Когда мы видим их на воле,
То в нашем сердце нету боли.
Не надо их лишать свободы,
Дельфины — сыновья природы.
Они должны свободно жить.
Нам не обязаны служить.
Я рада видеть их на воле,
Увы, не каждому такая доля.
И прежде вольные в неволе,
Их трюкам учат против воли.
Не надо, отпусти, не мучай -
Им на свободе будет лучше.
А в их глазах обмана нет,
Мы принесли им столько бед.
Они к нам доброту несли,
А мы понять их не смогли…
Я думаю, пора начать сначала,
Ведь времени осталось мало.
Их надо только полюбить,
Чтобы потом не истребить.
— Обожаю гороховое пюре, — наслаждалась Аля, заталкивая себе в рот сегодняшний обед. — Почему дома, оно не казалось таким вкусным?
После нескольких часов трудотерапии, все два сектора привели в столовую, дав время немного передохнуть. Мы шкурили здание медпункта, приготавливая стены к покраске и учитывая прошлые, это было не самым сложным заданием.
Устало вздохнув, я отряхнула руки от известки, в которой была вся роба.
— Я тоже люблю его, — сказала я, искоса поглядывая на Котовых, — но не тогда, когда это оказывается у меня на голове.
— Ты думаешь, они будут мстить? — спросила Аля, не поднимая на меня глаз. Видимо в действительности, сейчас ее интересовал только обед. — Время продуктовых масок закончилось.
Я заправила выбившиеся пряди за уши, одновременно ощутив, как пострадали мои волосы. Кусок хозяйственного мыла, палящее солнце и куски штукатурки — это лишь минимальные причины их непотребного вида.
— Возможно, — вернулась я к теме, — но когда Котовы где-то поблизости, мне трудно расслабиться.
И это действительно было так. Но это был не страх. Это был тошнотворный дискомфорт, который обволакивал, когда эти двое находились неподалеку.
— Забей, — махнула рукой Аля. — Не обращай на них внимания, и они отстанут от тебя.
Я поджала губы и неуверенно кивнула.
Легко говорить, когда тебя не поджигают заживо или не обкидывают едой.
Вчера планы Котовых были нарушены, но что, если они не успокоятся? Что если придумают отместку хуже той? Мне нужно всегда быть начеку.
Я хотела избавить себя от этих гнетущих мыслей, так как сегодня, должно произойти событие, которое перекроет все эти беспредельные обстоятельства. Вчера в сарае, наш благочестивый Герман обмолвился, что отправит меня домой. Что именно это означало, я пока не понимала. Мне никак не удавалось сопоставить эти факты. Мой мозг отказывался до конца верить в то, что наш кровожадный директор сошел на такую милость, поэтому, я старалась не распространять эту новость. Пока я сама не буду в этом до конца уверена, правильным решением будет помалкивать.
— Глеб вообще перестал к нам подсаживаться, — с грустью заметила Аля, поглядывая на соседний столик. — Не понимаю, что с ним происходит?
— Это все из-за меня, — сказала я. — Его вынудили ударить меня, и скорее всего, он чувствует свои вину. Глеб никогда бы не поступил со мной так, если бы не Герман.
— Значит, ты злишься на него?
— Нет, есть десяток человек, на которых мне стоило злиться, но только не на него, — я придвинула к себе компот. — Поговори с ним. Объясни, что всё нормально. Я уверена, мы сможем общаться, как и раньше.
— Заметано, — засияла Аля. — Перехвачу его на часах молитвы и поговорю.
Аля была слишком открытой книгой. Её эмоции и чувства, можно было считать по щелчку пальца. И, мне не составило большого труда догадаться, что она неравнодушна к Глебу.
Может где-то в глубине души я злилась на Глеба, но ради подруги, решила проглотить эту обиду. Все мы совершаем ошибки и Глеб тому не исключение.
— Салют, Соньё! — рядом со мной упал Савва, по-хозяйски ставя свой обед к нам на стол.
Я поперхнулась компотом.
