Посетители музея Родена, поравнявшись с их скамьей, невольно придерживали шаг и с улыбкой поглядывали на двух поразительно похожих девушек, склонившихся друг к другу. Девушки, однако, не улыбались в ответ и вообще не замечали взглядов. Они смотрели только друг на друга, смотрели пристально, неотрывно — так изучают в зеркале проступившее на лице пятно, гадая, не признак ли это какой-нибудь опасной болезни.
— …Я ни о чем не спрашивала тебя там, — тихо говорила одна из них. — Не хотела знать. И еще боялась как-нибудь тебя выдать. Но теперь я не смогу тебе навредить, даже если захочу. И мне нужно знать ответ.
— Для чего? — спросила другая. — Впрочем, мне все равно. Почему бы и не сказать? Ты и впрямь не можешь доставить мне неприятности. Да и не хочешь. Кровь — не вода, верно, сестренка? Ты права. Их убила я. Обоих.
— Зачем? Только не говори мне, что старалась ради меня.
— А почему бы и нет? Ты ведь и пальцем не пошевелила, чтобы себя спасти. Все в благородство играла. Должен же был хоть кто-то о тебе позаботиться?
— У тебя сложилось обо мне какое-то странное представление, Яна. Тебе не кажется, что человек, проживший всю сознательную жизнь в такой давильне, в какой прожила я, и тем не менее уцелевший физически и психически, в состоянии позаботиться о себе сам? Неужели я произвожу впечатление покорной жертвы?
— Ты хочешь сказать, что придумала выход? И притом такой, чтобы никто не пострадал? Ну, тогда ты просто гений. Титан мысли. Могу я поинтересоваться, какая блестящая идея осенила мою несравненную сестру?
— Не дерзи. Идея проста, как грабли. Я собиралась наесться сырых яиц, позвонить Оксане и пожаловаться на плохое самочувствие. Насколько я ее знаю, она потребовала бы, чтобы я немедленно приехала к ней на обследование. Анализ показал бы, что у меня в моче полно белка, и меня быстренько госпитализировали бы с предварительным диагнозом «пиелонефрит». Или еще с какой-нибудь нефропатией. Альбина, конечно, была безумна, но не настолько, чтобы позариться на мои больные почки. Мое убийство теряло смысл, а поскольку, связавшись с киллером, она до некоторой степени рисковала, то, думаю, ей хватило бы ума отменить заказ. В любом случае киллеру было бы затруднительно добраться до меня в клинике Оксаны. Тем более — устроить там автомобильную аварию.
В глазах Яны мелькнуло что-то похожее на уважение.
— Не слабо. Смотри-ка ты, а котелок у тебя действительно варит. Только что же ты так долго тянула с воплощением своей гениальной идеи?
— Я копила яйца. Для моих целей нужно было не меньше десятка. Сходить за ними в магазин я не могла, за мной постоянно следили. И украсть сразу весь десяток из холодильника не могла — кухарка обнаружила бы пропажу, и моя хитрость раскрылась бы. Вот и приходилось таскать по одному, по два в день.
— М-да. И из-за такой мелочи… Впрочем, я рада, что ты не успела. Для реализации моих грандиозных планов Альбина была серьезной помехой.
— Ты… Значит, ты заранее все просчитала?
— Разумеется, нет. Как я могла все просчитать, если тебя почти не знала? Можешь мне не верить, но я искренне хотела тебе помочь. Почти бескорыстно. Почти — потому что все-таки догадывалась, что ты сыта по горло своим блестящим окружением и хочешь только одного — чтобы тебя оставили в покое. В общем, в глубине души у меня теплилась надежда, что ты согласишься на замену. Но плясать вместо тебя под дуду губернаторши мне совершенно не улыбалось. Так что личная причина избавиться от нее у меня все-таки была. Хотя об убийстве я сначала не помышляла. Рассчитывала, что Альбину удастся запереть в психушку. Ты со своим благородством здорово осложнила мне задачу, но я готова была устроить скандал сама. И потом, благородство благородством, но не помирать же тебе из-за этой гадины? Я надеялась, что ты одумаешься.
