Если вы поставите большой и указательный пальцы так, чтобы между ними примерно оставалось 2–3 сантиметра, то вы наглядно увидите приблизительное количество сил, которых у меня осталось.
Это было начало ноября, и вроде бы стоило радоваться, что твой резиновый срок медленно продвигается к финишу, но из-за резкого похолодания, которое в разы усложняет выполнение задач трудотерапии, радоваться, совсем не получается. Ещё эти массивные, тяжелые куртки, которые нам выдали на период морозов, усложняли мне не только работу, но и самопередвижение. Моим костлявым плечам, казалось, что я постоянно тащу на себе мешок с пятью жирными котами. Даже не знаю, почему я сравнила эту тяжесть именно так, но суть не в этом — я чувствовала себя подавленной и морально, и физически.
А может все потому, что Савва скоро покинет колонию, а я совершенно не хотела его терять. Он будет первый из всего нашего преступного коллектива, кто выберется из этого Ада, честно пробыв весь назначенный судом срок. Меня разрывало на части: с одной стороны, мне будет жутко не хватать Савву, а с другой, оказавшись на свободе, он мог бы пустить в массы информацию о том, что здесь твориться. Я и Савва общаемся, как и раньше, без каких-либо неудобных моментов. Он в свою очередь, закрыл глаза на мою нелепую выходку и больше не поднимал эту тему. Но, не смотря на нашу идиллию, я не могла игнорировать то, что он общаешься с Маратом и Тихоном. Я, нервно кусала локти, когда видела их вместе, за разговорами в столовой, за общением во время вечерних прогулок и не могла с этим смириться. Но, все равно молчала. Я не вправе указывать, с кем ему дружить, даже если эта дружба не поддавалась никакой логике.
Аля и Глеб, проводят очень много времени вместе, хотя мне трудно представить хоть одно совместное занятие, которое было бы в их общих интересах, но ребятки не отлипают друг от друга. Глеб увлекается миром фэнтези и различными видеоиграми, а Аля думает что Хоббит, это название средства для прочистки труб. Но, если все это построено на искренности, кто я такая, чтобы скептично относиться к ним? Та, которая коллекционирует таблетки под линолеумом, безрассудно отстригает волосы и прячется за картофельными кучками. Мне следует помалкивать. Определенно.
Каждое новое правило в колонии «Дельфин», тащило за собой шлейф негатива. Например, те дельфинята, которые не могли по каким-то причинам уснуть после отбоя, считались бессовестными лодырями. Герман считал, что эти подростки не добросовестно выполняют задания, раз соприкасаясь с подушкой, не впадают в беспробудную спячку и поэтому, заставлял их работать по ночам. Это было не справедливо. По себе знаю, что во время сильных переживаний, сон как рукой снимает, а порой коварное чувство голода не даёт, сомкнут глаз. Но у Германа свои мысли по этому поводу. Теперь, дельфинята в идеале играют роль спящего человека, а тем беднягам, которым, по проказам злой судьбы неожиданно приспичевало, приходилось терпеть до утра.
Ещё одно из таких правил, гласило о том, что любое продолжительное взаимодействие подростков противоположного пола друг с другом, расценивалось, как наличие неверных мыслей и нежелание стремиться, к прозрачной чистоте души. Этот порок, вымывали ледяной водой, в минусовую температуру и на глазах у всей колонии. Так сказать, остужали грешный пыл. Бред. Почему, тогда он не создал колонию одного полового признака? Может быть тогда, все было в разы лучше? Например, в женской колонии, меня бы никогда не увидели Котовы, а я, соответственно их. Очень трудно не взаимодействовать со своим нелюбимым сектором, когда приличная его часть — мальчишки. И это только маленькая часть испытаний, через которые мы проходили. Ни для кого не секрет, что методы излечения, которые придумывал Сико, больше походили на средневековые пытки.