— Что ещё за Соньё? — опешила я, а Алька начала хихикать в руку.
Савва пожал плечами.
— А мне нравиться, — он лениво откусил от корки хлеба. — Как насчёт, Сонтьяго? Звучит круто.
— Я что просила придумать себе прозвище? — взмолилась я, глядя на непринуждённо-жующее лицо. — Господи, какими опилками набита твоя голова?
— Тебе не угодишь, — обиделся Савва. — Мне казалось это прикольным. Придумывать секретные позывные, здороваться крутыми приветствиями…
— Ничего прикольного в этом нет, — буркнула я. — Это детские замашки.
— Соня, ты — зануда, — влезла Аля. — Ты вообще не умеешь веселиться.
— Это неправда!
— Это факт!
— Мы находимся не в самом радужном месте, но хоть иногда надо научиться отпускать ситуацию, — умничала Аля.
Я со звуком опустила руки на стол так, что тарелки с картофелем немного подпрыгнули.
— Отпустить ситуацию? — возмутилась я. — Я с самого начала заключения попадаю под раздачу! Из всех возможных наказаний, я испытала на себе каждое! В этом никто не виноват! Но, меня травят не только вожатые! Я не помню дня, когда меня не попытались унизить! Ни одного, мать его, дня! И ты мне говоришь, отпустить ситуацию? Перестать быть занудой? Я вообще поражаюсь себе, как ещё не рехнулась!
Мои соседи по столу замерли словно статуи, а у меня едва получалось восстановить дыхание. Я дала волю эмоциям и уже пожалела об этом. Аля явно не ожидала получить от меня такую реакцию. Но, уже давным-давно мои нервишки начали шалить, и сейчас этот выплеск был мне нужен. Мне действительно стало легче.
— Соня Блэйд, — Савва нарушил тишину, похлопав меня куском хлеба по плечу.
— Что? — теперь, мы обе повернулись к нему.
— Я буду называть тебя Соня Блейд. Грозная и сильная женщина, из игры Мортал Комбат. Научим тебя бить апперкот и делать комбо, станешь опасной штучкой.
Я взялась рукой за голову.
— Савва, что ты куришь? — слабо сказала я. — Судья явно ошиблась с местом, отправив тебя сюда. По тебе плачет абсолютно другое заведение. Клиника, например.
— Чепуха! Я здесь всего несколько дней и мне уже пошло это на пользу.
Я скептично приподняла бровь.
— Да ну? И какие именно изменения с тобой произошли?
Савва гордо выпрямился в плечах.
— Я подрос.
— Ты серьезно? — я закатила глаза. — И как тебя домашние выносят?
— Кстати, о них, — воодушевился он. — Вчера, угрюмый мужик, сказал, что отправит тебя домой. Это правда?
— Его зовут Герман, — поправила Аля. — Стоп! Тебя что отпускают? — теперь она уставилась на меня.
Я виновато опустила голову, проклиная про себя Савву.
— Поверить не могу! — изумилась подруга. — И ты молчала?
— Я не уверена, что он сказал это всерьез, — тихо оправдывалась я. — Поэтому решила промолчать.
Савелий быстро осознал, что создал неудобную ситуацию, поэтому, решил действовать привычным для него способом.
— Я думаю, что Вале нужно быть снисходительнее к своей подруге, — сказал он.
Аля похлопала глазами.
— Кто такая Валя?
— Ты, — заявил Савва, смотря на нее, словно на слабоумную.
— Ее зовут Аля, — устало поправила я. — А-ля.
— Ой, ошибочка вышла.
Аля снова залилась смехом, а я ускорилась в уничтожении завтрака, пока новичок не взорвал мои мозги, своей непоколебимой способностью не запоминать чужие имена. Конечно, можно было расслабиться и получать удовольствие от общения с друзьями, но меня ждало более важное мероприятие. Возможно, сегодня я окажусь дома.
