Салют, Сантьяго!
Не подумай, что я какое-то сыкло, и не смог попрощаться с тобой на прямую. Это не так. Не будь я таким проницательным и умным, ты бы никогда не смогла прочитать это послание. Я предполагал, что меня выпустят в самый неожиданный момент, поэтому заранее написал тебе письмо и передал зомби-Глебу. Надеюсь, он его не сожрал, потому что вид у него был не самый свежий. Так что держись от него подальше, ты у нас лакомый кусочек. Я переживаю.
Знай, я помню наш разговор. Конечно, ты могла быть «под витаминами», но я выполню обещанное. Надеюсь, когда люди узнают об этом месте, Герману наступит полный кирдык. Так и будет, я уверен. А ты должна держаться. Просто обязана. И ты справишься. Я сразу понял, что ты особенная. Соня, ты очень сильная и сможешь многое. Забудь про страхи, вытащи это из себя, стань собой.
Когда я увидел тебя впервые, мне показалось, что нашёл родную душу. Такую, как и я. Я ошибался. Ты, конечно, мне родная, но координально отличаешься от меня. Ты добрая и бесстрашная. Мы ещё увидимся. Обещаю. А пока остаётся только скучать. Уверен, у меня будет ломка без тебя.
Ты — мой личный сорт героина.
А вот это точно фраза из Сумерек.
Вот черт, я стал как моя бабуля.
Счастливо. Савва.
Колония «Дельфин» — это как жуткий, глубокий сон, который затягивает тебя и постепенно уничтожает шанс на пробуждение. Представляя собой место, где злоба и беззаконие порождают что-то особенно страшное, оно душит тебя и со временем, ты прибываешь в состоянии кислородного опьянения. Только ты не умираешь. Тебе дают немного отдышаться, а потом все по новой.
Я держала в руках мятый клочок бумаги и не могла поверить, что больше не увижу Савву. В моем и так наполовину пустом сердце, появилось ещё одно свободное место. И если в этом мире, помимо мамы и нескольких моих друзей, остались люди, которым не безразлична моя судьба, то присаживайтесь. Всем хватит мест. Я не стала с головой впадать в депрессию, так как благодаря Савве, у нас появился крошечный шанс. Шанс, чтобы выбраться из этого Адского плена.
Год назад, месяц декабрь, означал преддверие чего-то волшебного, сказочного и чудесного. Перед новогодними праздниками, мы с мамой, нарочно озадачивали себя приятными хлопотами, чтобы не оставалось времени на скуку. Пока мама ставила искусственную елку, я распутывала фонарики и обязательно где-нибудь рвала проводки. Когда из соседних окон, елки переливались разноцветными огоньками, наша красавица, добродушно была завалена одной мишурой. Мама готовила различные салаты и учила меня делать цветы из овощей. Помню, как пускала слюни, на маленькую баночку красной икры, которая зачем-то покупалась за месяц до праздника. И ещё множество вкусных продуктов, на которые мама клеила этикетку с надписью: «На Новый год». Это было чудесное время, и мысль о том, что на этот Новый год я не увижу маму, не посмотрю телевизор, не поем консервированных ананасов, очень угнетала.
Колония «Дельфин», готовилась к этому немного иначе. Снег не переставал ложиться хлопьями на землю, и мы бесконечно чистили от него территорию, натирая ладони об черенки от лопат. Даже через перчатки. В меню столовой, не появилось салата «оливье», а о мешках с конфетами, мы могли только мечтать. Одним словом, не поменялось ничего. Ни май, ни август, ни декабрь, не спешил нас чем-нибудь порадовать.
И вот сейчас, с самым бездушным выражением лица, я втыкаю лопату в снег и надеюсь, что причиняю боль белоснежному предателю. Мои руки колит от холода, а спина потеет от тяжелых и трудных движений. Я проклинаю всех и вся. Тело греют только воспоминания о матери. И о Савве. Тот человек, который вызывал у меня положительные эмоции, сейчас скорее всего… Хотя трудно представить, чем сейчас занимается Савва. Я не удивлюсь, если он читает пособие для новичков «Схемы плетения макраме». Вот серьёзно, не удивлюсь.
— Приветствую вас, Соня, — серьезный голос за моей спиной, заставил отвлечься от снега. — Чудесная погода, не так ли?
Повернувшись, я увидела Германа, в толстой дубленке с воротником из чернобурки. Он явно не постеснялся своего образа, учитывая в какой одежде, были сейчас мы.
