Капитан ЧервонИй.
Шел второй день войны. Понемногу наша небольшая группа входила в рабочий режим. Уже не так тряслись ребята при допросах пленных, которых стараниями наших разведгрупп набралось порядочно.
Еще вчера, в самые первые часы немецкого вторжения, мы допросив летчиков со сбитых бомбардировщиков, установили, что против наших войск действуют в полном составе части 54-й и 55-й бомбардировочной эскадр. Творчески развивая подход прапорщика Валентира к несговорчивым «товарищам», или, как у них принято, «комерадам», были выяснены фамилии и звания командиров, состав и места базирования. То же самое было сделано и с двумя уцелевшими летчиками-истребителями из третей истребительной эскадры «Удет». Нам удалось выяснить, что все их части входят в состав четвертого воздушного флота люфтваффе.
Какое-то время пришлось потратить на то, что бы понять что такое штафель, группа, эскадра в ВВС Германии, которое к слову называется люфтваффе. В ходе получения от пленных информации, как за ниточку, одна за другой вытягивались интересные подробности об организации, тактике применения люфтваффе, и многом, многом другом.
Так я никогда не думал, что у немцев в авиации существует сквозная нумерация самолетов. Мало того, на фюзеляж наносятся специальные знаки, которые позволяют различать самолеты одного штафеля от другого, или самолет начальника штаба группы от командира штафеля, и так далее…
После опроса всех пленных из четвертого флота, у нас остались трое: немецкий диверсант в нашей форме и двое из экипажа сбитого майором Архипенко разведчика, один из них был у нас, а другой сейчас находился в нашем медвзводе под охраной. Сейчас мы в полном составе, уже полтора часа своими мозгами штурмовали все добытые данные, чтобы качественно и быстро провести допрос этой тройки.
Выйдя на перекур, заметил, что в нашу сторону идет незнакомый старший лейтенант из курсантской батареи. Подойдя ближе, офицер спросил:
— Здравия желаю, не подскажите, мне нужен капитан ЧервонИй!
— Слушаю Вас!
— Старший лейтенант Усов, командир фотограмметрического взвода. По приказу подполковника Едрихина, произведена дешифровка снимков, сделанных сбитым разведчиком.
— Подробнее!
— Нужна карта.
— Юрченко, дай карту!
Младший сержант буквально через несколько секунд, откинув брезентовый полог, протянул карту.
Передав ее Усову, я стал ждать. Старший лейтенант неторопливо расстелил карту, рядом разложил фотографии и тихим, спокойным голосом начал доклад:
— Немцы вели воздушную разведку в этом квадрате… — он обвел карандашом область на поданной ему карте, — как видно из отснятого материала, они засекли выдвижение наших сил, до двух артиллерийских полков, один из них зенитный. Артиллеристы совершают марш по дороге Владимир-Волынский — Луцк, в направлении на Владимир-Волынский. Количество орудий — сто двадцать. Кроме непосредственно артиллерийских подразделений, в колонне совершают марш подразделения обеспечения. Я предполагаю, что это саперы, не менее батальона, связисты, тоже до батальона и другие части. Предполагаю, что это артиллерийская бригада двухполкового состава.
— А почему не два отдельных полка?
— Полевые и зенитные орудия в колонне смешаны. Дивизион полевых, за ним дивизион зениток. Если бы это были отдельные полки, порядок маршевой колонны был бы другой.
— Это все лейтенант?
— Нет.
— Что еще?
— На пленке, были обнаружены кадры, с очень интересной информацией.
— Какой?
— Судя по номерам кадров, съемка была произведена до съемки нашей колонны. Из этого, мной сделан вывод о том, что экипаж производил фотосъемку собственных войск. Произведя привязку снятой местности к карте, нами определен район, где происходит развертывание немецких войск — это район местечка Черников.