Но сегодня, меня сильно насторожила новость об увеличении дозировки принимаемых таблеток. Вроде бы, этот факт не особо должен меня касаться — я их не употребляю, но я переживала за ребят. Было очевидно, Герман хочет подавить дельфинят и превратить безвольных марионеток подобных зомби. Все его действия, приказы, нововведения — это тщательно спланированная система, преследующая крайне недобрую цель.
Сегодня, я вышла во двор, потому что у Лили была какая-то просьба, и она попросила подождать ее у входа в барак. И вроде бы ничего обычного, только я все никак не могла найти свою куртку. Веселый мальчишка из моего сектора, вежливо намекнул мне, что она лежит под ступеньками у входа. Присмотревшись, я не сразу узнала свою телогрейку, она была похоже на огромный, грязный коврик, который обычно стелют на пороге в квартиру. Прибывая в шоковом состоянии, я попыталась поднять вещь, но у меня это не получилось. Куртка была мокрой и невероятно тяжелой, а рукава уже начали примерзать к холодной земле. Было логично предположить, что это не мистика, а виной тому кто-то до боли подлый.
Подняв разгневанные глаза, я сразу же узрела знакомую компанию, воодушевленную веселым разговором. На соседней территории кривлялись Тихон и Марат, а у их ног стояли металлические ведра. Не трудно было догадаться, кто был виной этой грязной выходки. А я, наивно верила, что после моей стрижки, Котовы дадут мне несколько недель форы. Но больше бесило не это, Савва тоже был в этой компании и, наверное, даже не догадывался, что натворили эти подлецы. Они довольно мило беседовали, и совершенно не обращали внимания на мои яростные искры из глаз.
Как он это делает? Как, чертов Марат, умудряется настолько профессионально, рушить все вокруг меня? Он что, все жизнь готовился к этому? Тренировался быть моим врагом?
Я остановила на нем свой прожигающий взгляд и замерла.
Этот рыжеволосый парень, является невероятно больной личностью, любящий агрессию и издевательства. К тому же сильный, он обожает подавлять слабых. Котов Марат — это оружие, заправляющие всеми, а в первую очередь своим братцем Тихоном. Он всегда выглядит непоколебимым, сдержанным и спокойным, но я знаю, что он настоящий социопат и его стоит опасаться. Это самый опасный вид недругов. Он безжалостен и хладнокровен. Человек, ставящий себя выше других, выходящий за рамки системы. Хитрый и дерзкий, способный просчитывать все на несколько шагов вперед. Он проверят меня. Играется. И я его ненавижу.
Я отчетливо представляла, как мои руки сжимаются на его шее и медленно ломают кости. Перед глазами мелькало его синеющее лицо и испуганные глаза. Страшно подумать, но меня грели эти мысли. Но, мои криминальные фантазии нарушила Лилия, появившаяся из-за угла.
— Соня, мне нужно, чтобы ты мне помогла убрать территорию возле медпункта, — сказала она, пройдясь по мне недовольными глазами. — Почему ты еще не одета?
— Мне не холодно, — процедила я сквозь зубы, не отводя глаз от ненавистников.
Врач возмущенно открыла рот.
— Ты с ума сошла? У меня полный лазарет больных! Если ты захотела получить воспаление легких, то извини, все места уже заняты!
— Мы пойдем убираться или нет? — спросила я, игнорируя ее крики.
— Где твоя куртка? — повторила она, заправляя свои карамельные пряди за ухо.
Я сделала глубокий вдох и повернулась к ней.
— Ты на ней стоишь.
— Что? — она отступила и посмотрела себе под ноги. — Кто это сделал?
Я скрестила руки на груди, не проронив ни слова. Мое выражение лица ясно дало понять, что я не собираюсь жаловаться. В этом просто не было смысла. Даже указав пальцем на Марата, доказать его вину будет практически невозможно. Когда даже у меня, оставался маленький процент того, что это сделал не он. Да, я отношусь к нему предвзято, но не беспочвенно. Теперь каждое неприятное событие, будет ассоциироваться только с ним.