После обеда, я ходила по комнате из угла в угол, в ожидании своего высвобождения. Чувство тревоги, плотно засело в груди, и каждая минута превращалась в невыносимую вечность. Я допускала мысль, что стоит самой обратиться к Герману, но трусила. Я боялась сделать неверный шаг и все испортить.
Рина строила нас, чтобы отправить на молитвенные часы, ранее которые, мне удавалось пропускать. Я понятия не имела, как все это проходит. К моему счастью, сегодня, мне это уже не грозит. Рина в привычной для себя манере обратилась ко мне, и сказала, что меня ждут в другом месте. Меня ждал Герман.
Когда я подходила к домику директора, то думала что потеряю сознание. Мое сердце билось о грудную клетку, как испуганная пташка, а ноги занемели в приятной эйфории.
— Здравствуйте, София, — Герман встретил меня у входа в колонию. — Мне показалось правильным решением сопроводить тебя. Так что, в это путешествие, я отправлюсь с тобой.
Новость была не самой приятной, но я была готова стерпеть все, лишь бы оказаться дома. Даже его присутствие.
Мы подходили к металлическому фургону, на дверях которого, вырисовалось одно небольшое окошко. Эта машина, явно не предназначалась для перевоза законопослушных граждан. Герман забрался в фургон и любезно подал мне руку. Мы сели по разным лавочкам, напротив друг друга, и я боязливо прятала глаза. Зуб на зуб не попадал, но не от холода, а от страха, что это все обман. Или ещё хуже, что меня везут в глухой лес, для того чтобы избавиться.
Машина тронулась, я крепче вцепилась в лавку. Водитель был изолирован от нас, но через небольшое отверстие и зеркало заднего вида, были видны его хмурые брови. Мужчина словно зомбированный, сосредоточенно смотрел на дорогу и больше ни на кого.
— Не стоит так переживать, — сказал Герман, заметив мое волнение. — Ты едешь домой. Адрес, который указан в твоём деле твой нынешний?
— Да, — ответила я, не прорезавшимся голосом.
— Чудно, — улыбнулся он, но как-то не по-доброму. В принципе, все его эмоции, жесты и действия никогда не имели ничего общего с добротой. Именно поэтому, меня так колит его присутствие и душит чувство беспокойства.
— Моя мама знает, что я возвращаюсь? — аккуратно поинтересовалась я, в надежде услышать однозначный ответ.
— Нет, — спокойно ответил директор, — об этом знаем только ты и я.
Могу поклясться, что он целенаправленно увиливал от ответов. Он понимал, что именно я хочу знать и отчётливо видел мои сомнения, но старался быть немногословным.
— Понимаешь, Соня, — продолжил он, — эта поездка, не должна быть для тебя радостью. Это должно быть твоим наказанием. Только кнутом, мы сможем добиться полного очищения души и мыслей.
Мое тело напряглось до предела.
— Наказание? — переспросила я, чувствуя, как немеют пальцы.
— Ты совершила проступок и, следовательно, должна за него ответить, — спокойно говорил он. — Не переживай, твоих друзей тоже это ждет. Не думай, что ты одно отвечаешь за всех, хоть и явно любишь выделяться из толпы. Только строгая дисциплина, позволит сделать нам из вас достойных людей.
— Значит, — пропищала я, сдерживая собравшиеся в глазах слезы, — я не вернусь домой?
Герман лукаво улыбнулся.
— Конечно, вернешься, дорогая, — он положил свою руку мне на колено, и оно моментально отдернулось. — Моя цель привезти тебя в твой дом, но не оставить там. И чтобы ты не мучила себя догадками, давай оставим нам с тобой разговор. По приезду ты сама все увидишь и поймешь.
Оставшаяся дорога в город, показалось мне мучительным испытанием. Я буквально слышала, как трещит по швам моя душа. Я проклинала себя за то, что позволила себе быть настолько наивной. Было абсурдно глупо предположить, что меня выпустят раньше указанного срока. Но, что тогда меня ждет? Зачем вообще нужна эта поездка? Какую цель преследует Герман?
