Все случилось слишком быстро. Меня, скованную, как особо опасную преступницу водили из кабинета в кабинет, перед лицом постоянно мелькали люди в полицейской форме, непонятные бумаги, и я чувствовала себя жалкой, беспомощной, безвольной собачонкой, которую подготавливают к процессу эвтаназии. Отдел полиции, больше не вызывал у меня ощущение защиты, наоборот, я чувствовала себя крайне небезопасно. Я ловила на себе множество осуждающих взглядов, неприятных ухмылок, и казалось, что каждый знает о том, что произошло. И все же, я терзала себя догадками: как они смогли, сработать столь оперативно? Как получилось, что заподозрили именно меня? Пробегаясь глазами по коридору, я надеялась увидеть знакомое лицо. Ведь, если вычислили меня, то и Катя должна быть где-то неподалеку.
Мои руки освободили от наручников только в тот момент, когда я оказалась в кабинете у следователя. Пустая комната с длинным столом, двумя стульям, компьютером и старого типа телефоном. Семь-восемь часов тяжелой, мучительной беседы, содержащей столько накала, что хотелось выпрыгнуть в окно. Я не пыталась что-либо скрыть, напротив, говорила только правду, наивно решив, что это послужит моему освобождению. Неважно, были ли у тебя плохие мысли, важен только факт, а в моем случае, получился самый скверный итог, который только можно было вообразить.
Немолодой, суровый следователь, с желтыми от никотина усами, задавал вроде бы самые простые вопросы, но в совокупности, они превращались в одну зловещую мелодию. Человек, с хмурыми бровями, уже знал всю историю, только лишь хотел убедиться в деталях, и меня это порядком настораживало. За все время допроса, моя голова хорошо изучила один несложный жест. Казалось бы, в обычной жизни, это лишь простое согласие, но сегодня, при каждом кивке, мои мышцы на шее скрипели, как ржавые, не смазанные маслом качели. Как это, признавать, что ты — убийца? Далеко не просто, поверьте. Но покоробило меня вовсе не это. Меня шибануло током, когда прозвучали до дрожи колкие слова, которые застыли в воздухе. Следователь, ни на секунду не запинаясь, объяснил мне, что водитель такси, который вёз нас домой, с радостью выдал наши адреса. Не трудно было догадаться, кто был виной, пробитой головы человека. Но Катя, подруга без каких-либо угрызений совести, дала показания против меня.
В тот момент, моя шкала Ада, замерла на отметке 8.
Спасибо, Катюша. Как вспомню твои жалостливые крики о помощи, так сразу жалею, что заступилась за тебя. Мотал бы он твоей головой, до морковкиного заговенья, и не сидела бы я здесь, с клеймом чудовища на лбу. Хотя, на что я надеялась? Даже если бы, мне приклеили статус свидетеля, Кате все равно бы все сошло с рук. Моя мама, никогда не сможет заплатить ту сумму, которой располагают родители Пермаковой. Откупились. Бог им судья — так, обычно говорят? Ох, я бы сейчас все отдала, чтобы пристать именно перед Божьим судом, нежели людским. Я не собиралась поступать так же, как поступила Катя — это как огонь тушить бензином.
Далее меня ждал экспресс-суд, где мне очень быстро зачитали невеселый приговор: один месяц заключения под стражу, пока будет идти следствие. Мое сомнительное путешествие, тогда только началось.
Бесчеловечно вытащив меня из автозака, меня любезно встретил начальник СИЗО. Он долго рассматривал мои белые балетки, а лишь потом, с сарказмом в голосе, спросил:
— Первый раз?
В знак согласия, медленно опускаю свои опухшие от слез веки.
— Не бойся. Здесь не кусаются.
Попытка хоть немного меня упокоить, совсем не удалась. От его слов мне стало только хуже. Тело покрылось мурашками, а синие губы и костлявые коленки синхронно затряслись. Не трудно догадаться, что люди подобных профессий закаленные и безжалостные, но смеяться над ошибками других, это слишком низко.
Длинная процедура приема, заставила меня около часу, унизительно стоять лицом к стене. Со стороны, я была похожа на провинившегося ребенка, которого поставили в угол за оплошность. А потом, началась процедура, которую мне приходилось наблюдать только в русских детективах: отпечатки пальцев, фото в трёх проекциях, врачи. Я чувствовала себя инопланетянином, которого в научных целях режут на кусочки. Господи, я походила на кого угодно, только не на старую, добрую — Соню Филатову.