— Вы уверены? С такой информацией лететь на территорию занятую противником… По меньшей мере очень, очень странно…
— Абсолютно товарищ капитан. На фотографиях ясно видно, что на нашем берегу происходит сосредоточение более ста танков противника. Предполагаю, что в самое ближайшее время немцы нанесут удар этой массой танков южнее города Владимир-Волынский.
— Почему не через город?
— Думаю в город они не полезут, там удобно уничтожать технику, кинул связку гранат, бутылку с зажигательной смесью, и того…
— Значит, считаешь не полезут через город?
— Нет!
— Добро, у тебя нет лишних снимков немецких танков?
— Есть один, первый, не совсем удачный.
— Отлично, для моего дела сойдет! А ты, немедленно, к Едрихину! Доложи о сосредоточении танков!
— Был уже, его нет — на передовом НП…
— Тогда к НШ! Порядка не знаешь?
— Был у него, приказал доложить вам…
— Ешкин кот!!! — И повернувшись в сторону палатки, позвал: — Юрченко!
— Я, товарищ капитан!
— Давай сюда, последнего недопрошенного! Срочно сержант!!!
— Летчика, товарищ капитан?
— Его!
Вскоре к палатке, Юрченко вместе с караулом привел захваченного в плен немецкого летчика. Он был высок и сух, как хвощ, но лицо было симпатично, и сразу располагало к себе. На нем был изорванный и прожженный в нескольких местах комбинезон с блестящей застежкой-«молнией» на груди. Заложив руки за спину, он остановился у входа в палатку и осмотрелся неторопливо, спокойно и даже нагло, высоко подняв растрепанный белокурый чуб. Его вид говорил: как вы тут себя ведете? Не нарушаете дисциплину? Все в порядке? Казалось, его нисколько не смущало, что он попал в плен. Он так презирал всех, кого видел у палатки, что не испытывал перед нами страха.
Меня настолько поразила его наглость и самоуверенность, что невольно вырвалось:
— Ты что же, сволочь, а? Что смотришь так?
Услышав что в его присутствии говорят, он слегка приподнял голову, губы его тронула едва приметная презрительная улыбка. Видно он ожидал, что я буду брызгать слюной, мои глаза нальются кровью и злобой, я застучу бешено стиснув кулаки. А меня накрыло таким равнодушием, пришлось даже как-то через силу заставить себя задать первый вопрос, хотя для себя сразу решил, что с этим «комерадом» ни чего не выйдет. Интересно, а кто будет приводить в исполнение, мысленно задал сам себе вопрос, а вслух произнес:
— Как фамилия? Говори! Ну?
Пленный посмотрел на меня с еще большей дерзостью.
— Молчишь? Молчишь?
Еще с минуту я рассматривал немца, но тот в ответ лишь снова трогал губы презрительной улыбкой и изредка, легонько покачивал растрепанным чубом. Он не испытывал никакого страха.
— С-сволочь, делает вид, что не понимает!
Неожиданно Юрченко вышел вперед и спросил: — Разрешите мне?
— Ну, валяй!
В эту минуту пленный успел вытащить из кармана небольшую, ярко поблескивающую гармонику. Он легонько, для пробы, провел ею по губам: раздались мягкие, певучие звуки. Не глядя на нас, он начал осматривать и пробовать лады…
Юрченко бросил на пленного взгляд и мгновенно потемнел лицом — на нем обозначились рябинки. Сделав шаг вперед, он гаркнул так, что от его голоса дрогнул воздух:
— Stillgestanden! — Но немец на секунду приподнял глаза, но тут же вновь принялся за свое дело.
Тогда Юрченко, сделав еще один шаг вперед, без взмаха, но с бешеной силой ударил его кулаком под ребра. Вскинув руки, летчик со стоном отлетел под ближний куст орешника, а его гармоника — еще дальше.
— Aufstehen! — взревел Юрченко, и фашист быстро вскочил, вытянвшись у куста орешника, испуганно вытаращив глаза.
— Ну и дылда! — долетело из ближних кустов.
— Имя? — младший сержант неожиданно спросил его по-русски.