— Здравствуйте, — неохотно поздоровалась я, нутром чувствуя неладное. Любое внимание с его стороны, это жирный намёк на опасность. Любой диалог с Германом, не мог закончиться любезностью и объятьями. Просто не мог.
— Я заметил, что последнее время, вы прибываете не в самом лучшем расположении духа, — сказал он, проедая меня глазами. — Может быть, это апатия?
Я решила общаться с ним, не отвлекаясь от работы. Так было проще, чем смотреть на него.
— Вы ошибаетесь, — ответила я. — Я всегда в таком настроении. Радоваться особо нечему.
— Неправда, — воспротивился Герман. — Сейчас, вы особенно печальны. Могу я предположить, что это связанно с уездом вашего друга Савелия?
Я заметила, как дельфинята стали коситься в нашу сторону. Им было интересно, что я такого натворила и что меня ждёт.
— Да, я расстроилась, — я ногой вогнала лопату в сугроб. — Изначально. Но сейчас я рада за него. Надеюсь, у него все сложиться.
Герман задумчиво потёр подбородок.
— Значит, дело не в этом, — медленно проговорил он. — А может, вас терзает другое? Может, вы нагрешили и не в состоянии простить саму себя?
Я замерла. О чем, он говорит?
— Исключено, — сказала я, ощущая, как немею пальцы. — Я не чувствую себя виноватой.
Герман помахал своим морщинистым пальцем в воздухе.
— Но вы не отрицаете того, что могли совершить проступок, — давил он. — Одно дело — согрешить, другое дело — не чувствовать своей вины.
— Я ничего не сделала, — стояла я на своём, даже боясь предположить, что он имеет ввиду. Неужели, спустя такое количество времени, он догадался, что я копалась в его вещах?
— Я очень надеюсь, что хотя бы перед Богом, вы соизволите покаяться, — сказал он, и в промежутках между его слов просвечивалась неподдельная угроза. — Всего доброго.
Я смотрела ему в след, находясь в лёгком недоумении. Это все? Он поверил мне на слово? Или это затишье перед бурей? Что именно он имел ввиду? О каком грехе говорил?
Провожая директора глазами, я поняла, как сильно оцепенели мои пальцы. Работы ещё валом, а значит, мне нужно было немного погреться, чтобы продолжить уборку снега.
Забежав в лазарет, я аккуратно сняла мокрые перчатки. В медпункте не находилось ни одного больного, потому что Лилия хорошо над эти потрудилась. Она отлично приноровилась вычисляться симулянтов, поэтому, одного кашля для госпитализации стало недостаточно.
Дыша на свои ладони, я вспомнила про свои улики. Эти клочки бумаги из дневника Германа, я припрятала слишком хорошо. И пусть мне достанется за это, но они их никогда не найдут, а я никогда не признаюсь в краже. Хотя, кто знает? Герман промолчал, он сомневается, а значит, это может сойти мне с рук. До боли замерших рук.
Дверь лазарета захлопнулась — в помещение зашёл Марат. Вальяжно, по-царски, не отряхивая обувь, он прошагал между кроватей.
— Замёрзла? — спросил он, не скрывая надменной улыбки. — Или опять зашла сюда, чтобы сделать очередную пакость?
— Иди куда шёл, — огрызнулась я, пройдя к умывальнику. С ним я точно не хотела вести диалог.
Марат догнал меня и перекрыл выход, повиснув на пороге санкомнаты.
— А я сюда и шёл, — уточнил он, раскачиваясь на дверных косяках. — Пришёл проследить, чтобы все оставалось лежать на своих местах.
О, как мне надоели его издевки. Меня уже выворачивало, от этих двусмысленных фраз.
— Значит, уйду я, — сказала я, попытавшись проскочить мимо него, но он выпрямил каменную грудь, откинув меня обратно.
— Не так быстро!
— Что опять, Марат? — процедила я сквозь зубы. — Что на этот раз тебе надо?
Марат похлопал пальцем по своей нижней губе.
— И вправду, что ты натворила на этот раз? — его губы сложились в узких полоску, а картавая речь резала мне ухо. — Говорят, ты не чиста на руку. Мне сказали, что ты обворовала Германа. Тебя жизнь вообще ничему не учит?
Теперь, мне все стало ясно — Герман снова натравил на меня своих шавок.
И вот, одна уже начала скалиться.
— Это неправда! — рыкнула я. — Но и перед тобой, я не собираюсь оправдываться. Кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывалась?
Его огненные брови сошлись на переносице.