Непробиваемая женщина — кто-то вроде кастелянши, выдала мне тонкую подушку, исхудалое одеяло, ватный матрас и тазик, в котором я должна буду мыться. Зайдя в камеру, я была вовсе обессиленная. Уронила все на ближайшую койку, приготовившись знакомиться с новыми знакомыми. Но в помещении никого не было. Тогда я решила, что мне повезло: никто не будет бить меня или унижать. Посади меня с женщиной, которая порезала мужа или же наркоманкой, болеющей ВИЧ — это было бы намного хуже. Хотя, с такой статьей, как у меня, легко можно быть в авторитете. Наверное.
Дни тянулись очень медленно, но я потихоньку свыкалась. Я боялась смотреться в зеркало: откуда на меня смотрело лицо покойника, но это было не самое плохое.
Невыносимая духота, ужасная койка на железной основе, больно впивалась в спину и бока, мешая уснуть и отсутствие времени, от чего находишься в полной дезориентации. Отвратительная кормёжка, судорожный и урывками сон, сильнейший стресс, быстро сломали меня. Мне часто снилась долгожданная свобода и от этого, я еще больше погружалась в отчаяние. И, знаете девчата, если вы думаете, что к слабому полу отношение в таких местах более лояльное — не обольщайтесь! Если ты переступил порог СИЗО не в качестве «закона», то вожми свою голову поглубже в плечи, иначе полетит по закоулочкам.
Мои глаза высохли, и, казалось, я больше не буду плакать, не смогу. Но драматический момент все же настал, когда у меня выдалось свидание с мамой. В тот день, она привезла мне чистые вещи, шампунь, прокладки и жирный крем — все в странных сосудах и пакетиках, куда все выложили из фирменных упаковок. При виде мамы, я снова дала волю слезам, но быстро взяла себя в руки, потому что её реакция, была в разы хуже. Хоть кто-то из нас, должен не терять рассудок. Мама убеждала меня, что займёт денег, найдёт хорошего адвоката и скоро весь этот кошмар закончиться. Мы просили суд присяжных, чтобы у меня появился малюсенький шанс. Долгие дни мучительного ожидания, того решающего дня, свелись в одно серое пятно. Койка, осмотр, проверка, кормежка, тазик и снова койка — завтра, как будто не наступало.
Зато, впервые жизни, я полюбила сон. Да, именно тот сон, который мне с трудом удавалось получить. Уж лучше, я буду видеть воображаемый кошмар, но не тот, который реален.
И вот день Икс настал.
Когда конвой под руки вёл в зал заседания, меня ждал новый шок.
Беременная девушка, лет так тридцати, накинулась на меня с криками:
— Тварь! Ты отца моего убила! Гори в Аду! Сдохни!
Как оказалось, мужчина на автобусной остановке не был бомжом, это был обычным человеком, со своими определенными пристрастиями. Этот факт, не сильно повлиял на мое состояние, но изрядно удивил. Как мы вообще могли так подумать? Ни то что бы, это как-то изменило ситуацию или определенный статус человека, давал нам право на такое, но все же.
Крики разъяренной девушки, давили на перепонки в ушах и на горло. Я так и не смогла посмотреть ей в глаза. Ее реакция была вполне понятна, будь я на этом месте, вела себя точно так же. Мне казалось, что если мои сопровождающие хоть на секунду отвлекутся, то от меня не останется и мокрого места.
Забавно, но когда дверь клетки в зале суда захлопнулась, я почувствовала себя в безопасности. Не подходите, я в домике.
Я — Филатова Соня, робко поджав ноги, сижу на скамье подсудимых. Сжимаю руки между собой со всей силы, так, что костяшки белеют. Меня обвиняют в убийстве прекрасного отца, мужа и любимого дедушки — Владимира Гришко.
На удивление, даже по версии обвинения, я сделала это не нарочно. Ну, так и было в принципе. В свою очередь, я признаю вину, каюсь и божусь, что исправлюсь. Коллегия присяжных заседателей — ни больше, ни меньше, двенадцать человек, — внимательно слушают меня и только изредка отвлекаются на колкие высказывания в мой адрес со стороны пострадавших и душераздирающие всхлипы моей мамы.
Я стала одним из тех, чья судьба находиться в чужих руках. Эх, ну и кусачее это чувство, знаете ли. Будут ли они объективны? Будут ли снисходительны? Ведь, я для них незнакомый человек, случайно встретившийся на их пути. Да уж, у моей судьбы — кошачья улыбка. Ускользнув между моих пальцев, она зараза, предательски устроилась в чужих ладошках.
После часового слушания, господа присяжные удаляются в совещательную комнату, чтобы потом, публично провозгласить вердикт. Вердикт, который я боюсь услышать даже краем уха. Провожаю их молящими глазами, но они отвечают игнором. В душе молю их о пощаде и скрещиваю холодные пальцы за спиной. Плачу, чтобы меня не настигла суровая участь. И мама: все плачет, плачет и плачет. Надевайте спасательные жилеты, господа присяжные, скоро тут все затопит горем и страданием.
