Предыдущий фрагмент
Прильнув к трубе, посмотрел на дорогу, там все было как раньше. Оторвав голову от ТЗКа, посмотрел назад, на пулеметчиков, как там они. Наводчик левой установки стоял в кузове машины и спокойно почесывал за ухом. Он ждал команды, вытянув шею, и моментально навострил уши, когда увидел, что я смотрю на него.
— Здесь все в порядке! — решил я. А вот справа пулеметный расчет копался с пулеметом. Потные, торопливыми движениями рук они перебирали что—то.
— Ну что еще там? — крикнул я в их сторону. Не получив от них ответа, повернул голову к старшине:
— Бессонов! Проверь пулемет сам! Чего у них там руки трясутся? Старшина быстро подобрался к установке, поставил затвор на место, хлопнул крышкой cтвольной коробки и доложил:
— Пулемет к бою готов, товарищ лейтенант!
Лейтенант Джулай
Время тянулось как карамель над сковородкой. Немцы стояли, пока не понимая что им делать дальше, как быть. Солдаты мои осмелели, воспрянули духом. Постепенно они стали переговариваться, сначала робко — одним словом, потом уже короткими фразами, а скоро послышались всякие шуточки и прозвучал матерок.
Солдаты видели, что я лежу на бугре спокойно, и зло покрикиваю, не собираясь убирать трубу, сматывать телефоны и вообще пятится задом. А это значит, что всё идёт как надо. Танки стоят. Немцы не высовываются. Пулеметы молчат. Но стоило где—нибудь мелькнуть или шевельнуться немецкой пехоте, звучала команда, и все восемь пулемётных стволов сразу оживали. Повеселел народ реально. Стал смелее смотреть. Я позвал старшину Бессонова и велел ему наблюдать в трубу.
— Держи их за танками! Будут высовываться, бей короткими очередями! Патронами на сори! Ложись старшина! А я пойду вниз перекурю, пожалуй!
Спустившись вниз, я устроился на стволе какого-то дерева, достал пачку болгарского «Опала» и закурил.
«А ведь сигарет хватит на неделю, не больше!» Перед выездом на учения, взял блок, в котором осталось шесть пачек, эта была седьмая. Поскольку это была едва третья или четвертая сигарета за день, то в голову шибануло хорошо. Меня слегка повело, и я как-то плавно ушел в воспоминания.
Тот год, хоть он был и не високосный, оказался для меня неудачным. Окончив семь лет назад университет, по специальности химик, я отработал пять лет в школе, в которую попал по распределению, вернулся домой и два года назад смог устроится на хорошую работу, дежурным оператором на химический завод. Работа была не пыльная, пульт управления находился в отдельном здании, на втором этаже. В смене было по два человека, стоял стол для настольного тенниса. Мы во время смены частенько играли, поглядывая на приборы и прислушиваясь к аварийной сигнализации. Платили неплохо, словом, жизнь налаживалась. В этом году мне исполнялось тридцать лет, после тридцати в армию уже не забирали.
После очередных сборов, я надеялся, что в армию я так и не попаду. Но не тут то было! В середине января получил повестку из военкомата. Явившись туда, узнал, что меня призывают на два года. Все что я добился — летело коту под хвост. Хотя по закону я имел право вернуться на то же место работы, с которого уходил в армию, но кто же уступит мне такое теплое местечко? Короче, жизнь круто развернулась, и уже через неделю я принимал взвод управления второй батареи артдивизиона мотострелкового полка.
За прошедшие годы, я практически забыл все чему учили на военной кафедре, хоть и побывал пару раз на сборах, но граматежки не хватало. Хорошо, что в дивизионе были еще офицеры — двухгодичники. Все они были моложе меня, так как были призваны сразу после окончания ВУЗов. Конечно, было тяжело привыкать к новой жизни, но постепенно я втянулся в новый распорядок жизни и даже появился к ней какой-то интерес.
Из бывших студентов особенно выделялся Миша Бак. Если остальные изучали только то, что положено по должности, то он всегда старался узнать побольше. Постоянно приставал с вопросами по артиллерийской стрельбе к кадровым офицерам, уточнял тонкости при выполнении огневых задач. Может быть это кому-то и не нравилось, но комдив Нечвододов поощрял его интерес, и это дало свои плоды. На зимних стрельбах он, единственный из «пиджаков» отстрелялся на «отлично». Быстро и точно подготовив данные с помощью своео программируемого калькулятора, он уже вторым снарядом попал прямо в указанную цель, чем немало удивил присутствовавшего на НП начальника штаба дивизии.
