Каиново семя - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Часть третья

Сергей Владимирович испытывал настоятельную потребность надавать себе пощечин. Только третьего дня Виталий Желнин сидел в этом кабинете — темнил, изворачивался, бледнел, краснел, трясся, как овечий хвост, и вообще выказывал все признаки слабости и нервозности. Любой щенок с минимальным следовательским стажем расколол бы такого «клиента» в считанные минуты. А он, Гуляев, матерый волк, оттрубивший в прокуратуре четверть века, дал маху. Проявил, называется, гуманность! В результате господин «личный помощник» Турусовой отправился следом за своей шефиней и любовницей туда, откуда его ни повесткой не вызовешь, ни под конвоем не доставишь. А с его смертью погибла и надежда Гуляева раскрыть убийство губернаторши быстро и безболезненно.

Да, именно безболезненно. Сергей Владимирович вполне отдавал себе отчет в том, что эта формулировка — не фигура речи. Его подозрения в отношении Оксаны Вольской, не скрывающей неприязни к покойной Турусовой и имевшей самые широкие возможности организовать ее убийство, материализовались в неприятную ноющую боль в левой части груди. И только с появлением фигуранта, который на допросе едва не наложил от страха в штаны, явно знал больше, чем говорил и у которого на момент убийства Альбины не было алиби, зато был пропуск в клинику, болезненное ощущение исчезло.

Гуляев почти не сомневался, что нашел убийцу. Отточенное годами практики следовательское чутье подсказывало: Желнин виновен. Весь следующий день после его допроса Сергей Владимирович посвятил выявлению мотивов. И пожалуй что выявил. Прислуга Турусовых и люди, работавшие на Альбину, — телохранители, шофер, референты — сходились в том, что губернаторша обращалась со своим «личным помощником» отвратительно. Публично орала на него, унижала, насмехалась, язвила, только что ноги об него не вытирала. Все, кто видел эти безобразные сцены, недоумевали: и как парень терпит? Люди, конечно, разные бывают. Кто-то за хорошее вознаграждение добровольно в дерьмо окунется. Иной настолько толстокож, что попросту не замечает издевательств. Такому плюнь в глаза, все будет божья роса. Но Виталий производил впечатление человека честолюбивого, амбициозного и не лишенного душевной тонкости. Что могло заставить его безропотно сносить оскорбления немолодой вздорной любовницы и брезгливо-жалостливые взгляды окружающих?

Ответ на этот вопрос Гуляев получил, когда узнал, что официально Желнин числился юристом принадлежащей губернатору компании «Химиконт». Номинальный начальник Виталия на допросе показал, что Турусов распорядился ознакомить молодого человека с тонкостями работы юридического отдела. Значит, Желнин не солгал, Турусов действительно обещал парню обеспечить его профессиональную карьеру, когда супруга откажется от услуг «личного помощника».

Что же получается? Наживкой, соблазнившей Желнина стать альфонсом первостатейной стервы, была высокая должность в крупной компании, и поймал его на крючок не кто иной, как супруг этой стервы, достопочтенный господин губернатор? Интересный расклад. Скорее всего, награда была обещана Виталию при условии, что губернаторша останется им довольна, поэтому он не мог ни бунтовать против дурного обращения, ни уйти, хлопнув дверью. С другой стороны, ни один человек, обладающий хотя бы зачаточным чувством собственного достоинства, не станет вечно мириться с тем, что это достоинство ежедневно попирают и топчут. Рано или поздно терпение иссякнет. По всему выходит, что иссякло оно и у Желнина. Не снес он фортелей Альбины. Но и порвать с ней, оставшись ни с чем, не пожелал. Смерть Турусовой была для него идеальным выходом: с каторгой покончено, впереди — блестящая карьера. Вот вам и мотив убийства.

Для подтверждения версии оставалось еще раз опросить персонал клиники (кто-нибудь наверняка видел там Виталия в день убийства), получить показания Турусова, ну и, конечно, самого Желнина. Сергей Владимирович выписал поручения оперативникам и с чувством выполненного долга отправился домой.

Вечером того же дня дежурную бригаду в составе криминалиста, танатолога и следователя прокуратуры вызвали «на труп». Виталий Григорьевич Желнин встретил смерть в прихожей собственной квартиры, точнее — задохнулся в большом полиэтиленовом мешке для мусора. Учитывая экзотичность способа, вероятность самоубийства была ничтожно мала. А следы поспешного обыска в квартире (выпотрошенные ящики письменного стола и комода, перевернутая постель, разбросанная по полу одежда) и вовсе сводили ее к нулю.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы усмотреть логическую связь между убийством Турусовой и насильственной смертью ее личного помощника, посему расследование по делу Желнина тоже поручили Гуляеву.

Ох, как клял себя Сергей Владимирович за мягкотелость, услышав новость! Парень практически был у него в руках. Стоило лишь немного надавить, и убийство губернаторши уже было бы раскрыто, а сам Желнин, живой и здоровый, сидел бы сейчас в камере и ждал передачи своего дела в суд. Так нет, надо было ему, Гуляеву, проявить неуместную жалость! Синюшного лица испугался, решил не доводить беднягу до инфаркта. Идиот! Парню тридцати еще не было, армию прошел, на здоровье не жаловался, какой инфаркт? На всякий случай можно было подстраховаться, вызвать врача, но не отпускать вероятного убийцу, даже не установив за ним наблюдения!

Смерть Виталия все усложняла. Без признания Желнина доказать его вину в убийстве Турусовой будет очень непросто. Да и виновен ли он на самом деле? Если виновен, то кто с ним расправился? Какой-нибудь мститель, решивший взять правосудие в свои руки? Ерунда! За ту неделю, что Сергей Владимирович занимался убийством Турусовой, он не допросил ни одного человека, который отозвался бы о покойной с искренней теплотой. А ведь он не пропустил никого из близкого окружения Альбины! Так откуда взяться мстителю, готовому рискнуть собственной свободой ради сведения счетов с убийцей никем не любимой женщины? Тем более что Желнин не принадлежал к сливкам общества, то есть у мифического поборника справедливости не было оснований считать, что власти станут выгораживать убийцу. Нет, версию с мстителем можно даже не рассматривать.

Остаются три возможности. Либо Виталия убили по причине, не связанной с убийством госпожи Турусовой, либо с ним расправился сообщник, опасавшийся, что у Желнина развяжется язык, либо личный помощник губернаторши погиб от той же руки, что и его любовница. Первый вариант выглядел маловероятным. Конечно, совпадения иной раз случаются… Но очень редко. За свою многолетнюю практику Гуляев помнил только два таких казуса, причем один раз брат убитого погиб в результате несчастного случая. Ох, и измучил тогда Сергей Владимирович экспертов, требуя хотя бы дохленького свидетельства в пользу инсценировки! Но нет, не вышло. Ни подозрительных гематом непонятного происхождения, ни отметин от веревок на запястьях и щиколотках, ни следов инъекции, ни наркотических веществ в крови жертвы специалисты не обнаружили. Чистый несчастный случай.

Сомневался Гуляев и насчет третьего варианта. Чутье не могло его обмануть. Желнин вел себя на допросе именно так, как ведут себя неопытные преступники, до обморока боящиеся разоблачения. Значит, смерть Альбины, скорее всего, на его совести. По крайней мере, руку он приложил. То есть невинной жертвой душегуба, убравшего Турусову, не был. Выходит, самая перспективная из версий — вторая, с сообщником.

Кто он, этот сообщник? Что его связывало с Виталием? Как они распределили роли? Кто, собственно, убил Турусову? Виталий? Тогда какова роль сообщника? Или убил сообщник? Тогда зачем ему понадобился Желнин? И в любом случае как им удалось вывести из строя охранника и угадать, когда сиделка Турусовой выйдет в туалет? Сиделка… Вот кого давно надо было допросить. Почему-то Гуляев упорно забывал выписать ей повестку. Понятно, он не верил, что она причастна к убийству. Зачем ей убивать, если она легко могла организовать «естественную» смерть пациентки? И оперативникам, которые с ней беседовали, не показалось, будто она что-то скрывает. Но эта ее отлучка… Кого бы Гуляев ни прочил в убийцы, перед ним неизбежно вставал вопрос: откуда убийца знал, что в палате никого не будет? Возможно, сиделка даст ответ.

Елена Игоревна Иванова преподнесла Сергею Владимировичу сразу несколько сюрпризов. Во-первых, она первая из свидетелей не пожалела добрых слов в адрес покойной. Во-вторых, оказалось, что она исполняла при Альбине обязанности не только сиделки, но и телохранителя. В-третьих, благодаря ей Гуляев впервые услышал о системе разовых пропусков, данные о которых не заносились в компьютер. В-четвертых… Но, пожалуй, их беседа стоит того, чтобы привести ее хотя бы частично.

— Какие отношения связывали вас с покойной Турусовой?

— С ее стороны отношение было скорее безразличным. Да оно и понятно — кто я ей? Наемная работница, чьи услуги щедро оплачиваются. А я к Альбине Николаевне относилась хорошо. Да, характер у нее был не сахар, могла и накричать, и обидеть, но где вы видели тяжелобольных с легким характером? Может, и попадаются такие среди бедных — не знаю, им сиделка не по средствам. А богатые да высокопоставленные в болезни все как один сущее наказание. Мы привыкли.

— Что, ко всем без исключения хорошо относитесь?

— Стараемся. Но Альбина Николаевна для меня — случай особый. Я ей очень признательна. Если бы не она, не знаю, как бы мы с сыном и родителями выжили. Знаете, сколько в сумме составляют их пенсии, алименты на ребенка и зарплата медсестры в обычной государственной больнице? Сто долларов! Можно на такие деньги прокормить семью из четырех человек? Я буквально загибалась, работала в две смены, а после еще бегала по частным пациентам уколы делать. Спала по три часа в сутки. И все равно денег не было даже на самое необходимое. Не знаю, на сколько меня хватило бы, если бы добрые люди не присоветовали пойти на собеседование в бизнес-колледж. Я сначала слышать ничего не хотела: какой там бизнес-колледж, я и бесплатного-то обучения не могла себе позволить, кто за меня будет семью кормить? Но потом дала себя уговорить. В конце концов, думаю, от меня не убудет, а жить так, как я живу, все равно невозможно. Ну и пошла. И что бы вы думали? Случилось чудо. Со мной поговорили — очень вежливо и доброжелательно. Даже когда я объяснила свои обстоятельства и прямо сказала, что платить не смогу ни копейки, никто не погнал меня оттуда поганой метлой. Женщина, которая со мной беседовала, записала мой телефон и пообещала выяснить, что они могут для меня сделать. Через два дня мне позвонили и пригласили на встречу с Альбиной Николаевной. Разговор был долгим, подробностей я уже не помню. Главное — результат. Альбина Николаевна убедила меня учиться не на секретаря-референта, а на телохранителя. Сказала, что женщины-телохранители лучше зарабатывают, и спрос на них очень высок. А учитывая мою первую профессию, у меня от клиентов отбоя не будет. Бизнесмены-подранки будут просто в очередь выстраиваться. Я, правда, сомневалась, получится ли у меня, но тренер, которого тоже пригласили на встречу, заверил, что сложение у меня подходящее, физическая форма неплохая, да и годы позволяют. Альбина Николаевна сказала, что договорится с банком о кредите для меня — на пять лет, с минимальным процентом. И договорилась. На десять тысяч долларов. Восемь на оплату обучения и две на жизнь. Обучение длилось два года, так что двух тысяч, пусть и со скрипом, но должно было хватить. Помню, как я боялась: а ну как у меня ничего не выйдет — где я возьму такие деньжищи, как расплачиваться буду? Кошмарами по ночам мучилась, глупая. А расплатилась уже через год после окончания колледжа, на два года раньше срока. И с тех пор ни разу о деньгах не беспокоилась. Сейчас даже представить трудно, что когда-то все мысли были только о них. Ну разве это жизнь, скажите? Спасибо Альбине Николаевне, земля ей пухом, что из ямы вытащила.

— Полагаю, она сделала это не совсем бескорыстно? Не приходилось ли вам, Елена Игоревна, выполнять для Турусовой поручения деликатного, скажем так, характера? Я имею в виду, не просила ли она вас поставлять ей конфиденциальные сведения о ваших работодателях?

— Знаете, нет. До меня доходили слухи, что Альбина Николаевна использует многих выпускников нашего колледжа как шпионов, но меня она ни о чем таком не просила. Видимо, мои клиенты-пациенты не представляли для нее интереса. А может, ей не хотелось испытывать мою преданность, ведь я нужна была ей в качестве сиделки и телохранителя.

— Она часто прибегала к вашим услугам?

— Всякий раз, когда ложилась в клинику. У нее было четыре постоянных телохранителя, но мужчина в больничной палате — это большое неудобство, поэтому Альбина Николаевна нанимала меня. Двое ее телохранителей получали отпуск, а двое других посменно дежурили у входа в бокс. Казалось бы, с такой охраной ей нечего опасаться, а вот поди же ты… убийцу проворонили.

— Вы вините себя в ее смерти?

— Нет. Я же дежурила круглосуточно, без смены. При таком режиме мои кратковременные отлучки были неизбежны. Я старалась управляться со своими гигиеническими надобностями, когда Альбина Николаевна спала и не ждала посетителей — ночью или после обеда. Если кто-то все же входил в бокс, охранник давал предупредительный сигнал, чтобы я была наготове.

— Что за сигнал?

— По радио. У меня был специальный приемничек.

— А когда посетитель приходил, вы оставались в палате?

— Как правило, да. Альбина Николаевна велела мне выйти только… три раза. Когда приходил ее помощник Виталий.

— Вот как? И с чем, по-вашему, это было связано? Их свидания носили деловой характер или… гм… романтический?

— Скорее, деловой. Она вела себя вовсе не как влюбленная женщина. А он вообще входил к ней, как приговоренный. А уходил пришибленный. Один раз я слышала ее крики, даже к двери подбежала, но так и не вошла. Сообразила, что это она его пропесочивает.

— А за что, не поняли?

— Вроде бы он что-то должен был сделать, да не успел. Я не дослушала. Как только поняла, что он ей не угрожает, сразу ушла.

— Но хотя бы предположительно — о каком деле шла речь?

— Честно, не знаю. Я разобрала-то всего пару фраз. «Мне на твои оправдания наплевать. Я дала тебе конкретное задание и конкретный срок. Не выполнишь — пеняй на себя». А он ей: «Но, Альбина, я все сделал, как ты велела. Я же не виноват, что мне до сих пор не перезвонили». Тут я и отошла.

— А как она обращалась с другими посетителями?

— Да тоже не очень любезно. На мужа вечно ворчала, к дочери придиралась. Но они ничего, терпели. Видно, понимали, что ее болезнь крутит, и жалели. Только та девушка, что за два дня до смерти Альбины Николаевны приходила, в склоку с ней ввязалась. Точно не больную пришла навестить, а на рынок пособачиться.

— Минутку! О какой девушке идет речь? Насколько мне известно, единственная женщина, у которой был пропуск к Альбине Николаевне, — ее дочь Марина.

— Это вы о постоянных пропусках говорите, а бывают еще разовые. Например, вы пришли к больному по срочному делу и больше навещать его не собираетесь. Тогда вам не имеет смысла затевать всю эту мороку с постоянным пропуском — фотографироваться, ждать, пока ваши данные внесут в компьютер, изготовят пропуск, подпишут у начальника охраны, у пациента. Вы просто идете к окошечку перед входом, подаете паспорт и говорите, что хотели бы навестить такого-то и такого. Дежурный регистратор звонит пациенту, выясняет, не возражает ли тот, заносит ваши данные в журнал и выписывает вам бумажку. На выходе из клиники возвращаете ее охраннику, тот проставляет время ухода, а потом передает регистратору.

— Интересно, почему я узнаю об этом только сейчас? — злобно пробормотал Гуляев в пространство.

Но Елена Игоревна решила, что вопрос адресован ей.

— Не знаю. Милиционерам, которые на вызов приезжали, я про эти пропуска рассказывала. И про девушку. Они и журнал ходили смотреть. Но, наверно, решили разовых посетителей не проверять. Их ведь всегда кто-нибудь из персонала провожает до палаты и обратно. Мало ли какие проныры бывают. Говорят, однажды таким образом в клинику проник репортер бульварной газеты, и у начальства из-за этого вышли большие неприятности.

— Хорошо, давайте теперь про девушку. Кто такая? Зачем приходила к Турусовой? Вы ведь присутствовали при их разговоре?

— Присутствовала. Ее зовут Катя. Насколько я поняла, она подруга Марины, дочери Альбины Николаевны. Приходила уговаривать Альбину, чтобы та разрешила дочери уехать на несколько дней к этой Кате на дачу. Вообще-то уговаривать — это я неточно выразилась. Они чуть ли не с первой минуты начали лаяться и обвинять друг друга во всех смертных грехах. Альбина Николаевна, как поняла, чего эта Катя от нее хочет, так и договорить ей не дала. Сразу в крик: «Как ты посмела! Кем надо быть, чтобы подбивать дочь уехать развлекаться, когда мать умирает? Ты дурно влияешь на Марину! Я давно это поняла, потому и запретила ей с тобой общаться. Убирайся! Если узнаю, что ты крутишься около Марины, всю вашу семейку из города выдавлю!» Ну, а та в долгу не осталась. «Ты, — кричит, — уже десять лет помираешь! И все это время Маришке нельзя даже улыбнуться. А меня ты ненавидишь, потому что я ее люблю и хочу, чтобы ей было хорошо. Но куда там! Тебя же злоба задушит, если она хоть на день выберется из ада, что ты ей устроила!» Ужасный скандал был. Катя даже вышвырнула в форточку цветы, которые Альбине принесла. Они бы друг другу и в волосы вцепились, если бы я эту Катю не спровадила. Но, знаете, на вашем месте я бы не стала ее подозревать. Известно же: брехливая собака не укусит. Темпераментные люди исподтишка не убивают, потому что злобу в себе не копят. Молчуны — другое дело. Я бы вам посоветовала к дочери Альбины Николаевны присмотреться. Такая эта Марина тихоня — слова лишнего не скажет, голоса никогда не повысит, глазом не сверкнет. Уж как мать ее дергала, тут и святой бы сорвался! А та ничего, даже кулачок не стиснет. Но ведь живой человек, значит, должна что-то чувствовать — досаду там, гнев, обиду. И раз не показывала ничего, стало быть, в душе копила. Представляете, сколько у нее там накипело? А если пар не выпускать, он превращается в страшную силу.

После допроса сиделки Сергей Владимирович позвонил начальнику опергруппы с намерением сделать ему выговор. Но не вышло. На язвительный вопрос, почему никто из оперов не озаботился сообщить следователю о разовых пропусках в клинику, капитан Савельев невозмутимо ответил:

— Это пустышка, Сергей Владимирович. В день убийства не было выписано ни одного такого пропуска. А за предыдущие дни ребята все проверили по журналу. Количество выписанных и сданных совпадает. Мы решили, что эти пропуска интереса для следствия не представляют.

— Решили они, — проворчал Гуляев уже без прежнего запала, тем самым как бы признавая правильность решения. — Ладно, что у вас новенького по Желнину? Соседей, родственников опросили? Прозекторы чем порадовали?

— Заключение медэксперта будет завтра, — отрапортовал капитан. — Предварительный диагноз вы уже знаете: асфиксия. Родственников пока не беспокоили. Не до нас им сейчас — у матери Желнина сердце, «скорую» два раза вызывали. А соседей опросили. Есть кое-что любопытное…

— Да не тяните же, выкладывайте! Я уже оценил драматичность паузы.

— Я не нарочно, — неожиданно обиделся Савельев. — Записи просматривал. Значит, первое: Златоустов Алексей Власович, проживающий на восьмом этаже в интересующем нас подъезде, утверждает, что на лестничной клетке между шестым и седьмым этажами ночевал бомж. Квартира Желнина, если помните, на шестом. Златоустов в пять выводил собаку, решил спуститься по лестнице, чтобы соседей не тревожить — лифт шумит сильно. Пес бежал впереди, поводок из рук рвал, потом вдруг замер и зарычал. Хозяин присмотрелся: лежит мужик в рваной телогрейке, шерстяной шапке и дырявых кирзовых сапогах.

— Описание составили?

— Да нечего там составлять. Бомж лицом вниз лежал, шапку по самые плечи натянул, ноги поджал, даже рост не определишь. Сложения вроде не богатырского, а там кто его знает…

— М-да, подозрительный субъект. Вы окрестных пьянчуг расспрашивали?

— Домашние пьянчуги с бездомными не знаются, брезгают. То есть не брезгают, а заносятся, считают себя против них белой косточкой. Надо бы в коллектор наведаться, там известный бомжатник. Но это к вечеру, сейчас они по городу расползлись, на жратву и выпивку промышляют. Так, про бомжа пока все. Теперь второе: дней пять-шесть назад — точную дату так и не удалось установить — к Желнину приходил с претензиями неизвестный мужчина. Их ссору слышала соседка убитого, Лебедева Надежда Александровна. Ну о-очень любознательная дамочка. Подозреваю, она нарочно подслушивала, уж очень полный отчет представила. Так вот, мужчина обвинял Желнина в том, что тот крутит шашни с его Иркой. Грозил переломать Виталику ноги, если увидит его возле своего дома. Желнин начисто от всего отпирался. И никакую-де Ирку он не знает, и по домам чужим не шляется, и вообще ревнивец ошибся дверью или кто-то его, Виталика, оклеветал. Потом они потише стали говорить, Виталик увел гостя в комнату, в общем, слов Лебедева больше не слышала, одни голоса. Только последнюю фразу, когда мужик уже уходил и они в прихожую вышли: «Смотри, если врешь, я ведь все равно разузнаю. Можешь тогда гроб с музыкой заказывать».

— А эта любознательная дамочка не выглянула за дверь, не посмотрела на скандалиста?

— Хотела, да постеснялась так-то, запросто. Побежала на кухню за мусорным ведром, выбежала на лестницу, только гостя уже след простыл. Как черти его унесли.

