс и тем не менее воспринимаемая частью читателей как заурядный боевик.
Герой Стругацких - человек, вооруженный техникой земного двадцать второго века и оказавшийся в инопланетном средневековье, в Арканаре. Супермен, по существу - и не только потому, что быстрей других мечами машет. В случае чего может и золота наштамповать сколько надо, и вертолет вызвать. Изо всех своих суперменских сил коммунар Антон ( вместе с десятками других окопавшихся на планете "прогрессоров") спасает местных изобретателей от преследований и творит иные добрые дела.
В "Сказках" трое землян из далекого будущего свалились во временную дыру (впрочем, дело опять же происходит на другой планете). Попали в заварушку наподобие большевистского переворота. Попали они туда абсолютно голыми, так что никаких высоких технологий принести с собой не удалось. И тем не менее один из них, майор Голицын, супермен - не только потому что русский, а потому что секретные генетики над ним хорошо поработали. И теперь он может не только из станкового пулемета навскидку палить, но при этом каждая пуля попадает куда нужно. Ну, реакция у него такая - любая пуля из очереди находит чей-то лоб, да не просто чей-то, а тех, кто поднял свое оружие. В общем, голыми руками может задавить любую мировую революцию...
Герой "Кромешника" (Гек, он же Кромешник) - тоже супермен. Правда, не такой эффектный, как Антон-Румата или Иван Н. Голицын. Трудились над ним не генетики, а только папаша-пьяница с мамашей, однако же реакция у него тоже гораздо лучше, чем у остальных. Живет он в придуманном О'Санчесом Бабилоне (где-то возле Фолклендов, у Южной Америки). На мерцание монитора и лампы дневного цвета спокойно смотреть не может, а уж если нападет на него десяток-другой отморозков - мало им не покажется, всех уложит. Мировой революции на повестке дня в Бабилоне нету, разве что государственный переворот местоного бабилонского масштаба. Но у Гека задача находится устроить, чтобы криминальный люд на воле и в местах лишения свободы жил "по понятиям".
Антон и Иван - посланцы Земли на межпланетных просторах. Точнее России. У Стругацких это, впрочем, не важно, ибо Земля - единая коммунистическая планета. А у Злотникова на ней существует Российская империя и конкурирующие с ней Соединенные Штаты, а также Объединенная федеративная республика (немцы) и, очевидно, прочие страны.
Голицын - фамилия аристократическая, и, как вскользь сказано, многих предков Ивана порешили во время революции и гражданской войны. Сам же он, надо думать, потомок того самого поручика Голицына, который не внял восклицанию "Зачем нам, поручик, чужая земля ?!" Россия Ивана Голицына давно вернулась на монархический путь, но, памятуя о пролитой голицынской крови, заварушку на планете Голуэя он принимает близко к сердцу. Как только очнулся, так сразу взял в руки пулемет и начал крушить "товарищей" (которые здесь, впрочем, именуются "соратниками").
Социальное происхождение Антона в его времени не имеет значения. Были ли его предки во времена Великого Октября комиссарами в пыльных шлемах или кем-то еще - неважно. "Румата" - коммунар. Там у них, в двадцать втором веке, все коммунары.
Впрочем, ему приходится маскироваться - не поймут-с, средневековье-с. Поэтому Антон притворяется аристократом, доном Руматой. Ему, правда, противно это делать. "Не идет аристократизм", как говаривал в свое время Жванецкий. Правда, быть аристократом в Арканаре - это презирать простолюдинов, драться и всяким разным образом непотребно себя вести. Но вот именно это у положительного коммунара дона Руматы получается плохо. То есть побесчинствовать и перебить посуду попавшегося на пути гончара он еще может, но при этом за разбитые в результате бесчинств горшки щедро заплатит золотом. А уж как не хочется человеку коммунистических убеждений ночевать с похотливыми местными дамами... Но дамы могут сообщить важные для прогрессорской деятельности сведения!
А вот Голицыну не приходится притворяться аристократом - все видят, что он такой и есть. Взяв себе аристократическое имя, "князь Росен" ведет себя так, как должен вести аристократ. Сражается за восстановление порушенного катаклизмом государства, спасает бывшего самодержца ("суверена") и организует изничтожение "соратников".