— Откуда столько смелости? Если бы я не пообещал твоему другу, что не трону тебя, тебе бы не поздоровилось. Хотя, — его лисьи глаза сверкнули азартом, — твоего друга сейчас здесь нет, верно?
— Играйся со своими шестерками, Марат. Мне это не интересно.
— Как не вежливо, — покачал он головой. — Надо бы научить тебя манерам.
Я скрестила руки на груди и усмехнулась.
— Это ты меня манерам учить собрался? Ты, закомплексованный мудак, который самоутверждается за счёт слабых? Нет, прости, ты далёк от моего кумира.
Марат громко посмеялся.
— Это ты, меня закомплексованным называешь? Посмотри на себя, ты — наркоманка, которая ворует таблетки и лазает по чужим шкафам. Как думаешь, мамочка бы тобой гордилась?
Я сильно сжала челюсти. Он не имел права, говорить о моей матери. Пусть лепечет что угодно, но её он не смеет трогать. Это единственный человек, который должен оставаться неприкосновенным и за него я буду рвать. Разрывать.
Если Марат решил бить по больному, я отвечу тем же.
— А твоя мамочка, гордиться тобой? — мои глаза сузились до щелок. — Она гордиться своим сынишкой, который поджарил ни в чем не повинных людей? Уверена, она волнуется, накормили тебя или нет. Переживает, хорошо ли обращаться с её маленьким убийцей.
Марат поменялся в лице. Я посыпала песка на рану. Это было очень заметно, но я даже не предполагала, что у меня получиться задеть его этим.
— Хочешь узнать это? — с угрозой спросил он, наступая на меня. — Хочешь почувствовать как это, когда поджаривается твоя шкурка?
— Не походи ко мне! — я толкнула его в бетонную грудь, но он не шелохнулся. — Только тронь меня, говнюк! Тебе сильно достанется!
Он медленно наклонился к моему уху и прошептал:
— Не пугай меня, а то я обделаюсь от страха.
Марат схватил меня за руку и приложил её ладонью к раскаленному радиатору. Я закричала, но не от жара, а от болевого удара, который пронзил руку до локтя. Замороженные пальцы, об горячую батарею, пронизывало жутким ощущением и казалось, что моя конечность начинала чернеть.
— Ну как? Нравиться? — измывался он. — Чувствуешь, как плавиться твоя кожа?
Я попыталась вырвать руку, но он придавил её ещё сильнее. Истошный крик застрял у меня в горле.
— Отпусти меня, ублюдок! Ты ответишь за это!
— Да неужели? — глумился он, продолжая удерживать.
Я не знаю, сколько прошло времени, может минута, может две, но этого хватило, чтобы кожа начала кипеть. На самом деле, боль была настолько сильной, что уже была готова сдаться. Хотела разреветься и просить о пощаде, но меня опередила Лилия, вошедшая в лазарет.
В этот момент, в моих глазах, врач осветилась божественным светом. Моя спасительница, была моим ангелом-хранителем, посланным мне с небес. О, как благодарна я была.
Марат незамедлительно отпустил мою руку.
— Что тут происходит? — строго спросила Лиля, смотря на нас, подростков толпящихся в маленьком помещении. — Чем это вы занимаетесь?
Я закусила губу, получив долгожданное облегчение. Пока, я не могла произнести ни слова. Хотя, мне хотелось жаловаться, ябедничать как маленькой и указывать на истязателя пальцем.
— Ничего такого, Лиля, — Марат стряхнул рукой свою рыжею шевелюру. — Соня, заморозила руки. Я помог ей согреться.
— Серьезно?
Лиля скептично отнеслась к его словам и подошла ко мне. Обсмотрев меня, она взяла мою обожженную руку.
— Господи, что случилось? — опешила она, глядя на фиолетово-красную ладонь. — Тебе больно?
Я промолчала, лишь с ненавистью посмотрела на Марата, и врач уловила этот взгляд.
— Ты в своём уме, Марат? — разозлилась она. — Что ты сделал с её рукой? От тебя вечно одни проблемы!
— Ничего я не сделал, — лгал он, не скрывая улыбки. — Она обморозила её и всё. Я просто хотел помочь.
Лилия засомневалась. Она знала, кто перед ней стоит. И верить этому Лису никак нельзя.
— Это правда? — поинтересовалась она у меня, заглядывая в лицо. — Он не трогал тебя? Соня, он говорит правду?
