— Я не стану этого делать.
— Ты — моя дочь, и будешь делать то, что я тебе велю.
— Я не вещь, которую можно купить или продать!
— Это откроет для тебя большие возможности в жизни.
— Скорее уж для тебя.
— Ты станешь баронессой.
— Ты его не знаешь, отец. Он же настоящая свинья, грубая и наглая…
— Когда мы познакомились с твоей матерью, она честила меня такими же словами.
— Ни слова о матери! Она бы уж точно не стала…
— Что не стала бы? Не стала бы заботиться о твоем благе? Не захотела бы сделать тебя счастливой?
— Не стала бы против воли выдавать дочь за ненавистного человека. К тому же — за гоя.
— Ты бы предпочла кого-то другого? Какого-нибудь бедняка, умирающего от голода, как этот твой приятель-угольщик? Так ведь он тоже не еврей, Алиса.
— Зато он хороший человек.
— Это ты так думаешь.
— Он доказал мне это, если хочешь знать.
— Превосходные доказательства. Потянули на целых три тысячи марок.
— Что?
— В тот день, когда он почтил нас своим визитом, я положил для него на край раковины пачку банкнот. Ровно три тысячи марок — в качестве компенсации за причиненный ущерб, а также платы за то, чтобы он больше здесь не показывался.
— Что?
— Я всё понимаю, девочка моя… Понимаю, как тебе трудно это принять…
— Это ложь!
— Клянусь тебе памятью твоей матери, что твой друг-угольщик взял эти деньги. Ты же знаешь, я не шучу такими вещами.
— Я…
— Этот человек недостоин тебя, Алиса. Подойди, обними меня и…
— Не прикасайся ко мне!
— Это пройдет. И ты потом полюбишь сына барона фон Шрёдера, как твоя мать в конце концов полюбила меня, поверь.
— Я тебя ненавижу!
— Алиса! Алиса, вернись!
Два дня спустя она ушла из дома в предрассветную мглу, под завесой снегопада.
В руке она несла большой чемодан, куда сложила одежду и все деньги, какие только смогла собрать. Денег было не так много, но всё же достаточно, чтобы худо-бедно протянуть несколько месяцев, пока она не найдет приличную работу. Ее безумные и по-детски наивные планы отправиться в Соединенные Штаты на поиски Прескотта — вполне, впрочем, простительные для девочки, привыкшей путешествовать в каютах первого класса и питаться омарами — теперь остались позади. Теперь это была совершенно другая Алиса, которая должна всего добиться сама.
Кроме того, в чемодане лежал медальон, когда-то принадлежавший матери, в котором хранились две фотографии: Алисы и Манфреда. Этот медальон был на шее матери в день ее смерти.
Перед тем, как уйти, Алиса остановилась возле двери в комнату брата. Она уже коснулась дверной ручки, но в итоге так и не решилась ее повернуть. Она боялась, что, если увидит круглое невинное личико Манфреда, ее охватят сомнения, и в итоге она останется дома. Ее воля на поверку оказалась далеко не такой несгибаемой, как она думала.
"И пора это изменить", — подумала она, выйдя на улицу.
Ее ноги, обутые в добротные кожаные ботиночки, оставляли за собой цепочку грязных следов, но вьюга позаботилась о том, чтобы их стереть.