Наши казармы, как назвал Матвей длинное одноэтажное здание, сложенное из крупных глиняных кирпичей, располагались возле внешней стены, отделённые от неё только широкой дорогой, по всему кругу, то есть квадрату, опоясывающей лоскут. Кроме нашей пары только что созданных отрядов, занявших одну здоровенную комнату с надоевшими мне уже за последнее время двухярусными кроватями, здесь проживало ещё четыре раза по столько же народу — всего около трёхсот человек. Так называемый центральный, он же пятый, кулак, где каждая пара отрядов из имеющегося десятка именовалась пальцем. Мы со второй половиной предземцев, попавших под начало к Ефиму, звались средним пальцем.
Всего же таких кулаков и казарм на внешней стороне красного треугольника Великого Дома Эр-Драм имелось аж девять штук, как и ворот в стене, если не считать угловые калитки. Возле одних, соответственно тоже центральных, и находился наш длинный барак. Тут же рядом имелись: столовая, прачечная, командирский дом, штаб кулака, кузня, госпиталь, склад-оружейная и ещё несколько прочих хозяйственных построек, про назначение которых Матвей не успел нам пока рассказать. Целый маленький городок, обнесённый дощатым забором.
В нашем отряде, получившим с подачи Матвея гордое имя: «Идущие», было ровно три десятка воинов-охотников, если не считать командира. Пятнадцать нас-предзов и столько же местных из бывших пустышек, переведённых в безымянные волей лордов, отобравших их в своё время для обучения в специальной школе. Каждый Великий Дом имел их по несколько штук. В смысле, школ, где учили не грамоте, счёту и прочему, а только оружному бою, охоте на всякого зверя и храбрости.
Как назвал это Матвей — архейская лестница воина. В полисе каждый мальчик-пустышка с раннего детства мечтает о том, что его отберут в безымянные. В муравьиных бригадах, не говоря уже о всех прочих работах на лоскуте, безопаснее, чем ходить собирателем или добытчиком, но первое — твоя вечная доля, а второе — шанс попасть в вольные. Либо, как бабы, батрачишь до старости, либо пять лет в безымянных — и ты уже можешь повелевать своей судьбой сам. Хочешь, трудись дальше за справедливую плату на полис, копи деньги на выкуп родных, троерост, отмер, дом получше. Хочешь, переходи на Порог, когда тот появится, и двигайся дальше, если считаешь, что на другом лоскуте тебе больше понравится.
Кстати, последнее выбирает большинство отслуживших свой срок безымянных. Внутренний город и так полон вольных, живущих там семьями многие поколения, а продолжать ходить за добычей в походы желают не все. Да и доля, что лорды Арха забирают себе даже с вольных, считается высокой. Мол, в других полисах можно тем же самым заниматься с куда большим прибытком. Вот и бегут ветераны. Только Лордам на это плевать. Чего-чего, а народу в Великом Архе с избытком. Пустота плодится, как кролики. Им за каждого, дожившего до семи оборотов мальца, выдаётся изумрудная марка — огромные деньги с точки зрения бедноты.
А на самом же деле совсем небольшие. Матвей, пока ехали, объяснил, как примерно переводить для себя благородный цвет на наши предземские деньги. Изумрудная марка, она же зелёная, зелень, зелёнка — это где-то десяток серебряных. Сапфировая марка, она же ледяная, льдинка, ледянка и синька — примерно один золотой. Ну и кровь, как в народе зовут самую дорогую монету, она же кровавая или красная марка, и рубиновая, если по-правильному — тянет аж на десяток золотых.
Но то всё сейчас для нас так — чтобы знать чисто. В руках кровь подержать, как и льдинку или даже зелёнку в ближайшее время едва ли получится. Наше жалование — пятьдесят агатовых грошей в месяц, коих даже на изумрудную марку нужно в два раза больше. За чернуху, как называют эти мелкие тёмные, словно измазанные сажей монетки, что-то путное купить невозможно. В ходу гроши только во внешнем городе. Впрочем, тратить те крохи не обязательно. Кормят нас, как и поят, за так. Одежда, оружие, крыша над головой — всё казённое.
По утру, вторым днём, после завтрака, как раз ходили на склад — подбирать себе инструмент по руке и способностям. Топоры, луки, копья, ножи, арбалеты — этого добра здесь в достатке. Себе взял копьё с длинным широким навершием — копья, как первое против любого зверя оружие, здесь положены всем — небольшой топорик, какой удобно метнуть, нож и лук. У меня теперь, как и у каждого прочего безымянного, есть своя собственная ниша с номерком в общей стойке отряда. Число «девять» же, как и маленькая буковка «и», означающая «Идущие», нарисовано несмываемой краской на всём, что я выбрал. Потеряешь в походе оружие — его стоимость вычтут из жалования. Сломать можно, но испорченное, будь добр, принеси с собой в полис.
