«Всыпят мне», — подумал Лёнька, поддёргивая штаны.
— Ты что тут? А? Что? Где капитан, зовите сюда капитана.
— Рогульки… купите… — смущённо тряс для чего-то корзинку Лёнька, рогульки…
— Я вот тебе дам рогульки!..
Вбежал капитан, полный густобровый человек с рыкающим, сердитым голосом:
— Тебе что тут нужно? Зачем вполз?
— Он отравлял мою дочь какой-то гадостью! — волновалась дама.
— Нужно доктора, скорее. Доктор!
Капитан развернулся и шлёпнул Лёньку по затылку. Корзинка у Лёньки выпала, выскочил из-за пазухи украденный ножичек, зазвеневший на полу, а сам Лёнька укатился под стол.
— Господи! Он ещё и воришка. Ножичек украл, — кричала дама, — капитан!
Капитан засуетился:
— Я сейчас, ваше превосходительство.
Дальше пошло совсем плохо… сбежался народ. Лёньку потащили из-под стола, он уцепился за скатерть, скатерть стащил, попадали со стола чашки, чайник.
— Чертёнок, — шлёпал Лёньку капитан жилистой рукой, — не ползи, куда не надо, не ползи.
— Дяденька, не буду… Не буду… — кричал Лёнька.
Под смех матросов, пассажиров и казаков его выгнали по трапу на берег.
Было ему стыдно, обидно, и сквозь слёзы, со злостью, орал он капитану:
— Корзину отдай, толстопузая кикимора!
Капитан погрозил шишковатым кулаком и выругался.
* * *
Больше Лёнька не бывает на пароходах.
Когда к посёлку подходит пароход, Лёнька ложится на край яра, ест рогульки и бросает в воду скорлупы.
Кружась, уплывают скорлупы.
Река блестит, спину греет солнце, водой пахнет.
С пронзительным рёвом пробегают белые, чистые, опрятные пароходы, наполненные иной, не Лёнькиной жизнью.
«Откуда их лешак прёт?» — думает Лёнька.