Марат посмотрел на меня холодными, бесчувственными глазами, как будто был уверен, что это сойдёт ему с рук. Так и было. Уверена, это Герман попросил его насказать меня и моя жалоба, все равно останется не услышанной.
Мои мышцы шеи словно заржавели, но я сделала неохотный кивок. Марата удовлетворил мой ответ, потому что озарился улыбкой. Если я сделаю ураган в стакане, то это может выйти мне боком, а мне этого совсем не надо. Герман так просто это не оставить, так что я сделаю вид, что получила сполна.
Лилия недовольно выдохнула и потёрла лицо руками.
— Иди, работай, Марат, — приказала она. — Я поговорю с тобой позже.
Он послушно направился к выходу, насвистывая что-то себе под нос. Циничная сволочь.
— А ты садись на кровать и жди меня, — не менее строго, приказала она мне. — Мне нужно это обработать.
Сев на койку, я посмотрела на свою ладонь. Теперь, я не понимала, от чего колит пальцы: от обморожения или от ожога? Мне было неприятно, но я легко отделалась. Рука не была повреждена, а волдыри не вздувались, как было у Волковой. Просто ноющая, отвратительная боль, которая постепенно угасала.
— Зачем, он это сделал? — спросила Лиля, присаживаясь рядом со мной. — Я не дура, Соня. Я знаю, что это сделал Марат. Так что, говори, как было. Зачем, он это сделал?
— Понятия не имею, — безразлично ответила я. — Он всегда что-то делает. Ему кажется это забавным.
Врач выдавила приличное количество пахнущей мази и размазала по ладони. Это было очень приятное чувство.
— Он особенно к тебе относиться, — заявила она, закатывая рукав моей робы.
— Да, он ненавидит меня. А я его.
— Я не об этом. Это что-то большее. Мне кажется, ты ему нравишься.
— Ты серьезно? — возмутилась я. — Я одна что-то не догоняю? Или теперь вместо любовных писем, принято поджаривать руки?
— Марат своенравный парень, — продолжала она, — но так как тебя, он не достаёт других девочек. Ты явно у него в фаворитах. Это как в школе. Задирается — значит нравишься.
Я не в первый раз слышу подобные предположения, от которых хочется застрелиться. Все как будто не видят очевидного, а я устала что-либо доказывать.
— Давай закроем тему, — предложила я, в ожидании, когда впитается мазь. Ну а ещё, мне хотелось потянуть время. Продолжать работать на улице мне совершенно не хотелось, да я и не смогла бы этого сделать. Так что буду скулить, пока уборка территории не закончиться без моей помощи.
— Ты пришла очень вовремя, — сказала я. — Даже не представляю, как далеко он мог зайти.
Врач слегка улыбнулась.
— Скажи спасибо, Рут. Ей понадобилась таблетка от головной боли. Старушке стала чувствовать себя хуже.
Мысль о бабушке, отозвалась сокрушительной жалостью.
— Кстати о ней, — сказала я, — ты понимаешь, что она в опасности? Герман издевается над ней. Она сама это рассказала.
— Я догадывалась, Соня, — грустно призналась врач. — Это плохо.
Я выпрямила плечи.
— И это все, что ты скажешь? — возмутилась, глядя, как та замешкалась.
— Мы ничего не сможем с этим сделать, — отрезала она. — И тебе тоже стоит с этим смириться.
— Но я не могу игнорировать это. Я не верю, что и ты сможешь это сделать. Ты сможешь, спать по ночам, зная, что за стенкой плачет старушка? Сможешь, Лиля? — я развела руками. — Я вот нет. Я не могу закрыть на это глаза.
Лилия накрыла своей тёплой ладонью мою коленку.
— Я знаю, это все ужасно, — сказала она с горечью в голосе и болью в глазах. — Я давно хотела все это бросить и устроиться на нормальную работу. Но, когда я представила, что оставлю вас в руках этих нелюдей, то передумала. Вот тогда, я точно не могу спать, потому что так, я хотя бы могу присматривать за вами. Я не могу бросить Рут. Только не сейчас. Я ненавижу это место так же, как и ты, Соня. Но этот кошмар закончиться. Рано или поздно, мы окажемся дома.
— Ты думаешь, Рут хочет этого? — спросила я сквозь слезы. — Хочет ли она домой? Я так не думаю. Ей нужна помощь. Уверена, она будет счастлива, окажись в доме престарелых.
Лилия оглянулась по сторонам, убедившись, что нас никто не подслушивает.