И Гек, Гекатор Сулла, тоже живет под псевдонимами. Зовется ли он Тони Руссо, Тони Сордже или Стивен Ларей - не важно. Потому что его настоящее, аристократическое имя, "горькое и тяжкое", до поры не знает никто Кромешник. Гек - аристократ самой высокой пробы. "Пробами" в Бабилоне называются уголовные касты - ржавые или золотые, скуржавые, фраты, трудилы... Гек стал последним Большим Ваном. Варлак и Суббота, два чудом выживших представителя этой легендарной пробы, выкорчеванной государственной машиной подавления, перед гибелью своей назначили его преемником. "Ваны уходили в никуда, в ночь. Они смиренно понимали, что поставлен предел их земному существованию, что они последние осколки былого величия уголовного братства; но вот смириться с тем, что умрут старинные блатные традиции и принципы, что навеки канут в безвестность анналы их славного прошлого, этого Ваны не могли и не хотели". Гек получил на тело все нужные наколки, узнал все вановские примочки и секреты, запомнил легенды и песни, перенял "понятия". И остался один.
Безусловно, и Арканар, и Голуэя, и Бабилон - не более чем маски, в разной степени прозрачные. За подробным рассказом О'Санчеса об обычаях бабилонских зон угадываются реалии российских ИТУ. В произведении Стругацких отразился тогдашний реально волновавший многих конфликт между коммунистическими идеалами (в которые определенная часть общества, безусловно, искреннее верила) и реальным состоянием этого самого общества, с которым не построишь даже "один хороший социализм", как говаривал герой Искандера. У Злотникова - просто-таки перепев реалий российского большевистского переворота, даром что вместо Киева - Коев, а в бронепоезде сидит не товарищ Троцкий, а соратник Птоцкий. Все узнаваемо - и офицеры с барабанниками вместо револьверов, и мужичонки, в уста которых автор вкладывает замечательное словечко "ыбло" (применяется, например, в качестве обращения).
Чего хочет герой романа Злотникова - понятно. Он хочет переделать (в лучшую, понятно, сторону) этот мир. Вернее, тот, Голуэю. Сделать так, чтобы всякое ыбло, претендующее на управление бывшей великой страной, получило по сусалам и водворилось на подобающее ему место. Для этого надо всего ничего: спасти суверена, которого уже завели в подвал расстреливать, написать толковый устав новой армии... Организовать эту самую армию, повыполов из ее рядов тех, кто по разным причинам больше вреда приносит, чем пользы. В деле чистки своих рядов "князь Росен" непреклонен: "Бабахнул выстрел. Между глаз атамана возникла аккуратная, будто нарисованная дырочка, он уронил шашку и рухнул на пол. Несколько мгновений в комнате стояла мертвая тишина. Князь убрал барабанник и, повернувшись к полковнику, спокойно сказал:
- Позаботьтесь о теле, командующий, и назначьте нового атамана. - И после паузы добавил: - Надеюсь, это будет ПОСЛЕДНЯЯ измена". Ну, а уж противников крошить - будьте любезны, на войне как на войне.
Чего хочет герой романа Стругацких - тоже понятно. Он хочет переделать (в лучшую, понятно, сторону) этот мир. Вернее, тот - Арканар. Он приближает светлое коммунистическое послезавтра, до которого ни один из нынешних аборигенов, безусловно, не доживет. А вот с методами приближения этого послезавтра у "дона Руматы" и его друзей-коммунаров неувязочка. Даже самого злобного и исторически вредного гражданина они не могут насильственно обезвредить. Мораль-с не позволяет-с.
"Дон Гуг сказал, чуть заикаясь:
- Вы, товарищи, серьезно все это?
- Что именно? - спросил дон Кондор.
-Ну, все это?.. Убить, физически убрать... Вы что, с ума сошли?"
Действительно, товарищи, непорядок. Как известно, сторонники коммунистической идеологии не применяли к своим противникам (а уж тем более соратникам) никаких иных методов, кроме разъяснений и дружеских увещеваний. А тут - коммунары (высшая стадия развития коммунистов, надо полагать) - и вдруг убивать дона Рэбу. Нельзя. Никак не можно-с.