— Кто этот лейтенант? — спросил он у командира дивизиона.
— Командир взвода управления дивизиона лейтенант Бак — ответил тот.
— Кадровый?
— Нет, «пиджак», прошлой осенью прибыл в дивизион.
— Очень неплохо стреляет для «пиджака». Отметьте благодарностью в приказе по результатам стрельб.
Много помогал он и мне. Часто сидя в классе мы вместе разбирали непонятные для меня вопросы.
Вообще отношение к нам «пиджакам» в дивизионе, было хорошее. Все кадровые офицеры были настроены доброжелательно по отношению к нам. Хотя в общении между собой командиров батарей, явно чувствовалась какая-то напряженность. Я долго не мог понять в чем причина, пока Бак мне не объяснил:
— Мы «двухгодичники» для них не конкуренты. Нам не нужны ни должности, ни продвижение по службе. Нам что, отслужили свои два года и ушли. А каждый кадровый офицер хочет продвинуться в должности и получить звание повыше. Подумай сам, три командира батарей, все капитаны на капитанской должности, а майорская должность начальника штаба дивизиона только одна, конкуренция!
В подтверждение своих слов он рассказал мне историю, произошедшею в одном из соседних полков, когда один из капитанов, считавшимся лучшим другом другого, узнав, что его друга, собирают назначить начальником штаба дивизиона, пошел к парторгу и заявил, что отзывает свою рекомендацию в партию, так как его друг алкоголик и его надо не повышать по должности, а гнать из армии поганой метлой. Не ожидавший такого предательства, его друг впал в запой. Но и этому должность не досталась, назначен был другой офицер, из соседнего полка. Конечно, это уже крайний случай, но симптоматичный.
Все бы было нормально, но эта поездка на учения опять выбила меня из колеи. От воспоминаний меня отвлек Бессонов:
— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант!
— Что случилось, старшина?
— Немцы начали собирать убитых и раненых!
— Почему не ведете огонь старшина?
— Патроны берегу! Сами сказали. Да и стволы нужно остудить.
— Бессонов! Ты как дите! Нам нельзя сейчас убивать всю пехоту и нельзя им давать собирать убитых и раненых, понятно?
— Нет, товарищ лейтенант.
— Шугани их, старшина, чтобы они, не шевелились! Держи их за танками! Будут высовываться, бей короткими очередями!
— Щас!
— Чего!?!?
— Есть бить короткими очередями!
Когда старшина скрылся, припомнил я слова капитана Ледогорова насчет немецкой авиации…
Т-а-а-к… значит можно серьезно рассчитывать на то что немецкие танкисты её не дождутся… Как они тогда поступят? Да, просто! С наступлением темноты соберут своих убитых и раненных комрадов и отойдут к своим основным силам! Значит что? Значит им надо помешать! А как — надо думать, только не долго!
Придя к этому несложному умозаключению, я пригибаясь пошел с своему НП, в котором наблюдая за обстановкой расположился Бессонов. Спрыгнув в окопчик, спросил для порядка:
— Ну как тут?
— Нормально, товарищ лейтенант.
— Бессонов, как думаешь что будет, если немцам помощь не придет?
— Известно что, товарищ лейтенант — как стемнеет, так соберут они своих товарищей убитых, да раненных и уйдут к своим… Я так мыслю, надо им танки сничтожить, тогда им крышка и настанет!
— И я так думаю, только вот как?
— Эх, была бы целая «сорокопятка», плотик бы сладили, да с того берега и всыпали им из кустиков, а так… — он огорченно махнул рукой.
— Жалко, упустим мы их! Разве против шести танков, двумя броневиками сладишь… Э-х-х-х! — Он снова махнул рукой.
А ведь он прав, с восхищением подумал я. С того берега, в борта танков стоящих на узкой дороге, да боящихся лишний раз двинуться чтобы не подавить своих! И плот ладить не надо, Бессонов же не знает, что «семидесятка» плавать умеет. Тут только вопрос один важный — КПВТ пробьет борт немецкого танка или нет? Уже протянул руку к полевому телефону, чтобы спросить какую броню может пробить КПВТ, как неожиданно вспомнил — этим патроном (бронебойн-зажигательным) стреляли ли же из знаменитых ПТР Дегтярева и Симонова!