— Мы разберёмся с этим, — пообещала она. — Я разберусь. Тебе не стоит переживать. И я очень прошу тебя, не наделай глупостей, Соня. Они так и ждут, когда ты оступишься.
«Не наделай глупостей» — эхом в голове отдавалась фраза Лилии.
Я лежала на кровати уже около часу, якобы восстанавливаясь после ожоговой процедуры. Лилия оставила меня, объяснив, что Рут нуждаешься в большей помощи. Это было правильно. Такому человеку как она, требуется постоянный присмотр и пока Лилия находиться рядом, ей по крайней мере, ничего не грозит. И Ева будет всегда на виду.
Как можно, не наделать глупостей, когда все, что тебя окружает выходит за рамки морали? Мне хочется обмотаться гранатами и взорвать это место к чертям! Расстрелять Германа и подвесить его бездыханное вместе с Котовыми на воротах! Закопать по горло Гошу и Рину, я медленно поливать их головы кислотой! Ух, тогда бы я повеселилась на славу. И при всём при этом, я бы не испытывала ни капли сострадания.
Посмотрев на соседнюю кровать. Я вспомнила наше знакомство с Саввой. Господи, как мне его не хватает. Теперь, я даже надеяться не могу, что меня кто-то спасёт или выручит. Мой герой, отправился спасать мир за изгородью. Или же наоборот, вернулся, чтобы навредить. Он не опасен. Он добрый, я знаю. Как и большинство ребят здесь. Коварные обстоятельства, заставили нас всех встретиться и познакомиться. Сомневаюсь, что Аля будет душить пушистых кошек, когда выйдет отсюда, а Глеб хоть когда-нибудь решиться на аферу. Но, как не близка была наша свобода, фактом остаётся то, что это место меняет нас. Делает злее. Разве я до этого, могла позволить себе мысли, о расстреле людей? Конечно, нет. Я становлюсь настоящей убийцей, по крайней мере, думаю об этом.
Меня сильно расстраивает то обстоятельство, что в итоге, все люди, с которыми я дружу, покинут колонию, а я останусь до конца. Мне придётся пережить этот срок, оставшись только с Котовыми. Уверена, они устроят мне хорошее шоу перед финалом. Но я буду начеку. Я буду готова дать отпор, но пока совершенно не хочу об этом думать.
Я сильная. Я справлюсь. Даже Савва так считает, и я его не подведу.
На лице заиграла улыбка, когда я представила, что Котовы превращаются в жалких букашек, а я становлюсь огромным тапком и размазываю их по кафельной плитке. Но какими сладостными не были эти мысли, горький комок, засевший в груди, был намного больше.
Может, в чём-то Герман был прав. Я расстроена и переживаю, но это не связанно с вырванными листами из его дневника. Абсолютно не так. Это что-то другое. Даже не печаль по другу, не жалость к себе, из-за того, что Марат меня обидел, не переживание за бабушку Рут… Но что же это? Такое волнительное и схожее с панической атакой чувство. Вроде бы, все самое ужасное на сегодняшний день уже произошло, но на сердце, свернувшись в калачик, ядовитой змеей грелось предчувствие чего-то плохого.
Я объяснила это, своими переживаниями касательно побега. Я серьезно планировала его, если же у Саввы не получиться убедить общественность. Ведь, если колония «Дельфин» находиться под крылом больших людей, не каждый отдел внутренних органов, будет верить на слово бывшему постояльцу. Тем более Савве. Но как любое лицо, призванное защищать людей, оно обязано произвести проверку. И я подожду её. Пока, я не натворю глупостей. Тем более, из всего моего идеально-продуманного плана, я определилась только с датой. Я хочу сделать это на свой День Рождения — это будет отличным подарком, который я только могла вообразить. О свободе, можно было мечтать вечно, но все портит угнетающее чувство, которое никак меня не отпускает.
Чтобы немного отвлечься, я подошла к зеркалу, висевшему на стене, перед входом в кабинет Лили.
Герман определенно был прав. Мое лицо оставляет желать лучшего. И это не из-за нездорового вида кожи, не из-за волос, которые похожи на воронье гнездо, не из-за мешков под глазами, цвету которым позавидовал бы самый искушённый художник, все дело в глазах, они пусты. Они просто потухли. Я больше не вижу в них жизни. Хотя раньше, они блестели азартом, светились от счастья и мечтали о лучезарном будущем. Сейчас все не так. Я выгляжу, мягко сказать: хреново. И как у Али с Волковой, получается выглядеть нормально, независимо от условий?