Чего хочет герой романа О'Санчеса - ясно не очень. Собственно, ясно, что он хочет переделать (в лучшую, понятно, сторону) этот мир. Вернее, тот Бабилон. Но вот в какую сторону... Ему ясно с чем бороться - извести наркоту, ликвидировать поборы беспредельщиков с честных граждан на воле и с "трудил" на зоне. Платить граждане и трудилы, конечно, будут, но ему, Кромешнику. И сугубо добровольно. Утопия убогонькая, но она вполне соответствует миру, в котором родилась - да и придумал ее не академик, а уголовник, пусть и весьма необычный. На пути к этому смутно видимому идеальному устройству мира Гек-Ларей-Кромешник сметает всех. Врагов, естественно, не жалеет - но и друзей не щадит, если кто-то замарался или повел себя неправильно:
"Ларей поднял пистолет - откуда успел, только что с пустыми руками сидел?.. - и выстрелил, не вставая с места. Пуля аккуратно пробила лоб и оставила в стене дырку, окруженную маленьким нимбом, составленным каплями мозгов и крови, брызнувших из растерзанного затылка. Тело бедного Китайца завалилось в одну сторону, а стул в другую".
Беда только в том, что мир откликается на гуманизм Руматы и жестокость Ларея одинаково равнодушно. Оба преобразователя мира чувствуют, что черпают море чайной ложкой. Да и Иван Голицын-то... Ну, выиграл он гражданскую войну, добился у суверена обещания, что править тот будет гораздо лучше, чтобы бунт не повторился... Книжка заканчивается, но история-то идет дальше, и неизвестно, не возникнет ли на исторической сцене через десяток лет новый отряд "соратников". Мир ироничен по отношению к желающим преобразовать его. Проявляя свойства пружины, сначала поддается, а потом - р-раз!
Для дона Руматы все закончилось неплохо - его вывезли на Землю, а что до психологической травмы, то это уже частности.
Против Кромешника была направлена вся мощь государственной карательной машины. А подстрелил его забитый солдатик, почти случайно подстрелил, за что и получил орден и миллион талеров. Мир, назначая наказания энтузиастам-преобразователям (особенно самым сильным), иногда иронично выбирает самых ничтожных исполнителей своей воли. Правда, Гек попал в плен и в больничку, а затем те, кто за ним охотился, решили с последним Ваном разделаться окончательно.
Последняя глава "Кромешника", не считая эпиграфа, состоит из двух слов: "Он выжил". Выжил, а, значит, легко отделался. Битва с миром характеризуется одной неприятной особенностью - тем, что в качестве ее исхода победа человека не предусмотрена. Есть только разные сорта поражений. Геку достался не худший сорт. Он выжил.
P.S. Хотел написать статью про "Кромешник" О'Санчеса. Не вышло. То, что вы прочитали - не более чем контуры или наметки настоящей критической работы, которая, вполне возможно, даже и будет написана. Точка, от которой стоит рассуждать дальше. Проблемы сильного героя, берущегося за преобразование мира - тема, возникшая не в "Трудно быть богом". Надо думать, и "Кромешник" эту тему в нашей литературе не завершил.
(c)Евг. Медников
Размышления о Кромешном Обществе и его Героях
...Не спасешь того, за кем следуешь.
Его сердце не весело.
Ицзин
...Рассмотрим роман О`Санчеса "Кромешник" с позиций социальной психологии. Такой анализ напрашивается, поскольку история жизни главного героя, которой и посвящен роман, представляется детальной иллюстрацией к современным теориям харизматического лидерства. Роман многогранен, многослоен, и из основного сюжета, как от ствола, грубого и жесткого, отходят и ветви философских обобщений, и изысканные хокку - похожие на прелестные райские цветы. Кажется странным, тревожащим такое смешение стилей и типов мышления. Однако именно эта необычность, эклектичность, если читатель найдет в себе даосскую способность принимать сущее как оно есть или хотя бы достаточной широты мироощущение, просто выдергивает его из рутины ортодоксальных взглядов. Главный герой - Кромешник - является как бы сконцентрированной проекцией всего романа. В нем органично слиты свет и тьма, день и ночь, молодость и старость, Спаситель и Люцифер. Он является жертвой и палачом, он абсолютно свободен и одновременно является пожизненным узником. Он - самый отверженный и одновременно он - царствует. Он своим существованием и подтверждает, и опровергает любые социальные теории и доктрины. Кромешник - единственный главный герой романа; остальные персонажи, несмотря на их многочисленность, остаются всего лишь фоном, знаками, условиями и материалом для его полного воплощения. Однако оставим в стороне символичность и многозначность имен действующих лиц романа, которые доказывают, что персонажи его принадлежат не к реальному миру, а к миру идей и знаков. Обратимся к феноменологии.