— Я же объясняла тебе…
— Да-да, я помню. Всесильная маман, способная смести половину города небрежным движением руки. Но знаешь, мне как-то трудно было поверить, что на такую сумасшедшую тетку невозможно найти управу. Я понимала, что это трудно и опасно, что можно случайно нарваться на ее человека и погибнуть во цвете лет, прежде чем тебе дадут открыть рот. Только других-то путей не было — так мне, по крайней мере, казалось. Я не такая изобретательная, как ты, и ничего, кроме скандала или убийства, придумать не смогла. А убийство представлялось мне и вовсе невозможным, я же знала, как Альбину стерегут.
— Но тебе удалось совершить невозможное. По-моему, ты прибедняешься, Яна. Моя изобретательность не идет ни в какое сравнение с твоей.
— Мне помогла случайность. Ты же знаешь, Катя протащила в палату Альбины «жучка». И попросила меня прослушивать ее разговоры. «Жучок» был гораздо совершеннее тех фитюлек, которыми она снабдила меня, когда я следила за Виталием, более мощным, более «долгоиграющим». Правда, покрупнее тех, на одежду не посадишь. А в палате спрятать — вполне. Так вот, я обратила внимание, что после обеда сиделка колет Альбине что-то седативное, дожидается, пока пациентка уснет, и уходит плескаться в душ. Это было ценное наблюдение, но еще не решение задачи. От Кати я знала, что перед боксом дежурит профессиональный телохранитель, мимо которого незаметно не просочишься.
И тут мне сам черт сыграл на руку. Я дежурила со своим приемничком на скамейке, и ко мне подсела медсестричка, очень словоохотливая особа. Завязала разговор, спросила, не пришла ли я к кому-нибудь из пациентов. Я уже хотела ответить: да, мол, но потом подумала, что никого из пациентов, кроме Альбины не знаю, а называть случайную фамилию опасно — вдруг она помнит их всех поименно? Короче, я ответила, что жду Вольскую, хочу поговорить с ней насчет работы. Девица затрещала, что устроиться к ним трудно, потому как платят в клинике очень прилично, с государственными больницами не сравнить. А работа что здесь, что там — собачья. И тяжелая, и неблагодарная, и личную жизнь не устроишь, на одного медика-мужика приходится по десять баб, пациенты все женаты, а охранники пялятся в свои мониторы, да на посетителей, и их даже на невинный флирт не раскрутишь. И вообще, все они, охранники, с причудами. У них на третьем этаже сейчас лежит губернаторша, так при ней такой шизик дежурит, просто клиника. Вроде робота из кино. Как будто в него вживили будильник и устройство с раз и навсегда заданной программой. Приходит по часам, минута в минуту, поболтать никогда ни с кем не остановится, разве кивнет, если поздороваешься. Обедает всегда ровно в половине третьего. Достает из сумки два крутых яйца, пучок салата и бутылку с минералкой. Каждый божий день — одно и то же. Ну и так далее. Остальное меня уже не интересовало, потому что я придумала, как устранить охранника.
Если он такой раб привычки, то, наверное, покупает свою минералку в одном и том же месте. По крайней мере, шансы на это неплохие. Я решила за ним проследить. Беспокоилась немного, что он меня заметит, все-таки профессиональный телохранитель, но рискнула. И мне повезло. Оказалось, что он живет совсем рядом с больницей. Даже если и заметил, что за ним кто-то идет, вряд ли подумал о слежке, потому что мы прошли всего два квартала, и у нас были случайные попутчики. А перед тем как свернуть к дому, он остановился у киоска и купил… бутылку минеральной воды! Я не знала точно, покупает он ее на вечер или на завтра, но на всякий случай решила внедриться в этот киоск с утра. Если бы утром он прошел мимо, я вернулась бы туда к вечеру. И вся операция просто отодвинулась бы на один день.