— Ну а еще что интересного она о соседе рассказала? Кто к нему ходил? Друзья? Девочки?

— В том-то и дело, что нет. Желнин купил эту квартиру года полтора назад. И за все это время к нему никто, кроме отца с матерью и сестры, не приходил. Соседка была уверена, что у Виталия нет девушки. Все ловчила, как бы познакомить его со своей племянницей. Потому-то она и удивилась, когда объявился этот ревнивец. Посудите сами: парень живет один. Куда ему приводить любовницу, как не к себе?

— Вы забываете, Владислав Андреевич, что Желнин был личным помощником — так это теперь называется — губернаторской супруги. Не мог он допустить, чтобы соседи видели его с любовницей — а вдруг слухи дойдут до Турусовой? Поэтому, если любовница была, то встречались они в каком-нибудь тайном гнездышке, где Желнина никто не знал. Короче, придется вам побегать, гнездышко и любовницу, а заодно и муженька ее поискать. Это все? Или еще какой-нибудь сюрприз приготовили?

— Последний, Сергей Владимирович. Медэксперт из дежурной бригады выдал предварительную оценку времени наступления смерти. По его прикидкам Желнин скончался за двенадцать-пятнадцать часов до прибытия бригады. То есть в промежутке от шести до девяти утра. Так вот, в половине седьмого утра к подъезду Желнина подъехал губернаторский «шевроле». Из машины вышел крупный седой мужчина — судя по описанию, личный шофер Турусова — и скрылся в подъезде. Минут через пять вышел, сел в машину и уехал. Показания дал Васич Евгений Константинович из соседнего подъезда. Он мыл свой «жигуль» и всю эту картину наблюдал от начала до конца. Клянется, что не мог обознаться. В смысле, «шевроле» именно губернаторский. Говорит, что хорошо знает эту машину.

— Интересно, очень интересно. Но, чует мое сердце, не тот это кончик, что нам нужен. Шофер наверняка ни при чем. Приехал в открытую, на приметной машине. Отсутствовал недолго… Может, у него и хватило бы времени, чтобы упаковать Желнина в пакет, но пошуровать в квартире точно не успел бы. Да и жертва бы еще не задохнулась. Не мог же убийца уйти, не удостоверившись, что оставляет труп. Но факт очень любопытный. Что могло понадобиться господину губернатору от любовника покойной супруги? Ладно, это мы сегодня выясним. Я как раз пригласил Турусова повесткой на три часа, и от него до сих пор не звонили, значит, скорее всего, явится.

Виктор Павлович действительно явился. И даже чуть раньше трех.

— У меня к вам просьба, — сказал он с порога, едва поздоровавшись. — Не могли бы вы сегодня не затягивать допрос? У меня в четыре важная встреча.

Гуляеву смиренное поведение первого лица области чрезвычайно польстило.

— Что ж, мы всегда готовы идти навстречу власти. Присаживайтесь, прошу вас. И, раз уж вы торопитесь, позвольте мне, как говорится, сразу взять быка за рога. У меня есть сведения, что именно вы, Виктор Павлович, склонили Виталия Желнина пойти в личные помощники к вашей супруге. Посулили парню обеспечить его профессиональную карьеру, соблазнили деньгами… Некрасиво получается, господин губернатор. Вы ведь знали, какие, с позволения сказать, обязанности исполнял он при вашей жене?

Трудно поверить, но на щеках Турусова (бывшего комсомольского вожака, бывшего партийного номенклатурщика, человека, дважды прошедшего сквозь огонь, воду и медные трубы губернаторской избирательной кампании) обозначился румянец.

— Знал. Не тогда, конечно, когда уговаривал Виталия… но потом узнал. Альбина не считала нужным скрывать свои… отношения с молодым человеком. Да что там, афишировала их. А я притворялся слепым идиотом. Не знаю, поймете ли вы… Альбина уже много лет была для меня не женой, а ребенком. Безнадежно больным, безнадежно испорченным, капризным, вздорным, несносным, но родным. Я не помню, когда в последний раз переступал порог ее спальни. Не мог себя заставить. Конечно, если бы она хотела… Но она не хотела. Никогда, даже в первые годы нашего брака. А я любил ее до безумия, любую ее прихоть, любой каприз исполнял, чего бы мне это ни стоило. Знаете, смертельная болезнь возлюбленной придает чувству ни с чем не сравнимую остроту. «Историю любви» помните? Но, конечно, в нашем случае болезнь тянулась слишком долго. Острые чувства столько не живут. Либо умирают, либо трансформируются. Мое трансформировалось. Из любящего мужа я превратился в чрезмерно снисходительного отца. Снисходительного, по большей части, из жалости, но еще и от лени и жажды покоя. Теперь вам понятно, почему я ничего не предпринимал в отношении Виталия?

«Играет, — подумал Гуляев. — Но играет талантливо».

— Я понимаю, что вы хотите мне внушить, — сухо сказал он. — Но, как говорится, свежо предание, да верится с трудом. Допустим, вы действительно не питали к супруге нежных чувств. Но тот факт, что она открыто сожительствует с молодым любовником, не мог не отразиться на вашем реноме. Простите, буду говорить открытым текстом, без эвфемизмов. Репутация рогоносца, да еще рогоносца, который платит содержание альфонсу жены, несомненно, вредила вам как политику, а вы, вероятно, собираетесь через через два года избираться на третий срок. Поэтому, думается мне, вы несколько исказили истину, сказав, что ничего не предпринимали в отношении Виталия. Вам известно, что Желнин убит?

Турусов пошел пятнами.

— Нет… Я не знал… — Он пошарил в кармане пиджака и достал упаковку нитроглицерина. Надорвал, сунул капсулу под язык. При этом пальцы его подрагивали. — Как? Когда?

«Опять играет или вправду прихватило?» — встревожился Гуляев.

— Вам плохо? Я позову вашего человека?

— Благодарю вас. Мне уже легче. Только прошу вас, не нужно больше этих дешевых эффектов. Я уже не молод и недавно пережил смерть жены. Могу я узнать, когда убили Виталия?

«Прикидывался. Тянул время, чтобы взять себя в руки, — решил Сергей Владимирович. — Ишь, как заговорил по-хозяйски. Игры в демократию кончились?»

— Вчера утром. Приблизительно в то время, когда к Желнину приезжал ваш шофер.

— Я же просил вас!..

— Но это правда. Желнин скончался между шестью и девятью утра. Ваш шофер вошел в его подъезд в половине седьмого. Это вы его послали?

— Оставьте свои намеки! Да, шофера послал я. Попросил привезти ко мне Виталия. Мы должны были решить один вопрос. Финансовый. Я платил Виталию что-то вроде страховки на случай, если они с Альбиной расстанутся врагами и она запретит мне принимать в нем участие. Тогда он оставил бы деньги у себя и открыл бы свое дело. Если бы у нее не было к нему претензий, он вернул бы их мне, а я устроил бы его на хорошую должность в свою фирму. Таков был договор. Вот я и хотел узнать, каков его выбор. Но Семен вернулся один, сказал, что Виталия нет дома. Во всяком случае, в квартире было тихо и ему не открыли. Да вы сами подумайте: стал бы я посылать шофера на мокрое дело? Если бы мне понадобилось кого-нибудь убить, уж, наверное, я бы сообразил обратиться к специалисту! А он не поперся бы к жертве на моей машине, да еще в такой час, когда полгорода собирается на работу!

— Ну хорошо, положим, вы меня убедили. Если какие-то сомнения и остались, то сейчас мы их разбирать не будем, иначе вы опоздаете на встречу. Последний вопрос: у Желнина с вашей супругой были какие-то секретные дела. Не амурные. Альбина Николаевна трижды вызывала его к себе в больницу, и они запирались в палате, выпроводив сиделку. Однажды Альбина подняла крик, сиделка подбежала к дверям и услышала часть разговора. Ваша жена дала Виталию некое поручение и негодовала оттого, что он тянет с исполнением. Вы не знаете, что за поручение?

— Нет, — твердо сказал Турусов и тут же встал. — Жена давно не посвящала меня в свои дела. Если позволите, я пойду. Пора.

«Врет. Определенно врет», — решил Гуляев.

В тот день Сергею Владимировичу предстоял еще один допрос — Оксаны Вольской. Он долго тянул с ее вызовом в прокуратуру, но в конце концов решил, что откладывать больше нельзя, — прокурор в любой момент мог затребовать материалы дела на проверку, и его, несомненно, насторожил бы факт, что единственная подруга убитой, к тому же владелица клиники, где произошло убийство, до сих пор не дала официальных показаний. Не мог же Гуляев сознаться ему, что не торопится с допросом из дружеских чувств к бывшей однокласснице, по ее личной просьбе!

Когда она вошла в кабинет, организм Гуляева выкинул странный фортель. Взглянув на ее осунувшееся напряженное лицо с запавшими глазами и обострившимися скулами, Сергей Владимирович ощутил одновременно всплеск охотничьего азарта и болезненное сострадание. Ему почудилось, будто по сердцу полоснули бритвой и рассекли его надвое, причем обе половинки функционируют теперь совершенно независимо друг от друга. Одна учащенно забилась в радостном предвкушении момента истины, другая сжалась и замерла от страха за дорогую ему женщину.

Да, именно в эту минуту Гуляев понял, что Оксана ему дорога. Это чувство не поддавалось рациональному объяснению. До недавней встречи они не виделись лет тридцать, они никогда не были друзьями, он даже не мог сказать, что был влюблен в нее в школе (хотя теперь ему мнилось, будто нечто похожее на влюбленность его тогда посетило, просто он по наивности этого не понял). Их последний разговор тоже не способствовал сближению. И все-таки он пошел, этот непостижимый процесс настройки одной души на другую.

Вольская поздоровалась, села и посмотрела выжидательно. Сергей Владимирович все никак не мог собраться с мыслями и заговорить. Злился на себя за это мнимо-многозначительное молчание, понимал, что выглядит идиотом, но слишком уж потрясло его неожиданное открытие и странное расщепление личности. Прошла, наверное, минута, прежде чем ему удалось взять себя в руки.

По-видимому, следователь в нем взял верх, потому что начал разговор он («Кретин! Кретин!») сугубо официально:

— Оксана Яновна, я пригласил вас, чтобы оформить ваши показания под протокол. Вы не будете возражать, если наша беседа будет записываться на магнитофон?

— Не буду, — ответила она сдержанно, никак не проявив своего отношения к его перевоплощению в образцового чинушу.

Первая часть допроса прошла довольно гладко. Вольская ответила на вопросы о пропускной системе в клинике, кратко охарактеризовала персонал службы охраны, перечислила меры, принимаемые для безопасности особо важных пациентов, рассказала о своих непростых взаимоотношениях с Альбиной, представила алиби на момент убийства и назвала людей, которые могли его подтвердить. Потом Сергей Владимирович резко поменял тему («Давай, давай, испытывай на ней свои полицейские штучки, казенная душонка!»):

— Вы знакомы с Виталием Желниным, личным помощником покойной Турусовой?

Оксана подобралась.

— Практически нет. Разговаривали один раз.

— Вы знаете, что он тоже стал жертвой убийства?

Оксана вцепилась в ручку сумочки так, словно сумочка была пращой, а Гуляев — Голиафом.

— Да.

— Откуда?

— От Светланы Алихановой. Она оформляет документы в пятой больнице, в том числе и свидетельства о смерти. Мы знакомы, раньше вместе работали.

— А почему она сочла нужным поставить вас в известность?

Оксана пожала плечами, но глаза ее сохраняли настороженное выражение.

— Она знала о наших отношениях с Альбиной. И о ее смерти, естественно, тоже. Нет ничего странного в том, что она позвонила мне, когда к ним в морг привезли… помощника Альбины.

— Вы хотели сказать «любовника».

— Да, ходили такие слухи.

— Но точно вы не знаете? Ни Турусова, ни Желнин вам не исповедовались?

— Нет. Мы поссорились с Альбиной раньше, чем она наняла помощника, поэтому откровенничать со мной ей было не с руки.

— А Желнин? Вы упомянули, что однажды разговаривали с ним. Когда и о чем?

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

Гуляев посмотрел на нее — бледную, окаменевшую от напряжения, но такую непреклонную, и следователь в его душе наконец потерпел поражение. Он встал и демонстративно выключил магнитофон.

— Оксана… Я хочу помочь тебе. Как друг. Понимаю, у тебя нет причин верить мне… Но ты, пожалуйста, поверь. Я сумею тебя вытащить, что бы ты ни натворила. — Он криво усмехнулся. — У меня большой опыт по этой части. Не надо сейчас ничего говорить. Иди домой, подумай. Если надумаешь, позвони.

Звонок раздался через два дня. Услышав голос, он сначала не понял, кто говорит, а когда понял, перепугался до шока. Она плакала. Оксана Вольская, это воплощение воли и выдержки, стойкий оловянный солдатик, всхлипывала, как пятилетняя девчонка.

— Рыжик… Ты обещал помощь… Приезжай… Я больше… не могу.

Оксана Вольская по натуре была скорее практиком, чем теоретиком. Отвлеченные понятия, абстрактные истины, философские построения ей не то чтобы не давались, просто были не слишком интересны. Тем не менее своя жизненная философия у нее имелась. Оксана представляла жизнь подобием испытательного полигона. Каждый участник испытаний на старте получает нечто, определяемое понятием «личность» или, если угодно, «душа». Цель испытаний — пройти трассу, сохранив целостность этой личности или души. Точнее, задача состоит не в том, чтобы пройти трассу — к финишу прибывают абсолютно все участники, независимо от того, стремились они туда или нет, — а именно в том, чтобы сохранить целостность. Ответить на вопрос «зачем?» Вольская не пыталась. Просто знала неким внутренним знанием: так нужно.

Характер испытаний, способных видоизменить, расщепить или вовсе уничтожить личность, может быть самым разным — от приятных, радующих душу даров вроде богатства, признания, славы, власти и любви, до жестоких ударов и лишений, таких как нищета, болезни, предательство друзей, смерть близких, крах многолетних усилий и трудов. Оксана на своем веку хлебнула довольно и сладости, и горечи. Но, опьяненная ли любовью, успехом, ликованием победителя, опустошенная ли болью утраты, усталостью и разочарованием, она всегда хранила верность себе и своему личному кодексу чести. До этого злополучного дня…

Сегодня она впервые поняла: ее силы иссякли. Тяжелая, как бронепоезд, беда, неотвратимо надвигавшаяся на нее последний месяц, наконец вплотную приблизилась к цели, грозя раздавить в пыль самую ее сущность, а у Оксаны не осталось сил даже на то, чтобы отползти в сторону. И тогда она позвала на помощь Гуляева. Знала, что не должна, что нарушает слово, что рискует всем, чем не имеет права рисковать, и все равно позвала. Потому что другого выхода не видела.

Рыжик (уже скорее Сивка) примчался через двадцать минут после ее звонка, подгоняемый то ли профессиональным рвением, то ли трогательной решимостью защитить ее от беды. Оксане было все равно чем. Она уже не способна была ни надеяться, ни бояться. Осталось единственное желание: спасти то, что еще можно спасти. Если не поздно. Плата ее не волновала.

— Ты дал понять, что подозреваешь меня в убийстве Альбины и Виталия, — сказала она, когда Сергей по ее жесту устроился в кресле у стола, на котором на этот раз не стояли ни бутылка, ни бокалы, только пепельница. — Подозреваешь, и все равно готов помочь. Я очень благодарна тебе за эту готовность, хотя ты и не прав. Не совсем прав. Помощь мне действительно нужна, но я не убивала.

Гуляев прикурил сигарету, затянулся и, уткнувшись взглядом куда-то в пол, сказал полуутвердительно:

— Но ты знаешь, кто убил.

— Боюсь, что так.

— И страх за судьбу этого человека, убийцы, довел тебя до такого плачевного состояния? — спросил он с непонятной горечью.

— Все гораздо сложнее, Сережа. До плачевного, как ты выразился, состояния меня довел страх не только за убийцу, но и за других людей. И чувство вины. Понимаешь, ее… его… этого человека поставили в такие условия, когда убийство оставалось единственным выходом. В том числе я поставила. Я не хотела. Не ведала, что творю. Но как бы то ни было, вина за эти смерти и за… то, что к ним привело, в большой степени лежит на мне. Погоди, — заторопилась она, видя, что Гуляев нетерпеливо заерзал в кресле, — я сейчас объясню. Только с мыслями соберусь. Что-то у меня в последнее время плохо с мозгами…

— Неудивительно, — заметил он, окинув ее внимательным взглядом. — По-моему, ты просто истощила их голодом и бессонницей. Признавайся: когда в последний раз ела?

— Не важно, — отмахнулась она, — еда подождет. Не спорь, ты же ничего не знаешь. Я должна кое-что рассказать тебе, и как можно скорее. Впрочем, может быть, уже поздно… Но все равно…

— Оксана…

— Да слушай же! — гневно перебила она и добавила уже спокойнее: — Иначе я никогда не решусь. Двадцать с лишним лет назад Альбина ушла из дома и пропала. Ее искали всеми мыслимыми способами — опрашивали всех знакомых, знакомых знакомых, давали объявления в газеты, по радио и телевидению, обещая щедрое вознаграждение за любые сведения о ней, но так и не нашли. Альбина объявилась сама… пять месяцев спустя. Пришла ночью ко мне в больницу. Эта ночь до сих пор снится мне в кошмарных снах…

* * *

Весной восемьдесят четвертого года в Старграде из-за стафилококка закрыли один из родильных домов. Месяц спустя случился пожар в другом роддоме. По счастью, в огне никто не погиб, но здание требовало капитального ремонта, поэтому рожениц развезли по оставшимся роддомам и родильным отделениям больниц, а пострадавшее медучреждение опять-таки закрыли. Между тем лето восемьдесят четвертого оказалось необыкновенно урожайным на младенцев. Такого наплыва беременных старградские врачи женских консультаций и акушерки не помнили уже лет двадцать.

Родильные и гинекологические отделения городских больниц заработали в режиме военно-полевых госпиталей. Не хватало мест в палатах и родильных боксах, не хватало операционных и медикаментов, пеленок и белья. Врачи и медсестры дежурили по тридцать шесть часов вместо положенных суток, потому что персонала тоже не хватало.

Оксане Вольской доставалось больше других. Ее как раз недавно назначили завотделением, причем не хирургическим отделением, где она проработала почти девять лет и пользовалась заслуженным уважением коллег, а гинекологическим, где ее считали никчемной выскочкой, протеже сановитого любовника из партийного руководства. Чтобы завоевать авторитет у враждебно настроенных сотрудников, Оксана в эти тяжелые дни дежурила наравне с остальными, хотя должность заведующей не только давала ей право отказаться от суточных дежурств, но и вообще жестко ограничивала часы врачебной практики — ее главной обязанностью теперь была административная работа. Но она справлялась и с тем и с другим, хотя для этого ей пришлось перейти на двухчасовой сон и практически переселиться в больницу.

День шестого июня с самого утра обещал быть безумным. В восемь Оксане позвонила врач-гинеколог из бригады, которая должна была заступить на дежурство, сообщила, что ночью умер ее отец, поэтому выйти на работу она не сможет. Через час стало ясно, что не явилась на дежурство и сестра-акушерка (позже выяснилось, что она по дороге в больницу сломала ногу). А рожениц везли и везли. Оксана позвонила на станцию «скорой помощи» и в приемное отделение, объяснила обстановку и попросила отправлять пациенток в другие больницы. Но инструкции запрещали отказывать в приеме женщинам на определенной стадии родов, поэтому полностью перекрыть этот поток не удалось.

К двум часам дня врачи каким-то чудом справились с утренним «девятым валом», и Оксана разогнала по домам предыдущую смену медиков — люди буквально валились с ног от усталости и недосыпа. Несмотря на «недокомплект» текущей дежурной смены, была надежда, что ограничение приема позволит ей продержаться до утра без особых эксцессов.

Но надежда не оправдалась. В восемь вечера Оксане позвонил диспетчер из «скорой», сказал, что все больницы и роддома переполнены («этих баб словно прорвало») и он просто вынужден отправлять рожениц в первую («вы уж как-нибудь постарайтесь справиться, ладно?»). А потом началось такое!.. В предродилку поставили дополнительные койки, но мест все равно не хватало. Женщины лежали на каталках и матрацах, брошенных прямо в коридоре, и орали дурными голосами: «Доктор! Сестра! Господи, ну хоть кто-нибудь, подойдите!» Оксана металась как угорелая — из родильного бокса в предродилку, оттуда — в коридор, осматривала, успокаивала, определяла, кому акушерка понадобится в ближайшие минуты, сама принимала младенцев, если акушерка была занята с другой мамочкой. Малую операционную, где она, дежурный хирург, должна была бы латать разрывы у рожениц, переделали в еще один родильный бокс (разрывы подождут), анестезиологу и хирургической сестре тоже пришлось переквалифицироваться в акушерок. Оксана молилась только об одном: чтобы никому из рожениц не понадобилось делать кесарево сечение.

По закону подлости кесарево, естественно, понадобилось. Оксана как раз отдавала распоряжение медсестре готовить большую операционную, когда в предродильную палату ворвалась молоденькая дежурная из приемного покоя:

— Оксана Яновна! Там женщина на сносях… Говорит, что она жена председателя облисполкома. Я хотела ее осмотреть, но она отказалась. Попросила отвести ее в ваш кабинет и позвать вас… Я понимаю, что не положено, но…

Оксана, не дослушав, крикнула сестре: «Готовьте операционную и больную!» и бросилась бегом к посту старшей медсестры, где стоял телефонный аппарат. Набрала по памяти номер родного хирургического отделения.

— Игорь Валентинович, миленький, вы сейчас не заняты? Спасайте! Сможете сделать кесарево? Давление сто на сто семьдесят, узкий таз, ягодичное предлежание… Нет, здесь, в гинекологии. Операционную уже готовят, анестезиолога берите своего… Спасибо огромное, я ваша вечная должница!