— Ладно, — Лилия медленно потерла переносицу, — тогда иди к Герману, проследишь за бабушкой Рут.
Я в панике округлила глаза.
— Нет, пожалуйста, — взмолилась я. — Я не умею следить за стариками. Я даже накормить ее не смогу. Когда я последний раз приготовила яичницу, у мамы откололось пол зуба, потому что это было похоже на куриный сухарик. Не отправляй меня туда, пожалуйста, — тороторила я, рассчитывая на ее понимание.
— У меня нет выхода, Соня, — жалобно ответила она. — Или улица, или бабушка. Но взять тебя с собой на уборку не смогу. Прости, лучше ты сходишь туда, чем сильно заболеешь.
— Хорошо, — я зажмурилась. — Я присмотрю за ней. Но если Герман сварит меня вместо пельменей на обед, это будет на твоей совести.
— Ты справишься, — улыбнулась врач и поспешила найти нового помощника.
Проходя мимо Марата, Тихона и Саввы, я едва сдерживалась, чтобы не накинуться на них. Сжав кулаки, я сохраняла самоконтроль. Надо идти вперед и не обращать внимания. Просто идти.
— Сонтьяго! — меня заметил Савва и попрыгал в мою сторону. — Стой, мне нужно тебе кое-что сказать.
Я остановилась.
— Я собрал для тебя витаминов, — заговорчески сказал он и показушно подмигнул.
Мои глаза закатились.
— С тобой нельзя идти в разведку. Ты треплешься, когда вокруг полно людей. Если бы про это услышала Лилия, я бы тебя убила.
— Но тут никого нет. Лидии тоже. Так что, занесу тебе их вечером.
— Хорошо, — тихо сказала я. — Спасибо.
Интересно, он понимал, что он делает? Он в действительности думал, что это витамины? Что-то я сильно сомневаюсь.
— А ты — горячая штучка, я смотрю, — поиграл он бровями, смотря на мою робу. — Где твоя одежда.
— Спроси у своих новых друзей, — буркнула я, заметив, что он растерялся. — Я уверена, они точно располагают информацией.
Я не стала дожидаться ответа Саввы и пошагала в домик Германа. По пути, я думала лишь о том, что как не хочу сидеть со старухой, которая породила на свет безжалостное чудовище. О том, что насколько нужно быть аккуратной, чтобы не влететь на новое наказание, как случилось с Волковой. И даже не догадывалась, что история, которая там произойдет, зацепит меня за самое живое. Эта бабушка запомниться мне навсегда.
В домике Германа, мы были совершенно одни. Мать Германа сидела в инвалидном кресле и, слегка склонив голову на плечо, тихонечко сопела. Она дремала. Бабушка была очень худой, от чего на руках виднелись глубокие морщины. Седые, полупрозрачные волосы спадали на плечи, а веки печально закрыты. Она не вызывала ощущение отвращения, как было с Германом и не казалось злой ведьмой. Типичный Божий одуванчик, сломленный возрастным недугом.
Пока бабушка спала, а Герман с другими вожатыми ошивались на поле, я решила не терять время даром. Отчаянно, я полезла капаться в столе директора. В шкафчиках лежало много документаций, сигары, фотографии маленькой Евы и других детей в младенческом возрасте, но меня это не интересовало. Я хотела найти хоть какое-нибудь доказательство того, что он психопат. Полки шкафа, были наполнены ненужным барахлом и странными книгами:
Организованы, чтобы исполнять волю.
Священное писание.
Верный и благоразумный раб.
Осуждены за веру.
Пленники идеи. И прочая чушь. Но привлекла мое внимание, маленький ежедневник с подписью: Сико.