— Но ты же прислала мне записку заранее! Чтобы я выбросила пропуск в окно, как только войду в палату. Как бы ты, интересно, попала в клинику на следующий день? Не вернула бы мне пропуск? Знаешь, какой Альбина закатила бы скандал, если бы я не явилась к ней утром? Мне пришлось бы объяснять, что пропуск потерялся, и тебе уже не удалось бы им воспользоваться.
— Это я понимала. И пропуск собиралась вернуть в любом случае. Но что мне мешало обратиться к тебе с той же просьбой на другой день?
— А предлог? В тот раз ты написала, что хочешь заменить в палате «жучок». Как бы ты оправдала свое желание попасть в клинику еще раз?
— Не разочаровывай меня, Марина. Я просто написала бы, что в первый раз у меня не вышло.
Марина усмехнулась.
— Да, действительно просто. Правда, тебя могли изловить, когда ты запускала в меня очередного «голубя». Знаешь, два дня подряд — это уже выглядит подозрительно. Впрочем, ты вполне могла придумать другой фокус. Ладно, рассказывай дальше. Как ты «внедрилась» в киоск?
— Втерлась в доверие к киоскерше, сказала, что хочу устроиться на работу в такую же палатку, но, боюсь, что у меня не получится. Попросила, чтобы она разрешила мне попробовать. Бутылку минералки нужного сорта приготовила заранее. С начинкой, естественно.
— А откуда ты знала, чем нужно начинять?
— Ну, ты даешь! — обиделась Яна. — Я все-таки фармацевт.
— Извини, я забыла. И что, охранник явился утром?
— Да. Причем я заранее знала, что он придет. Киоскерша рассказала о забавном типе, который дважды в день, ровно без четверти восемь утра и в четверть девятого вечера покупает у нее по бутылке одной и той же воды. Я подсунула ему свою бутылку, посидела в киоске еще полчаса и пошла к клинике ждать тебя. Специально подсмотрела, в какой тамбур ты проходишь, чтобы не попасться на глаза тому же охраннику, и побежала под окно палаты ловить пропуск. Ну, а дальше все было просто. В клинику я вошла где-то за час до обеда, отсиделась в туалете. Без двадцати три напялила халат, шапочку, маску, резиновые перчатки, взяла швабру, ведро и пошла в VIP-бокс. По коридору никто не шастал, только две сестры болтали у поста, но он был далеко, и они даже не посмотрели в мою сторону. Охранник уже отключился, сиделка плескалась под душем. Я вошла, задвинула щеколду на двери санузла, сняла «жучка» из-под подоконника, подкралась к постели, отделила от иголки трубку капельницы, подула туда, надела обратно и быстро вышла. Правда, чертов кардиограф здорово меня напугал своим воем. Но я успела шмыгнуть в туалет до того, как сестры отреагировали. А потом поднялся переполох, и выбраться оттуда незаметно ничего не стоило. Из клиники я вышла через служебный вход. Там, как водится, пристально разглядывают входящих, а на выходящих не обращают внимания.
— А пропуск? Как тебе удалось сунуть его в машину незаметно для нашего охранника?
— Подкупила шайку малолетних разбойников, и они отвлекли его внимание, обстреляв вашу территорию подручными снарядами. Он и отвернулся всего-то на минутку, но я успела. Окно машины было приоткрыто.
— Да, все очень просто… С Виталием, насколько я понимаю, было еще проще?
Яна сделала вид, что не заметила сарказма. А может, и правда не заметила.