Потом, не чуя под собой ног, помчалась на второй этаж, в свой кабинет.

Альбина сидела у двери, тяжело привалившись к стене. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы у Оксаны оборвалось сердце.

— Оксана…

— Молчи! Потом! — Она быстро открыла кабинет и втащила Альбину за собой. — Раздевайся!

Короткий осмотр показал, что предчувствие ее не обмануло.

— Когда… — Она хотела спросить: «когда плод перестал шевелиться?», но в последний миг прикусила язык. — Когда ты почувствовала недомогание?

— Сегодня утром. Вообще-то я сначала не беспокоилась, мне все время нездоровилось, а срок еще не подошел, но потом…

— Альбина, тебе нужна срочная операция! Ты только не спрашивай меня ни о чем, я все равно ничего точно не могу сказать без обследования, а на обследование нет времени… — тараторила Оксана, накручивая телефонный диск. — Ирина? Каталку ко мне в кабинет, бегом! Скажи остальным, что я буду в хирургии… Не знаю! Как только освобожусь. Предупреди Валентиныча. — Она нажала на рычаг, начала набирать следующий номер. — Ничего страшного, Алька, обычное кесарево. Только тянуть нельзя, твоя почка не справляется… Галина Николаевна? Проассистируете мне по старой памяти?.. Кесарево, очень срочно… Нет, ее сейчас привезут к вам, у нас все занято. Понадобится искусственная почка и… ладно, это потом. Буду через десять минут. Как только ее привезут, начинайте готовить к операции.

Прибежала Ира с каталкой, они уложили Альку, Оксана помогла дотолкать каталку до лифта — для скорости.

— Ты вытащишь нас, правда? — спросила ее Альбина, положив руку на живот.

— Вытащу, — пообещала Оксана, изо всех сил стараясь не отводить взгляд.

Когда лифт уехал, она вернулась в кабинет и позвонила Турусову:

— Виктор Палыч, Альбина у меня в больнице. Все вопросы потом, я должна срочно ее оперировать. А вы ищите самого лучшего абдоминального хирурга, какого только можно найти в наших краях, и немедленно тащите его к нам, в первую хирургию. И молитесь. Спасителю, Пресвятой Богородице и всем святым. Молите о чуде, и да поможет нам Бог!

Турусов не подвел. Раздобыл настоящего кудесника, подполковника медслужбы, который по счастливому стечению обстоятельств приехал из соседней области оперировать командира местной войсковой части. Кудесник сменил Оксану у операционного стола через час. К этому времени она сделала все, что могла, и, сражаясь с дурнотой, пыталась сделать невозможное. Подполковник, оценив ее состояние, мягко выпроводил Оксану из операционной, а сам остался творить чудо.

Она поплелась к себе в отделение. По-хорошему следовало спуститься в приемный покой, где накручивал круги озверевший от неопределенности и страха за жену Турусов. Но Оксана оттягивала минуту встречи с мужем Альбины, потому что не могла сказать ему ничего утешительного. Даже если кудесник сотворит свое чудо и вытащит Альку, которая как минимум двенадцать часов носила в себе мертвого младенца, — это с единственной-то почкой! — она все равно не захочет жить, когда узнает, что ребенок погиб. А без желания жить шансов на выздоровление у нее нет.

Погруженная в некое подобие транса, Оксана шла по коридору своего отделения, не слыша орущих, стонущих, скулящих женщин, которые метались на койках и каталках, выставленных вдоль стен. Что побудило ее тогда остановиться? Детское личико в сочетании с непомерно огромным животом? Закушенные в упрямом молчании губы? Отчаяние, застывшее в глубине испуганных глаз? Интуиция? Вмешательство высших сил?

Оксана подошла к каталке, надела стетоскоп и почти не удивилась, услышав биение двух младенческих сердец. («Значит, высшие силы».) Она проверила раскрытие шейки матки, кивнула самой себе и взялась за ручки каталки.

— Поехали рожать, милая, — сказала она девочке и повезла каталку в свой кабинет.

* * *

— Нам очень повезло с этой девочкой, с Ольгой, — рассказывала Оксана Гуляеву. — Она не стояла на учете в женской консультации и скрывала беременность от родных и знакомых. Только отцу ребенка и рассказала, но тот послал ее далеко и надолго. Тогда она собрала вещи и ушла из общежития. От стыда ушла. Сначала ночевала в подъездах, потом набрела на больную старуху, которая взяла ее к себе. Не за так взяла. Ольга ишачила на нее, как рабыня, да еще бутылки собирала и сдавала — им обеим на прокорм. Словом, ни о ее беременности, ни тем более о том, что она ждет двойню, никто не знал. Карту, которую завели на нее при поступлении в больницу, я изъяла. Но это потом, когда все уже было решено. А в ту ночь я принимала у нее роды и одновременно уговаривала расстаться с одним из младенцев. Это было непросто. Я клялась, что отдам ребенка в хорошую состоятельную семью, что приемный отец обеспечит саму Ольгу и другого ее малыша жильем, будет помогать им деньгами, пока она не устроится на работу, но она все сомневалась. Удивительно, ведь ей и одной абсолютно некуда было податься, а уж с двумя-то детьми!.. В конце концов я рассказала ей правду. Всю правду про себя и Альку. И про то, что Алька умрет, когда очнется после наркоза и узнает, что потеряла ребенка. Только тогда Ольга согласилась. Не из корысти, понимаешь? Не ради убежища для себя и ребенка, а из сострадания к совершенно незнакомой ей женщине. Она вообще оказалась удивительной девочкой, наша Оля.

— Как же вам удалось избежать слухов? — спросил Сергей. — Ведь в больнице, наверное, многие знали, что ребенок Альбины умер.

— Нет, не многие. Только я и две медсестры — из моего отделения и из хирургии. Еще подполковник. И, естественно, Турусов. Все. Пять человек. Считая Ольгу — шесть. Подполковник на следующий же день уехал в свою Самару. Галине Николаевне, сестре из хирургии, я полностью доверяла, и она ни разу меня не подвела, так что на ее молчание мы могли спокойно положиться. Барышне из гинекологии Турусов хорошо заплатил и устроил ее на престижную работу в питерскую спецполиклинику для высших партийно-хозяйственных чинов. Она уехала из Старграда через месяц после этой истории. А Ольга… Ольга сама поставила условием сделки, что мы никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажем о ее отказе от родной дочери. Так что я сегодня нарушила сразу два обещания… — Оксана помрачнела и замолчала, потом вспомнила о том, что заставило ее нарушить слово, и заговорила торопливо: — Мы заметали следы, как настоящие шпионы. Роды у Ольги я принимала одна, потом заперла ее в своем кабинете. На следующий же день тайком вывела их с ребенком из больницы и отвезла в свою квартиру. Изъяла карту. Вторую девочку отнесла в палату новорожденных и оформила как дочь Альбины. Нам и в этом повезло: близнецы родились мелкими — около двух с половиной килограммов — и немного недоношенными. Конечно, у ребенка Альбины недоношенность была бы больше, но она ведь тоже не состояла на учете в женской консультации. Словом, никто ничего не заподозрил. Через три недели я переправила Ольгу с младенцем в Москву, к своей подруге, тоже врачу. Она по своим каналам раздобыла справку, удостоверяющую, что Ольга родила дочь первого июля в московском роддоме.

— Значит, твоя подруга тоже знала?..

— Нет. Она просто выполнила мою просьбу. Я не стала ничего объяснять, а она — расспрашивать. Ольга осталась в Москве, Турусов, задействовав свои связи, помог ей получить прописку, а потом и квартиру — кажется, ее фиктивно оформили на какой-то завод — и первые пять лет выплачивал нечто вроде пособия на ребенка. Все, на этом первая часть истории заканчивается. Часть вторая началась около месяца назад. Виктор Палыч приехал в клинику на свидание с женой, а после свидания зашел ко мне. Он сказал, что душевное состояние Альбины в последние дни внушает ему серьезную тревогу. Особенно его беспокоило ее отношение к Маришке. Оно становилось все более и более… ненормальным. Чутье подсказывало ему, что жена в любую минуту может выкинуть что-нибудь… страшное. Чтобы как-то разрядить атмосферу, он придумал совершенно безумный план. Временно подменить Марину на Марьяну, вторую дочь Ольги. Девочки — однояйцевые близнецы.

— Зачем? Что бы это дало?

— Это долго объяснять. Ладно, попробую покороче. Представления Альбины об отношениях матери и дочери складывались на основе ее личного опыта. А у них с тетей Ниной, Алькиной мамой, отношения были очень теплые, очень доверительные, очень сердечные. Алька лет до восьми в прямом смысле провисела у матери на шее. Как маленькая обезьянка. Они все время целовались, обнимались, шептались, говорили друг другу ласковые словечки, делали маленькие подарки. Естественно, Альбина ожидала, что у них с дочерью все будет так же. Но Марина по характеру совершенно другой человек. Замкнутая, сдержанная, независимая, она просто не могла вести себя так, как этого ожидала мать. И тем выводила Альбину из себя. С каждым годом все больше и больше. Помнишь, ты спрашивал, почему она стала такой? Так вот, отчасти из-за Маришки. Она рисковала всем, чтобы ее родить, думала, что обретет в дочери смысл жизни, а девочка обманула ее ожидания. Когда стало ясно, что здоровье ее никогда до конца не поправится, что она в любой день может умереть, у Альбины начались проблемы психического свойства. Что-то вроде навязчивых состояний. Похоже, ее отравленный недугом мозг породил суеверное убеждение, что чем хуже будет Маришке, тем лучше это скажется на ней. Впрочем, теперь я уже не уверена… Ладно, не суть важно. Ты спросил, зачем Виктор хотел поменять девочек. Он понимал, что Марина при всем желании не сможет изменить стереотип своего поведения с матерью. А девушке, которая никогда не имела дела с Альбиной, будет не так уж сложно выстроить отношения по другой схеме. Особенно, если ей все объяснить и заплатить за представление большие деньги. Так, во всяком случае, считал Турусов. Марьяна, по его замыслу, должна была разыграть у постели больной бурную покаянную сцену, прорыдать, что наконец поняла, насколько дорога ей мать, пообещать, что теперь все будет по-другому, и заслужить материнское прощение.

— Какая-то дешевая театральщина, — поморщился Гуляев. — Неужели он думал, что Альбина на это купится?

— А знаешь, она бы могла… Я замечала в ней склонность к драматическим эффектам. И со вкусом у нее было неважно. По крайней мере, в последнее время. Но, как бы то ни было, я отказалась помогать Виктору.

— Почему?

— По многим причинам. Прежде всего, потому что мы обещали Ольге никогда никого не посвящать в нашу тайну. А уж тем более — ее дочерей. Но даже не это главное. Главное, я не поверила Турусову. Я думала, он боится не за Маришку, а за себя. Боится, что Альбина, окончательно свихнувшись от злобы и страха смерти, сделает всеобщим достоянием компромат, который копила на него многие годы. Ну, и наконец, если Маришке действительно угрожала опасность, мы не имели права втягивать в эту игру еще и Марьяну, понимаешь?

— Понимаю. И что же было дальше?

— Дальше я вдруг поняла: если Турусов вбил себе в голову, что замена Марины на Марьяну даст ему выигрышную позицию в противостоянии с женой, он ни за что не откажется от своего плана. И прекрасно обойдется без моей помощи. Разыскать Марьяну, подкупить ее, соблазнить для него плевое дело. Такие мелочи, как данное обещание, мои возражения и опасность, которой он, возможно, подвергнет Марьяну, его не остановили бы. Люди для него — пешки, шахматные фигуры. Кого заботит судьба шахматных фигур, когда можно выиграть партию? И я решила сорвать ему эту комбинацию. Полетела в Москву, приехала к Марьяне на работу и предупредила ее, что она не должна принимать никаких предложений от незнакомцев. Какими бы соблазнительными эти предложения ни были. Я не могла рассказать ей все откровенно, поскольку тем самым нарушила бы слово, данное Ольге и Виктору. Но дала понять, что ей угрожает опасность. Марьяна обещала сообщить мне, если на горизонте появится какой-нибудь незнакомец с заманчивым предложением. Или даже без предложения. А на случай, если ей не оставят такой возможности, она даст номер моего телефона своей подруге Елене. Марьяна собиралась каждый день выходить с ней на связь, а если не выйдет, Лена должна была позвонить мне.

— И что? Она позвонила? — мрачно спросил Гуляев.

— Позвонила. Сегодня. Но ты забегаешь вперед. Если позволишь, я буду придерживаться хронологии, иначе запутаюсь сама и запутаю тебя. Итак, я вернулась из Москвы, уверенная, что, если Турусов начнет проводить свою комбинацию, меня предупредят, и я смогу вмешаться в его игру. Но, как выяснилось, игра оказалась куда масштабнее, чем я себе представляла. И Виктор был отнюдь не организатором и даже не главным ее участником. Через неделю… нет, кажется, дней через десять после моей вылазки в Москву ко мне пришел Виталий.

Оксана подтянула колени к груди и обняла себя за плечи. Гуляев заметил, что ее знобит.

— Ксана, давай прервемся ненадолго. Тебе нужно выпить горячего чаю. Или, может, коньячку?

— Нет. Потом. Я хочу скорее закончить. Виталий… Мы не были знакомы. Когда он представился личным помощником Альбины, я решила, что он пришел по ее поручению, и хотела его выгнать. Мы были с Альбиной в ссоре, она пыталась восстановить отношения, а я не хотела. Понимаешь, Рыжик, я чувствовала, что сыта ею по горло, меня просто тошнило, когда я слышала ее имя. Столько всего накопилось за эти годы… Два моих несостоявшихся брака, Маришка, все эти люди, которых Альбина под себя подминала, ее маниакальная злоба… Короче, я заявила этому субъекту, что дела Альбины меня не касаются, пусть так ей и передаст. И тогда он сказал… Сказал, что Альбина собирается убить Маришку. Ради почек. Понимаешь, она решила, что родная дочь будет идеальным донором. Я не поверила… Просто не могла поверить. Это же дикость какая-то, правда? Так не бывает. Такие злодейки существуют только в старых пьесах…

Теперь Оксану била крупная дрожь. Гуляев, не спрашивая разрешения, быстро сходил к бару, достал бутылку коньяка, поискал посуду. Второпях не найдя, побежал на кухню и принес чайную чашку.

— На, выпей. — Оксана, не разжимая рта, помотала головой. — Пей немедленно, или я вызову врача!

Она неохотно разжала губы, и Сергей влил в нее сразу полчашки. Она закашлялась и кашляла минуты три, но, когда приступ прошел, ей удалось справиться с собой.

— Спасибо, я уже в порядке. — Оксана улыбнулась перепуганному Гуляеву. — Правда, Рыжик. Не смотри на меня таким отчаянным взглядом. Просто я слишком долго держала в себе весь этот ужас. Сейчас вывалю все на тебя, и сразу станет гораздо легче.

Когда Виталий понял, что я ему не верю, он рассказал мне свою историю. Два года назад он увидел Маришку на каком-то официальном приеме и заинтересовался ею. Потом выяснил, что к ней никого не подпускают, и с помощью соученицы Марины вступил с ней в тайную переписку. Со временем они прониклись взаимной симпатией и нашли способ встречаться так, чтобы Альбина ничего не знала. Им так казалось, что она ничего не знает. Как потом стало ясно, они ошибались. Виталий через Турусова получил предложение стать личным помощником Альбины. Он подозревал, конечно, чем вызвано это предложение, но все равно не смог отказаться, такие блага посулил ему Виктор Палыч. А за блага пришлось расплачиваться дорогой ценой. Альбина, желая наказать их с Маришкой, сделала Виталия своей постельной игрушкой, а заодно подопытным кроликом для садистских психологических экспериментов и козлом отпущения, на котором срывала свое дурное настроение. И вот этой-то зверушке она поручила связаться с киллером, который должен был подстроить Марине автомобильную аварию с отсроченным летальным исходом. Чтобы ее успели довезти до больницы и подготовить…

Вольскую передернуло, и Гуляев поспешно сунул ей в руку чашку с остатком коньяка. Оксана не стала упираться.

— Так вот чего он боялся на допросе, — пробормотал Гуляев. — Или нет? Неужто ему хватило пороху отказаться от поручения хозяйки?

— Нет, конечно. — Оксана зло усмехнулась. — Куда ему! Но надо отдать ему должное, с исполнением поручения он не торопился. Все пытался придумать выход, при котором и Марина останется жива, и его шкура не пострадает. Где-то ему можно даже посочувствовать. К Турусову он сунуться не смел — боялся, что тот действует заодно с женой либо просто не поверит и сдаст его Альбине. В милицию — сам понимаешь… И тогда Виталий подумал обо мне. Марина писала ему, что я старинный друг семьи и имею кое-какое влияние на Виктора. Он так обрадовался возможности спихнуть на меня ответственность, что бросился ко мне в клинику без звонка. И эта ничтожная мелочь привела к катастрофе.

Виталий подошел к клинике в ту минуту, когда я садилась в машину, чтобы ехать в аэропорт. Да-да, это произошло именно в тот день, когда я летала в Москву. Он услышал слово «аэропорт», испугался, что я улетаю надолго, и бросился следом. Надеялся перехватить меня до отлета. Но цепь дурацких обстоятельств привела к тому, что он полетел тем же рейсом, а потом выследил меня до аптеки, где я встречалась с Марьяной. Можешь представить себе, что произошло, когда он ее увидел…

— Он понял, что Марина — не родная дочь Альбины?

Оксана недоуменно посмотрела на Гуляева, потом поняла, что он имеет в виду, и усмехнулась.

— Бог мой, ведь это очевидно, да? Но Виталию это даже в голову не пришло. Он был настолько озабочен тем, как выпутаться из силков Альбины, что понял только одно: перед ним девушка, которую можно подсунуть киллеру вместо Марины. Идеальный выход из положения. Он выполняет поручение Альбины и спасается от ее гнева. Она получает неподходящие почки и вскоре умирает. А благодарная Марина, избавленная одновременно и от страшной смерти, и от жестокой матери, дарит избавителю свою благосклонность. Чистый хэппи-энд. Тот факт, что погибнет какая-то там посторонняя девушка, в расчет можно не принимать. Мило, правда?

— Он что, передумал обращаться к тебе за помощью?

— Разумеется. Ведь у него не было гарантии, что я обеспечу ему защиту. Марину, может быть, и спасу, а до него мне какое дело? Каждый ведь судит по себе. А он на моем месте не стал бы утруждать себя ради спасения такой незначительной персоны. Впрочем, не знаю точно, что им руководило. Возможно, он просто сомневался, что мне удастся одолеть Альбину.

— А тебе удалось бы?

Оксана пристально посмотрела на Гуляева, гадая, почему он это спросил, потом ответила с вызовом:

— Конечно. В крайнем случае я бы ее просто убила. И ни одна собака не подкопалась бы. Но, уверена, до этого бы не дошло. У меня были и другие способы воздействия.

Гуляев кивнул.

— Я почему-то так и подумал. Ты всегда была сильнее. Но продолжай.

— Да. Виталий вернулся домой, отправил Марьяне заказное письмо, в котором… впрочем, подробности тебе ни к чему. Главное, что он выманил ее в Старград и свел с Мариной.

— И Марьяна тебе не позвонила? Вы же договаривались…

— Да, меня это тоже удивило. Марьяна всегда казалась мне разумной девушкой. Но она молода, а тут — тайна, интрига… Я сразу предупредила, чтобы она не рассчитывала на мою откровенность, поскольку я связана словом. И она решила разобраться самостоятельно. Видишь ли, по словам ее подруги, она заподозрила, что эта тайна как-то связана с ее рождением. Естественно, ее обуяло любопытство. Она приехала в Старград и согласилась временно подменить Марину. Виталий объяснил ей, что Марина задыхается от навязчивой опеки ненормальной мамаши и нуждается хотя бы в небольшой передышке. Самой Марине он тоже не сказал, зачем нужна эта замена. Просто предложил устроить небольшой отпуск за его счет. И сначала она предложение приняла. Довольный, Виталий назначил встречу киллеру, объяснил задачу, оставил задаток. И после того как механизм был уже запущен, Марина позвонила ему и неожиданно все отменила. Не объясняя причины.

Вот тогда-то он и кинулся ко мне. Перепуганный до заикания. Но теперь я тоже не знала, что делать. Справиться с Альбиной — это одно, а остановить профессионального киллера — совсем другое. И потом, я просто потеряла голову. Представляешь, сколько всего на меня свалилось в одночасье? Безумие Альбины, страх за Маришку, за Марьяну, их встреча, которая могла привести к непредсказуемым последствиям… Я бросилась звонить Турусову, но тот, как назло, колесил по области где-то вне зоны действия мобильной связи. Что мне оставалось делать? Я велела Виталию связаться с киллером, сказать, что он выплатит все обещанные деньги, но заказ отменяет. Потом позвонила Маришке и запретила ей выходить из дома. Не помню, как объяснила свой запрет, я к тому времени уже почти ничего не соображала.

А на следующий день убили Альбину. Я сразу поняла, кто это сделал, но убедила себя, что ошибаюсь. Не хотела верить. Постаралась вообще выкинуть это убийство из головы. Тем более что у меня хватало забот. Ведь смерть Альбины не отменяла автомобильной аварии. Мы встретились с Турусовым, я рассказала ему то, что узнала от Виталия. Виктор пообещал все уладить. Два дня я жила в страшном напряжении, вздрагивала от каждого телефонного звонка, все боялась услышать о гибели Марины. Потом Виктор Палыч приехал с добрыми известиями. Ему удалось откупиться от киллера. Я почти расслабилась. Осталось небольшое беспокойство за Марьяну, но она давно должна была вернуться в Москву. Я даже звонила Ольге, правда, специально о Марьяне не расспрашивала, боялась. Ольга разговаривала спокойно, весело, упомянула между делом, что они с Марьяшей подумывают о покупке дачи, но никак не могут договориться, кто будет заниматься хозяйством. В общем, я понадеялась, что все обошлось.