Сердце наполняется плохим предчувствием, когда судья в напутствие, просит коллегию, опираться на факты и доказательства, и совсем забыл напомнить о праве на ошибку и чувство человечности. Какие факты? Какие доказательства? Я все признала и это факт. Виновата. Точка. Я прощу всего лишь маленького шанса. Шанса, не сгнить в тюрьме пока проходит моя молодость.
Совещание завершается спустя тридцать минут. В воздухе повисло напряжение. Добрые присяжные, просят, назначит мне минимальное наказание, просят о нисхождении. Святые люди! Спасибо! На мгновение, на моем лице появляется слабая улыбка. Я с трудом остаюсь стоять на месте и не падаю им в ноги.
Но ведь, это еще не все. Должностное лицо государства, носитель судебной власти, а точнее, женщина с короткой стрижкой и лицом, серьезнее, чем у президента, еще не вынесла вердикт. И снова крестик за спиной. Так хочется, чтобы женщина узнала во мне свою дочь, и растаяла, как ванильное мороженое, под палящим солнцем.
Судья выносит приговор — один год работ, в исправительно-воспитательной колонии «Дельфин». Видимо, у нее в семье одни лишь сыновья.
Пытаюсь понять: огорчаться или нет. Это что-то вроде сурового лагеря с позитивным названием? Слышу, как возмущается дочь погибшего. Ей не нравиться моя мера пресечения. Значит, все не так плохо. Смотрю на маму, на ее лице зависло недоразумение. Мы с ней единственные, кто впервые слышал о таком месте. Видимо неспроста.
Судья дает пояснение: «Дельфин» — экспериментальная колония для трудных подростков, созданная по подобию исправительного лагеря, но ограничение свободы в данном месте, отличатся от тюремных условий. Это определенная школа жизни, влияющая на социальное поведение, на жизненные взгляды ребенка, не травмируя его психику. Вкратце, что-то вроде пряника из гудрона с игрушечным кнутом.
Конечно, я не хотела исчезать из жизни мамы на целый год, но мне все равно казалось, что я легко отделалась.
Эх, знала бы я в тот момент, на что меня нарекли, не задумываясь, просила бы строгого режима. Если ты — пропащий человек, поставивший большой крест на своей жалкой судьбе, у тебя отсутствует мораль и полное безразличие к окружающему миру, тебе нечего терять и ты фанат жестоких игр, то: Добро пожаловать! Колония «Дельфин» — определенно твое место! Падай в эти огромные плавники, они прижмут тебя крепко и никогда не отпустят!
***
Меня и еще несколько ребят, привезли в старый поселок, что-то вроде деревушки окруженной непроглядной тайгой. Мы, трудные подростки, выстроились в кривую колону, и стоя перед воротами загадочного лагеря, напоминали собой поросят ведущих на убой. Сюда, нас привез огромный автобус, без окон и лавочками вместо сидений, похожий на катафалк. Где-то в глубине души, я была рада, что оказалась здесь. Мне порядком надоело находиться в замкнутой камере СИЗО, тесной и душной, где я провела чуть больше месяца.
Мрачные серые облака, не давали насладиться потоком свежего, «свободного» воздуха, покрывая все небо густыми свинцовыми тучами. Среди «своих», я чувствовала себя мягко сказать: не комфортно. Мандраж в совокупности с зябкой погодой, заставляли мое тело дрожать без перерыва.
Конвойные ухмыляются, прощаются с нами, оставляя толпиться на маленьком пустыре. Мне даже кажется, что где-то вдали, я слышу шум поезда, а потом думаю, что мне все это мерещиться. Да и вообще, с того рокового дна, я постоянно нахожусь в затуманенном рассудке.
Толпа задается вопросами: Кто? Откуда? За что? А я молчу.
Ловлю на себе холодные, пустые взгляды. Топчусь на месте и прячу глаза.
Мальчишки и девчонки лет четырнадцати, весело хихикают, дурачатся, совсем не опасаясь этого места. Они — волчата, с искалеченными судьбами. Ни на одном лице, я не увидела страха — для них это чуждо. Еще совсем зеленые, потерянные души, которым не свойственно быть слабыми.
Это был первый день пребывания в колонии «Дельфин». Один день, из тех многих, которые высечен большим рубцом на моем маленьком сердце. Что нас ждет дальше? Тогда, этого никто не знал.
Пора бы натянуть болотники до самых ушей, потому что тот мир, в который мы наступим, полон мерзкой, вязкой грязи, и самое главное, постараться не утонуть в ней. Нет, всеми силами держаться и не сгинуть.