В общем, правил тут много, но постепенно запомню их все. Как и клички своих новых товарищей по отряду. Матвей не шутил — безымянные из местных, коих пятеро отслужили уже по три года, с большим рвением подошли к делу выбора наших новых «имён». Каждому из нас пришлось вкратце рассказать о себе и озвучить ту кличку, что сам себе выбрал. Если «старикам» она нравилась, и народ считал её подходящей, кличку оставляли. Если нет, как в случае с земградским богачом, на удачу назвавшимся «Любимцем судьбы», то давали другую, выбирая её всей толпой.
Так земградец, владевший в столице империи крупным доходным домом, вместо Любимца судьбы стал Домовым. Его жена, в силу подогнанного под предземский потолок троероста, оставленная в добытчиках, в отличие от второй ехавшей с нами бабы, которую перевели в собиратели, вместо Послушницы — уж не ведаю отчего она так назвалась — сделалась Домовихой. А трактирщик Кузьма, пожелавший так и зваться Трактирщиком, стал по воле стариков просто Чудиком.
Эта кличка родилась в силу непонятого народом желания Кузи остаться добытчиком, имея всего по десятку долей в каждой ветви и совершенно не умея, что драться, что обращаться с оружием. Как сказал Глист — высокий худой безымянный из опытных местных: «Прикончить себя можно проще.»
Вот двое из наших, которых Матвей точно так же счёл слабыми для работы добытчиками, возможностью перейти в собиратели воспользовались, не задумываясь. С небольшими долями лезть в бой смысла нет. Набрать их здесь сложно. На месячное жалование, если не тратить из него ни гроша на что-либо другое, можно купить только пару бобов. То есть, за пять оборотов службы, без учёта наградных, с которыми не угадаешь, можно поднять троерост всего-то на сотню с хвостом.
Цель такая себе, но пустышки, попавшие в школу, выходят из неё лишь с тремя десятками долей на каждую ветвь — это нижняя планка того, что сочли Лорды годным для службы. Эти копят те крохи, что им платит знать, и тратят как раз в основном на бобы. Но то местные, они, в отличие от Кузьмы-Чудика драться умеют, и рвутся в добытчики, как раз за удвоенным жалованием. Собирателю в месяц на один боб лишь хватит тех грошей, что им выдают. Глупый предз же, полезший на Землю с плохим троеростом, в понимании Глиста и других стариков, должен думать не о возвышении, а о сохранении жизни. Местные, как я успел заметить, и вообще, очень плохо относятся к предзам, что вступили на Путь, не имея хороших долей.
Правда, это работает и в обратную сторону. Тех из нас, кто поднял троерост в прошлом поясе к заветным трём сотням по ветви, местные уважают премного. Ни ко мне, ни к Сепану, ни к Лиму по поводу наших самостоятельно выбранных кличек у стариков не возникло вопросов. Так теперь и зовёмся: Метла, Кожемяка и Смертик.
На удивление, Сёпа не стал возмущаться, когда один крепкий мужик из отряда, рассказавший про себя вперёд нас, попросил его кликать Охотником. Тот полвека в походы ходил и бил самого разного зверя, премного наторев в ремесле. Дядька сильный и опытный, хоть и без дара. Ему кличка подходит, но… Наверное, Сёпа хитрил, делая вид, что придуманная Лимом «Метла» ему не по нраву.
Ну, а в целом же, в нашем отряде кого теперь только нет. Рыбак, Конюх, Шило, Ловкач, Жук, Косой, Бык… Всех сложно запомнить. Рыжий Эф — просто Рыжий отныне. Молчун с чёлкой и с дырой в ухе — точно так же Молчун. Это Сёпа язык подложил, когда старики не приняли выбранное самим дядькой — Низверженный. Уж для шутки дурацкой назвался тот так, или просто дурак, я не знаю, но Сепан, на мой взгляд, точно спас шутника от совсем уж поганого прозвища. Местные, хоть и сильно уступают нам в троеросте, а ребята суровые. Спуску никому не дадут.