Какие же социальные идеи зримо воплощает Кромешник, он же Ларей, он же Гек? Прежде всего, как уже сказано выше, он есть иллюстрация харизматического лидера. Напомним, что термин "харизма" был введен Максом Вебером и получил последнее время в среде российских политтехнологов и смежных специалистов статус наиболее модного термина. Сейчас только ленивый не пишет о харизме. Напишем о ней и мы.
Вебер указывает, что понятие харизма "применяется к определенному качеству личности индивида, благодаря которому он отличается от обычных людей и воспринимается как обладатель сверхъестественных, сверхчеловеческих или исключительных способностей". Здесь же он поясняет, что "эти качества не свойственны обычному человеку, они приписываются божественному происхождению или воспринимаются как образцовые, благодаря чему индивид считается вождем (leader)... Харизма признает только внутреннюю детерминацию и внутренние ограничения. Обладатель харизмы ухватывает предназначенную для него свыше задачу и требует от других послушания и следования за ним в силу своей миссии" [М. Вебер]., (Цит. по Н. Фреик).
Йоханнес Штайрер, профессор Экономического университета Вены, выделяет 4 основных харизматических архетипа: патерналистский ("Отец"), миссионерский ("Спаситель"), величественный ("Царь") и героический ("Герой"). Прежде всего покажем, что Кромешник точнее всего соответствует "героическому" типу. Процитируем Нойбергера:
"Герой является "юношеской противоположностью" состарившегося отца и олицетворяет то, чем некогда был наделен сам отец, - мужество, закаленность в боях. Герой, непоколебимый и одинокий, наделенный сверхчеловеческими силами, идет своим путем, побеждая всех врагов, завоевывая восхищение и признательность окружающих и обретая в конечном счете бессмертие. Он никому не подчинен, реализует коллективную мечту о власти и свободе, самодостаточен, самобытен даже в своих фантазиях, могуч и силен. Короче: герой всегда грандиозен".
Не правда ли, перед нами краткое описание главной сюжетной линии романа - истории становления Кромешника?
Однако все не так просто. В Кромешнике мы, хоть и на втором плане, можем проследить черты всех остальных харизматических типов:
"Образ отца ассоциируется как с "деспотичным отцом-господином", так и с "отцом-благодетелем", для которого окружающие - дети. В рамках общества с преобладающими патриархальными представлениями отец - это прообраз создателя, родителя и неограниченного владыки. В соответствии с типом деспотичного господина он кажется рассудительным, сильным, всезнающим, большим и всемогущим, стабильным, непоколебимым и надежным. Как отец "всех детей" он может обращаться со своим окружением благожелательно, заботливо, покровительственно, с пониманием, прощая ошибки и прегрешения, а может, наоборот, относиться строго, требовательно, грозно, проявляя власть и наказывая непослушных". - Разве и это описание харизматического типа "Отца" не про Кромешника, особенно в отношениях его со "свитой"?
"Царь" - "поздний" Кромешник, "ученый муж": по Штайреру, "Руководитель обладает величественной харизмой, если в высокой степени проявляет такие качества, как интроверсия и аутентичность, готовность к кооперации и тонкость чувств, а также исключительность и независимость".
Наконец, харизматический архетип "Спасителя" (вспомним, как Ларей-Кромешник принимает решение "спуститься во Ад" - добровольно отправляется в "Зону"*, чтобы восстановить там обычаи благородных урок "Больших Ванов"): по Нойбергеру, " это тип харизматического обновителя, великого преобразователя, мага-волшебника, превращающего все сущее в лучшее. Он наставляет массы на истинный путь, ломает их "своеволие", делает послушным инструментом. В фокусе его влияния - добровольное подчинение масс необыкновенной харизме лучезарной личности, которая настолько далека от повседневности, что не может быть измерена земными мерками".