— Бессонов, давай Красовского сюда!
Старшина, не задавая лишних вопросов, выскользнул из окопчика, и пригинаясь к самой земле, побежал к бронеавтомобилю. Оба они вернулись через несколько минут.
— Вот что братья — славяне…
Несколько минут я объяснял свою задумку, еще несколько минут ушло на выяснение некоторых моментов. После этого, план начал осуществляться с точностью хронометра.
Первым делом, дождавшись самого незначительного движения немцев, комплексные пулеметы открыли шквальный огонь. Под грохот их очередей, бронеавтомобиль Красовского вернулся на свою первоначальную позицию, а «семидесятка» блаополучно, без приключений перебралась на другой берег и выйдя по оврагу на удобное место, навела башню на последний немецкий танк в колонне.
Получив от всех доклад о готовности, мы начали свой «концерт». Открыл его Красовский. Воспользовавшись тем что башни танков были развернуты немного вправо, он успел всадить три снаряда под башню второму танку и отъехать за холм, выставив только самый кончик ствола, и стреляя в болото, тем самым отвлекая внимание немецких наводчиков от нашего БТРа. Неожиданно для нас, во втором танке начали рваться снаряды и мгновение спустя, из кормы с ревом вырвался фонтан огня, который поднялся метров на пять. На какое-то мгновение стрельбы не стало слышно, но потом она продолжилась с еще большим темпом. Автоматические пушки танков буквально перепахивали место, откуда стрелял броневик разведэскадрона.
Воспользовавшись этим, наша «семидесяточка» немного высунулась из оврага и удачно влепила по хорошей очереди в два последних танка, подбив их, и тем самым закупорив остальные машины на узкой высокой насыпи. Таким образом, уже были подбиты четыре танка из семи. Вести с нами бой могли три целых и один со сбитой гусеницей. Зенитные установки вовсю поливали противника огнем, не давая солдатам доблестного вермахта поднять голову.
Сейчас я внимательно наблюдал за оставшимися танками. Первый, со сбитой гусеницей, может вести огонь только вперед, назад ему мешает и стрелять и наблюдать, вовсю полыхающая вторая машина. Третья, четвертая и пятая машины наоборот могут стрелять только в стороны, так как вести наблюдение и огонь прямо им мешали первые две машины… Обе позиции раскрыты, рисковать людьми? Удобно было бы сейчас ударить со склона, но там технику не спрячешь… Можно пожалуй в ложном окопе человека спрятать со связкой гранат, но хер к первому танку подберешься на бросок… Попробовать отвлечь броневиком? Можно и доиграться… Нет, не вариант…
Перебирая варианты вдруг заметил, что наш БТР прикрываясь холмом плывет на нашу сторону… Что за х…ня? Хватаю в руки микрофон рации и забыв все позывные, на волне БТРа ору:
— Сержант, японский городовой, ты совсем ох…л? Ты что творишь су…!
В ответ, из наушников слышу только треск помех… А БТР тем временем, подошел к нашему берегу и развернувшись против течения пошел в сторону немцев. Бл-я-…-…-ь!!! Он что решил немцам сдаться⁈ Пи…ц… полный! Пока я в панике от увиденного не знал что и делать, сержант приткнул бронетранспортер под крутым берегом, моментально через верхние люки выбрались два солдата, один с автоматом, а второй был… с РПГ-7!!! Тут-то до меня и дошло, что задумал сержант!!! Ай молодец, ай умница! А за то, что не доложил мне, он у меня отгребет, су…!
Спрыгнув на берег, они первым делом зарядили гранатомет, а уж после, под прикрытием остальных ребят полезли наверх на край обрыва. Осторожно выглянув и не увидев никакой угрозы, гранатометчик кинул трубу на плечо, приник к оптическому прицелу и замер на пару—тройку секунд — негромкий хлопок и через долю секунды, на левом борту переднего танка, в облаке поднятой пыли, сопровождаемый разрывом зажегся большой бенгальский огонь, разбрызгивая вокруг раскаленные до бела капли крупповской брони, еще миг, и весь корпус окутался густым серым дымом…
— Все, спекся!!! — радостно прокомментировал это дело Бессонов.