Барон Рысин вон попробовал сходу поставить «смердов» на место, но тотчас получил от Ефима затрещину и минутное поучение на тему: «В отряде все равны, и только командир может затыкать рты кулаком или словом, а придумывать новичкам прозвища — священное право старичков, пусть те по возраст у и годятся кому-то во внуки». Теперь Рысин вместо желаемого Барона именуется унизительным с его точки зрения — Рыся.
Мы же следующим утром узнали, что плеть, которую Сёпа уже испытал на себе в первый вечер, используется только в исключительных случаях. Избивших ночью троих стариков-безымянных из своего отряда барона с товарищами оштрафовали на месячное жалование и заставили вместо служек-пустышек убираться до конца этой седмицы в нужниках всей казармы. Плеть — это раны, и зачастую их нужно лечить, что, либо дорого, либо долго. Куда выгоднее и больнее для провинившихся наказать их подобной работой. Как-никак, кулак — это три сотни человек, и у каждого задница. В занимающих отдельное здание нужниках очень есть, чем заняться.
А ещё мы отныне все меченые. Третьим днём проклеймили всех раскалённым железом. На предплечье теперь носим дату, когда начали службу и красивую, с завитушками «Д», означающую, что безымянный относится к Дому Эр-Драм. Выйдет службы срок — лекарь сведёт. Зато сразу всем видно, что ты безымянный. Пустота свою метку имеет — у них просто буква без чисел. За знатного здесь себя будет выдать непросто, даже если волосья покрасишь и рожу набелишь. Хотя, рукава у них длинные…
— Хорошо бы с Закатного взгорья начать. Там, на голых холмах, и просматривается всё неплохо, и зверья сильно жуткого нет.
— Мне Великая степь больше нравится. Сложно — да. Зворы ходят, бизоны кочуют, гиены стаями, зато всё как на ладони, и из засады никто крупный не кинется. Всё по-честному там — сила на силу.
— Да уж всё равно где, лишь бы не в Гнилые болота закинуло.
— И не в Лес Великанов.
— И не в Край ста озёр.
Разговор ведут Глист с другим местным из старых по кличке Медведушка. Сейчас будет скачок. На рассвете — а небо уже начинает сереть — лоскут прыгнет на новое место, и народ, что весь вечер в казарме гадал, куда выкинет нас, продолжает гадать, стоя здесь, на стене. Ведь Земля велика — чего только здесь нет. Каждый раз ты не знаешь, где окажешься с новой седмицей. Миг-другой — и увидим, что выпало. В руках копья, на спинах луки и арбалеты со стрелами. Может так обернуться, что придётся пустить нам оружие в ход, едва лоскут прыгнет.
— Хорош уже новичков пугать, — затыкает Матвей болтунов. — В Гиблую чащу раз в сто оборотов заносит, а всё остальные места нам по силам.
Всем отрядом стоим на стене, дожидаясь рассвета. Чуть правее сгрудились вокруг своего командира Вступившие, как зовутся теперь наши спутники из второй половины предземцев. Мы с ребятами Ефима на пару — не просто центральный палец, но и главная ударная мощь кулака. Хотя бы один человек с боевым даром есть в каждом отряде, но в наших таких сразу двое и трое. И, конечно же, троеростом мы сильно впереди остальных.
Предзов в кулаке, кроме нас и наших старшин, больше нет. Дом Эр-Драм в крайний раз выигрывал торг за вступивших на Путь семь оборотов назад. Из тех сорока четырёх человек в живых нынче осталось двенадцать, и то про троих нет уверенности, ибо ушли в другой полис. Из девяти же решивших не покидать Арх четверо вольными гражданами осели во внутреннем городе, где заняты своим прежним ремеслом, и только пятеро, как Матвей и Ефим, возглавляют отряды добытчиков. В общем, из пяти ветеранов-предзов двое с нами, а ещё трое раскиданы по другим кулакам.
Получается, что наш сдвоенный палец самый сильный во всех кулаках Великого Дома Эр-Драм. Но превосходим мы лишь других безымянных. Собранные из вольных отряды, каких по одному имеется при каждых воротах, нам в троеросте и в числе одарённых не уступают, а уж как в опыте превосходят… Про знатных, и вовсе, молчу.
Когда Матвей рассказал, что из наших центральных ворот в походы выходят собранные целиком из одних только лордов отряды, я даже не сразу поверил. Думал, шутит. Но нет — в каждом из Великих Домов есть четыре таких, что посменно отправляются на Землю за самой опасной добычей. Отыщись где хозяин леса, или царь зверей, как здесь называют совсем уже древних чудовищ, или крупная стая матёрых хищников — знать, никогда не упускающая случая показать, кто здесь истинные охотники-воины, сразу же забирает себе эту цель.