Все было как во сне, и я не сразу поняла, что мы остановились. Вид из окна, был не совсем мне знаком, хотя я понимала, что нахожусь в своем городе. Но это был не мой дом.
— Подойди ближе, дорогая, — поманил меня директор, приглашая к окошку. — Что ты видишь?
Я смотрела на большой торговый центр, украшенный красивыми огоньками и вывесками. Множество беззаботных лиц, мамочки с детьми, возвращающихся домой после приятных покупок, угрюмые водители такси и гуляющие подростки — это все, что мелькало перед глазами.
— Я вижу жизнь, — сказала я, совершенно не понимая, чего от меня хотят.
— Правильно, — согласился Герман, — но эта жизнь проходит без тебя. И все это из-за демонов, которые сидят внутри тебя. Ты видишь, что изменилось в этом мире без тебя?
Безумец снова завел свою шарманку, и у меня с трудом получалось вникать в разговор. Я не могла найти ответ на его вопрос. Правильный ответ. Что он хочет услышать? Я скажу что угодно, лишь бы это побыстрей закончилось.
— Простите, но я не понимаю вас.
— А ты присмотрись, — его глаза заблестели безумием. — Посмотри внимательно и ты поймешь, чем чреваты твои проступки.
Я напрягла глаза, всматриваясь в каждого человека, но все казалось мне довольно обычными.
— Я ничего не вижу, — уперлась я, не желая играть в его игры.
Герман слегка повернул мое лицо.
— А это пара? Она знакома тебе?
Теперь мне на глаза попались два подростка. Она стояли ко мне спиной, разговаривали и обнимались. Я не узнавала их, они были слишком далеко, и единственное что я почувствовала, это горький прилив зависти. Но когда девушка достала телефон, делая совместную фотографию со своим приятелем, меня что-то кольнуло в позвоночнике. А когда, они повернулись в мою сторону, мне захотелось упасть на пол.
Катя Пермакова, записывая новую историю в Инстаграмм, по-хозяйски нацеловывала моего Кирилла. Моего парня. Мелкая дрянь, решила полностью растоптать мою жизнь. Но и Кирилл ей не уступал, он был счастлив или просто делал вид.
— Разве это могло случиться, если бы ты присутсвовала в их жизни? — с удовольствием подливал масла в огонь Герман.
Я наблюдала отвратительную картину и не могла держать себя в руках.
— Мне нужно выйти, — я ринулась к выходу, но меня остановили. Меня переполняли эмоции. Мне хотелось крушить.
— Это не выход, — говорил директор. — Сделай вывод о содеянном. Выйдя к ним, ты наделаешь только больше глупостей. Кому от этого станет легче? Пусть это останется наглядным примером.
Или Герман считал меня полной дурой, или в действительности верил в то, что говорил. Было понятно, что уроком тут и не пахнет. Это было циничным издевательством над моими чувствами. Это лишь прикрытие. Вряд ли этот момент научил меня чему-то или заставил переосмыслить свою жизнь. Я сделала это сама задолго до этой поездки. Герман изощрялся, ломая мою личность.
Мы покинули место, где Катя и Кирилл мило проводили время без меня, и я была рада этому. Была рада, что в моей жизни больше не будет, таких подлых и мерзких людей. Но путешествие еще не закончилось, водитель подъезжал к моему дому. И тогда я думала, что ничего не огорчит меня сильнее сцены у супермаркета. Как же я ошибалась.
Машина остановилась возле моего дома, и мне отчетливо был виден родной подъезд. Лавочки, небольшой сад, в котором теперь виднелась только сухая трава и детская площадка, на которой я провела все свое детство.
Окно запотевало от моего разгоряченного дыхания. Я хотела увидеть маму, ведь это единственная причина, по которой Герман мог привезти меня сюда. Шли минуты, но никто не появлялся и это понятно, не мог же он точно знать, когда мамы выйдет из дома.