Открыв его, я поняла, что это личный дневник Германа. Это было понятно, по недавним датам и страшным записям. Каждый день, он придумывал и описывал формы пыток. Мои ладони вспотели, когда я читала, что творилось с остальными ребятами. Как глупо было предполагать, что достается только мне. Безумец писал красиво и красочно, описывая каждую деталь. Мне хотелось выронить эту безобразную вещь, но я хотела найти себя. Мне были интересны его мысли касательно меня.
Перелистывая каждую страницу, я старательно искала глазами свое имя. Но задержалась совсем на другом. Это было отельное письмо. Доклад, адресованный государственной власти. Это была некая идея, относительно колонии «Дельфин», там он представлял свои размышлении о религии и воспитании. Он уверял, что нашел метод решения проблемы, с которой сам столкнулся в своем уголовном прошлом, чтобы помочь детям избежать его ошибок.
Что за уголовное прошлое, о котором он пишет? Господи, какой идиот, смог одобрить ему этот проект? Они вообще знают, что тут твориться? Или хорошо присмотреться, им мешают купюры Сико? Очевидно же, что он псих! Он возомнил себя мессией, несущим особое знание свыше. Только он не предполагает, что создал настоящий ад, на маленьком клочке земли.
Меня отвлек кашель пожилой женщины, и я, вырвав несколько страниц с пытками, незаметно засунула их в карман.
Я медленно подошла к проснувшемуся телу и села на табурет около нее. Она открыла глаза и одарила меня теплой улыбкой. Я ответила ей тем же.
— Здравствуйте, — тихо и робко поздоровалась, но та лишь покивала в ответ. Майка говорила, что бабушка не разговаривает, а только временами мычит.
Я растерялась, так как совершенно не имела опыта в общении с больными людьми. И мне так было страшно сделать что-то не так и получить от Германа, что в голову не приходило ни одной здравой мысли.
— Меня зовут Соня, — представилась я. — Я буду за вами присматривать. Я знаю, что вас зовут Рут. Значит, будем теперь знакомы.
Потускневшие глаза сверкнули теплом и добротой. Мне даже показалось, что слегка заслезились.
— Чем я могу вам помочь? Может, вы хотите кушать? Или может, почитать вам?
Рут в отказе покачала головой. Она сжала одну руку на своей тонкой ночнушке и ткань смялась. Сначала, я расценила это как раздражение на свою чрезмерную навязчивость, но это было не совсем так.
В комнате, у самого порога, я увидела ведро. Я решила, что оно предназначено для Рут, потому что в общий туалет ее никогда не вывозили. Я бы заметила. А потом, я вспомнила, что именно такие же ведра, стояли возле Марата. Только я сильно сомневалась, что он выносил именно их. Наш господин, никогда бы не снизошел до такого поручения. Да и моя куртка, было точно облита водой.
Еще одна мысль, словно маленький мотылек, пролетела в голове. Порог этой комнаты — это отчетная точка всех событий, которые здесь происходили. Именно здесь, я получила первое, унизительное свое наказания. Это был ремень. Даже смешно, ведь это была самая гуманная демонстрация из всех.
Мое внимание, снова перешло на Рут.
— У вас парализована левая часть? — бестактно поинтересовалась я. — Это был инсульт?
Старушка поджала бледные губы и кивнула.
— У моей мама тоже был инсульт, — с грустью сказала я. — И теперь, ей тоже понадобиться инвалидное кресло. Ведь это не лечиться?
Рут помотала головой, и накрыла своей теплой ладонью мою руку. Она намекнула мне, что все поправимо.
В голову закралась не самая нравная мысль. Еве необычайно повезло с бабушкой. Ведь Рут никогда не сможет, доканывать внучку своими старческими разговорами, от которых нормальный человек старательно уходит. Интересно, а какая мать у Евы? Знает ли она, куда отпустила ребенка, и какой ее муж на самом деле тиран?