И сейчас один такой отряд лордов уже наготове. Вон, стоят на участке стены, что проходит над створками ворот, как и мы, ждут рассвета. Называются эти конкретные знатные рожи — Повелители крови. Если будет, куда выходить, они выйдут первыми.
— Прыгаем!
На мгновение опередив возглас Матвея, по глазам бьёт яркая вспышка. Две секунды — и возвращающееся зрение постепенно открывает детали представшей перед нами картины.
— Кто заказывал Великую степь?
Да уж… Слово «Великая» здесь подходит как нельзя лучше. Раскинувшемуся перед нами зелёному простору конца-края не видно. Впечатляющее зрелище. И совсем ведь не похоже на травяное море Предземья. Там трава высоченная, здесь — по крайней мере на ближней к нам части, которую могу разглядеть во всех подробностях — короткая, едва ли мне до колена дойдёт. Ну и цвет совершенно не тот. Может, ранней весной родина хортов имеет точно такой же ярко-зелёный окрас, но передо мной она предстала в своё время в жёлто-сером обличии.
Можно было бы предположить, что это первая свежая травка, которая вылезла и влажной земли после только что сошедшего снега, но тут уже настолько тепло, что вовсю пахнет летом. Причина свежести молодой травки в другом — та просто не успевает вырастать. Её лопают, едва она успевает всходить. Лопают прямо сейчас. Всего в сотне шагов от стены начинается стадо каких-то огромных мохнатых быков. Начинается… И не заканчивается.
Их тут тысячи… Десятки тысяч… А, может, и больше. Непрестанно колышущаяся коричневая река в ширину разлилась на версту, а длины же в ней… Нет, краёв слева, справа не видно. Неторопливо бредут мимо полиса, выщипывая на ходу свежую травку под корень. Вот это добычи… Просто бей-не хочу. Среди и так крупных быков, тут и там возвышаются ну просто огромные особи.
Вон, топает вдалеке живой холм, размером с двухэтажный дом. А правее верстой идёт зверь ещё больших размеров. Не иначе хозяин леса. То есть, степи. Хотя… Зачем, хозяевам, лишённым возможности плодиться, находиться при стаде? Просто эти мохнатые звери изначально немаленькие, вот и выглядит старый зверь настоящим чудовищем.
Правда, чудище — это не только размер. Ближе к нам, прямо за каналом, в страхе — ну а, может быть, удивление выступает причиной странного поведения хищников — крутятся на месте несколько десятков по-настоящему жутких существ. Здоровенные головы с вытянутыми вперёд зубастыми пастями удерживают толстенные шеи, переходящие в туловища необычной формы — широкие спереди и более узкие сзади. Твари — нечто среднее между волками и львами. Передние мощные лапы вдвое длиннее задних коротких. Похоже, лоскут при прыжке накрыл часть их стаи, и звери никак не поймут, что случилось.
— Гиенами лорды займутся. Наше дело — бизоны. Спускаемся. Сегодня оборонять стены без надобности.
Вслед за озвучившим нашу задачу Матвеем двигаем к лестнице. Другие отряды тоже начинают спускаться. Значит, бизоны. А хищники — это гиены. Понятно… Сегодня нам далеко идти не придётся. Добыча под носом. Как брать её только?
— Удачно скакнули.
— И не говори. Прямо к стаду.
— И стадо же прикроет от Зворов. На той стороне видел пару выходов. Но с нашей нет вроде.
По довольным лицам безымянных из местных понятно, что нам повезло. Внизу, у ворот, уже очередь. Первыми стоит отряд знатных. Сейчас лорды одеты попроще, и ярких красных цветов нет как нет. Чудные причёски распущены, крашеные волосы убраны под шлемы, обтянутые серой с тёмными пятнами тканью, чтобы металл не блестел. Штаны и рубахи того же окраса. В руках копья, на поясах топоры. Луки с колчанами отданы слугам. Пойдут лорды пешими. Осёдланные на всякий случай лошади отведены в сторону. Здесь они не нужны. А у нас их и нет. Кони — привилегия знати.
— Арбалеты, луки скидайте, — приказывает Матвей. — Сегодня они не понадобятся. Пустота отнесёт в оружейную.
И то верно. Настолько крупную дичь стрелой, и даже болтом в утор, не свалить. Тут, если только в глаз. Это оружие будет только помехой.
— Не потеряется? — с опаской спросил Рыжий Эф, скинув со спины арбалет и колчан.