Дальше все произошло стремительно. Уцелевшие немецкие танки неожиданно развернулись все вдруг, и взревев моторами на максимальных оборотах рванули по обочине высокой насыпи со стороны реки. Мне подумалось, что всё!…Ушли, вырвались… Но напротив последнего подбитого танка край насыпи подступал так близко, что разъехаться невозможно. Это же, спустя мгновение увидел и немецкий мехвод, очень резко затормозив. Поднятая при этом пыль сыграла с ним злую шутку — следующий за ним танк, со всего маха врезался и столкнул на крутой склон дорожной насыпи. Не имея под правой гусеницей опоры, бронированная машина сначала завалилась на бок, её борт не найдя опоры посунулся дальше и танк стал на башню. Вид гусениц представлял жуткое зрелище — где рука прилипла, где кусок черепа. Страшно…
Несмотря на увиденное я обрадовался — попались с-суки!!! А спустя мгновение у меня отвисла челюсть — предпоследний немецкий танк как по мосту прошел правой гусеницей по днищу перевернувшийся машины, его двигатель звенел на небывало высокой ноте. Мне показалось еще миг и она оборвется… Он уходили быстро, непредсказуемо маневрируя, постоянно скрываясь за складками местности, и снова показываясь на несколько секунд.
БТР взбирался по крутому склону, подминая лещину и ломая стволы случайных березок. С дороги сержант открыл огонь из КПВТ короткими, скупыми очередями, по три—четыре патрона. После четвертой один из танков потерял правую гусеницу и крутанувшись застыл, подставив борт. Сержант уже не спеша всадил в кормовую часть пару коротких очередей. Из немецкого танка вырвался дым, а за ним и пламя. Из люков почти одновременно выскочили три фашиста. Заговорил молчавший до того пулемет ПКТ. Три коротких очереди и два неподвижных тела в черной униформе упали с брони на землю. Третий танкист успел спрыгнуть с танка и драпанул к спасительной насыпи. Длинной очередью, сержант успел срезать бегущего немца. Тот сделал еще два-три шага, споткнулся, упал и завертелся волчком на земле…
Несколько раз по рации прозвучал тональный вызов, а после, несмотря на помехи разборчивый голос сержанта:
— Лейтенант, где второй?
— Последний раз видел на восемь часов, четыреста у подножия холма, как понял? Прием!
— Понял лейтенант, у холма!
В ТЗК отлично было видно как сержант развернул башню влево. Я тоже довернул трубу левее, продолжив высматривать где появится танк.
Сначала ничего не было видно, но тут из-за гребня холма показалась его башня с номером 11. Он выскочил на холм, выстрелил с ходу в направлении БТРа и, увидев, что остался один на один, резко свернул в сторону и начал быстро уходить за холм.
— Сержант! Не выпускай гада! Полный вперед! Обороты, обороты давай!
БТР подвернул немного влево и, взревев моторами, рванул вперед.
— Гони, гони, родимый!
Немец тем временем уходил от холма по прямой, через скошенный луг, к линии железной дороги, рассчитывая за ней укрыться. Ревя двигателями и не разбирая дороги мчалась за уходящим противником «семидесятка». Выскочив на холм, сержант увидел немца метрах в пятистах от себя, приближающегося к насыпи.
Все мы застыли в ожидании выстрелов. Несколько секунд показались вечностью, пауза затянулась.
— Почему он не стреляет, товарищ лейтенант? Ведь сейчас за насыпь уйдет! — Взволнованно спросил Бессонов.
— Почему, почему… Потому! Он, гад дисциплинированный, по колее идет, вот там—то… — в этот момент танк подъехал к насыпи и, взбираясь на нее, задрал нос вверх, подставив крышу, — Очередь! И глаз мой отметил кучное попадание в крышу моторного отделения, танк по инерции поднялся еще на метр и, не успев перевалиться за насыпь, скатился назад…
…Это был второй тяжелый день долгой войны. Вермахт и люфтваффе сильны, сильны не только своей техникой и военным престижем, но сильны еще и нашим незнанием, нашей неопытностью. У некоторых солдат, в прямом смысле тряслись поджилки: люди боялись, потому что просто не знали, что надо делать. Я понимал, что нужно обязательно выиграть первый бой, пусть маленький, нанести хотя бы незначительный урон врагу. Это было крайне необходимо для сплочения нашего отряда.