— Как раз нет. Виталия я караулила на лестнице целую ночь. Этого гада не оказалось дома. Пришлось напялить на себя помойную амуницию и изображать бомжа. Больше всего я боялась, что он отсиживается где-нибудь у родственников и не собирается возвращаться домой. Это был бы полный крах. Я ведь видела, в каком состоянии он вышел из прокуратуры. Специально болталась неподалеку. Как сердце чуяло. Выполз, как студень. Трясется, лицо серое. Но, думаю, раз отпустили, значит, не раскололся. Только следующего допроса ему уже точно не выдержать. И тогда мне кердык. Они возьмутся за тебя, ты расскажешь о пропуске, о «жучке», и все. Поэтому я во что бы то ни стало должна была прикончить его до следующего визита в прокуратуру. А его могли вызвать хоть на завтра. Вот и пришлось торчать ночь на вонючей лестнице в вонючей маскировке.
Но он все-таки объявился. Уже утром, без чего-то семь. Я еще ночью ему в дверной замок бумажку запихнула. Скатала в маленький шарик и булавкой протолкнула. Пока он с ключом возился, подкралась сзади и прыснула из баллончика. Мне этот баллончик еще в Москве Вольская дала. Не знаю, откуда она его взяла. У нас вроде такие, с НП-газом, запрещены. Виталик свалился как сноп, без звука. Я быстренько бумажку из замка вытащила — крючком для поднимания петель, незаменимая вещь — открыла дверь, втащила его в квартиру и упаковала в большой пакет для мусора. Потом нашла и собрала «жучков», которых мы с Шуриком раньше понаоставляли, специально для следствия устроила небольшой беспорядок и потихоньку ушла.
— Но Виталий должен был очнуться. Этот газ — он же не убивает?
— Нет, он действует что-то около получаса. А кислород в мешке закончился через несколько минут.
Марину передернуло.
— И что, дело того стоило? Стоило убивать двух человек ради того, чтобы водвориться в так называемое «высшее общество»? Тебя еще не тошнит от всей этой светской тусовки? Не надоели их самодовольные рожи, бессмысленный треп, фальшивые улыбки, маневры, интриги, подковерные игры?
Яна вздохнула.
— Тебе меня не понять. Ты этим высшим обществом обкушалась с детства. А я всегда тяготилась обществом заурядных обывателей. Мне с ними скучно, понимаешь? Между прочим, фальшиво улыбаются, плетут интриги и играют в подковерные игры везде, на всех уровнях. Только у обывателей эти интриги и игры настолько ничтожны, что просто с души воротит. А мне всегда хотелось играть по-крупному, с размахом. При этом, заметь, мне хватало ума, чтобы держать свои амбиции при себе. Я прекрасно сознавала, что без связей и денег, собственным трудом наверх пробиваются только в плохих романах. Поэтому не собиралась гробить силы и жизнь на это карабканье. Но в глубине души надеялась, что когда-нибудь мне выпадет шанс. Естественно, когда он выпал, я ухватилась за него обеими руками. Ты спрашиваешь, не надоело ли мне мое нынешнее положение? Да я только вхожу во вкус!
— Боюсь, этого мне действительно не понять. Но объясни мне другое. Зачем тебе понадобилось разыгрывать этот спектакль с истерикой по поводу «страны бандитов и убийц»? Зачем ты объявила, что уезжаешь за границу, если уезжать никуда не собиралась? Неужели только для того, чтобы выпихнуть меня? Я-то тебе чем помешала? Хотелось тебе светской жизни, поселилась бы с нами и развлекалась в свое удовольствие. А если бы я не согласилась на этот обман, на эту подмену, как бы ты выкручивалась тогда?
— Отвечаю по порядку. Истерику я устроила, потому что испугалась. Когда Оксана с ее дружком из прокуратуры вытащили меня из норы, куда я забилась умирать, у меня от избытка чувств отказали мозги. Я наговорила много лишнего — в частности, проболталась про «жучка», которого Катя прилепила в палате. Если бы этому Гуляеву пришло в голову пошарить там, то, не найдя «жучка», он бы догадался, что его унес убийца. А знали про «насекомое» только два человека — я и Катя.
— И я.