— Нет, — успокоил Матвей. — А, если и да — это не твоя проблема. Деньгой не тебя накажут.
Всё! Подъёмные вороты перестали трещать, как и цепи звенеть. Мост опущен. Повелители крови тотчас же рванули вперёд быстрым шагом. Мы следующие.
— Обождём малость. Дадим господам разобраться с гиенами, — объясняет Матвей.
И добавляет, повернувшись к нам с Сёпой:
— Дар не тратим без повода. Только, если совсем уж прижмёт, или шибко старый зверь попадётся. Работаем копьями.
Мы с отрядом Ефима выходим на мост и останавливаемся друг рядом с другом. Я в первом ряду вместе с Лимом и Сёпой. Тут же Глист, Бровь и не уступающий Кожемяке в стати Медведушка. Старики-безымянные будут нас прикрывать. Матвей загодя объяснил, что оберегать одарённых в походах — главная задача отряда. Никакая добыча не стоит потери кого-то из нас. Мне такой подход нравится.
— На ловца и зверь бежит, — улыбается Глист, глядя на бросившихся к отряду знати гиен.
В стае только взрослые особи. Молодняк, видно, остался на замещённой лоскутом части степи. Прилично уступающие гиенам в размерах двуногие, ошибочно представляются хищникам лёгкой добычей. Шок от появления рядом стены и канала прошёл. Или охотничий азарт просто сильнее всех прочих чувств. Массивный гривастый вожак мчится первым. Ноги разной длины делают его бег необычным. Зверь трусит словно вразвалочку.
— Хорош, — завистливо вздыхает Глист. — На такого не жалко и чуть дара слить.
И он прав. Выступивший немного вперёд лорд вскидывает пустую руку. Та, вдруг, резко удлиняется, превращаясь в подобие пятисаженного копья, и пробивает грудь зверя. Хищник падает замертво, а рука одарённого уже прежней длины. Ничего так способность.
— Сейчас Теберан своё облако кинет, и тупо затыкают вялых.
Коренастый сутулый Бровь, получивший своё прозвище за густые чёрные брови, что срослись у волосатого дядьки в одну, знал, о чём говорил. Видать, за свои годы службы хорошо изучил все четыре отряда Великого Дома Эр-Драм. Не успели гиены вплотную приблизиться к растянувшимся в цепь охотникам, как один из лордов задействовал дар, и навстречу хищникам поползло мерцающее серое облако. В меру прозрачное, чтобы заметить, как влетающие в него звери тотчас замедляются.
— Мощная штука, — сообщает Сепану Глист. — Но пустить можно, только если по ветру идёшь. Иначе своих накроет — и кобзда празднику.
Попавшие в облако гиены выходят из него — уже не выбегают — какими-то сонными. Движения хищников вялые. Тут больше тратить дар незачем. Уж точно не уступающие нам в троеросте лорды берутся за копья. Точные резкие выпады разят неспособных сопротивляться гиен. Стая — всё. Дальше только вскрывать туши и шинковать сердца. Но этим уже займутся особые слуги знати, что пойдут по следам хозяев чуть позже.
— Выступаем! Наше направление — прямо! — командует Матвей.
И тут же ему вторит Ефим:
— Под копыта не лезть! Работаем осторожно! Если что, тикаем ко рву!
Сходим с моста и, растягиваясь на ходу цепью, направляемся к продолжающему как ни в чём не бывало неторопливо брести мимо полиса стаду бизонов. Слева Глист, за ним Лим, справа Бровь и Медведушка. Сёпу Матвей отодвинул чуть в сторону, чтобы, как он сказал: «Было от вас больше пользы». Сам же наш командир идёт в центре, а мы-предзы и местные расставлены через одного. Это загодя обговорено. Опыт с силой соседствуют. У Вступивших Ефима всё так же.
— Бегают они не особо проворно. Если на нас попрут, дергать в канал — и по верёвкам наверх. Вода их задержит. Отступят — слезать и по новой всё. Работы нам тут на весь день.
Глядя на бескрайнее стадо, скорее подумаешь, что не на день, а на всю седмицу, но, кто его знает, как поведут себя эти мохнатые, когда начнём тыкать им в бока копьями. Пока в поведении ближних зверей не заметно тревоги. Трава под копытами интересует их больше, чем приближающаяся сбоку мелкота с палками. Впрочем, сейчас им устроят проверку. Устремляю взгляд влево.