— Фамилия?
— К-курт, Курт К-краузе! — выкрикнул пленный.
— Ага, ты сволочь и по-русски понимаешь! Бить их надо! Бить! Тогда они поймут, кто они и с кем имеют дело!
— Немецкая армия непобедима! — на нерве выкрикнул Краузе. — Вы не можете нас бить!
— Вот как! — И с носка, со смаком, пробил немцу в коленную чашечку.
Немец взвыл и закатался по земле, держась обеими руками за колено. Теперь уже Юрченко, посветлев лицом, презрительно смотрел на Курта. А я понял что сейчас самый правильный момент для игры на контрастах, и всем своим видом изображая добряка, начал:
— А разрешите спросить: почему вы оказались на земле? Вас сбил наш летчик? Почему вы не пустили себе пулю в лоб? — Курт Краузе молча опустил чуб.
— Краузе, у меня нет возможности, до бесконечности быть с вами любезным. У меня приказ — в самый короткий срок выяснить у вас все что вам известно. Если и дальше будете заниматься музыкой на вашем инструменте, я прикажу отвести вас в ров! Вам понятно?
— Ja, ja! — Немец от волнения перешел на немецкий.
— Назовите часть, где вы проходите службу?
— Четвертый отряд ближней разведки, тринадцатой разведывательной эскадры.
— Кому подчиняется ваш отряд?
— Штабу Колюфт при первой танковой группе.
— Танковая группа Клейста? — От этих слов Краузе немного вздрогнул. Значит в точку.
— Какое у вас было задание?
— Провести разведку в районе города Луцка, железнодорожной станции Киверцы, а также проконтролировать движение ваших войск на шоссе Луцк-Владимир-Волынск.
— Вас сбили, когда вы уже возвращались на аэродром?
— Да.
— Где находится ваш аэродром?
— Недалеко от местечка Замость.
— Там базируется только ваш отряд, или еще какие-то части?
— Нет, кроме нашего отряда, там базируются еще какие-то части.
— Какие?
— Я не знаю.
— Вы можете указать типы и количество техники на аэродроме Замость?
— Нет, я к сожелению не сильно разбираюсь в технике.
— Не смешите меня, Краузе! Офицер-разведчик, и не разбирается в военной технике! Повторяю вопрос: «Укажите типы и количество авиатехники на аэродроме Замость?»
— Группа бомбардировщиков и наш отряд ближней разведки.
— Вернемся немного назад. Вы выполнили в полном объеме свое задание?
— Да.
— Какие результаты разведки? Что вы обнаружили в районе Луцка, станции Киверцы и на шоссе Луцк — Владимир-Волынский?
— В самом городе мы обнаружили и сфотографировали позиции нескольких зенитных батарей, в Киверцах обнаружили расположение воинской части, а на шоссе засекли передвижение крупной артиллерийской части.
— Вы передали эти данные своему командованию?
— Нет.
— Как происходит передача информации, которую вы добыли во время полета?
— Обычно, после завершения полета, на аэродроме нас ожидает курьер-мотоциклист, который передает кассету с отснятой пленкой в передвижную фотолабораторию, где ее проявляют и дешифруют. Экипаж в это время пишет подробные рапорты, затем данные передают в штаб, где ими и распоряжаются по усмотрению командования.
— Такая процедура, предполагает определенную задержку по времени.
— Я позволю себе немного отвлечься. Вы позволите? Совсем немного! — только после одобряющего кивка Юрченко, он продолжил. — Основу стратегии блицкрига составляют удары мощных танковых и механизированных соединений. Они должны быстро продвигаться вперед и, конечно, очень нуждаются в самых свежих разведывательных данных. Даже при всем немецком порядке, путь заявки на проведение авиаразведки через штаб Колюфт до конкретной эскадрильи, а затем и обратное прохождение полученных данных занимают некоторое время, которое, как у вас говорят, на вес золота. Поэтому, учтя опыт последней военной компании, в вермахте стали практиковать, подчинение отдельных эскадрилий ближней разведки непосредственно танковым группам. Эти эскадрильи получают приказы прямо из штаба танковой группы через специально прикомандированных офицеров люфтваффе и передают добытые данные танкистам также через них.