Не обошлось. Позвонила Светлана, сказала, что к ним в морг привезли труп Виталия. Я поняла, что моя догадка была верной. Заметалась, чуть до припадка себя не довела. Но что пользы? Изменить я все равно уже ничего не могла. Так мне, во всяком случае, казалось. До тех пор, пока сегодня не позвонила подруга Марьяны и не сообщила, что девочка пропала. И тогда я решила: хватит! Не могу я защищать одну, подвергая опасности другую. Может быть, еще не поздно. Может быть, Марьяша жива…

— Погоди, Оксана… Ты намекаешь, что все эти убийства — дело рук Марины?

— Ну конечно. Это же очевидно. Кому в первую очередь была нужна смерть Альбины? Марине. У кого был пропуск? У Марины. Кто лучше знал распорядок дня в клинике, режим Альбины, схему охраны? Она знакома с телохранителем матери, ей было проще к нему подобраться…

— Каким образом?

— Ну откуда мне знать? Просто других он бы к себе близко не подпустил, профессионал все-таки. Признайся: до сих пор ты не подозревал Марину только потому, что у нее было алиби. Теперь-то ты понимаешь, что оно ничего не стоит?

— Думаешь, она уговорила Марьяну? И та согласилась стать соучастницей?

— Сережа, я не знаю, как было дело. Может быть, Марьяна не знала, что прикрывает убийство. Может быть, Марина убедила ее, что спасает свою жизнь…

— Но Виталий ничего не говорил ей про киллера.

— Мне кажется, она каким-то образом узнала. И именно поэтому отказалась от его плана. Не хотела, чтобы пострадал невинный человек.

— Слушай, ты сама себе противоречишь. То подозреваешь, что Марьяна пропала, потому что стала жертвой Марины, то говоришь, что Марина не хотела ее подставлять.

— Да, я понимаю, звучит абсурдно. Но это все догадки, я могу ошибаться.

— Вот именно. И насчет того, что убила Марина, тоже.

— Я так и думала. До гибели Виталия. Но сам посуди: кому еще могла понадобиться его никчемная жизнь? Только Марине. Она знала, что он не выдержит, проговорится на допросе и о киллере, и о Марьяне, даст вам мотив и обесценит ее алиби. И, прости Господи, я ее не осуждаю. Во всяком случае, не за Альбину. Альбина свое заслужила. Нельзя безнаказанно издеваться над человеком, который не может тебе ответить. А Маришка терпела и молчала много лет! Уже от одного этого можно спятить. А если она узнала, что мать наняла убийцу ради того, чтобы… Рыжик, если ты тогда говорил всерьез, будто можешь вытащить меня, что бы я ни натворила, прошу тебя, постарайся вытащить Маришку. Но главное — спаси Марьяну. Если еще не поздно.

Легко сказать: спаси. Оксана тут же связала Гуляева по рукам и ногам, воспротивившись самому естественному сейчас шагу — разговору с Мариной. В ответ на все его доводы твердила: «Это бесполезно. Она ничего никому не скажет». И столь же категорично отвергла другое разумное предложение — позвонить Ольге. У Гуляева сложилось впечатление, что Оксана боится откровенного разговора с обеими едва ли не сильнее, чем известия о гибели Марьяны.

«Бедная! Как же тебя замучило чувство вины, — думал Гуляев, с состраданием вглядываясь в истонченные, обострившиеся черты ее лица. — Но это несправедливо, черт побери! Ты не хотела никому причинить вреда. Ты хотела, как лучше».

Но озвучивать свои мысли он не стал, понимая, что вряд ли его слова утешат Оксану. Для ее утешения требовалось совсем другое: найти Марьяну, живую и невредимую, и спасти Марину от тюрьмы, если она, конечно, виновна. Со вторым пунктом пока можно было подождать. Да он, по мнению Сергея Владимировича, и не представлял особых трудностей. Турусов никогда не позволит отдать под суд свою дочь, пускай даже и приемную. Так что ограждать Марину от неприятностей Гуляев, скорее всего, будет по прямому указанию ненавистного начальства. Такая вот ирония судьбы. А вот первый пункт — это проблема!

Вернувшись на работу, Гуляев в первую очередь позвонил дежурному оперу, чтобы выяснить, сколько неопознанных трупов появилось в городе за последние двое суток. Трупа появилось два, и оба неподходящие, мужские. Один к тому же несвежий. Больницы Сергей Владимирович обзванивать не стал, Оксана уже все проверила по своим каналам. Оставалась единственная зацепка — Елена Купцова, подруга Марьяны, которая сообщила Вольской об исчезновении девушки.

Телефонный разговор с Купцовой дал Гуляеву достаточно информации к размышлению, но почти ничего не прояснил по существу дела. Похоже, Марьяна не особенно доверяла подруге: ни о письме Виталия, выманившем Марьяну в Старград, ни о ее встрече с сестрой-близнецом Купцова ничего не знала. В изложении девушки ситуация выглядела так: визит Оксаны Вольской и ее малопонятное предостережение привели Марьяну к мысли, что с ее рождением связана какая-то тайна. Естественное любопытство в сочетании со страхом перед неведомой опасностью дало эффект, противоположный тому, которого добивалась Вольская. Вместо того чтобы сидеть тихо и не высовываться, Марьяна решила отправиться в Старград и провести собственное расследование. Понимая, что это может быть опасно, она обещала ежедневно звонить Купцовой. Для надежности связи девушки купили по мобильной трубке. Свой аппарат Лена постоянно носила с собой и никогда не использовала для посторонних разговоров.

До позавчерашнего дня Марьяна действительно звонила, но подробно о своих изысканиях не распространялась. В первые дни вообще ограничивалась телеграфными сообщениями, типа «Я жива-здорова. Копаю потихоньку. Зловещих личностей вокруг себя пока не обнаружила». Потом стали проскальзывать более эмоциональные и содержательные фразы: «Писатели все врут. Частных сыщиков никто не любит и не спешит осчастливить информацией. Я уже второй день пытаюсь проверить гипотезу, что на самом деле родилась в Старграде, а результат — пшик»; «Похоже ты была права насчет моего высокопоставленного папаши. Как ты отнесешься к тому, что я — близкая родственница здешнего губернатора? Хотя больше похоже на то, что дочь губернатора вовсе не его дочь. Но это совсем не так увлекательно, верно?»

— Конечно, мне следовало бы расспросить ее подробно, — оправдывалась Купцова. — И я даже чувствовала, что она этого ждет. Но вы представляете, какие жуткие расценки по роумингу? Я решила, что подробности подождут до ее возвращения.

— А что это за намек насчет высокопоставленного папаши? В чем вы были правы? — спросил Гуляев.

— Я предположила, что отцом Марьяны был какой-нибудь видный чиновник, соблазнивший ее мать и откупившийся, когда узнал, что несовершеннолетняя любовница ждет ребенка. А теперь этот чинуша рвется, например, в Думу, а кто-нибудь шантажирует его грешками молодости. Но Марьяна сказала, что все это чушь. Она знакома со своим родным отцом и не сомневается, что он действительно родной. По ее словам, они здорово похожи.

В последний раз Марьяна звонила позавчера в девять вечера. Купцовой показалось, что голос у нее пьяноватый. Слишком веселый. Хотя по смыслу сказанного поводов для веселья у нее не было. «Здесь становится слишком жарко. Не знаю, случайно или нет, но сегодня меня чуть не переехали. На всякий случай я решила временно свернуть тут свои дела. Поеду, отсижусь пару дней на родине предков».

— Вы не спросили, что она имела в виду, говоря о родине предков?

— Нет. Я просто горячо одобрила ее намерение смыться. А по поводу родины предков… Кажется, я знаю, о чем идет речь. Марьяна говорила, что ее мама родом из районного городка этой самой Старградской области.

Больше из Купцовой ничего полезного вытянуть не удалось. Ни где Марьяна жила в Старграде, ни с кем она общалась, девушка не знала.

Гуляев связался с ДПС, справился о дорожных инцидентах, имевших место два дня назад. Но имя Марьяны не фигурировало ни в списках пострадавших, ни в списках свидетелей.

Вольская сняла трубку на первом же звонке. Голос у нее был напряженный, а когда она поняла, кто звонит, стал испуганным. Сергей Владимирович подумал, что разыскать Марьяну необходимо очень, очень быстро, потому что нервы у Оксаны на пределе.

— Не волнуйся, я не с дурными известиями. Мне нужно знать, где родилась Ольга. И желательно адрес ее родственников.

— Родственников у нее не осталось. Отец умер, когда ей было пять лет, а мать — лет восемь назад. Братьев и сестер у Ольги нет. А родилась она… погоди, дай вспомнить… Кажется, в Козловске. Да, точно в Козловске.

— Ты не знаешь, она поддерживала отношения с кем-нибудь из земляков?

— Только с женщиной, в честь которой назвала Марьяну. Марьяна Алексеевна, фамилии не знаю. По-моему, она была учительницей Ольги. Принимала в ней большое участие. Только не знаю, жива ли она еще. А почему ты спрашиваешь? Думаешь, Марьяна уехала в Козловск?

— Во всяком случае, собиралась. А доехала ли — бог весть. Но нужно же откуда-то начинать. Здесь, в Старграде у нас осталась только одна зацепка — Марина. А ее ты трогать не велишь. Ну сама подумай, Ксана, как я могу разыскать девушку, если даже приблизительно не представляю, где она болталась все эти дни и с кем проводила время. Давай поговорим с Мариной. Если хочешь, я сам поговорю. Не буду на нее давить, не буду ни в чем обвинять, просто скажу, что пропала девушка, и, по моим сведениям, она, Марина, была с пропавшей знакома.

— Рыжик, не начинай все сначала. Марина будет молчать. А доказать, что она встречалась с Марьяной, ты не сумеешь. Я уже объясняла тебе: Виталий устроил так, что Марьяна приходила к Турусовым под видом массажистки, в гриме. Ее никто не узнает.

— Ладно, будет молчать — пусть молчит. Но давай хоть попробуем! Чего ты боишься?

— Честно говоря, я боюсь Турусова. Виктор Палыч довольно ненадежный друг и очень опасный враг. Если он узнает, что я… мы подозреваем Марину, если поймет, что для подозрений у нас достаточно веские основания, за последствия я не отвечаю. Его служба безопасности начнет запутывать и уничтожать следы. Если Марьяна еще жива, они ее… как это называется? Нейтрализуют. И нас с тобой, скорее всего, тоже.

— Понятно. Ну что ж, остается Козловск. Сможешь организовать мне больничный? Боюсь, начальство косо посмотрит, если я попробую отпроситься «по личным обстоятельствам».

— О чем речь! Говори, в какой поликлинике числишься и какой тебе нужен диагноз. Что симулировать будем? Грипп? Язву? Радикулит?

— Давай язву. Ее не видно. А если я выясню, что в Козловск Марьяна не приезжала, что будем делать?

— Вот тогда и решим, — мрачно сказала Оксана.

В Козловск Гуляев поехал на своей «Таврии». Машинка по обыкновению изображала больную на последней стадии чахотки — кашляла, натужно подвывала на подъемах, укоризненно громыхала костями на ухабах. Но ползла. Сергей Владимирович, давно не садившийся за руль, поначалу все внимание сосредоточил на предсмертных хрипах своей фокусницы и на дороге, но потом подзабытые навыки вождения вернулись, и мысли его переключились на Альбину.

Рассказанное Оксаной все еще не укладывалось у него в голове. Несмотря на солидный стаж работы в прокуратуре, с такими случаями он не сталкивался. А уж сколько поломанных судеб прошло перед глазами, скольких убийц он на своем веку перевидал, сколько признаний выслушал! Убивали из-за денег, из ревности, из страха, в пьяном кураже, в пылу ссоры. Убивали конкурентов и деловых партнеров, жен и любовниц, друзей и случайных знакомых. Один мужик перерезал всю свою семью, потому что потерял работу и решил, что теперь все они умрут с голоду. Но «заказать» собственного ребенка, чтобы отобрать у него почки!.. Запредельный мотив.

Да в этой истории все запредельно! Превращение чудесной девочки, ангела, добрейшего в мире существа в изверга рода человеческого, в садистку, живущую исключительно ради того, чтобы давить и ломать ближних и наслаждаться видом их корчей. Превращение любящего мужа в добровольного рогоносца, покупающего любовника для своей супруги. Молодого человека с честолюбивыми устремлениями, поклонника и утешителя несчастной девушки — в альфонса и шута, а потом и пособника ее матери-тиранши, вынашивающей планы убийства дочери. Перевоплощение несчастной девушки, тихони и вечной жертвы, в хладнокровную убийцу двух, а то и трех человек…

Правда, последнее пока под вопросом. Гуляев не разделял убеждения Оксаны, хотя доводы ее выглядели достаточно вескими. Основательная версия. Но не без прорех. Известно, что Марина навещала мать утром того дня, когда произошло убийство. Если она приходила в клинику второй раз, почему на это никто не обратил внимания? Альбину убили после обеда, когда посетителей почти нет. От двух до четырех в клинику пускают только по специальным, с красной полоской, пропускам, и таких пропусков буквально единицы. У Марины, правда, был именно такой, но она должна была понимать, что в неприемные часы ее обязательно заметят и запомнят. Охранник на входе, охранник на этаже, телохранитель Альбины…

Кстати, по поводу этого телохранителя. Уж он-то точно обратил бы внимание, что Марина пришла во второй раз. Причем одна, без собственных телохранителей, чего в принципе никогда не бывало. Почему же он не упомянул о таком беспрецедентном событии в разговоре с оперативниками? Допустим, Марине каким-то образом удалось его вырубить, но ведь память-то ему не отшибло. Или отшибло? Существуют ли препараты, которые гарантированно вызывают маленький провал в памяти, провал, охватывающий определенный короткий промежуток времени? Гуляев в этом сомневался. Человеческий мозг — сложная штука. Даже известные, многократно проверенные психотропные препараты, и те не на всех действуют одинаково. А о средствах, провоцирующих частичную амнезию, Гуляев вообще не слыхал. Может, и есть такие, разработанные в каких-нибудь секретных лабораториях для нужд спецагентов, но как они могли попасть к Марине? Никак не могли. А стало быть, у нее не было уверенности, что парень, очухавшись, не укажет на нее.

А сиделка-телохранитель, несущая вахту в палате Альбины? Как Марина рассчитывала справиться с ней? Гуляев специально просил проверить, можно ли услышать с поста охранника у входа в VIP-бокс, что происходит в палате. Шаги, голоса, щелчок задвижки в санузле, шум воды. Оказалось, нельзя. То есть, по идее, Марина должна была стоять под дверью палаты, приникнув ухом к замочной скважине и ждать, когда сиделка запрется в туалете. С охранником, валявшимся в беспамятстве за спиной. Но это же бред!

Чем больше Сергей Владимирович размышлял, тем менее очевидной казалась ему вина Марины. Гораздо логичнее предположить, что убил все же кто-то из персонала клиники. Кто-то, имевший право находиться и на третьем этаже, и в VIP-боксе. Кто-то, кто мог появиться там в любое время, не привлекая внимания охраны. Не врач, не медсестра, потому что они не ходят по палатам в тихий час и не болтаются без дела по коридорам. Какая-нибудь кастелянша или уборщица.

Правда, оперативники по заданию Гуляева тщательно проверили весь технический персонал клиники на предмет возможных претензий к Альбине и ничего подозрительного не выявили, но это не важно. Скорее всего, эту самую уборщицу или кастеляншу просто купили. Кто? В принципе, кто угодно — Альбина нажила немало смертельных врагов. Но вся фишка в том, что врагам, уже пострадавшим по ее вине, не было смысла торопиться. Альбина умирала, и спасло бы ее только появление подходящего донора, который вполне мог и не появиться. Зачем рисковать, тратиться опять же, если велика вероятность, что она загнется сама по себе? А вот у Марины, если она знала о видах матери на ее почки, причины торопиться были. Зато наверняка не было денег, уж об этом-то Альбина позаботилась. У Виталия же были и деньги (рогоносец Турусов постарался), и причина торопиться. Оксана велела ему связаться с киллером и отменить заказ, но он, трус и слабак, запуганный Альбиной до потери рассудка, не осмелился бы пойти против хозяйки, пока она жива. С другой стороны, он понимал, что гибель Марины — для него конец. И вполне вероятно, что убийство Альбины казалось ему единственным выходом из этого тупика. Кстати, с психологической точки зрения молодому парню проще найти сообщника из числа работников клиники. Не считая охранников и нескольких врачей, весь персонал клиники — женщины. Виталий мог прощупывать почву и наводить мосты под прикрытием легкого флирта. Возможно, именно здесь и кроется причина его убийства. Когда дело было сделано, он расплатился с сообщницей и дал понять, что их отношения на этом заканчиваются. Девушка оскорбилась и… Нет, вряд ли. Не стал бы этот альфонсишко обижать даму в такой деликатной ситуации. Скорее всего, дама, сойдясь с ним поближе, сообразила, с каким слизняком связалась, и убила, опасаясь разоблачения.

А что, гипотеза совсем недурна. И дыр в ней куда меньше, чем в версии Оксаны. Только исчезновения Марьяны она не объясняет. Впрочем, это еще вопрос, связано ли ее исчезновение с убийством Альбины и Виталия. Молодая девушка, путешествующая в одиночку, — лакомый кусочек для мерзавцев и подонков всех мастей. Марьяна запросто могла стать жертвой воров, мошенников, грабителей, насильников… Или, к примеру, тяжелой болезни, вроде желтухи или воспаления легких. И лежит она сейчас без сознания где-нибудь в сельской больничке, не в силах подать о себе весточку, не зная, что Оксана сходит с ума и обвиняет себя черт знает в чем…

План поисков Марьяны в Козловске Гуляев наметил заранее. Собственно, отправных пунктов имелось всего три: гостиницы (если они есть), справочная или паспортный стол милиции и учительница Ольги Марьяна Алексеевна. Марьяну Алексеевну Гуляев решил оставить на потом, ведь он не знал фамилии учительницы, да и Оксана сомневалась, жива ли еще старушка.

Доехав до автостанции и расспросив аборигенов, Сергей Владимирович выяснил, что гостиница (бывший Дом колхозника) в райцентре существует в единственном числе и находится на площади Октябрьская рядом с единственным же отделением милиции. А вот школ в Козловске оказалось целых две — средняя и девятилетка, причем, как его заверили, девятилетка непременно попадется ему на глаза, если он поедет к площади кратчайшим путем.

И верно: свернув на неизбежную улицу Карла Маркса, Гуляев сразу заметил неказистое двухэтажное здание с лохматыми грязно-желтыми стенами и разноцветными оконными рамами — частью седыми от пыли, частью сверкающими свеженькой бодро-голубой краской. Между зданием и оградой чернел начисто вытоптанный газон, по которому лениво бегала за мячом компания юнцов беспризорного вида. Рассудив, что в случае неудачи потеряет всего несколько минут, Гуляев решил нанести визит местным Макаренко.

В школе, против ожидания, было пустынно и тихо — то ли ученики дисциплинированно сидели на уроках, то ли их досрочно распустили на каникулы. Сергей Владимирович миновал раздевалку и сразу же уперся взглядом в дверь с табличкой «Канцелярия». Не особенно рассчитывая на удачу, он постучал по косяку и, к радости своей, услышал женский голос:

— Да-да, войдите.

На фоне обшарпанного фасада и казенно-тоскливого коридора каморка канцелярии выглядела настоящим очагом уюта. Чистенькие песочно-желтые стены, веселенькие занавески, полевые цветы в симпатичной стеклянной вазе на столе, герань и столетник на подоконнике, и хозяйка всего этого великолепия — улыбчивая ясноглазая пышка с милыми ямочками на щеках.

— Добрый день, — приветливо поздоровался Гуляев. — Не подскажете, Агапова Ольга Васильевна шестьдесят восьмого года рождения случайно не в вашей школе училась?

— Ой! — Пышка всколыхнулась и засияла совсем уж ослепительной улыбкой. — Агапова? Олька?! Конечно же в нашей! А вы из газеты? Из области? Давайте я отведу вас в наш музей славы! — И, не давая Гуляеву опомниться, она мячиком выкатилась из-за стола и увлекла его в коридор. — Как к вам обращаться, товарищ корреспондент?

— Сергей Владимирович. Но я…

— Очень приятно. А я Людмила Степановна, можно просто Мила. Вам повезло, мы с Олей учились в одном классе. Нарвись вы на кого другого, вам бы такой парадный портрет нарисовали… цветным сиропом. А я расскажу все как есть, без прикрас. — Она остановилась у темно-зеленой решетки, преграждавшей вход в небольшой холл рекреации, и зазвенела ключами. — Добро пожаловать в наш школьный музей! Здесь собраны материалы о самых выдающихся выпускниках нашей школы. Вообще-то их немного, всего двенадцать человек, но ведь, если подумать, то и школа у нас самая обыкновенная провинциальная восьмилетка… Сюда, пожалуйста. Вот Олин стенд.

Толстушка подвела Гуляева к колонне, украшенной черно-белым портретом. Изображение на портрете было размытым и зернистым; похоже, увеличенная копия выпускного фотоснимка. Девчоночье лицо на портрете было худым, некрасивым и каким-то трагичным из-за напряженного, затравленного взгляда. Под портретом стоял небольшой столик-витрина с застекленной крышкой. Под стеклом — россыпь научно-популярных журналов, из которых Гуляев узнал только «Науку и жизнь», и несколько книг с неожиданно яркими глянцевыми переплетами. Дамы в пышных туалетах, джентльмены в камзолах и старинные дуэльные пистолеты на обложках явно намекали на историческую начинку романов. Присмотревшись, Сергей Владимирович разглядел нечто вроде круглой печати с надписью «Исторический детектив» и имя автора — Ольга Васильева.

«Ничего себе! — мысленно присвистнул Гуляев. — А девочка-то и впрямь оказалась с сюрпризом. Что же это Оксана не поведала мне о ее талантах?» Но вслух ничего не сказал. Да ему и не представилось такой возможности.