Закончившие с гиенами лорды в паре сотен шагов от нас приближаются к стаду. Вот и первый удар. Не копьём. Разветвлённая молния бьёт по крайним бизонам, заставляя нескольких копытных упасть, а ещё сотню сорваться с места галопом. В рядах мохнатых зверей вспыхивает очаг суеты, приводящей к череде столкновений и к давке. Но стадо столь велико, что волнение очень быстро заканчивается. Прочувствовавшие боль от удара на собственной шкуре бизоны просочились глубже в мычащую толпу рогачей, а непострадавшие непонимающе вертят огромными мордами.
Цепь лордов подбирается ближе. Вижу огненный шар, но это последнее, что успеваю заметить. Мы у цели. Матвей начинает командовать.
— Выбираем себе зверя! Бьём на три! Метить в шеи! Выдернуть копьё — и назад! Раз! Два!
С криком «Три!» дружно ускоряемся всем отрядом — и с короткого разбега бьём копьями тех бизонов, которых приметили парой мгновений назад. Часть зверей успевает отпрянуть, часть повернуться рогами к опасности, но большинство ударов достигает цели — длинные наконечники копий входят в плоть, пробивая прочную шкуру.
Кто как, а я, наплевав на советы Матвея, всадил острие своей пики в большой бычий глаз. С моей ловкостью, да не попасть? Бизон сразу рухнул. Я еле успел выдернуть из раны оружие. Несколько быстрых шагов назад — и только теперь принимаю решение. Мчаться ко рву смысла нет. Стадо непуганых громадин отпрянуло краем, где мы на него налетели, и всё. Бесчисленные рогачи идут дальше, косясь на нас и на трупы собратьев. Подранки, каких среди целей атаки значительно больше уходят вглубь стада. Где-то там, в центре этой мохнатой реки, наверняка, прячутся и самки с телятами.
— Разбились по парам! Дальше работаем сами! На рожон не лезть!
И понятно. Второй раз так легко подойти и ударить не выйдет. Зверь отныне учёный. Лим с Глистом осторожно крадутся вперёд. Меня же за собой манит Бровь. Этот безымянный, хоть и не из былого отряда Матвея, но тоже из опытных. Со вчерашнего дня трётся рядом. Понимает мужик, что прикрывать одарённого мало того, что почётно, так ещё и опасности меньше. Я ведь, коли припрёт, кого-хочешь своими клинками срублю. Тут ещё неизвестно, кто кого защищать будет в паре.
Как же всё поменялось. Больше зверя взять малым трудом нам не светит. Для мохнатых громадин мы отныне — не «какая-то мелочь», а «мелочь опасная». Нас встречают, повернувшись к двуногим рогатыми мордами, с угрожающим блеянием.
— Теперь безнаказанно не пырнёшь, — сообщает мне Бровь. — Готовься тикать. В этот раз будут гнать.
С двух сторон приближаемся к выбранному бычку покрупнее. Тот храпит через широченные ноздри. Вот-вот кинется. Слева Лима уже пыжится забодать ещё более крупный бизон. Кожемяка проворнее. Краем глаза замечаю, как друг протыкает копьём шею зверя. Наш тоже уже обречён. Страха нет. Кровь по жилам толкает азарт. Я шустрее этой туши в пять раз. До рва и стены за ним меньше сотни шагов. В любой миг могу сдёрнуть, и йока с два меня эти рогачи-переростки догонят.
Краем глаза замечаю, как надо мной пролетают два человека. Один сидит на спине у другого. Не знатные и не кто-то из наших. На безымянных всего кулака одёжа другая — попроще.
— Ребята из вольных, — поясняет Бровь. — Полетели крупняк валить.
А ведь дело. Меня бы кто так прокатил. Подлететь к той громадине, что приметил ещё на стене, и незримым клинком башку — чик. Но, что есть, то есть. Бровь замахивается на выбранного нами бизона. Тот бросается на него, опустив рогатую голову. Я подгадываю момент и бью сбоку в мохнатую шею.
Доли решают. Тот Китар, что некогда промышлял козлорогов в Шипучке, едва ли бы смог пробить эту шкуру копьём. Китар нынешний и зубана броню бы проткнул. Как же приятно быть сильным!
Выдёргиваю копьё из брызнувшей кровью раны и добиваю бизона ещё одним точным ударом. Бросаю быстрые взгляды по сторонам. Что слева, что справа народ занят пляской с рогатой добычей. Возле наших отрядов точно также ведут танец боя другие пальцы центрального кулака. А вот лордов и вольных не видно — те куда-то ушли. То ли вклинились в стадо, то ли сместились подальше, что нам не мешать. То есть, это мы-слабаки им мешаем.