— Как вы поступаете, если необходимо срочно передать информацию?
— Мы работаем, так сказать в режиме «прямого репортажа, с места событий».
— Вы передаете информацию по радио, непосредственно наземным частям?
— Да. У танкового командира есть специальная радиостанция, по которой он может связаться с нами и получить самые свежие данные.
— Или наоборот, поручить вам выяснить что ему необходимо, так?
— Да.
— А если по каким либо причинам радиосвязи нет, как вы поступаете?
— Если невозможно передать информацию по радио, то текстовые сообщения сбрасываются прямо на передовые позиции своих наземных частей.
— Это все? Вы ничего не хотите дополнить?
— Нет, это все господин офицер.
Тут, вытащив фотоснимок, который я получил от Усова, спросил:
— Что вы можете сказать об этом? — Только взглянув на снимок, Краузе опустил голову, и как-то стал меньше. Было полное ощущение того, что кто-то открыл краник и выпустил из него весь воздух. Лицо стало белее полотна.
— Краузе, почему вы молчите? Что это такое, объясните!
— Все дело в том, что экипажам самолетов-разведчиков поручают не только вести наблюдение за противником, но и контролировать передвижение, переброску и маскировку своих войск, что упрощает управление ими. Нам было приказано проконтролировать сосредоточение наших танков на плацдарме и проверить маскировку с воздуха.
— Ваше командование не боится, что, попав в плен во время выполнения задания, вы можете раскрыть замыслы своего штаба противнику?
— Это наша ошибка, фотографирование мы должны были сделать на обратном пути. Мы не предполагали, что у вас в полевых войсках есть специалисты, которые могут разобраться с нашей техникой, не уничтожив негативы, и у вас найдется оборудование, которое позволит сделать такие качественные отпечатки.
— Как видите, и на старуху бывает проруха! — Юрченко, это не переводи, а то он будет еще полчаса думать, что это значит.
— Понял, товарищ капитан!
— Ну, все! — распорядился я, — конец! — Курт Краузе дрогнул.
— Вы меня убьете? — спросил он тихо.
— Убивать? Зачем? — презрительно ему ответил Юрченко. — Ты, фриц, еще поживешь. Тебе будет предоставлена возможность дожить до поражения вашей фашистской Германии. Вы еще…
— Юрченко, все! — резко его прервал я. — Довольно! — Подозвав начкара, который, все время стоял под дубом, спросил:
— Где твои бойцы?
— Здесь, товарищ капитан!
— Давай их сюда!
Из кустов орешника вышел парень с автоматом, а за ним еще четыре бойца, все в маскировочных комбинезонах. Первый вышедший парень был высокого роста, немного сутулый, угрюмого лесного вида — такому только бродить за зверем по тайге. Не по годам, а, скорее, по выправке да по смелости взгляда, какой он поднял на меня, можно было безошибочно определить, что он давно в армии и привык к суровой солдатской службе.
— Фамилия, звание?
Выждав секунду, не отрывая от меня спокойных карих глаз, ответил не спеша, и не повышая голоса:
— Сержант Юмашев, товарищ капитан…
— Сибиряк, что ли?
— Угадали. С Енисея.
— Какой курс?
— Третий закончил.
— Специализация?
— Звукометрическая разведка.
— А в армии кем служил?
— Тоже в разведке. Болградская дивизия, разведрота.
Надо парня забрать к себе, но это немного позже…
— Он отстреливался?
— Да, было немного, — нехотя ответил Юмашев.
— Вот что, орлы! — Обращаюсь уже не только к Юмашеву, но и к его бойцам. — От лица службы, за проявленную смелость объявляю благодарность!