— Видите, какой она была? — тараторила Людмила. — Вы, небось, думаете, что это просто неудачная фотография? Ничего подобного. На самом деле она выглядела еще невзрачнее. Честно говоря, не могу припомнить более мрачной и нелюдимой личности в нашем классе. И училась она довольно посредственно, перебивалась с «троек» на «четверки». Мы с девчонками чуть со стульев не попадали, когда узнали, что она поступила в Московский университет. Выучилась на историка-искусствоведа, диссертацию защитила! А уж когда книжки начала писать, мы и вовсе выпали в осадок. — Она снова зазвенела ключами и открыла замочек витрины. Достала книгу, перевернула задней стороной обложки вверх и протянула Гуляеву. Сергей Владимирович увидел фотографию интересной интеллигентной дамы, в которой угадывалось слабое сходство с девочкой на портрете. — А вот, посмотрите, какой она стала. Умереть можно! Кто бы мог подумать, что из угрюмой замарашки, дочери местной пьяницы и потаскухи, вырастет такая гранд-дама?

После этого комментария Гуляев разочаровался в прелестной толстушке, сообразив, что ею движет обыкновенная черная зависть к однокласснице, сумевшей выбраться из убогой нищеты и добиться известности.

— Скажите, а друзья у Оли были? — спросил он сухо.

Людмила смекнула, что проявила себя не с лучшей стороны, но воспротивиться соблазну подпортить светлый образ местной знаменитости было выше ее сил.

— Что вы, какие там друзья! С ней и за партой-то никто сидеть не хотел.

— Ну что же, тогда вопросов больше не имею. Только просьбу. Найдите мне, пожалуйста, старый адрес Ольги. И еще, если можно, Марьяны Алексеевны. Фамилию я не знаю, но, по моим сведениям, она была вашей учительницей.

— Олькин адрес я и так помню, — кисло сказала Пышка. — Улица Советская, дом двадцать шесть. Только Олькина мамаша лет десять как померла, и теперь там живут чужие люди, приезжие. А учительницы Марьяны Алексеевны у нас никогда не было. Работала какая-то Марьяна в городской библиотеке, но отчества ее я не помню. Она еще когда мы босоногими девчонками бегали, уже в преклонных годах была. Тоже, наверное, давно преставилась. Давайте я вам лучше адрес нашей классной руководительницы дам.

Адрес Сергей Владимирович на всякий случай взял, но, выйдя из школы, спросил юных футболистов, как добраться до библиотеки. Что-то подсказывало ему, что Марьяна не станет искать убежища у бывшей классной руководительницы своей матери.

В библиотеке его наконец-то порадовали. Да, они прекрасно знают Марьяну Алексеевну. Как-никак, она проработала в этих стенах без малого сорок лет. Да, она жива и даже иногда заходит навестить бывших коллег и свою преемницу. Да, она действительно принимала участие в судьбе какой-то сиротки. Нет, что вы, живет она совсем недалеко. Минут пятнадцать, если пешком, а на машине и вовсе не больше трех.

Внешность Марьяны Алексеевны произвела на Гуляева довольно тягостное впечатление. Мутный взгляд слезящихся подслеповатых глаз, трясущаяся голова и дрожащие руки почтенной библиотекарши наводили на мысль о старческом слабоумии. К счастью, все оказалось не так страшно. Правда, старушка не пустила следователя в квартиру и разговаривала с ним через узкую щель, оставленную дверной цепочкой, но на вопросы ответила вполне внятно и толково.

Оленькина дочка действительно навестила ее вчера днем. Да не одна, а с женихом, приятным молодым человеком лет двадцати пяти. Вообще-то Марьяша представила его как своего друга, но Марьяна Алексеевна повидала на своем веку немало влюбленных пар, чтобы сообразить что к чему. Молодой человек, Сергей, обращался с девочкой бережно и трепетно, не сводил с нее нежного взгляда, а она, хоть и старалась делать вид, что не смотрит в его сторону, но нет-нет да и глянет, лукаво так, с потайной улыбкой. Молодые люди просидели у Марьяны Алексеевны часа два. На постой не просились. Ей показалось, что остановились они в Старграде, а в Козловск приехали специально, чтобы Марьяша повидалась с крестной. Подарков привезли целый мешок: дорогие конфеты, продукты, фарфоровую чайницу с пахучим китайским чаем, тонкую белую шаль козьего пуха, цветы. Марьяне Алексеевне даже неловко стало: отдарить-то она гостям по бедности ничем не могла. Только чаем напоила да накормила домашними ватрушками. Разговаривали все больше об Оленьке. Марьяна Алексеевна расспрашивала, как она живет, а Марьяша хотела побольше узнать о мамином детстве и молодых годах. Еще интересовалась своим отцом и дедом с бабкой. Насчет отца и деда Марьяна Алексеевна ничего толком сказать не могла, а про бабку, хоть и знала кое-что, да говорить не хотела. Не нашлось у нее доброго слова для Оленькиной матери, а поминать покойницу злом негоже, потому посоветовала она молодым людям сходить к Наталье Петровне, соседке и подруге Нюры Агаповой. На том они и расстались.

После разговора со старушкой Сергей Владимирович заметно приободрился. Пожалуй, только теперь он в полной мере осознал, насколько ничтожной была вероятность напасть на след Марьяны, не имея практически никакой информации, кроме смутного упоминания подруги о ее намерении «отсидеться на родине предков». И тем не менее след нашелся, совсем свежий след. Чуть больше суток назад Марьяна, живая и здоровая, покинула квартиру своей крестной и тезки. При этом она была не одна, ее сопровождал молодой человек, который, по словам старухи, питал к Марьяне нежные чувства. И, если верить тому же источнику, девушка была готова ответить парню взаимностью.

Стало быть, не исключено, что сейчас красна девица благополучно пребывает в объятиях добра молодца, позабыв обо всем на свете, как и положено влюбленной дурочке. С другой стороны, неожиданное появление добра молодца настораживает. И Оксана, и Лена Купцова уверяли, будто у Марьяны не было друзей и она не склонна к любовным приключениям. Если это правда, то не мог ли молодой человек сыграть гораздо более активную (и более зловещую) роль в исчезновении девушки? Гуляев очень надеялся, что это не так. Прежде всего ради Оксаны. Но были и другие причины. Марьяна, кажется, особа скрытная. Вряд ли она стала бы посвящать кого-либо в свои сердечные тайны. А вот захватить с собой близкого друга в путешествие, сопряженное с опасностью, для девушки дело естественное, неважно, скрытная она или нет. Был у Сергея Владимировича и еще один повод для оптимизма — последний разговор Марьяны с подругой. Марьяна сказала, что ее пытались сбить машиной, оттого-то она и решила на время скрыться из Старграда. Иными словами, она почуяла опасность и наверняка держала ухо востро. Только идиотка без капли здравого смысла в такой ситуации могла броситься в объятия незнакомца. А Оксана охарактеризовала Марьяну как девушку здравомыслящую. Выходит, этот неизвестный Сергей — ее хороший знакомый. Как бы то ни было, она уверена, что к покушению на ее жизнь он отношения не имеет.

— Если я что-нибудь понимаю, эти юные олухи сейчас трахаются в бывшем Доме колхозника, — пробормотал Сергей Владимирович себе под нос.

Он притормозил и высунулся из окошка спросить у сухонького старика, бредущего за четырьмя козами, как проехать на Октябрьскую площадь. Но в эту минуту мотор заглох. Гуляев с проклятиями вылез из капризной таратайки и открыл капот. Козий пастырь остановился, вынул из-за уха папиросу и с нескрываемым интересом уставился на злосчастного водителя.

— Что, влип, паря? — спросил старец не без злорадства. — Чего ж ты, молодой-красивый, на такой рухляди катаисси?

Гуляев с независимым видом продолжал выкручивать свечу.

— Да небось еще не понимаешь ни хрена в этих железках, — не отставал ехидный старик. — Ладно уж, выручу тебя, непутевого. Закрывай свою лоханку и дуй на Советскую, дом сорок шесть. У меня там племяш живет, Григорий. За бутылку горилки он твою развалюху живо на колеса поставит.

Сперва Сергей Владимирович сделал вид, будто не услышал заманчивого предложения. Но магическое слово «Советская» заставило его призадуматься: уж не рука ли это судьбы? На Советской жила когда-то Ольга Агапова. Именно туда, к соседке Ольгиной матери, Марьяна Алексеевна отправила свою крестницу. Гуляев захлопнул крышку капота и повернулся к старику:

— А далеко идти-то?

— Какой далеко! С килОметр, не боле. Ты молодой, мигом добежишь. Давай, давай, не мнись, паря. Я твою железяку покараулю, — пообещал пастырь, покосившись на козочек, которые с аппетитом обдирали молодые клены.

Местный километр, как и следовало ожидать, обернулся двумя. Да и сама улица была отнюдь не коротенькой. Дотрусив до дома номер сорок шесть, Сергей Владимирович дышал, как паровоз. Козий пастух явно преувеличил его молодость. Пятьдесят три года — не шутка.

«Племяш» Григорий, смурной мужик лет шестидесяти, был невозмутим и немногословен.

— Бутылку ставишь? — коротко спросил он, выслушав Гуляева. И, дождавшись кивка, пошел в сарай выводить мопед.

Сергей Владимирович еще раз объяснил ему, где оставил «Таврию», проглотил добрый галлон сизого выхлопа, которым Григорий обдал его на прощанье, выругался и побрел к двадцать шестому дому.

Открыв калитку, он в первую минуту решил, что по ошибке забрел в детский сад. По голому, усыпанному угольной крошкой двору носилась шумная стайка чумазых смуглых детей в возрасте от трех до десяти лет. Стук калитки сработал, как кнопка стоп-кадра. Компания застыла и с любопытством воззрилась на пришельца.

— Вы к папе пришли? — спросила черноокая и чернокосая девочка с легким акцентом. — Папа на работе.

— А мама к тете Лиле пошла, — добавил вертлявый малыш, окончательно расставляя точки над i.

— Вообще-то я ищу Наталью Петровну, — объяснил оторопевший Гуляев.

Компания дружно повернулась направо и синхронно замахала руками.

— Вам туда!

— Она там живет.

— Это наша соседка!

— Бабушка Светки с Ванькой.

— У них Анчар. Страшный! Покусать может.

— Не бойтесь! Он сейчас на цепи сидит.

Гуляев пообещал не бояться, сказал «спасибо» и поспешно ретировался. Анчар, дальний потомок сибирской лайки, изо всех сил постарался оправдать свою грозную репутацию. Едва Сергей Владимирович поравнялся с забором охраняемой территории, пес, заливисто лая и гремя цепью, заметался вдоль проволоки, ограничивающей свободу его передвижения. А уж когда Гуляев сунулся в калитку, Анчар вспрыгнул на крышу будки и закатил концерт, достойный самой шумной и буйной рок-группы. Окрестные шавки с удовольствием поддержали сольное выступление сородича многоголосым хором. Воодушевленная этим музыкальным номером хозяйка с проклятиями выскочила из дома и швырнула в солиста здоровенной картофелиной — вероятно, в знак восхищения. После чего повернулась к Гуляеву, уперлась кулаками во внушительные бока и любезно поинтересовалась:

— Ну, чего вам?

Сергей Владимирович не дрогнул.

— Наталья Петровна? Я разыскиваю Марьяну Агапову. По моим сведениям, она вчера заходила к вам. Возможно, с молодым человеком.

Тетка вдруг как-то разом поникла, словно проткнутый воздушный шарик. Отвела глаза, неловко потопталась на крыльце, шумно вздохнула и плюхнулась роскошной филейной частью на верхнюю ступеньку.

— А вы кто ей будете? Родственник?

— Я следователь областной прокуратуры. Разыскиваю Марьяну по просьбе подруги ее матери.

Петровна кинула на него острый взгляд, потупилась, снова шумно вздохнула и вдруг выдохнула жалобно:

— Так утопла она, Марьянка-то. И парень ее утоп… — И, стрельнув глазом в сторону онемевшего Гуляева, зачастила: — Верно, были они у меня вчера. Про Нюру, мать Олькину спрашивали. А потом на речку их понесло. У Леньки, мальчонки Пономаренков дорогу вызнавали. Он им: «Да чего на речку-то? Далеко ведь. На пруды сходите». Но им подавай речку, и все тут. Ну, Ленька дорогу и показал. Летом там народу навалом, все приезжие горожане туда ходят купаться — прудами, видать, брезгуют. А в мае месяце, почитай, и нет никого. Иногда только трактористы приезжают окунуться, если поля в той стороне распахивают. Вчера там Толька Губанов с Мишкой Кузнецовым работали. Подъехали они после смены к пляжу, видят: вещи валяются, и никого. Покричали, по кустам пошарили — никто не отзывается. Тогда Толька за подмогой поехал, а Мишка остался утопленников искать. Нырял, нырял и наткнулся на парня. А девчонку так и не нашли. Там течение быстрое. Хлопца-то, видать, в яму затянуло или, может, зацепился за что. А Марьяну унесло. До самой темноты искали, потом бросили. Ее, поди, за Титово уже утащило, если не застряла где по дороге. Теперь до третьего дня не отыщешь, пока сама не всплывет.

— Да почему вы так уверены, что она утонула?! — вскричал Гуляев в отчаянии.

Наталья Петровна посмотрела на него со снисходительной жалостью.

— Так ведь если б не утонула, нашлась бы давно. Куда она могла подеваться — голая, без документов? Встретил бы кто, переполох бы на всю округу поднялся. У нас тут только одно название, что город, а так — деревня деревней. От людей не схоронишься. Все на виду.

— А вы точно знаете, что утопленник — тот самый парень, что приходил к вам с Марьяной? — спросил Сергей Владимирович, цепляясь за соломинку.

— Точно, — обрубила соломинку Петровна. — Я сегодня в морге была, видела его. И вещички ихние мне Михалыч, участковый наш, показывал. Рюкзаки, штаны, майки… Все, что на них было надето. Не сомневайтесь даже, Марьянка с ним была. Да у них в рюкзаках бумаги должны быть. Вы сходите в милицию, проверьте.

«Господи, что же мне теперь делать? — думал Гуляев, понуро бредя по Советской улице в сторону брошенной машины. — Как рассказать Оксане?.. Ну нет, до тех пор, пока тело не найдется, буду молчать. В конце концов, Марьяну могли похитить. А значит, не все потеряно. Нужно действовать. Наведаться в морг, в милицию, к трактористам… Поспрашивать местных, не видел ли кто на Советской незнакомой машины. Или чужаков, которые следили за Марьяной и Сергеем. Похититель или убийца должен был крутиться где-то поблизости, иначе откуда бы он узнал, что его жертвы отправились на реку? Ну, а коли крутился, то непременно где-нибудь засветился. В Козловске, как верно подметила Наталья Петровна, от людей не схоронишься. А раз так, то я просто обязан выйти на его след. И выйду. В конце концов, следователь я или кто?»

* * *

— Оксана Яновна, вы не уделите мне пять минут для приватного разговора?

Оксана вяло удивилась бесцеремонности своего заместителя по областной больнице, вломившегося в кабинет без стука, но потом сообразила, что он, наверное, стучал, это она не услышала. Травяной чай (корень валерианы, пустырник, мята), который она вот уже две недели поглощала галлонами, от бессонницы совершенно не помогал, минувшей ночью Оксана впервые приняла веронал и теперь могла оценить побочные эффекты: тяжесть и шум в голове, проблемы со слухом, замедленная реакция.

— Садитесь, Олег Евгеньевич. Слушаю вас.

Между ними не было особой симпатии — Вольская недолюбливала мужчин, чересчур активно эксплуатирующих свое мужское обаяние, а Черепанов чувствовал себя неуютно в обществе «железных» леди, — но они уважали друг друга за высокий профессионализм и понимали, что хорошо дополняют друг друга в команде.

— Заранее прошу прощения, если вам покажется, что я лезу не в свое дело и нарушаю субординацию… — Олег Евгеньевич замялся и, казалось, полностью переключил внимание на собственные пальцы, которые переплел в замок и теперь нервно сжимал и разжимал, но довольно быстро собрался с мыслями и заставил себя продолжать: — Забудьте на минуту, что вы начальник, а я подчиненный, что мы коллеги. Отнеситесь к моим словам, как пациент к совету врача. Я настоятельно рекомендую вам взять отпуск и лечь на медицинское обследование. За последние две-три недели вы сильно потеряли в весе и постарели лет на десять. Налицо все признаки серьезного нервного расстройства. В таком состоянии просто нельзя оперировать. Как и руководить персоналом, отвечающим за здоровье людей.

— Не поняла. Вы что же, собираетесь отстранить меня от должности?

Оксана надеялась, что ее реплика прозвучит иронично, но сама поморщилась от резкости своего тона. Однако Олег разгадал ее намерение и ответил шутливо:

— Вы же знаете, как давно я мечтаю о вашем кресле. К сожалению, трудовое законодательство совсем не заботится о нас, карьеристах. А как было бы здорово, если бы нам дали полномочия отправлять в отставку своих непосредственных начальников! — Оксана натянуто улыбнулась, и ее заместитель тут же сменил тон: — Извините, Оксана Яновна, но как врач вы не можете не понимать, что я прав. Спасибо, что выслушали. У меня все.

Олег встал, шагнул к двери и уже повернул ручку, когда она, справившись с раздражением, его окликнула:

— Куда же вы, Олег Евгеньевич? Сказав «а», нужно говорить и «б». Если вы отстраняете начальницу от работы, придется вам принять у нее дела.

Домой Оксана добиралась на такси. Последние дни она держалась только благодаря работе и теперь, написав заявление об отпуске, чувствовала себя так, словно ее отключили от источника питания. Силы кончились. А страх остался. И отвлечься больше было не на что — Оксана осталась с ним один на один. От Гуляева третий день не было вестей. Она, конечно, не ждала от него быстрого результата, понимая, что отправила его «туда, не знаю куда», но надеялась, что он будет держать ее в курсе своих поисков. Его молчание казалось ей зловещим. А позвонить ему сама она боялась. Это она-то, Оксана Вольская, всегда ненавидевшая неопределенность! Предскажи ей кто-нибудь месяц назад, что она будет вести себя, словно нервная барышня со страусиными замашками, Оксана от души посмеялась бы. Теперь ей было не до смеха.

«Еще немного, и я стану образцовым пациентом психушки, — припугнула она себя, когда шарахнулась от пустого лифта, открывшего двери. — Нужно немедленно брать себя в руки. Сейчас поднимусь в квартиру, выпью пятьдесят грамм для храбрости и позвоню Сергею. Если у него нет новостей, поеду к Турусовым и вытряхну из Марины всю правду».

Но воплотить в жизнь этот смелый план ей не довелось. Гуляев ждал ее на лестничной площадке.

— Я позвонил в больницу, и мне сказали, что ты поехала домой, — объяснил он, предупреждая ее вопрос. — Мне нужно многое тебе рассказать, Оксана. Только дай слово, что не упадешь в обморок, пока не выслушаешь меня до конца.

— Постараюсь, — пообещала она, нервно перебирая ключи. — Я так понимаю, что у тебя плохие новости?

— Не совсем так. Скорее, неоднозначные. Кстати, если у тебя дома нет неотложных дел, я бы предпочел поговорить в дороге. Машина у подъезда, сударыня.

— И куда мы едем? — спросила она, убирая ключи.

— В небольшое путешествие по окрестностям Козловска. — Сергей вдавил кнопку вызова лифта, двери открылись. — Прошу. У меня есть надежда, что мы обнаружим Марьяну или ее следы в одной из ближних деревень. Подробности, если позволишь, в машине.

Подождав, пока она устроится (не слишком, надо сказать, удобно) на сиденье «Таврии», Сергей завел мотор, бросил на Оксану оценивающе-тревожный взгляд, напомнил, что она обещала не падать в обморок, и приступил к рассказу:

— На мое счастье, Марьяна дала подруге правдивую информацию. Она действительно побывала в Козловске. Навестила свою тезку крестную и еще одну женщину, подругу бабушки, Ольгиной матери. Вполне естественные шаги, если вспомнить, что она пытается разгадать тайну своего рождения. Но кое-что оказалось для меня полной неожиданностью. Выяснилось, что Марьяна приехала в Козловск со спутником — молодым человеком, который, по свидетельству обеих женщин, всячески демонстрировал по отношению к девушке нежные чувства. Сначала я не очень удивился. Марьяна предполагала, что в Старграде ее могут ждать неприятности, вот и подстраховалась, позвала с собой воздыхателя — так я подумал.

— Но у нее не было воздыхателя. Ольга не раз жаловалась — в шутку, конечно, — что ее дочь совсем не интересуется молодыми людьми.

— Да, ты говорила. Но про Марьяну, по-моему, не скажешь, что у нее душа нараспашку. Скорее наоборот. Хотя насчет парня я действительно не угадал. Оказалось, что он… Нет, так не пойдет. Не с того конца я начал.

Итак, молодые люди приехали в Козловск, навестили крестную Марьяны, от нее отправились к подруге Ольгиной матери, а потом решили искупаться. Река протекает километрах в шести от Козловска, поэтому в будние дни об эту пору там почти никого не бывает. Но в тот день в поле неподалеку работали два тракториста. День был жаркий, поэтому они тоже захотели окунуться. Подъехали к пляжу и увидели брошенные на берегу вещи. Джинсы, футболки, две пары кроссовок, два рюкзака. Трактористы поискали хозяев, покричали и поняли, что дело плохо. Один из них поехал в Козловск за подмогой, другой остался искать утопленников. Именно он и наткнулся на тело парня. А девушку так и не нашли. — Сергей покосился на Оксану, снял руку с руля и сжал ей плечо. — Это еще не конец истории.

— Я поняла. Не отвлекайся на меня, продолжай.