Неожиданно Рут начала показывать в окно пальцем и издавать непонятные звуки.
— Вы кого-то там увидели? — не понимала я. — Может, хотите погулять?
Но стоны Рут стали еще громче, она чего-то боялась. Взглянув на окно, я ничего не увидела. Подоконник был пуст, а шторки занавешены.
— Вас кто-то напугал? Там никого нет. Не бойтесь.
Старушка не успокаивалась. Тогда мне пришлось подойти к окну и сделать движение руками, будто разгоняю птиц.
— Кыш, кыш, — проговорила я и повернулась к ней. — Все чисто. Оно ушло.
По ее выражению лица и по глазам, я поняла, что она успокоилась. Да, задание оказалось не из легких.
— Наверное, это тяжело, быть прикованной к одному месту? — я села обратно на табурет. — В этом мы похожи. Мы с вами, заложники злой судьбы.
Рут потянулась за листком бумаги и ручкой, а потом, написав несколько слов, передала его мне.
Мне жаль, дочка. Жаль, что вы попали в эти руки.
Я подняла на нее взгляд.
— Получается, вы знаете, что творит ваш сын?
Рут кивнула мне, ее губы затряслись и из глаз покатились горючие слезы.
— Не плачьте, пожалуйста, — я погладила ее по плечу, но она попросила листок обратно, но на этот раз писала дольше.
Бабушка плакала, и я очень пожалела, что завела этот разговор. Листок, который она дала мне, уже стал влажным.
Он обижает меня. Наказывает. Не дает лекарства. А от таблеток, которыми он меня пичкает, мне становиться только хуже. Мои ночные хрипы, он заглушает подушкой, хотя знает, что мне нужен свежий воздух. Он устал от меня и хочет побыстрей избавиться.
Я прибывала в шоковом состоянии. Когда я читала эти короткие предложения, в моем горле образовался тяжелый ком. Я приложила кулак ко рта, чтобы подавить свои эмоции. Вот, кто на самом деле был беспомощен. И самое обидное, что я совершенно не знала, чем ей помочь. Я в принципе, не смогла бы этого сделать.
Бабушка прибывала в отчаянии, но льдом за шиворот оказался Герман, который неожиданно зашел в комнату. Может, именно об этом, меня хотела предупредить Рут.
— Что тут происходит? — спросил он, вытаращив на нас глаза. — Мама, тебе плохо?
Я быстро смяла записку в кулаке и спрятала в карман, который уже переполнился бумагой.
Рут замерла, стараясь сделать свое лицо обычным.
— Ты что, обидела ее? — прорычал Герман, обращаясь ко мне и осматривая старушку.
— Нет, ей приснился плохой сон, — лгала я. — Она начала рыдать еще во сне.
— А ну, пошла вон, — приказал он.
— Но я ничего не сделала!
— Я сказал, пошла вон! — он показал мне пальцем на дверь.
Я сидела на ступеньках, у входа в барак, глотая прохладный вечерний воздух. Как это тяжело, когда ты видишь аморальную ситуацию, но никак не можешь на нее повоздействовать. Мне было настолько тяжело дышать, будто в мою душу накидали тяжелых булыжников. Казалось, я могу смериться с издевками над дельфинятами, потому что больше ничего не оставалось делать, но когда трогают стариков, это ужасно и неприемлемо.
— Витамины: А, В, и С, как и заказывала, — ко мне присел Савва и протянул упаковку транквилизаторов. — И как настоящий друг, я не буду спрашивать, зачем они тебе, потому что полностью тебе доверяю. Ведь так, должны поступать друзья? А то ты последнее время сомневаешся в моих чувствах. Ой, в намерениях. То есть, в моей дружественной искренности.
— Я не сомневаюсь в тебе Савва, — сказала я, пропихнув в карман еще и таблетки. — Просто ты общаешься с плохими людьми. Они тебе не друзья. Мне уж точно.