— Служим Советскому Союзу! — Курсанты ответили на благодарность, и я тут же добавил:
— А теперь отведите его вон туда… Подальше отведите! И покараульте. Ясно?
— Есть! — не спеша козырнул Юмашев.
Курта Краузе увели. Оставшись с Юрченко, я ненадолго задумался, как лучше поступить… Мои размышления прервал звонок из штаба, и тем самым поставил точку в нелегких размышлениях. Предупредив Юрченко, чтобы диверсанта без меня не допрашивал, отправился в штаб. Уже подходя к нему, услышал как майор Едрихин о чем-то спорит с кем-то по телефону. При моем приближении разговор моментально прекратился.
— Ну, что скажет разведка? — С шуткой в голосе поинтересовался начальник штаба.
— Думаю, веское слово, товарищ майор.
— Говори разведка, не тяни кота за причиндалы…
— Немцы сосредоточили на нашем берегу Буга, южнее Владимира-Волынского танкомую дивизию, и вот-вот начнут удар.
— Ешкин кот! Не скрою, смог удивить… Как я понимаю, это самое главное на текущий момент! Бл##ь! Сосредоточение танковой группировки на нашем берегу Западного Буга!
— Что еще можешь добавить?
— По этому вопросу, фактически ничего существенного добавить не могу.
— Как и от кого получена инфорация капитан? Сам понимаешь, это очень серьезно…
— Курсанты проявили пленку со сбитого немецкого авиаразведчика. Съемку экипаж провел в нарушение всех инструкций, понадеявшись на наш русский «авось».
— Поясни.
— В круг задач разведывательных эскадрилий, помимо ведения воздушной разведки, входит контроль за перемещением своих войск. Вот им и приказали проконтролировать, как идет сосредоточение танковой дивизии.
— Какая дивизия производит сосредоточение?
— А эта информация откуда?
— Из мемуаров наших генералов…
— Ясно. Дальше…
— Четырнадцатая танковая, количество танков в дивизии примерно сто тридцать — сто сорок, в составе двух танковых батальонов, успело переправиться чуть более ста. Съемку они провели приблизительно час ноль пять, час десять назад.
— Ты прав, по всему получается вот- вот должны ударить… — Задумчиво произнес Едрихин, рассматривая фотоснимок.
— Александр Сергеевич, я думаю необходимо эти данные срочно передать Лакееву, пусть он поднимает в воздух все что есть и наносит бомбо-штурмовой удар, иначе… — Васильев прихлопнул карандашом по карте.
— Да, если опоздаем, натворят они делов. — И повернувшись к связисту приказал: — Давай связь с «Черепахой». ЧервонИй, что у тебя еще?
— Опросом пленных установлено: состав, дислокация, номера частей и фамилии командиров воздушной группировки противника. Это пятый авиакорпус Люфтваффе, в составе… ( не знаю давать здесь перечень данных о четвертом авиакорпусе или нет?) — Я уже подходил к концу, как соединили с генералом Лакеевым.
Едрихин взял трубку и начал доклад.
— Здравия желаю! У меня есть важная информация. По данным, полученным в ходе допроса пленных летчиков, установлено, что в районе Черникува завершается сосредоточение четырнадцатой танковой дивизии немцев в количестве ста тридцати — ста сорока танков. В течение часа, максимум полутора часов они нанесут удар южнее Владимира-Волынского, с целью выхода на дорогу Луцк-Владимир-Волынский, и дальше на Бердичев. — Закончив фразу, он стал внимательно слушать ответ Лакеева.
Через несколько секунд ответил — «Есть!» и положил трубку.
— В этот район, с утра еще было направлено несколько самолетов, с целью выяснения обстановки. Ни один не вернулся.
— Ясный пень. Немцы там наверняка держат сильное истребительное прикрытие, чтобы не была вскрыта их перегруппировка. — Подхватил я мысль начштаба.
— Насчет большого истребительного прикрытия я сомневаюсь.