— Все это я узнал от Натальи Петровны, подруги Ольгиной матери, к которой Марьяна и молодой человек заходили перед тем, как пойти на речку. Можешь себе представить, каково мне было это услышать. Я почти не сомневался, что Марьяна тоже погибла, что ее вместе со спутником настиг убийца, нанятый Мариной Турусовой или ее отцом. Но, сама понимаешь, ехать к тебе с такими новостями мне ужасно не хотелось. Я решил, что пока тело Марьяны не нашли, остается некоторый шанс найти ее живую.

— Думаешь, ей удалось улизнуть от убийцы? — быстро спросила Оксана.

— Теперь-то я в этом почти уверен. Во-первых, со дня их купания прошло больше трех суток. Если бы она утонула, тело бы уже всплыло. Во-вторых, я убедился, что эту парочку никто не преследовал. Понимаешь, чужаку в Козловске просто невозможно остаться незамеченным. Я разговаривал с десятком человек, которые видели Марьяну и парня, и никто не заметил, чтобы рядом с ними крутился кто-то еще из чужих.

— Что-то я тебя не понимаю. — Оксана потерла лоб. — Совсем соображать перестала.

— Да нет, это я виноват. Прыгаю с пятого на десятое. Ты погоди пока с вопросами, я попробую изложить все по порядку. От Натальи Петровны я отправился в больницу, точнее, в морг посмотреть на утопленника. Заодно побеседовал со служителем морга. Он сказал, что вскрытие еще не проводили, но никто не сомневается насчет причины смерти. По словам добровольных спасателей, доставивших тело, в легких покойника было полно воды. Внешних повреждений на теле нет, кроме крупной ссадины на темени, у самой границы волос. Спасатели решили, что он неудачно нырнул. Сиганул головой вниз и напоролся на камень. А девушка, по их версии, то ли неважно плавала, то ли запаниковала. В общем, утонула, пытаясь спасти кавалера.

Из больницы я поехал в милицию. Начальник отделения показал мне вещи, найденные на берегу. Одежду, обувь, рюкзаки и их содержимое, в частности, паспорта. Прежде всего я убедился, что один из них действительно выдан на имя Агаповой Марьяны Алексеевны… Оксана! Мы же разобьемся!

— Извини, ради бога. — Только после окрика Сергея она сообразила, что вцепилась в его руку. — Они известили Ольгу?

— Нет. Решили подождать, пока не найдется тело. Сама понимаешь: оповещать родственников покойного никто не любит. А тут еще оставалась надежда, что девчонка выжила. Не то чтобы они всерьез на это рассчитывали, просто зацепились за формальный повод.

— А родственникам парня сообщили?

— Вот тут-то и начинается самое интересное. Они связались с участковым района, где был прописан молодой человек, Водопьянов Сергей Владимирович. Кстати, оказалось, что он петербуржец. Уже это меня насторожило. Я-то, если помнишь, считал, что парень — хороший знакомый Марьяны. И, естественно, ожидал, что он тоже москвич. Конечно, она могла познакомиться с ним и в Петербурге: москвичи, я так понимаю, частенько туда шастают. Но в этом случае ей было бы довольно трудно скрыть знакомство от матери. Междугородние звонки, счета за переговоры, частые отлучки из дома на пару-тройку дней, то да се… А если ничего такого не было, значит, знакомство шапочное. Но кто, ввязываясь в опасную авантюру, берет в помощники шапочного знакомого?

— Вероятно, те, у кого нет других помощников.

— Ну да, возможно, — согласился Гуляев, подумав. — Но меня этот факт насторожил. Дальше выяснилось, что питерский участковый прекрасно знал Водопьянова. Парень попортил ему немало крови, скрываясь от призыва. Пять лет военкомат донимал милицию звонками, требуя обеспечить явку Водопьянова на призывной пункт. Участковый каждую осень и весну устраивал на уклониста засаду, но так ни разу и не поймал. Зато близко познакомился с его матерью. Короче, он сообщил, что мать Водопьянова умерла от рака пять месяцев назад, а других близких родственников у них, кажется, не было. Он пообещал уточнить. Теперь слушай внимательно. Дальше начинается настоящий роман.

Я осмотрел вещи утопленника и обнаружил в потайном отделении сумочки для документов три старых письма. От влюбленного юноши по имени Володя к девушке по имени Алла. Поскольку мать Водопьянова звали Аллой Константиновной, а отчество его, если помнишь, Владимирович, я, естественно решил, что парень хранил эти любопытные документы как память о родителях. Впрочем, первые два письма интереса не представляют. Обычная романтическая дребедень, почти бессвязный лепет юнца, ополоумевшего от любви. Охи, вздохи, восторги, стихи… «Взрыв. Пожар. Жарко меркнет сознанье. Но не надо, прошу, не студи. Сердце в горле, прервалось дыханье — я коснулся твой груди». Такой вот вздор. Никакой информации к размышлению. Разве только год написания можно угадать, да и то приблизительно. Мальчишка упоминает новый фильм, «Романс о влюбленных». По-моему, он вышел на экраны в семьдесят пятом году. Ты не помнишь?

— Нет. Я не смотрела.

Сергей бросил на Оксану быстрый взгляд, видимо, озадаченный непонятной металлической ноткой, проскользнувшей в ее ответе. Но выпытывать, в чем дело, не стал. Вместо этого достал из кармана рубашки сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Оксане.

— Это копия третьего письма. Вот оно и впрямь оказалось любопытным. Прочти.

Она послушно развернула листок.

Я кретин. Безнадежный кретин. Мне понадобилось целых три дня, чтобы понять очевидное. Ты солгала. Ты не разлюбила меня. Не знаю, может быть, и бывает так, что любовь проходит внезапно, без всяких причин. Странно, конечно, но любовь вообще штука странная. А влюбленные безумны, это я теперь точно знаю. Не будь я безумцем, ни за что тебе не поверил бы. Ты могла меня разлюбить, но сказать об этом так жестоко — никогда. Только не ты, нежная, мягкая, деликатная. И не говори, что любовь слепа, что я принимаю желаемое за действительное. Не забывай, я наблюдал за тобой долгих два года, прежде чем понял, что не могу без тебя жить.

Аллочка, милая моя, не знаю, сможешь ли ты простить меня после всего, что я наговорил. Я не соображал, что несу. Мне хотелось умереть. Два дня я только и делал, что умирал мысленно. Но сегодня ночью, когда я в тысячный раз спрашивал себя: «за что? почему?», меня вдруг осенило. Ты не разлюбила, ты просто хотела меня оттолкнуть. Я вспомнил, как ты испугалась, когда Валентина нас увидела. А я, болван, ничего не понял, раздулся от гордости, как индюк. Пускай, мол, смотрит, старая крокодилица. Пускай завидует. А на сплетни нам наплевать. И ты ничего мне не возразила.

Любовь моя, поверь мне, тебе нечего бояться. Нет такого закона, по которому двадцатилетняя девушка не может обниматься с семнадцатилетним парнем. А остальное никто никогда не докажет. Ради твоего спокойствия я готов обещать, что не подойду к тебе, пока мне не исполнится восемнадцать. Это будет чертовски трудно, но я выдержу. Ты только дай знак, что любишь, что простила меня, что дождешься моего дня рождения. А потом мы поженимся. И не смей больше говорить, что ты мне не ровня. Нашла аристократа! Мой дед, между прочим, землю пахал, пока не стал чекистом. Это твой — белая кость — держал лавочку. И еще большой вопрос, кто кому не ровня.

Beso te mucho, моя единственная. Пожалуйста, черкни мне хоть слово. Я прощен?

Твой Володя.

Оксана пробежала текст глазами, перечитала более внимательно, потом удивленно посмотрела на Сергея.

— Боюсь, тебе придется объяснить мне, почему тебя так проняла эта эпистола. Какое отношение она имеет к нашей истории?

— Самое непосредственное. Но объяснения позже, хорошо? Кстати, я сначала тоже не придал письму особого значения. Но внимание на него обратил — из чисто обывательского интереса к чужим альковным тайнам. (Оксана фыркнула.) Да-да, я просто обожаю подглядывать в замочные скважины, — жизнерадостно оболгал себя Гуляев, воодушевленный тем, что она немного оттаяла. — Почему, ты думаешь, я пошел в следователи?

— Начитался приключенческих романов, ясное дело. Не надейся, я не забыла, как твой чудовищный, набитый этой бульварщиной портфель свалился мне на ногу и чуть не раздробил стопу. Почему, ты думаешь, я пошла в хирурги?

— Неужели, чтобы свести со мной счеты на операционном столе? — ужаснулся Гуляев.

Оксана засмеялась.

— «А помнишь, Вася, как ты сидел за задней партой и все время дергал меня за косичку?» — спросила стоматолог, включая бормашину. Ладно уж, Рыжик, не трясись. Я тебя прощаю. Рассказывай дальше.

— После визита в милицию я разыскал шофера автобуса, на котором наша парочка приехала в Козловск. Он назвал мне знакомых ему пассажиров, ехавших тем же рейсом. Потом я долго рыскал по городу, пытался восстановить маршрут Марьяны и Сергея, искал свидетелей, разговаривал. В общем, опросил чуть ли не половину местного населения. В Старград возвращался уже затемно. И тут у меня наконец включились мозги. Не сказать, что меня осенило, — картинка сложилась гораздо позже, когда я собрал почти все кусочки головоломки. Но контуры наметились тогда, по дороге в Старград.

Сначала я додумался, что никакого наемного убийцы не было. Ну не могли его не заметить в таком городишке, хоть убей не могли! И как только я это понял, на первый план сразу выступил наш молодой человек. Откуда он взялся, этот Водопьянов? Почему увязался за Марьяной? Я уже не сомневался, что раньше, до ее отъезда из Москвы, они не были знакомы. Тогда возникает вопрос: почему Марьяна подпустила его к себе, да еще так близко? Ты говоришь, молодые люди ее не интересовали. Мало того, ты предупредила, что ей следует избегать новых знакомств. В Старграде она вообще должна была чувствовать себя, как разведчик на вражеской территории. То есть не доверять никому, ожидать опасности от любого прохожего, спросившего, который час. Особенно после того, как ее чуть не сбили на переходе. Ты можешь придумать хоть одну причину, почему она вдруг позволила незнакомцу увиваться вокруг себя и даже сопровождать ее в Козловск?

— Рациональную? Пожалуй, не могу. А ты?

— А у меня возникла догадка. Марьяна пыталась разобраться со своими корнями, копалась в прошлом. Возможно, искала связь с семейством Турусовых. Мы не знаем, как она действовала, но, скорее всего, ей пришлось говорить с людьми, задавать вопросы, рыться в архивах. Что, если именно так она столкнулась с Водопьяновым? Письма в его бумажнике наводят на мысль, что и его привело в Старград прошлое. Возможно, он тоже наводил справки, пытался выяснить правду об отце, о его семье. И их с Марьяной пути пересеклись.

— Я что-то не пойму: это только гипотеза или уже теория?

— А в чем разница?

— Гипотеза становится теорией, когда ее подтверждают другие факты, не те, на которых строилась гипотеза.

— Тогда теория. На следующий день после козловской эпопеи я позвонил Фомичеву, тому питерскому участковому, который гонялся за Водопьяновым, и попросил его посмотреть паспортные данные Аллы Константиновны и первую форму на Сергея. Алла Константиновна родилась в Старграде, в пятьдесят пятом году. Сергей — в Ленинграде, в семьдесят пятом. Данных о его отце нет. Алла Константиновна была матерью-одиночкой.

— Погоди. — Оксана взяла с колен письмо и снова его развернула. — Если это написано в семьдесят пятом году, то получается, что Алла уже была беременна? Поэтому она с ним и порвала?

— Именно! Видишь, какая получается картинка? Девушка крутит любовь с зеленым юнцом из мажорной семьи. Парочку застукивает за лобзаньями некое третье лицо. Назревает скандал. И все бы ничего, да девушка ждет ребенка. А это уже попахивает статьей за совращение несовершеннолетнего. Вообще-то эту статью редко применяют, когда «пострадавшая» сторона — юноша старше шестнадцати. Но у этого конкретного юноши папа или мама — большой начальник. И перспектива породниться с «неровней» наверняка не вызывает у них восторга. Кто поручится, что они не упекут девицу за решетку, чтобы избежать мезальянса? Сама девица, видимо, имеет основания считать, что именно так они и поступят. Во всяком случае, она рвет отношения с будущим папой и бежит из города. И это больше, чем предположение. Я говорил, что Фомичев обещал навести справки о родственниках Водопьяновых? Их соседи дали ему телефон женщины, которая ухаживала за Аллой, когда та заболела. Она, как выяснилось, была близкой подругой Водопьяновой. Так вот, она поведала, что Алла оборвала все связи с родным городом и никогда никому не рассказывала об отце своего ребенка.

— Знакомая картина, — вздохнула Оксана. — История повторяется. Именно так повела себя Ольга. Только Ольга скрывает не отца ребенка, а брошенную по моей вине дочь.

Гуляев повернул голову и бросил на нее взгляд, значения которого она не поняла.

— Между этими двумя дамами гораздо больше общего, чем ты думаешь, — сказал он загадочно.

— Имей совесть, Рыжик! — возмутилась Оксана. — У меня и так нервы ни к черту, а ты тут таинственность разводишь! Ладно бы еще, я могла разгадать твою загадку…

— Так ведь можешь! — перебил он. — Подумай хорошенько. Семьдесят пятый год. Старград. Высокопоставленное лицо. Дед-чекист. Никаких ассоциаций не возникает?

— Ну, положим, дед-чекист был у Турусова… Но он никак не мог… О Боже! — Оксана стиснула пальцами за виски. — Младший брат Виктора! Но мне казалось, он погиб совсем мальчишкой… Господи, как же его звали?..

— Володей. Владимир Дмитриевич Лисицын. Его отец, второй супруг Анастасии Лазаревны Турусовой, был первым секретарем Старградского горкома партии.

— Ну и ну! Просто в голове не укладывается. Выходит, этот Сергей — племянник Виктора? Это точно?

— Да. Я навел кое-какие справки. В семьдесят третьем — семьдесят четвертом годах в семье Лисицыных работала горничной девушка Аллочка. В начале семьдесят пятого она неожиданно уволилась и уехала. Где-то через месяц после ее отъезда произошел несчастный случай с Володей Лисицыным.

— Думаешь, он покончил с собой?

— Этого теперь никто не узнает, — вздохнул Гуляев. — Алла, по-видимому, думала именно так. Она наверняка считала себя виновницей его гибели. Только чувством вины я могу объяснить ее упорное нежелание открыть правду об отце Сергея. Хотя перед смертью она, надо думать, исповедалась сыну. А может быть, он сам наткнулся на письма после ее смерти. Дальше начинается область догадок. По моим предположениям, события развивались примерно так. Узнав о существовании богатого влиятельного дядюшки, молодой человек отправляется в Старград в надежде очаровать родственника и урвать свой кусок жизненных благ. Но, приехав сюда, благоразумно решает не торопить события, а для начала навести справки о семье будущего благодетеля. Тут-то его и поджидает неприятный сюрприз. Собрать сведения о губернаторе несложно, в городе о нем много и охотно судачат, и вскоре Водопьянов, к своему разочарованию, узнает, что его перспективы обогатиться от щедрот новообретенного родственника весьма и весьма призрачны. По общему убеждению, губернатор целиком и полностью зависит от супруги — властной, хищной и безжалостной особы, пираньи, ободравшей как липку половину воротил местного бизнеса. У такой приличного пособия не выцыганишь. Правда, у дамы серьезные проблемы со здоровьем, и ходят слухи, что долго она не протянет. С другой стороны, к ее услугам новейшие достижения медицины и лучшие врачи, которым до сих пор вполне удавалось удерживать болезную губернаторшу на этом свете. И нет никакой гарантии…

— Минутку, Сергей! — перебила Оксана. — Ты клонишь к тому, что Альбину убил Водопьянов, я угадала? Очень мило с твоей стороны выстроить версию, которая оправдывает Марину. Я понимаю, что ты делаешь это ради меня. Но, боюсь, ты не сведешь концы с концами. Убийство Виталия в этот узел не увяжется. Я готова допустить, что Водопьянов выигрывал от смерти стервозной жены своего дядюшки, но у него не было причины избавляться от ее любовника.

— Ну и ехидна ты, Оксана! — обиделся Гуляев. — Я изо всех сил стараюсь преподнести ей историю покрасивее и поинтереснее, сам радуюсь, как лихо у меня получается, а она, вместо того чтобы слушать, открыв рот, норовит забежать вперед и испортить мне все удовольствие! Ладно, не хочешь художественного повествования, получай полицейский рапорт. По моему заданию группа, ведущая оперативно-розыскные мероприятия в связи с убийством гражданки Турусовой А.Н., провела опрос персонала частной медицинской клиники «Вита» (владелица — Вольская О.Я.) на предмет…

— Хватит! Хватит! — взмолилась Оксана. — Я уже раскаялась. Можешь повторить все то же самое, но на человеческом языке?

— Что, испугалась? А я, между прочим, каждый день такую тарабарщину читаю. И пишу. Ладно, на человеческом так на человеческом. Я встретился с начальником опергруппы, дал ему фотографию, переснятую с паспорта Водопьянова, и поручил поспрашивать у твоих служащих, не крутился ли парень около клиники. Оказалось, крутился. В теплую погоду твои медсестры выходят покурить на улицу. Так вот, некоторые из них обратили внимание на симпатичного молодого человека, который время от времени прогуливался по парку вокруг клиники. Кое-кто даже пытался с ним флиртовать, и не без успеха. Молодой человек расспрашивал сестричек о работе, с лестным вниманием выслушивал их жалобы на несносных пациентов, а на вопрос, что он здесь делает, отвечал туманно и расплывчато. За пару дней до смерти Турусовой его видели в обществе… кого бы ты думала?

— Неужели Виталия? — изумилась Оксана. — Вот это фокус! Но я все равно не могу понять, чем Виталий ему помешал.

— А я очень даже могу. Представим, что, собирая сплетни о дядюшке, племянник узнал о молодом любовнике его жены. Со стороны Водопьянова было довольно естественно свести знакомство с Виталием. Парень нуждался в надежном источнике информации, из которого можно получить достоверные сведения об отношениях в семье Турусовых и о состоянии здоровья мешающей ему тетушки. А кто подходит на роль информатора лучше, чем вхожий в дом личный помощник губернаторши? К тому же молодые люди были почти ровесниками, что сильно облегчало контакт.

Виталий тем временем отчаянно искал выход из тупика, куда загнали его Альбина и собственное малодушие. Его план подставить вместо Марины двойника провалился. Откупиться от киллера и отменить заказ, как ты ему велела, он не решался из страха перед Альбиной. Но и расплачиваться за убийство Марины ему ох как не хотелось! Держу пари: после разговора с тобой его обуяла такая паника, что он готов был открыться любому, кто проявил бы участие и некоторую м-м… свободу мышления.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому что ему уже нечего было терять. Случись что-нибудь с Мариной, и ты сдала бы его мне или Турусову без всяких угрызений совести. А если бы тебе пришло в голову обрушиться на Альбину с разоблачениями, она бы его попросту уничтожила. В общем, я считаю, что Водопьянов сумел подобрать к Виталию ключик и выведал его секрет. Как ты понимаешь, вариант, при котором тетка получала идеальные донорские почки и приличный шанс дожить до глубокой старости, племянничка не устраивал. И он предложил Виталию выход — заплатить кому-нибудь из клиники за убийство Альбины. Надо думать, у него уже была на примете подходящая кандидатура, недаром же он заигрывал с твоими девицами. Скорее всего, они поделили обязанности: Виталий обеспечил деньги, Сергей — исполнителя.

— Кто-то из моих медсестер за деньги убил пациентку? Не верю.

— Не обязательно из медсестер. Может быть, из санитарок или уборщиц. Ну, не спорь, Оксана. Ты должна понимать, что работнику клиники убить было намного проще, чем Марине.

Напоминание о Марине сделало Оксану сговорчивее.

— Наверное, ты прав. Но это ужасно. Его… ее можно вывести на чистую воду?

— Сомневаюсь. Улик и свидетелей нет. Как ее прищучить? Разве что она сама как-нибудь себя выдаст. Может, на допросе нервы не выдержат. Но для начала неплохо бы узнать, кто она. Без показаний Водопьянова это будет непросто, а с него показаний уже не снимешь. И с Виталия тоже. Теперь ты понимаешь, почему Водопьянов его убил? Виталий неизбежно попадал в круг подозреваемых, а рассчитывать на его стойкость было глупо. Водопьянов успел достаточно близко с ним познакомиться, чтобы не питать иллюзий на его счет.

— Теперь я не понимаю другого. Какое отношение ко всему этому имеет Марьяна? Твой Водопьянов устранил все препятствия — Альбину, которая, как он считал, помешала бы ему ощипать богатого дядюшку, сообщника, который мог его выдать. Ему оставалось только припасть к дядюшкиной груди и подставить карманы. Вместо этого он знакомится с посторонней девицей и едет с ней в какой-то занюханный Козловск. Зачем?

— Не с посторонней, Оксана. Ты забываешь, что Марьяна проводила расследование, в частности пыталась выяснить причину своего феноменального сходства с Мариной Турусовой. Вполне вероятно, что она повстречала Водопьянова, который тоже активно интересовался Турусовыми. Если ему каким-то образом удалось расположить к себе девушку и выведать, чем она занята, он мог заподозрить, что Марина — не родная дочь губернатора. Представляешь, какие перспективы открывались тогда перед ним, единственным кровным родственником пожилого миллионера? Естественно, что он пожелал принять самое деятельное участие в расследовании Марьяны.

— Но что же произошло в Козловске на реке? Мне показалось, или ты действительно говорил, что Марьяне удалось ускользнуть от убийцы?

— Не совсем так. Я сказал, что почти уверен в том, что ей удалось ускользнуть от убийцы.

— Да, верно. И еще ты убеждал меня, что никакого убийцы — постороннего убийцы — там не было?

— Не было.

— Значит, я правильно поняла, что убийца, от которого удалось ускользнуть Марьяне, — это Водопьянов?

— Правильно.