— А с кем мне еще общаться? — негодовал он. — С зомби Глебом? Или его извращенной подружкой? Может, ты хочешь, чтобы Волкова засадила мне в глаз каблук? Я определенно ей не нравлюсь.
Я слегка улыбнулась.
— Не хочу тебя огорчать, но такого мнения не только Волкова. Таких очень много.
— Во поэтому, — выпрямился он, — я общаюсь только с избранными. Ты должна гордиться, что ты из их числа.
Я потерла ладошки и подышала, чтобы немного согреть их.
— Вот это мне и не нравиться, — подметила я. — Я никак не могу быть в одной куче с Котовыми. Пусть даже эта куча называется «Избранные». Мне проще закопаться в помоях и надеть на голову пакет.
Савва улыбнулся и, заметив мою дрожь, обнял одной рукой.
— Я не хочу, чтобы ты копалась по помойкам, — он сделал небольшую паузу. — Но учитывая твою новую прическу, от пакета, отказываться — не стоит.
Я сильно ткнула его в бок локтем, а тот засмеялся.
— Я буду по тебе скучать, — сказала я полушепотом, вытирая нос об колено. — Даже не знаю, кто будет веселить меня, когда тебя отпустят.
— Попрошу Марата, щекотать тебе пяточки перед сном.
— Господи, у тебя на все найдется дурацкий ответ.
— Я такой, какой есть, — довольно сказал он.
— Вот именно это меня и поражает. Тебя как будто не касается вся эта ситуация. Я бы никогда не подумала, что у тебя есть какие-либо проблемы.
Савва глубоко вдохнул свежего воздуха.
— Я везунчик, мне незачем огорчаться.
— Это точно. Учитывая, что скоро выйдешь отсюда, — с наигранной завистью сказала я.
— И сделаю это очень эффектно, — отшутился он. — Уйду чертовски красиво и феерично.
Я закатила глаза.
— Кто бы сомневался.
Мы замолчали на какое-то время. Не смотря на морально тяжелый день, сейчас мне было легко и хорошо. Его объятья больше меня не смущали. Савва профессионально вытаскивает людей из стрессового состояния, и это все без особых усилий. Это какой-то Божий дар. Ему надо работать психологом в тюрьмах и пансионатах.
Я почувствовала знакомый запах табака.
— Угости меня сигаретой, — попросила я, похлопав невинными глазами.
Савва изогнул бровь.
— Во-первых, ты не куришь. Второе, с чего ты взяла, что у меня есть сигареты?
Мои губы недовольно надулись.
— Не притворяйся. Я знаю, что они у тебя есть.
Парень покачал головой.
— Маленький шпион, — пробурчал он, засунув руку в карман.
Несколько чирков спичкой, и едкий дым заполонил мои легкие. Прокашлявшись, я впервые насладилась табачным дымом.
— В доме у Германа, тяжелобольная женщина, — проговорила я. — Это его мать. Он издевается над ней тоже. Это ужасно. На этого урода, совершенно нет управы.
— Наслышан, — спокойно сказал Савва. — Редкий ублюдок, — он плюнул себя под ноги.
Уголек, как сверчок продолжал то вспыхивать, то потухать во тьме.
— Мне нужно с этим что-то сделать, — уверенно сказала я. — Если хорошо все обдумать, то я смогу.
— Можешь, — ответил он. — Но не станешь. Оставь это мне. Когда я выйду, я решу, что с этим делать. Поверь, мой отец не последний человек. Он прислушается ко мне.
Я верила каждому его слову. Я доверяла Савве. Он действительно мог поднять общество, против Германа. Мне хотелось сидеть так до утра, пока не взойдет теплое солнце. Я хотела болтать ни о чем, вспоминать дом и смеяться над его шутками, но в горле комом застряла одна лишь фраза.
— Мне нужно выбраться отсюда, Савва. Другого выхода нет. Мне нужен план побега.