Герман сделал звонок и просто помолчал в трубку. Наверное, на той стороне аппарата его поняли и так. Через несколько минут к подъезду подошел мужчина, он ждал какого-то. Я думала, что разгрызу губы до крови, пока смотрела в это проклятое окно. Герман молчал, водитель тоже, а мне оставалось только ждать чуда и не терять сознание.
И вот, подъездная дверь открылась и вышла мама. Хоте нет, не вышла, я бы сказала: выкарабкалась. С ней явно было что-то не так. Жанна Филатова медленно дохромала до незнакомого мужчины, и взяла у него деньги. Да что тут происходит?
— Мама, — прошептала я, прилипнув к окну. Она выглядело очень плохо. Неважно, хотя это совершенно было на нее не похоже. Казалось, что за эти несколько месяцев она постарела на десяток лет.
— После инсульта, вся ее левая часть отказалась функционировать, — бесчеловечно заявил Герман. — Она сильно переживала за тебя, Соня. Ты причинила ей много боли.
Я посмотрела на Германа и из моих глаз потекли горячие слезы.
— С ней все будет хорошо? — прохрипела я.
— Да, она в порядке. Но теперь, твоя мать лишилась заработка. Ей приходиться продавать вещи, чтобы существовать. Сегодня, это была микроволновая печь. Неделю назад, она продала телевизор.
— Я не хотела этого. Это был несчастный случай.
— Это спорный вопрос. Только Бог знает об истинных твоих намерениях, и ты видишь последствия. Если это происходит, значит, ты заслуживаешь все это. Господь не простил тебя. Только твоя мать в этом совсем не виновата.
На моей шее образовалась тугая удавка. Этого не может быть. Я даже не могла предположить, что у мама такие серьезные проблемы. Сейчас, ей как никогда нужна моя помощь, но я не рядом. Теперь, я действительно чувствовала свою вину перед ней.
Сквозь слезы, я смотрела на мать, которая не могла подняться на подъездную ступеньку и ждала помощи от прохожих. Миллион ножей воткнулось в мое сердце. Мне хотелось ей помочь.
— Делай выводы, Соня, — повторился Герман, довольный своей работой. Он стер меня, как некрасивый рисунок, огромным и жестким ластиком.
Мои нервы сдали.
— Мама! Мама! — кричала я, стуча руками по фургону. — Я здесь!
— Она не услышит тебя. Она не должна тебя услышать.
— Позвольте помочь ей, — мой голос поломался. — Ей нужна моя помощь. Пожалуйста.
— Она справиться, Соня, — настаивал Герман. — Не стоит ее травмировать.
Я почувствовала непреодолимую боль в сердце, и мой плач перешел на вой.
— Выпустите меня! — я начала биться в истерике, уже перестав себя контролировать. — Откройте эту чертову дверь!
Герман силой усадил меня на пол и пронзил взглядом.
— Это твое наказание, — грубо сказал он. — Сейчас, тебя нет в их жизни, и у тебя нет права вмешиваться. И это только твоя вина.
Я застыла. Это было самым жестоким наказанием, какое только мог он придумать. Я была готова пятьдесят раз усесться на тот стул позора и получать кулаками по лицу, но не это. Это было подобно каторге.
Проглотив комок боли, и я взяла себя в руки и больше не желала смотреть на маму. Это было выше моих сил. Даже если я разобьюсь об это окно, меня никто не отпустить. Все бесполезно.
— Тогда, отвезите меня обратно, — слабо сказала я. — Я все поняла. Я больше этого не выдержу.
Герман слегка улыбнулся, и жестом приказал водителя тронуться. Я судорожно нащупала лавочку рукой и села обратно. Дрожь пронзила меня до самых костей, и дорогу домой, я практически не помню. Не помню, когда мы вернулись в колонию. Не помню, кто тогда был в комнате. Не помню, как легла спать.
Я лежала на кровати, свернувшись в клубок, позволяя слезам падать на подушку. В голову лезли воспоминания увиденного. Я старалась не думать, но это было практически невозможно. Удар оказался слишком мощным.