— Ты узнала про него только из записки, о которой я, к счастью, не проболталась. Об этом никому, кроме нас с тобой, известно не было. Еще я призналась, что дежурила у клиники. Гуляев мог, опрашивая персонал, напасть на ту трещотку, что рассказала мне про охранника. И сообразить, каким образом его вырубили. Тогда ему осталось бы только разыскать киоскершу, и все, моя песенка спета. Конечно, я была в парике и в очках, да и загримировалась, как сумела, но она все равно узнала бы меня по голосу. В общем, удрать за границу я собиралась по правде. От греха подальше. Рассудила, что если Гуляев и откопает свидетельства против меня, то требовать у французов моей выдачи не станет. Во-первых, без меня ему не хватит доказательств. Во-вторых, он все-таки друг тети Ксаны.
А потом меня посетила счастливая мысль: какая разница, кто уедет под видом Марьяны Агаповой — я или ты? Главное, чтобы Гуляев думал, будто уехала я. Ясное дело, я не была уверена, что ты согласишься. Но почему не предложить? Мне казалось, что тебя там ничто не держит. А мне было гораздо удобнее осуществлять свои великие замыслы в твоем обличье. Ты для всех этих светских львов — своя. А я, хоть и родня губернатору, но пришлая, невесть откуда выпрыгнувшая. Кто знает, как они меня приняли бы? — Заметив, что Марина погрузилась в свои мысли, Яна замолчала. Потом, не выдержав паузы, спросила: — Ты меня осуждаешь?
Марина вздрогнула.
— Осуждаю? Слово-то какое… неправильное. Ты пугаешь меня до чертиков. Может быть, они заслуживали смерти, потому что сами были убийцами, хотя и не состоявшимися. Но как тогда назвать тебя? Палачом? Как ты могла… своими руками… этот мешок… Я не могу тебя понять, а ведь мы близнецы, у нас одинаковый набор генов. Неужели во мне это тоже сидит?
— Не думаю. Пожалуй, я открою тебе одну страшную тайну.
— Как? Еще одну?!
— Не бойся, эта тайна совсем иного рода. До недавнего времени я считала, что во мне живут две девочки — Маша и Яна. Маша — строгая и добродетельная, Яна — легкомысленная авантюристка. Естественно, я никому об этом не рассказывала, не хотела прослыть сумасшедшей. Мне и самой иногда казалось, что я сильно не в своем уме, чего же ждать от других? Так вот, после того как эта злосчастная история закончилась, Маша вдруг исчезла. Ты представить себе не можешь, до какой степени я перепугалась. Чуть ли не до настоящего безумия себя довела, даже томограмму мозга сделала, чтобы убедиться, что в нем нет участка с мертвыми клетками. Ночью кошмары мучили. А потом вдруг поняла, что Маша была фантомом. Каким-то образом в мозгу осталось воспоминание, что в утробе нас было двое. Говорят же, что между близнецами существует мистическая связь. Вот моя связь с тобой и вылилась в такую причудливую форму. Понимаешь, что я хочу сказать? Маша — это ты, твой образ. И она, то есть ты, совсем на меня не похожа. В каком-то смысле вы — мой антипод или мы обе — дополнение друг друга. Не знаю, как это объяснить с точки зрения генетики, но уверена, что я права. Ты другая. Ты намного порядочнее меня. Благороднее. Честнее. Ты никогда не пойдешь к своей цели по трупам. Что ты так странно на меня смотришь? Не веришь? Думаешь, я все-таки психопатка?
— Не знаю. Как-то это… А почему у меня не осталось воспоминания о тебе?
— Возможно, оно и было, но Альбина его вытравила. Маленькая Яна была настоящим бесенком, рядом с твоей приемной матерью она просто не ужилась бы.
— И как тебе живется теперь… без Маши?
— Когда как. Временами радуюсь — никто не читает нотаций, не вмешивается в мои дела. Но чаще тоскую. Иногда чуть в голос не вою, так мне ее не хватает. Думаешь, почему я к тебе прилетела? Ты не отталкивай меня, ладно, Мариш? Совсем ведь без тебя пропаду.
Больше книг на сайте - Knigoed.net