Впрочем, кто-кто, а я точно не самое слабое звено в длинной цепи добытчиков. Вернее, мы с Бровью. Безымянный уже выманивает на себя следующего бизона. Вот йок! Сразу два рогача вознамерились забодать приставучую мелочь. Не обладающий моими долями охотник едва уворачивается от парной атаки. Тут пора бы помочь. С громким криком налетаю на одного из зверей. В шею бить неудобно. Достаю копьём в брюхо.
Это я орал громко? Нет. Вот мохнатый раненый бык ревёт, так ревёт. И лёд треснул. Коллективное терпение стада — ну, или ближней к нам его части — лопнуло, и подхватившие мычание собрата бизоны попёрли на нас коричневой рогатой волной. Ну, теперь уже точно тикаем.
— Смертик!
У бросившегося ко мне Брови на хвосте сидит один из тех двух первых быков. Безымянный хромает. Или подвернул ногу, или бык-таки умудрился его достать. И он с такой ловкостью ещё прикрывать меня думал. Похоже, Матвей нас расставил так, чтобы местных безымянных сберечь, а не предзам помочь. Мы же их-слабаков превосходим на три головы.
— В сторону!
Ну, хоть хватило мозгов исполнить приказ. Бровь отпрыгивает, и вылетевший из моего кулака незримый клинок входит зверю точнёхонько в лоб. Смерть мгновенная. Рухнувший бизон пашет землю рогами. Ну вот… Пришлось дара чуть слить. Ну ничего — у меня ещё на десяток таких уколов хватит. Если быстро клинки призывать и так же быстро гасить, я свои секунды нормально растягиваю.
Наверное, надо про это поведать Матвею, а то не уверен, что тот правильно понял мои объяснения. У многих одарённых, как у того же Сепана, к примеру, способность можно призвать лишь единожды в день. Усилился — и пошли три секунды, пока не закончатся. И у Вепря с его яростью точно так было. Кстати, похожи их дары друг на друга. У сёпы «могучесть» мощнее, но по времени действует меньше.
А бизоны не только нас с Бровью решили погнать. По всей линии соприкосновения, сколько мне её видно, осознавшее, что от двуногих козявок исходит реальная опасность стадо пришло в движение. Рогатые волны с гулким топотом катят на удирающих людей. Сепан с Лимом, как и все, бегут прочь вместе со своими напарниками. И охотники быстрее зверей. Командиры прекрасно знали, что делали, выбирая тактику боя. Мы отступаем, но паники нет. Где там Бровь? Пора дёргать отсюда.
Йок! Как же больно! Я падаю! Внезапно прилетевший удар выбил искры из глаз. Голова, по которой меня приложили, чем-то тяжёлым и твёрдым, немедленно пошла кругом. Земля приближается. Врезаюсь лицом в траву. Если потеряю сознание — мне конец. Уже вижу копыта передних бизонов, под которыми я найду свою смерть.
Но, спасибо, крепь — мир не гаснет. Перекатываюсь рывком в сторону, уходя с пути мохнатой громадины. Вскакиваю, чтобы тут же снова упасть. Толчок в спину бросает меня под другого бизона.
Бровь! Эта тварь ещё здесь! Хромота — лишь притворство. Безымянный специально пихнул меня в спину. Он же, видимо, обухом топора, уже снова засунутого за пояс, и огрел меня по башке. Вот же кунье дерьмо! Втихаря решил прикончить меня чужими руками. Вернее, копытами и рогами. Ран, оставленных оружием, на трупе не будет, а свидетелей и тем более нет. В момент подлого удара, наши все уже бежали к стене. Что я этому выблюдку сделал?
Но раздумывать, как и любоваться сверкающими пятками Брови, несущегося ко рву, нет времени. Промелькнувшие только что мысли заняли долю мгновения. Первые бизоны уже пронеслись мимо. Я внутри стада. Вокруг скачут мохнатые великаны. Направленные на меня рога приближаются, а до свободного от бизонов пространства десяток шагов. Преодолеть их мешают косматые туши.
Взмах рукой — и незримый клинок заставляет трёх ближних бизонов рухнуть с подрезанными ногами, едва не накрыв меня тушами. Я вовремя успел откатиться. Резко вскакиваю. Больше жалеть дар смысла нет. Только он и поможет. Бросаю копьё. Йок с ним с жалованием, из которого вычтут его стоимость, если потом не найду оружие. Выпускаю из обоих кулаков невидимые клинки на всю длину, и, размахивая руками, как обезумевший косарь косами, мчусь вперёд.