— То есть ты хочешь сказать, что на реке произошел обычный несчастный случай? Что на жизнь Марьяны никто не покушался, а определение «убийца» ты употребил, имея в виду прошлые подвиги Водопьянова? Тогда почему же Марьяна исчезла?!

— Успокойся, Оксана. Я не знаю точно, что произошло, но у меня есть основания считать, что это не совсем несчастный случай. Я почти уверен, что Водопьянов напал на Марьяну, пытаясь ее утопить, а она, защищаясь, ударила его чем-то по голове. В результате утонул он, а она запаниковала. Во-первых, потому, что способствовала его кончине, а во-вторых, потому, что приняла его за наемного убийцу и не знала, откуда еще ждать опасности. Я думаю, она решила спрятаться, дать себе передышку. А вещи бросила, чтобы тот, кто подослал к ней убийцу, поверил в ее смерть.

— Но зачем, ради всего святого, Водопьянову было на нее нападать?

— Ты не поверишь, Оксана… Я и сам до сих пор не могу опомниться. Похоже, Марьяна — родная внучка Турусова.

— Что?!

— Я съездил в Козловск еще раз — за фотоснимком Водопьянова. А заодно зашел к Наталье Петровне, подруге Ольгиной матери, и попросил ее вспомнить подробно, о чем они с Марьяной говорили. Так вот, Наталья Петровна проговорилась Марьяне, что ее бабка, Анна, родила Ольгу от заезжего молодца. Самое удивительное, что Марьяна, похоже, знала об этом. Петровна и проговорилась-то, потому что девушка задала прямой вопрос. «Моя мама — не дедушкина дочь, да?» Та и ахнула: «Откуда ты знаешь?» А Марьяна сказала, что догадалась, когда увидела настоящего деда. Только не поверила себе, потому что этот человек — важная персона, а ее бабка была простой уборщицей рабочей столовой. На что Наталья Петровна сказала, что в молодости Анна работала официанткой в столовой при горкоме и была очень хороша собой. А отцом ее ребенка был какой-то партийный чин, приехавший в Козловск в командировку.

— Виктор? Невероятно! Хотя… Марина действительно на него чем-то похожа. А еще больше — на его мать. Он даже спрашивал меня однажды… Нет, надо же, какое совпадение! Уму непостижимо. Теперь, я, кажется, понимаю, почему остановилась тогда около Ольги. Помнишь, я говорила тебе, что шла по коридору совершенно невменяемая, меня просто парализовала мысль о том, что надо спуститься к Виктору и подготовить его к худшему. Я представляла себе, какое у него будет лицо, когда он узнает о смерти ребенка, о безнадежном состоянии боготворимой им Альки… И тут увидела воочию искаженное мукой лицо Ольги. Думаю, его сходство с воображаемым лицом Турусова вызвало в мозгу что-то вроде маленького замыкания, которое и привело меня в чувство. Только тогда я этого не осознала… Нет, все-таки это совершенно невероятно… — Тут Оксана заметила, что их машина свернула с шоссе на проселок и стала спускаться к какой-то деревне у реки. — Что это за деревня?

— Аникино. Видишь реку? В трех километрах ниже по течению — тот самый пляж, где нашли одежду. Только пляж на другом берегу. В тот день, когда исчезла Марьяна, в Аникино провожали в армию двух ребят. Гуляли всей деревней. Наутро одна из хозяек снимала белье, которое вывесила накануне, и не досчиталась платья. А у другой пропали резиновые шлепанцы, оставленные на пороге. Обсуждая эту сенсационную пропажу, местные кумушки припомнили, что в ту ночь в деревне как-то особенно яростно лаяли собаки. Но проверить, в чем дело, ни у кого не было сил. Хорошо, надо полагать, погуляли. Нам с тобой не помешало бы получить описание пропавшего платья. Есть у меня подозрение, что оно сейчас укрывает от нескромных взглядов нашу беглянку.

* * *

Чавкнула, открывшись, дверь на веранду, послышались неровные шаркающие шаги, потом что-то стукнуло, звякнуло, и комната наполнилась сытным запахом зажаренной на сале картошки. Марьяна отвернулась к стене. Шаги прошаркали в ее сторону и замерли у занавески, отделявшей закуток, где ее поселили, от «горницы».

— Ужинать-то будешь?

Марьяна не ответила. Старуха поковыляла обратно к столу, сердито ворча, что девка совсем уморит себя голодом, и зачем только она ее пустила на свою голову, будто своих неприятностей мало… Перечень неприятностей Марьяна выслушивала уже раз двадцать. И если сначала жалобы старухи ее умиротворяли, отвлекая от мыслей о собственном несчастье, то теперь вызывали только глухое раздражение. Кем нужно быть, чтобы искать сочувствия у растерянной, больной, полуживой от страха девицы? Неужели старая карга не понимает, что неудачный опорос и побитые морозом яблони выглядят просто благословением божьим на фоне тех проблем, что заставили Марьяну забиться в первую попавшуюся щель, отбили у нее аппетит, желание разговаривать, двигаться и вообще хоть как-то радоваться жизни?

Впрочем, нужно сказать спасибо, что ее хозяйка — черствая, жадная, эгоистичная, озлобленная на весь мир старуха. Будь она душой общества, вся округа давно чесала бы языки, гадая об обстоятельствах, вынудивших бедную девушку бежать из родного дома и проситься на постой к незнакомой женщине в чужой деревне. А самой бедняжке пришлось бы отвечать на бесконечные, исполненные благожелательного любопытства вопросы. Нет уж, спасибо! Пусть лучше старуха ворчит и жалуется о своем. Отвечать на вопросы и рассказывать о себе Марьяна не желала. Более того, она и думать-то о себе не желала, и вообще с радостью согласилась бы на старую добрую амнезию, лишь бы никогда не вспоминать о кошмаре, преследующем ее во сне и наяву. Но амнезию, как известно, придумали романисты, а запретить себе думать о чем бы то ни было — задача невыполнимая. Можно закрыть глаза, натянуть на голову одеяло, до изнеможения повторять про себя детские стихи и считалки, а перед глазами все равно будут вставать картины, достойные классического триллера.

Вот она, фыркая и отплевываясь, выныривает на поверхность и ищет глазами незадачливого шутника, с тем чтобы обрушить на его дурную голову шквал проклятий. Но вчерашний спаситель и защитник, человек, в которого Марьяна готова была влюбиться, вовсе не похож на шутника. Вода будто смыла с него симпатичную маску добродушного и немного легкомысленного рыцаря, обнажив лицо холодного, расчетливого убийцы. Он оценивает глазами разделяющее их расстояние и ныряет. Марьяна делает отчаянный рывок к берегу, но через минуту щиколотку обхватывают сильные пальцы и снова утягивают ее под воду. Ей опять удается вырваться, но отдышаться она уже не успевает, один глоток воздуха, и мерзавец ее настигает. Марьяна пытается бороться, но силы быстро иссякают, грохот в ушах становится нестерпимым, сознание меркнет. В последний миг, когда она уже готова сдаться и сделать роковой вдох, который наполнит легкие темной мутноватой водой, ее рука утыкается в дно и судорожно вцепляется в небольшой острый камень.

Дальше следовал короткий провал. Марьяна не помнила, как освободилась от хватки убийцы, удерживающего ее под водой, как одолела три или четыре метра, отделявших ее от спасительного воздуха. Следующая картинка, зафиксированная сознанием, снова была залита ярким солнечным светом. Она вяло — только чтобы удержаться на поверхности — шевелит конечностями и жадно-жадно дышит. Когда всплеск за спиной возвещает о появлении противника, Марьяна уже не пытается соревноваться с ним в скорости. Она поворачивается и поджимает под себя ноги, вынуждая его подплыть ближе. А потом бросается навстречу, замахивается и из последних сил бьет его камнем по темени.

В его глазах отразилось смятение, но взгляд тут же помутнел, и голова скрылась под водой. Марьяна завороженно следила за вереницей всплывающих пузырьков, отмечавших путь несостоявшегося убийцы, потом ее охватила невероятная слабость, и только благодаря инстинкту самосохранения ей удалось добраться до берега. В полуобморочном состоянии она заползла в какие-то кусты, где ее выворачивало наизнанку до тех пор, пока сознание не померкло окончательно.

Очнулась она от истошных воплей. Какие-то горлопаны бегали вдоль берега и, отчаянно матерясь, призывали неведомых придурков прекратить совокупляться и вылезти на свет божий. Или хотя бы подать голос, чтобы не пугать понапрасну добрых людей. Когда до Марьяны дошло, каких придурков имеют в виду добрые люди, у нее в мозгах заметно прояснилось, поэтому она не только отказалась от намерения позвать на помощь, но и забилась поглубже в кусты.

Очевидно, крикуны нашли на берегу брошенные вещи. Если Марьяна себя обнаружит, ей придется давать объяснения по поводу гибели своего спутника. Правда настолько невероятна, что не стоит и пытаться донести ее до лиц, ответственных за отправление правосудия. Они неизбежно заподозрят Марьяну в убийстве любовника и неуклюжей попытке запутать следствие. Сказать, что произошел несчастный случай? А вдруг на теле утопленника найдут следы борьбы, которые невозможно объяснить естественными причинами?

Так или иначе, Марьяну все равно задержат до окончания следствия. Она окажется на виду, не имея возможности скрыться от неведомого врага, подославшего к ней наемного убийцу. В том, что Сергей был наемным убийцей, Марьяна не сомневалась. Помня о предупреждении Оксаны Вольской остерегаться неожиданных знакомств, она улучила минутку, заглянула в паспорт молодого человека и убедилась, что его действительно зовут Сергеем и живет он не в Старграде, где должен обитать таинственный недруг Марьяны, а в Петербурге. Поскольку у незнакомца, живущего в Питере, не могло быть никаких личных причин желать ее смерти, оставалось предположить, что Марьяну ему заказали. И когда заказчик узнает о неудаче, постигшей исполнителя, он натравит на нее нового убийцу.

Последняя мысль и заставила ее забиться поглубже в кусты. Если «добрые люди» ее не найдут, то решат, что хозяева вещей утонули. Вскоре весть об этом разнесется по всей округе и рано или поздно достигнет ушей заказчика. Злодей успокоится, а к тому времени, когда у него появятся сомнения, Марьяна будет уже далеко.

Лежать было холодно и неудобно, мокрый купальник неприятно лип к телу, веточки и травинки кололи кожу, по ногам и спине ползали какие-то букашки, в ноздри настойчиво лез кислый запах рвоты. Но Марьяна старалась не двигаться и терпеливо ждала, пока крикуны убедятся, что звать бесполезно, и уедут сообщить о трагедии кому следует. Она едва не расплакалась от облегчения, когда услышала тарахтенье мотора, сначала громкое и отчетливое, потом все более невнятное, стихающее вдали. Но стоило ей пошевелиться, чтобы восстановить циркуляцию крови в затекших конечностях, как до слуха донеслись отдаленные всплески и фырканье. Марьяна снова замерла, догадавшись, что кто-то из крикунов остался вылавливать тела утопленников.

Но терпеть дольше не было сил. Она осторожно раздвинула ветви и поползла от берега в сторону дороги. Потом, выбравшись из зарослей, двинулась под прикрытием ивняка к своему рюкзачку. Марьяна надеялась, что добровольные спасатели не успели основательно ознакомиться с его содержимым, поскольку собиралась изъять оттуда сухую одежду и конверт с долларами, полученными от Виталия, и не хотела, чтобы их исчезновение навело кого-нибудь на размышления.

Операция по извлечению собственного имущества стоила ей нескольких лет жизни. Марьяна с величайшими предосторожностями добралась до границы пляжа, дождалась, пока голова ныряльщика за трупами в очередной раз скроется под водой, коршуном бросилась к своим вещам, выхватила из рюкзака сумочку, нашла конверт… и в эту минуту ныряльщик с громким всплеском выскочил на поверхность. Марьяна с оборвавшимся сердцем распласталась на песке, умоляя всех богов, чтобы ему не вздумалось посмотреть в ее сторону. Когда мужик, отдышавшись и всласть наматерившись, снова ушел на глубину, она вскочила как ошпаренная и со всех ног помчалась к зарослям по другую сторону пляжа, даже не вспомнив об одежде и обуви.

Какими только словами Марьяна не ругала себя за эту минутную панику, когда брела неведомо куда, дрожа от холода и плача от боли в сбитых и изрезанных осокой ступнях. Передвигалась она очень и очень медленно, сперва — потому что поминутно озиралась и вслушивалась в каждый шорох, готовая нырнуть в кусты при малейшем намеке на появление машины или людей, позже — потому что не слушались ноги.

Уже сгустились сумерки, когда до нее долетели из-за реки звуки разудалой гулянки. Марьяна вышла на берег и увидела деревню, где, по-видимому, играли свадьбу или отмечали какой-то очень популярный у местного населения праздник. Лихие визгливые выкрики частушечниц вплетались в протяжную и заунывную «Степь», исполняемую под магнитофонную запись «Ламбады». Гуляли основательно и широко, всем миром. Марьяна рассудила, что в суматохе этого фестиваля никто не обратит внимания, если она потихоньку заберется в какой-нибудь сарай и позаимствует пару старой обуви и немудрящую одежонку. Ей очень не хотелось снова лезть в воду, но вечером выпала роса, у реки сильно похолодало, и она всерьез опасалась подхватить воспаление легких, если не оденется.

Деревенские собаки оказались намного бдительнее старших братьев по разуму. Когда Марьяна открыла калитку какого-то дома с темными окнами, они заголосили с неистовством гусей, спасающих Рим. Она испуганно метнулась к веревке с бельем, сдернула первую попавшуюся крупную шмотку и бросилась вон со двора. Собаки не унимались, но никто и не подумал посмотреть, что их растревожило. Переведя дух, Марьяна вспомнила об обуви, которую так и не раздобыла, и предприняла вторую вылазку — уже на другой двор. Цепные сторожа снова зашлись истеричным лаем, но тут уж ей хватило выдержки остаться на месте и как следует осмотреться. Правда, результат был довольно жалким. Резиновые шлепанцы, забытые на пороге — вот все, чем ей удалось разжиться. А ведь предстояло идти всю ночь и даже больше. Она должна отойти как можно дальше от злополучного пляжа, иначе люди, у которых она попросит убежища, свяжут ее появление с ненайденной утопленницей, и все ее усилия пойдут прахом.

Но к утру Марьяна почувствовала себя настолько скверно, что ей было уже все равно. Тело ломило и било в ознобе, резало глаза, саднило горло, болели ноги, каждый шаг давался с невероятным трудом. Она уже готова была рухнуть на мокрую от росы траву и помолиться о быстрой смерти, когда заметила на фоне просветлевшего неба новую деревню. Из последних сил дотащилась до околицы и открыла калитку крайнего дома. На лай неизбежной цепной жучки вышла хозяйка, рослая угрюмая старуха с подойником в руке.

— Кого это принесло в такую рань? — буркнула она, вперив в гостью неприятные глазки-буравчики.

— Здравствуйте, бабушка, — через силу сказала Марьяна, привалившись к забору. — Меня зовут Маша. Я попала в беду. Вы не могли бы пустить меня к себе на несколько дней? Я хорошо заплачу.

Последние слова зажгли в глазах хозяйки алчный огонек.

— Сколько?

— Сто долларов. За неделю.

Марьяна считала, что сделала очень выгодное предложение. В Москве за такую сумму можно снять комнату на целый месяц, а она просит всего-навсего угол в деревенском доме с удобствами во дворе, и только на неделю. Однако старуху ее щедрость не впечатлила.

— На что мне доллары? Ты деньгами заплати.

— Наших денег у меня нет, — призналась Марьяна почти шепотом — так трудно ей было говорить. — Но доллары обменяют на рубли в любом городе или селе, где есть сбербанк. Сотня — это почти три тысячи рублей.

На лице старухи отразилась полная драматизма душевная борьба — алчность сражалась с боязнью пасть жертвой обмана. Боязнь победила.

— Только мне и дела, что по банкам разъезжать, — буркнула она и покачала головой. — Пойди к кому-нибудь другому попросись.

Марьяна отлепилась от забора, подняла щеколду, с усилием толкнула калитку и шагнула на улицу, уверенная, что сейчас упадет. Но мысль о несметных деньжищах, уплывающих из рук в карман ненавистных соседей, подстегнула хозяйкину жадность и нанесла сокрушительный удар по ее же осторожности.

— Эй, погоди! Как тебя там? Маша! Ладно уж, оставайся. Куда тебе, хворой, по дворам ходить!

Она отвела Марьяну в комнатушку с цветастой ситцевой занавеской вместо двери. Этот крохотный закуток едва вмещал металлическую панцирную кровать, тумбочку и стул с вытертой до полной невнятности обивкой. Но Марьяна не привередничала. С трудом дождавшись, пока хозяйка постелит белье, она упала на кровать и забылась тяжелым нездоровым сном.

Очнулась она только к вечеру, совершенно разбитая, мокрая от пота. Зинаида Арсентьевна (так звали хозяйку) к тому времени уже успела наведаться в город и, вероятно, поменять доллары на рубли. Она подобрела настолько, что купила постоялице пачку аспирина. А еще принесла большую кружку парного молока и ломоть хлеба, тонко намазанный медом.

Марьяна со страхом ждала, когда старуха приступится к ней с вопросами, но Зинаиду Арсентьевну чужие беды, видимо, не волновали. Она вообще обращала мало внимания на свою жиличку. Два раза в день предлагала поесть, никогда не настаивая, если Марьяна отказывалась. Ругалась по ночам, когда девушка ворочалась или кашляла, мешая ей спать. И по нескольку раз на дню жаловалась на тяжелую жизнь, на сволочей соседей, на мерзавца зятя и неблагодарную дочь, на погоду и на боль в суставах, на слишком быстро скиснувшее молоко и дороговизну, на мертворожденных поросят и плохие виды на яблочный урожай.

Но эти жалобы вряд ли можно было счесть проявлением внимания к постоялице. Марьяну не оставляло ощущение, будто старуха обращается не к ней, а так, в пространство. И только один разговор, состоявшийся между ними, можно было рассматривать как свидетельство того, что Зинаида Арсентьевна все-таки думает иногда о странной девушке, которую неведомые обстоятельства привели к ней в дом. Заметив, что Марьяна старается не выходить по нужде до наступления темноты, а если припрет, выбирается из дома через скотный двор и крадется к заветной будке, как партизан к штабу врага, хозяйка велела ей не валять дурака.

— Хочешь, чтобы тебя увидели и разнесли по всей деревне, что Арсентьевна пустила жиличку с причудью? Думаешь, я никому о тебе не сказала? Ну и дура! И нечего на меня зенками сверкать! В деревне тайком не проживешь. Будешь от людей шарахаться, они только больше болтать станут. Я сказала, что тебя прислала Танька, дочка моя. Ты ее сослуживица из Троицка. По весне начала шибко хворать, и доктора послали тебя на свежий воздух да на парное молоко. Поняла? Если увидишь кого, не вздумай тикать. Подойди, поздоровайся, о себе расскажи. Танька моя, чтоб ты знала, в заготконторе работает, ягоды-грибы у народа покупает. Дочка у нее, Леночка, двенадцатый год пошел. И муж — пьянчуга и кобель…

Тут Зинаида Арсентьевна свернула разговор в привычную колею, и Марьяна погрузилась в свои мысли. Мысли были тяжелыми, и признание старухи о том, что в деревне про ее жиличку знают, приятности им не добавляло. Марьяна без труда могла представить, как какая-нибудь здешняя кумушка приезжает на козловский рынок торговать сметаной или редиской и делится с товарками деревенскими новостями, приберегая на вкусное весть о хворой девице, попросившейся на постой к местной бабе-яге. А в ответ ее потчуют рассказом о влюбленной парочке, утонувшей третьего дня недалеко от Козловска, и о том, что тело девушки так и не нашли. И кумушка, поразмыслив, припоминает, что хворая девица объявилась в их деревне наутро после несчастного случая, ведет себя подозрительно, из дома не выходит, людям на глаза не показывается. Можно только догадываться, к каким сенсационным выводам придут праздные базарные тетки, обсасывая подробности. Эх, бежать отсюда надо, и как можно скорее.

Но скорее никак не получалось. Три дня Марьяна болела, болела тяжело, с высокой температурой. А когда температура спала, девушку шатало от слабости. К тому же на нее навалилась тяжелая тоска. Куда ей бежать, где прятаться? Домой и в Старград дорога закрыта — найдут сразу. А скитаться до бесконечности невозможно. И вообще, если ее враг в состоянии нанять убийцу, что помешает ему пустить по следу Марьяны свору сыщиков? В этой игре все преимущества на его стороне. А Марьяна даже не знает, кто он такой и чем она ему помешала. Приемный отец Марины и, вероятно, их общий дед? Но зачем ему смерть Марьяны? Непонятно. Если это губернатор, шансов на спасение у нее нет. Впрочем, неизвестное лицо еще опаснее — именно тем, что неизвестно. Так зачем суетиться — бежать, прятаться? Какая разница, где настигнет ее смерть?

Старуха за стеной покончила с вечерней трапезой, выбралась из-за стола, завозилась, собирая посуду. По улице с дребезжанием проехала машина, пробудив ото сна деревенских шавок. Проехала? Нет. Рычания мотора больше не слышно. Жучка надрывается от лая. Совсем рядом раздается гудок, потом еще и еще раз.

— Нешто ко мне? — удивилась Зинаида Арсентьевна. — Кого это черти принесли?

Она поставила посуду обратно на стол и, шаркая, заковыляла к двери. Марьяна сжалась в комок, стиснула коленями ледяные ладони. «Неужели они? Вот прямо так, в наглую?»