— По данным пленных летчиков, в пятом корпусе одна истребительная эскадра, это приблизительно сто самолетов. Из них треть действует под Львовом, базируясь на аэродром Медоровка. Остальные две трети здесь, базируются в районе села Дуб и местечка Хостыне. Хочу заметить, штаб истребительной эскадры расположен в Хостыне, а не в Медоровке, значит основное направление для немцев здесь, а не в районе Львова.
— Логично, капитан, дальше.
— Шестьдесят — семьдесят, а с учетом сегодняшних потерь меньше минимум на десять — пятнадцать машин, значит в сухом остатке пятьдесят — пятьдесят пять истребителей. Вот чем реально немцы располагают на нашем направлении, плюс все машины одновременно они не будут держать в воздухе, отсюда вывод — где-то половина, а это двадцать пять — двадцать восемь машин. Предпологаю, что противник, поставит одну группу истребителей, скорее всего неполного состава на прикрытие района сосредоточения танковой дивизии, а другая группа разойдется на остальные нужды. Плюс надо учесть зенитное прикрытие этого района. Данных по зенитному прикрытию не имею. У меня все.
— Вроде все правильно, капитан, давай-ка твои соображения доложим Лакееву, и фотоснимок отошлем ему в штаб с майором Архиппенко, тут лету десять минут с перекуром. У тебя все?
— Так точно.
— Продолжай опрашивать остальных, если что вызову. Иди.
Вскинув руку к пилотке, я вышел из штаба. Вернувшись к себе, застал Юрченко за едой. Увидев его набитый рот и глаза размером с блюдце, махнул рукой:
— Ладно уж, корми чем бог послал…
Молча перекусив, и дождавшись пока он приберет остатки пищи, приказал:
— Идем в медвзвод, попробуем допросить последнего летуна, а там и диверсанта примимся.
— Как скажите товарищ капитан…
В медвзводе мы увидели уже разбитые палатки. Возле одной стоял боец. Подойдя к нему спросил:
— Летуна охраняешь?
— Так точно, товарищ капитан.
— Как он, что доктор говорит?
— Побился малость, нога сломана, ушибов много, а так ни чего серьезного, жить сможет.
— Понятно. — И обернувшись сказал: — Младший сержант за мной!
Войдя во внутрь, удивился как нашим медикам удалось создать, я бы даже сказал уют. Внутри палатка была обтянута белым чехлом, стояли панцерные кровати, и даже что-то в виде тумбочки.
В такой палате, да на свежем воздухе, да… вобщем, я бы сам поболел пару-тройку суток.
Наш клиент лежал на кровати в нижнем белье, рядом на ящике из-под снарядов была сложена его форма. Мундир его был сверху, на накладном кармане был приколот какой-то значок. Он имел вид бронзового венка из дубовых листьев, внутри которого помещалось изображение стилизованной головы орла или сокола. Не разбираюсь я в птицах. Влево и вправо от венка шли по три пучка дубовых листьев, по 3 листа в каждом. Внизу венка крепилась прямая свастика. Подвеска крепилась снизу к венку и имела вид восьмиконечной звезды с пучками лавровых листьев по бокам.
— Спроси у него, что это?
Немец коротко ответил, а младший сержант перевел:
— Нагрудный знак, вручается летчикам разведывательных частей за совершение определенного числа боевых вылетов, имеет пять степеней, высшая первая, триста и более вылетов.
Вспомнив один известный анекдот, чуть не сказал: «Столько не летают», но понятное дело, в интересах этого самого дела промолчал.
— Спроси, какая степень у него?
— Третья.
— Это за сколько вылетов дают?
— Сто десять и более, следующая степень не менее двухсот.
— Смотри Юрченко, матер-р-ый разведчик перед нами лежит, более ста десяти разведвылетов.
У наших в войну за это давали Героя Советского Союза давали, а у фрицев только средняя ступень, какого-то нагрудного знака на булавке.
Тут заговорил немец, а Юрченко переводил:
— Он говорит, что знак учредили в начале этого года, и всем кто имеет двадцать и более боевых вылетов наградили этим знаком.