Кровь летит во все стороны. Вокруг падают разрубленные туши. Я куницей скачу по мохнатым трупам.
Ох! Удар чуть пониже спины отправляет в полёт. Рог продрал ягодицу. Но ускорение на руку. Разваливаю надвое двух последних бизонов, загораживавших мне обзор, и стена, наконец, предстаёт перед взглядом. Прорвался!
Дальше, напрочь не замечая раны, мчусь вперёд со всех ног. Оторвался кажись. До рва уже всего-ничего. В воде множество знакомых голов, но еще больше наших уже лезет наверх по верёвочным лестницам, что сплошной бахромой скинуты вниз со стены.
Со всего разбега прыгаю вперёд головой в долгожданную воду. Три гребка — и совсем неширокий ров позади. Берега с этой стороны нет. Хватаюсь за верёвочные ступеньки. Надо мной по соседней лестнице торопливо поднимается Бровь.
Врёшь! Не уйдёшь, гад!
В несколько быстрых рывков белкой взлетаю на стену.
— Стоять!
Схваченный за руку Бровь пытается вывернуться из моей хватки. Мокрое запястье скользит.
— Ты чего⁈ Головой ударился⁈
— Я⁈ Ударился⁈ Ах ты, тварь!
Дар иссяк, но на поясе нож. Выхватываю его из ножен…
— Тише, Смертик.
Сильные руки выламывают мою кисть. Сёпа, Лим, Глист — все здесь. Возле Брови Медведушка примирительно растопырил свои здоровенные лапы. Меня держит Матвей.
— Ты, что творишь, малый? На товарища поднимать руку и дома — последнее дело. Мы же сейчас, хоть и стоим на стене, а, по сути, в походе. Объяснись. Ты висишь на волоске. Наказание будет суровым.
— Да он… Он меня…
От нахлынувшего возмущения слова встали в горле.
— Он ударил меня! Под копыта толкнул!
— Брехня! Его сшибли! Я пытался помочь! По башке приложило мальчишку. На глаза его гляньте. Он же ничего не соображает сейчас.
Бровь уже успокоился. Голос выравнивается. Подлец понимает, что ничего доказать не смогу.
— Это я брехун⁈ Есть тут видящий, что проверяет на ложь?
Испугался, гад. Дрогнули веки. Думал, наверняка бьёт. А я взял и не помер. Не знал, кунь паршивая, что мой дар можно по частям пользовать.
— Окстись, Смертик. Будут лорды такой ерундой заниматься. Склоки безымянных их не касаются. Извинись перед Бровью — и к лекарю. У тебя вся нога в крови. Истечёшь.
Матвей отпустил меня, но стоит рядом, смотрит сурово. Неужели, уроду всё сейчас сойдёт с рук.
— Малой бы брехать не стал.
Это Сёпа.
— Китар не такой.
А это уже Лим. Друзья верят.
— Нет здесь Китаров. Ещё раз услышу, пойдёшь нужник драить!
— Малой, рана — дрянь, — заглядывает мне за спину Глист. — Ну бывает, башкой приложился. Показалось. Зачем оно Брови? Терять одарённого… Мы же в одном отряде. Твоя смерть — для всех плохо.
Мир снова начинает тускнеть. Кровь уходит, а вместе с ней силы и жизнь. Не буду я извиняться! Пусть лучше упаду здесь, а дальше… Дальше придумаю, как расквитаться с уродом.
— Здорова, Матвей!
Раздавшийся голос доносится откуда-то сверху. Поднимаю глаза. На стену опускаются двое. Я видел их в небе — те самые вольные, что пролетали над нами.
— Привет, Хамахан. Будь здрав и ты, Коба.
Старшина пожимает руки вставшим на ноги одарённым.
— У нас тут беда небольшая. Без обид — поболтаем чуть позже.
— Да какие обиды, — отмахивается коренастый мужик, только что слезший со спины высокого широкоплечего летуна. — Ох и шустрый пацан, — переводит он на меня взгляд. — Нам бы тоже такой в отряде пригодился. Лечите скорее. Так мчал, так рубил… Замечательный дар.
Тут я уже поплыл окончательно. Ноги подкашиваются. Спасибо, что подхватил кто-то.
— А крысу бы заломать лучше. Ишь, стоит, зёнки пялит. Сверху-то оно хорошо всё видно. Товарища исподтишка бить… Ай-ай-ай. Настоящий сын шакала, однако.