За окном послышались голоса. Мужской — вежливый, но твердый, и хозяйкин — режуще-неприязненный. Мужчина что-то объяснял, на чем-то настаивал, старуха, видимо, упиралась. Марьяна села на кровати, потянулась и открыла крохотную форточку. Нет, слов все равно не разобрать — ее окно, хоть и выходило на нужную сторону, но в задней части избы, слишком далеко от двора. В разговор вклинился женский голос. Марьяна подобралась. Голос показался ей знакомым, но сбивали с толку интонации — просительные, умоляющие. Женщина, чей смутный образ силился проступить в памяти, никогда так не разговаривала. Но тут старуха выдала очередную раздраженную тираду — резко, тоном окончательного отказа, и голос женщины чудесным образом изменился. Теперь она говорила властно и уверенно, как человек, умеющий приказывать и не привыкший к неповиновению. И тогда Марьяна ее узнала.

В мгновение ока — и откуда только силы взялись? — она вылетела во двор и, рыдая, повисла на шее Оксаны Вольской.

— Тетя Ксана! Вы нашли меня… Господи, как я рада! Простите… простите, пожалуйста, что я вас не послушалась… Вы ведь сумеете меня защитить, да? Вы знаете, кто хочет меня убить?

Вольская крепко прижала ее к себе, погладила по спине.

— Ш-ш, моя девочка! Не надо плакать. Все позади. Ну-ну, успокойся, Марьяша. Все страшное уже кончилось.

— Нет! Вы не понимаете… не знаете… Вы должны мне все рассказать.

— Хорошо, хорошо, только успокойся. Может быть, сначала ты сама расскажешь, что с тобой случилось?

Сзади кашлянули. Марьяна оторвалась от Оксаны и посмотрела на ее спутника — немолодого сухопарого мужчину с вытянутым лошадиным лицом и обильной шевелюрой цвета присыпанной мукой ржавчины.

— Мне кажется, будет удобнее, если мы поговорим в машине, — заметил он и показал глазами на Зинаиду Арсентьевну, которая стояла у порога и, открыв рот, таращилась на сцену встречи.

— Да-да, конечно, — согласилась Оксана. — Марьяша, познакомься. Мой друг, Сергей Владимирович Гуляев. Только благодаря его усилиям и проницательности нам удалось тебя разыскать. Ну, поехали? Тебе нужно забрать какие-нибудь вещи?

Марьяна покачала головой. Конверт с долларами она держала «ближе к телу», а остальные ее вещи остались на пляже.

— Тогда попрощайся с хозяйкой. И поблагодари ее. Она замечательно тебя охраняла.

— Спасибо. До свидания, — сказала Марьяна, как послушная девочка. Потом, поддавшись порыву, бросилась к Зинаиде Арсентьевне и крепко ее обняла. В конце концов бабка оказалась не такой уж черствой эгоисткой.

— Да ладно уж, — пробормотала Зинаида. — Езжай себе. Не поминай лихом, коли что не так. Да ешь лучше, не то ветром унесет.

Под это напутствие Марьяна вышла со двора и протиснулась на заднее сиденье малышки «Таврии», дверь которой вежливо придержал для нее спутник Вольской. Сама Оксана устроилась рядом. Гуляев сел за руль, и они поехали.

— Рассказывай, — приказала Оксана, когда деревня осталась позади.

— Я, конечно, виновата, — покаянно начала Марьяна, отвернувшись к окну. — Вы предупреждали, а я не послушалась… Но меня мучило любопытство, понимаете? Кому я могла понадобиться? Обычная девчонка, без связей, без денег… Таких в Москве — дюжина на десяток. Честно говоря, я сначала даже не знала, верить вам или нет. А потом пришло это письмо… Заказное, в фирменном конверте какой-то старградской конторы, уже не помню какой. Автор письма — он назвал себя посредником — писал, что у него для меня есть выгодное предложение. Меня просили встретиться с некой особой, имя которой я узнаю позже, если приму предложение. К письму прилагались билет до станции Ковыли и пятьсот долларов.

Я сразу подумала, что это письмо из разряда тех неожиданностей, о которых вы меня предупреждали. Мне, конечно, следовало позвонить вам, рассказать о нем. Но тогда я, скорее всего, никогда не узнала бы, что за тайна со мной связана. Короче, я совершила эту глупость… Взяла и поехала. В Ковылях остановилась в гостинице, где мне заказали номер, и познакомилась с дамой, которая профессионально загримировала меня под какую-то девицу с фотографии. Позже выяснилось, что это массажистка в пансионате, где на пару дней поселилась Марина Турусова. Под видом массажистки я и проникла к ней в номер.

Не могу вам передать, что я испытала, когда ее увидела. Это было похоже на шок. Марина перенесла нашу встречу гораздо спокойнее, ведь я была загримирована, и она не могла оценить нашего сходства. Но мое потрясение, кажется, убедило ее, что мне можно доверять. Раньше она считала, что я заодно с тем типом, Виталием, который устроил наше свидание. Как оказалось, именно ему принадлежала идея поменять нас с ней местами. Марине он объяснил, что таким образом она сможет хоть ненадолго вырваться из-под надзора мамаши, которая следит за каждым ее шагом. Но Марина подозревала, что на самом деле Виталий в сговоре с ее матерью, что они хотят подстроить ей какую-то пакость. Она попросила меня связаться с ее подругой, Катей, чтобы мы вместе попытались выяснить, что затевают Виталий с губернаторшей.

Катя снабдила меня разными шпионскими штучками и свела со своим приятелем, который водит машину. Мы с этим приятелем следили за Виталием и в конце концов подслушали его разговор с киллером. Виталий… даже не знаю, как и сказать-то…

— Не надо, не говори, — пришла ей на помощь Вольская. — Он приходил ко мне после того, как Марина отказалась поменяться с тобой местами. Так что всю эту мерзость мы уже знаем.

— Он приходил к вам и рассказал?.. Не может быть! — поразилась Марьяна.

— Понимаю, это звучит абсурдно. Человек ищет помощи у посторонней женщины, чтобы предотвратить убийство, которое сам же и заказал. Но, видишь ли, он настолько боялся Альбину, что не сумел придумать ничего лучшего. Надеялся, что мне удастся на нее повлиять. Ты ведь догадалась, что его встреча с киллером — инициатива Альбины?

Марьяна кивнула.

— Сложно было не догадаться. Способ убийства… Марина тоже сразу все поняла, когда я пересказала ей разговор. Самое удивительное, что она восприняла эту новость спокойно. Словно ожидала чего-то похожего. Боже мой, какие отношения должны быть у дочери с матерью, чтобы дочь и бровью не повела, узнав, что мать собирается ее убить?!

— Отношения между ними действительно были… неординарными, но, сомневаюсь, что спокойствие Марины было подлинным. Просто она научилась хорошо скрывать, что творится у нее на душе.

— Да уж! Честно говоря, меня ее поведение вывело из себя. Я призывала ее бороться, предлагала обратиться в милицию, устроить скандал, а она только головой качала. «Ничего не надо, — говорит. — Я что-нибудь придумаю, а ты возвращайся домой. И ничего не предпринимай, не то и тебе достанется». Разумеется, домой я не поехала. Встретилась с Катей, все ей рассказала, пыталась перетянуть ее на свою сторону. Но Кате, как ни странно, мой план тоже не понравился. Она сказала, что Марине виднее. Мы должны подождать, пока она придумает другой выход, и по возможности помочь. А тем временем подбросить в палату Альбины «жучок» и прослушивать ее разговоры. У нас ведь не было доказательств, что Виталий выполнял ее указания. В случае чего она бы вывернулась, свалив всю вину на него.

— А я-то гадал, зачем эта девушка приходила к Альбине! — воскликнул Гуляев. — И что, удалось ей подбросить «жучка»?

— Да, удалось. Как и ожидала Катя, они с Альбиной поскандалили. Катя вышвырнула в окно цветы, которые принесла, и одновременно прикрепила «жучка» с нижней стороны подоконника.

— Так вы прослушивали палату Альбины? — заволновался Гуляев. — И в день ее убийства — тоже?

— Нет, на столько его не хватило. Батарейка кончилась, или как там это называется. О смерти Альбины я узнала от Кати. И в тот же день позвонила Марине — спросить, не нужна ли ей помощь. Ведь смерть ее матери не остановила бы киллера, верно? Но Марина повела себя очень странно. По сути, предложила мне не совать нос не в свое дело. — Марьяна насупилась. — Мне было очень обидно — ведь ради нее же старалась! Но навязываться, естественно, я не стала. Мне и без нее было чем заняться.

Наше с Мариной невероятное сходство навело меня на мысль, что мы с ней близнецы. Я решила, что ее мать не могла родить ребенка из-за больных почек и удочерила девочку из двойни, рожденной моей мамой. Марина (это было еще до того, как она меня отшила) согласилась, что мы, скорее всего, сестры, и мать у нее не родная, но отказывалась верить, что губернатор — не ее отец. По ее словам, она на него похожа, и особенно на его мать. А я видела нашего настоящего отца и тоже не сомневалась в его отцовстве. Все потому же — из-за сходства. В общем, мне хотелось разобраться с этой загадкой. Поскольку все они — Альбина, мама и оба предполагаемых отца — на момент нашего зачатия жили в Старграде, то и разгадку следовало искать здесь.

Я колесила по городу, разыскивала людей, которые знали мою маму и ее… кавалера. Или работали в отделении больницы, где рожала Альбина. И в один не сказать чтобы прекрасный день меня едва не сбила машина. На переходе. По виду — джип, черный, марки не знаю. Он вылетел откуда-то из-за угла и помчался прямо на красный свет. Я отпрыгнула, но он вильнул в ту же сторону. И наверняка сбил бы, если бы не парень, который шел сзади и выхватил меня буквально перед бампером. Не понимаю, зачем он это сделал, если все равно собирался меня прикончить. Должно быть, боялся, что меня раздавит не насмерть, и ему придется заканчивать дело где-нибудь в больнице, при свидетелях… Но я забежала вперед.

Мы познакомились. Парень, Сергей, вел себя очень мило. Я потянула связку, и он сбегал в аптеку за эластичным бинтом, отвел меня в бар, развлекал разными историями из своей жизни. Короче, я к нему прониклась и рассказала о своих генеалогических изысканиях. Он вдруг переполошился. Высказал предположение, что неудавшийся наезд имеет отношение к моим попыткам разобраться в родственных связях. Посоветовал бросить все к чертовой матери. В общем, напугал. Я не собиралась так легко сдаваться, но решила, что будет благоразумнее на время перенести поиски из Старграда в Козловск, где живет моя крестная, которая когда-то приняла в маме большое участие. Сергей сказал, что не отпустит меня одну. И я, дура, еще обрадовалась!

Мы приехали в Козловск, навестили Марьяну Алексеевну. Но она мне не очень помогла. Мама практически не общалась с ней, когда забеременела. Прислала одну открытку и письмо, но письмо уже позже, после переезда в Москву. Правда, когда мамин роман с Юрой только завязывался, она еще приезжала к старушке. Марьяна Алексеевна твердо уверена, что мой отец — Юра. Но в этом я и сама почти не сомневалась. А с моей бабкой, маминой матерью, крестная отношений не поддерживала. Зато она неплохо знала женщину, дружившую с бабкой, и подсказала, где ее найти.

И там мне наконец повезло. Эта женщина, Наталья Петровна, призналась, что бабка родила маму не от мужа, а от какого-то партийного начальника, приезжавшего в Козловск в командировку. Правда, имени этого начальника Наталья Петровна не знает, но я была уверена, что разгадала загадку. Если Турусов — мамин отец, то все становится на свои места. Мы с Мариной — сестры, похожие частично на отца, частично — на прабабку.

Я ужасно обрадовалась, что все, наконец, разрешилось. Щебетала, как весенняя пташка, и не сразу заметила, что Сергей не поддерживает разговор. А когда заметила и спросила, в чем дело, он сослался на головную боль и предложил сходить искупаться. Я, разумеется, согласилась. На пляже никого не было. Сергей окунулся и сразу повеселел. Начал брызгаться, увлек меня на глубину. А потом утащил под воду. Я глотнула воды, испугалась и страшно разозлилась. Вынырнула, обругала его и вдруг увидела его лицо. Господи, это было так страшно! Как в фильме ужасов, когда с человека слезает кожа и он превращается в монстра. Только еще страшнее, потому что я знала, что это не кино.

Мы боролись, но он был сильнее. Когда он утащил меня под воду в третий раз, я уже не могла вырываться. Я почти потеряла сознание. Нет, не почти. Я действительно его потеряла, потому что не помню, как выплыла. Пришла в себя, а в руке — камень. Острый, похожий на пирамидку. И я… Я его…

Вольская обняла ее за плечи и притянула к себе.

— Не переживай так. Это была самозащита.

— Я знаю, — всхлипнула Марьяна. — Он был киллером. Его послали меня убить. Но почему, тетя Ксана? Кому я так досадила? Чем?

— Нет, Марьяша, он не был киллером. И никто его не посылал. Рыжик, кто будет рассказывать, я или ты?

— Лучше ты, — ответил Сергей. — Я на год вперед наговорился.

И Оксана повторила историю, которую поведал ей Гуляев.

— В общем, похоже на то, что он был твоим дядюшкой, — закончила она. — И у него имелись личные, глубоко корыстные мотивы, чтобы желать тебе смерти. Никто его не нанимал, Марьяша. Все кончилось. Тебе больше ничто не угрожает.

— Нет! — Марьяна неожиданно зарыдала. — Вы все врете! А машина?.. Вы просто не хотите мне рассказывать!.. Покрываете его… того, кто хочет от меня избавиться. Вы на его стороне, да?

— Сережа, останови машину, — попросила Вольская. — Мне нужно позвонить.

Он удивился, но машину остановил. Оксана, протиснувшись мимо переднего сиденья, вылезла из салона, отошла метров на пятнадцать и достала из сумочки мобильный телефон. Глядя на ее напряженную спину, Гуляев без труда догадался, кому она звонит. Ольге. Зная, как труден для нее этот разговор, он по-детски зажал в кулаках большие пальцы. «Удачи тебе, Ксана. Пусть Ольга поймет тебя и не осудит. Ты сделала для нее и Марьяны все, что могла».

Словно в ответ на его мысленное пожелание, плечи Оксаны распрямились, осанка обрела уверенность. Она поговорила еще минуту, потом опустила руку с трубкой, подумала и набрала еще один номер. Второй разговор длился дольше. Но когда и он закончился, Оксана преобразилась окончательно. Легкой стремительной походкой она вернулась к машине, с улыбкой распахнула дверцу.

— Хватит рыдать, Марьяна. Твоя мама летит в Старград ближайшим рейсом. Встретим ее в аэропорту и поедем к Турусову. Он подтвердил, что в годы комсомольской юности ездил в Козловск. И припомнил красивую официантку, с которой у него был скоротечный роман. Знаешь, кажется, Виктор Палыч до смерти рад тому, что у него обнаружилась родная дочь и целых две внучки. Он прямо копытом бьет от нетерпения, требует, чтобы я привезла тебя немедленно. Но я сказала: «Нет, дорогой. Пусть твоя семья сразу соберется в полном составе». Так будет лучше, правда, Марьяша?

* * *

В полутемной, освещенной только маленьким настенным бра комнате плавали клочья сизого дыма. За столом лицом друг к другу сидели две женщины. Старшая только что закончила долгий тяжелый рассказ и потянулась за очередной сигаретой. Младшая играла со стаканом, вглядываясь в причудливые блики захваченной водоворотом жидкости. Наконец она оторвала взгляд от пляшущего конуса и посмотрела на собеседницу.

— Перестань казнить себя, Оксана. Что изменилось бы, если бы ты рассказала мне обо всем раньше? По-твоему, я могла заявиться к ним с угрозами и проклятиями, потребовать: «Отдайте мне мою девочку»? Смешно! Даже если допустить на минуту, что мы живем в идеальной стране, где закон один для всех, твою Альбину невозможно было обвинить в дурном обращении с дочерью. Марину не били, не запирали в темном чулане, не морили голодом, не выставляли голой на мороз… Да и какие у меня права, чтобы ее обвинять? Кто я такая? Кукушка, подбросившая яйцо в чужое гнездо и прилетевшая с инспекцией — как там ухаживают за ее птенчиком?

— Ну, если уж прибегать к орнитологическим сравнениям, то ты не кукушка, а пеночка, и яйцо никому не подбрасывала, его из-под тебя вытащили. Я вытащила. Не знаю, можно ли подыскать подходящий аналог в животном мире.

— Может, хватит уже заниматься самобичеванием? Ты прекрасно знаешь, что ждало меня и девочек, если бы не твое чудовищное преступление. Я устроилась бы на фабрику ради куска хлеба и комнаты в общежитии, а детей отдала бы в дом малютки, потому что сидеть с ними было некому, да и в общежитие меня с ними не пустили бы. Навещала бы их по выходным, в приемные часы. Потом у девочек обнаружилась бы задержка в развитии, а там и до диагноза рукой подать. Какая-нибудь олигофрения в стадии дебильности. Они учились бы во вспомогательной школе, к тринадцати годам связались бы с дурной компанией, пристрастились к дешевому алкоголю, пошли по рукам. А я, отупев от тяжелой работы и неустроенного быта, таскала бы их за волосы и лупила чем под руку попадется.

— Ты?! — Оксана улыбнулась. — Не наговаривай на себя, Ольга. Кого-кого, а тебя я не в состоянии представить со скалкой в руках, гоняющейся за перепуганными девчонками.

— Скотская жизнь кого угодно сделает зверем. Моя мать… Ладно, не будем о грустном. Все хорошо, что хорошо кончается. Ты не представляешь, как я счастлива, что Маришка меня приняла. Другая на ее месте послала бы такую мамашу по широко известному адресу. Слушай, а тебе не показалось, что между девочками чувствуется какое-то отчуждение? С чего бы это?

— А! — Оксана махнула рукой. — Мелкие непонятки. Не бери в голову. Марина в минуты сильных переживаний делается замороженной. А Марьяна позвонила ей именно в такую минуту, когда Альбина погибла, и предложила свою помощь. Естественно, ее обидела сестрина холодность, которую она приняла на свой счет. Ну и нервы у нее пока не в порядке. Что неудивительно после таких потрясений.

— Да, Марьяше досталось. — Ольга вздохнула. — Ну ничего, время все исцелит. И перемена мест. Недаром чувствительные дворяне лечили нервы и душевные раны, отправляясь в путешествие за границу.

— Кстати, а тебя не расстроило ее решение? Ты ведь, наверное, скучать по ней будешь?

— Наверное, буду немного. Но вообще-то я по натуре одиночка, мне редко бывает скучно наедине с собой. А за Марьяшу я рада. Меня немного беспокоило, что она не пошла учиться дальше. Как интеллигент в первом поколении, я страшная снобка в отношении высшего образования. Но о таком образовании для дочери я и мечтать не смела. Представляю, какие физиономии будут у наших теток с кафедры, когда я скажу им, что Марьяша уезжает учиться в Сорбонну! Эх, что ни говори, а все-таки хорошо иметь папу губернатора!

— Особенно новообретенного папу губернатора, — уточнила Оксана. — Видит бог, Виктор Палыч сейчас в таком состоянии, что готов для вас эту самую Сорбонну целиком купить. Вместе с половиной Парижа. Я уже сто лет не видела, чтобы он так кого-то обихаживал! По-моему, даже Альбине в первые годы брака не доставалось столько внимания. Честное слово, мне показалось, что он кинется вас с Марьяшей вылизывать, как верный пес хозяев после долгой разлуки.

— Мне тоже, — засмеялась Ольга. — Не очень-то приятное ощущение, между нами говоря. Я одного не понимаю: если ему так не хватало собственных, кровных детей и внуков, почему он не завел кого-нибудь на стороне?

— Ну, сначала Виктор Палыч не мог надышаться на Альбину. Полагаю, ему и в голову не приходило ей изменить. А потом начались проблемы по мужской части. Он ведь довольно поздно женился. К тому времени, как у них с Альбиной все окончательно разладилось, ему было уже сильно за пятьдесят. Может, он и пытался предпринять какие-то шаги к продлению рода, да поезд ушел. Ты бы задержалась здесь еще ненадолго. Порадовала бы папочку, дала бы ему возможность привыкнуть к тебе, загладить перед тобой вину. Ему сейчас совсем не помешали бы приятные переживания. Эта паскудная история здорово его надломила. Я даже не ожидала. Мне всю жизнь казалось, что Виктор из породы резиновых — сколько его ни бей, все ему нипочем.

— Бывают обстоятельства, когда никакая резиновость не спасает. В один день узнать о существовании целой оравы близких родственников, а на закуску — о замечательном племяннике, убившем тетку, покушавшемся на кузину и в результате погибшем… это сильно.

— Не говори! Жалко его. Знаешь, я чувствую себя виноватой перед ним. Виктор никогда мне не нравился. Партийный бонза, интриган, властолюбец… Внук чекиста. В чем только я его не подозревала!

— Из-за дедушки чекиста?

— Зря улыбаешься. Этот самый дедушка был знаменит в свое время. Сколько людей погубил — не счесть. Местные старожилы рассказывают, что в народе его Чумой прозвали.

— Ничего себе! Ну и гены у меня, оказывается!

— Ох! Прости, Ольга. Я совсем забыла, что говорю о твоем прадеде. Не расстраивайся. Дурные гены, похоже, передались по другой линии. Через Викторова брата.

— Будем надеяться. Если не ошибаюсь, на Каиновом семени лежит проклятие. Не слишком приятное наследство. Я бы сказала, оно перевешивает выгоды положения губернаторской дочери. Бедный папочка!

— Так ты не хочешь побыть с ним еще несколько дней?

— Не могу, Ксана. Я и так сорвалась посреди сессии и подвела коллег. И потом, мне хочется немного побыть с Марьяшей вдвоем. Она же скоро уедет. Надолго. А может, и насовсем. Говорит, что не хочет жить в этой дурацкой стране, где тебя в любую минуту могут убить — из-за денег, из-за почек, из-за цвета глаз и кожи…

— Ну, это у нее скоро пройдет. На расстоянии, да по прошествии времени все видится иначе. Не грусти, Оля. Вот увидишь, все обязательно наладится. Знаешь, у меня такое ощущение, будто с нас со всех наконец сняли многолетнее заклятие. Господи, я уже и забыла совсем, как это чудесно — жить налегке.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• »