Ах да, у них же нет столь привередливых «стилистов», которыми обзавелась я. Котовы любят извращаться только над моей внешностью, и экспериментируют только на мне.
Я вздрогнула, потому что дверь лазарета с силой распахнулась. Комнату наполнил холодный поток воздуха и в вечерних сумерках, я не сразу поняла, кто передо мной стоит. Только когда темный силуэт приблизился на пару метром, мне удалось распознать в нем Германа. Что ему от меня нужно?
— Давай присядем, София, — он жестом указал на кровать, но сам оставался стоять на месте. — Нам нужно серьезно поговорить.
Ну что опять, а?
Я послушно села на край кровати, в страхе поджав трясущиеся коленки. Я никогда не ждала, что лицо Германа озариться улыбкой и когда-то начнёт располагать к себе, но сейчас оно было особенно зловещим. Холодным и спокойным, от чего по затылку пробежала волна колючих мурашек.
— У меня для тебя, плохая весть, — сказал он ноткой удовольствия в голосе, достав из кармана странный документ, напоминающий сертификат. — Прощу тебя, отнестись к этому по-взрослому и не впадать в депрессию.
Взяв листок в руки, я скоропостижно, слишком рано, пришла к леденящему душу выводу — это как-то связанно с Саввой. Они не отвезли его домой, и случилось страшное.
Мои губы затряслись, пока я всматривалась в знакомые буквы, через плотную пелену надвигающихся слез. Моя интуиция меня не подводила. Вот, что чувствовало мое нутро.
Это было свидетельство о смерти.
Узнав, кому оно принадлежит, я задохнулась. Нет, этого не может быть. Нет, нет, нет.
— Похороны уже прошли, — равнодушно уточнил Герман. — Это случилось несколько недель назад.
Я судорожно вытерла глаза рукой, чтобы убедиться в правильности прочитанного, но буквы плясали в Адском хороводе, словно насмехаясь надо мной.
— Говорят, погребение было достойным. Собрались все самые близкие.
Его каждое слово, словно огромная кувалда, с неистовой силой ударяла мне по голове. Я начала судорожно глотать воздух, справляясь с нахлынувшим чувством потери. Мои волосы встали дыбом, уши заглушило, а мир вокруг поплыл. Больше всего на свете, я хотела, чтобы это был страшный кошмар, в итоге которого, мне остаётся только проснуться. Но это не кошмар, не сон. И все мое подсознание, говорит мне, что я не захочу больше просыпаться.
— Прости, я должен был оповестить тебя раньше, продолжал монотонно Герман. — Я должен был сказать тебе и отпустить на похороны. Мне очень жаль, дорогая. Это всегда тяжело, терять близких.
Его слова, сыпались на меня тяжелыми булыжниками. Из моей груди вырвались первые стоны, словно забирая у меня последний шанс, чтобы задохнуться от горя.
— Я должен был тебя предупредить, — говорил он, наигранном положив руку на сердце. — Но я замотался и забыл. Ведь, я был занят поиском воришки, который копался у меня в дневнике. Ты должна понять. Надеюсь, ты не злишься на меня, Соня.
Я медленно подняла на него свои глаза, всей душой показывая, как я его ненавижу. Смотря на это ухмыляющиеся порождение Дьявола, я выписывала ему смертельный приговор.
— Если позволишь, я тебя оставлю. У меня остались кое-какие дела, — по скрипучему полу, он удалился, испарившись за дверью.
Я сползла вниз по кровати и рухнула на пол. Сначала из меня вырвался истошный крик, а потом охватило потоком невыносимой боли, которая окутала с головы до пяток. У меня болело все: сердце, душа и каждый волосок на теле. Это не передать. Не передать.
Свернувшись от болевых пульсаций в голове, я снова позволила себе закричать. А дальше только, слезы, слезы, слезы… Море слез, о котором обычно мечтает любой дельфин, находящийся в неволе.
— Этого не могло случиться, — хрипела я в пустоту. — Ты не можешь, оставить меня….
Мои руки вцепились в свои же плечи, и словно ненавидя собственное тело, впились в них мертвой хваткой. Мне хотелось думать, что это всего лишь злая шутка, но сердце говорила обратное. Эта боль не сравниться ни с чем.
— Нет, — хрипы превратились в жалобный писк, — не бросай меня. Пожалуйста, вернись ко мне. Не уходи.
Глаза обжигало скорбью, а тысяча лезвий резало меня изнутри.
— Пожалуйста, мама… не покидай меня…
Конец первой части.