— Пусть представится, все как положено: фамилия, имя, звание.
— Андреас Бенке, лейтенант, летчик-наблюдатель.
— Назовите часть, где вы служите?
— Четвертый разведывательный отряд, тринадцатой эскадры, состою в экипаже обер-лейтенанта Курта Краузе.
— Кому подчиняется ваш отряд?
— Штабу Колюфт при первой танковой группе.
— Какое у вас было задание?
— Сегодня, двадцать третьего июня, мы вылетели на задание с приказом провести разведку в районе города Луцка, железнодорожной станции Киверцы, а также проконтролировать движение ваших войск на шоссе Луцк-Владимир-Волынск.
— Вас сбили, когда вы уже возвращались на аэродром?
— После того, как приказ был выполнен, мы еще раз пролетели вдоль дороги и легли на курс в сторону дома. Мы летели на высоте примерно 1000 метров. Вдруг нас атаковали два И-16. Они атаковали нас снизу, сзади. Я передавал обер-лейтенанту Краузе данные о необходимом положении в воздухе, чтобы суметь вести огонь по нападавшим. На расстоянии примерно триста метров я выпустил две довольно прицельные очереди. Однако ваши самолеты продолжали преследование.
После этого я выпустил все, что осталось в улитке по ним, но ваши пилоты, словно чувствовали, что я нажимаю на гашетку и в последний момент уходили из-под огня. После этого они подошли вплотную к нам, и с первой попытки повредил наш самолет. Все это произошло в 12:45.
— Где находится ваш аэродром? — С ответом на этот вопрос Андреас замялся. — Что, Андреас, думаете как лучше поступить? Что ответить?
Подняв на меня глаза, он видимо хотел найти ответ, и наконец сглотнув слюну, тихо сказал:
— Замость.
— По нашим данным, это не аэродром, а аэродромный узел, состоящий из семи аэродромов и двух посадочных площадок. Уточните на каком именно аэродроме узла базируется ваш отряд? Это аэродром в Мокрее, Лабуне, Водачев или Дуб? Может это Жданов? Или Комарув? Отвечайте Бенке!
— Господин офицер отлично ориентируется в наших аэродромах…
— Бенке, не принуждайте меня использовать иные методы убеждения…
— Вы не имеете права! Я военнопленный, и подпадаю под действие Женевской конвенции! Существуют же цивилизованные методы и обычаи ведения войны!
— А вот этого не надо Бенке! Ваша страна сегодня напала без объявления войны, это тоже согласно, как вы утверждаете, цивилизованные методы и обычаи ведения войны? А? Как вы назовете воздушные бомбардировки городов, где проживает гражданское население? Отвечайте немедленно!
— Атхенс
— Где это?
— Это взлетная полоса недалеко от штаба первой танковой группы.
Там же находится штаб Колюфт, которому мы подчиняемся и части обеспечения от люфтваффе.
— Что это за части?
— Авиакомендатура, батальон связи люфтваффе, части снабжения и несколько передвижных фотолабораторий.
— Что вы можете добавить о сосредоточении четырнадцатой танковой дивизии на плацдарме в районе Черникува?
— Она должна нанести удар в обход Владимир-Волынска, с дальнейшем выходом на панцерштрассе.
— Что такое панцерштрассе?
— Это как правило магистральная дорога, вдоль которой развивается наступление наших танковых и моторизованных частей.
— Ось наступления?
— Да, да! Панцерштассе!
— Почему вы думаете, что панцерштассе это дорога Владимир-Волынский — Луцк?
— Это единственная дорога с твердым покрытием, которая проходит с запада на восток в этом районе, во вторых, наш отряд придан непосредственно четырнадцатой танковой дивизии, и приказ на проведение разведки, наш командир получает непосредственно от командира этой дивизии.
Услышав это, я заспешил к Едрихину, приказав младшему сержанту:
— Остальное ты сам, а я на доклад…