Некоторые из захоронений могут быть датированы временами Хасмонидов и Ирода, другие более поздними датами. Типичные в те времена семейные склепы вырубались в скалах и образовывали подземные «локули»; обычно они состояли из одной или нескольких могильных камер, в стенах которых были ниши для оссуариев («кохим», то есть ящик для костей) или скамьи под сводчатыми углублениями («ар-косолия»). После того, как труп покойного полностью истлевал, его кости полагалось собирать в оссуарий, который затем ставили в нишу на выступ. Из того факта, что кости умершего из ареала 14/F.31 остались нетронутыми, можно заключить, что у него не было ни семьи, ни каких-либо других родственников.
Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».
Раздражающий нервы звонок, казалось, возник прямо внутри ушей. Стивен Фокс с усилием разодрал веки, сунул руку под подушку, достал оттуда будильник, имеющий форму и размер кредитной карточки, и отключил его. Сколько он спал — десять минут? Да спал ли он вообще или просто был оглушён ударом по голове? А потом ещё и основательно избит?
Вид полога палатки напомнил ему о раскопках, а раскопки заставили подумать о событиях последнего дня, и от этих воспоминаний, казалось, исходили электрические разряды, которые одним махом разогнали усталость из всех клеточек его организма. Ящик! Письмо! Он рывком сел и сунулся под кровать, чтобы вытащить оттуда археологический ящик. Помятый жестяной ящик тихонько дребезжал, когда он снимал с него крышку, и бумаги всё ещё лежали на месте. В сумеречном свете, пробивающемся в палатку, они выглядели ещё более раскрошенными и безнадёжными, чем накануне вечером. Трудно представить, что эти листки продержались в земле две тысячи лет. Без пластикового пакета от них давно бы уже ничего не осталось. Стивен подумал про горы пластиковых пакетов и йогуртовых стаканчиков, которые лежали на свалках всего мира, и содрогнулся при мысли об их неразрушимости.
Неужто это правда было письмо неизвестного путешественника во времени? Ничего не было видно, ни одной буковки. Но это ещё ничего не значило: после столь долгого времени шрифт выцвел и станет видимым только в ультрафиолетовых или рентгеновских лучах. Но что заставило гипотетического путешественника во времени написать это письмо?
Стивен Фокс сидел, смотрел на серую, истлевшую археологическую находку и чувствовал, как его рассуждения упираются в стену.
Как всё это происходило? Или, лучше сказать, как это произойдёт? В некий день через несколько лет незнакомец, вооружившись видеокамерой, отправится в прошлое. На две тысячи лет назад, не имея возможности вернуться. Он сделает свои съёмки, законсервирует камеру и заложит её в условном месте, о котором он договорился со своими помощниками, оставшимися в будущем — которое было его настоящим перед тем, как он заточил свою жизнь в прошлое. Его помощникам требуется просто отключить машину времени, отправиться к условленному обломку скалы и извлечь из-под него камеру, которую они только что заслали на две тысячи лет назад.
Но зачем при такой договорённости путешественнику во времени понадобилось писать письмо? Об этом надо как следует пораскинуть мозгами.
Наветренная сторона палатки с лёгким шелестом прогнулась внутрь. Сквозь щёлку на полу блеснул яркий свет. Снаружи начался день. Хм-м. Стивен снова закрыл ящик крышкой. Ему необходимо срочно узнать, что написано на этой бумаге. Может быть, это письмо к помощникам, в котором он писал, что задуманное не удалось.
Рафи занимался тем, что было его ежеутренним делом: он готовил жестяные ящики — по одному на каждого рабочего, — тщательно опустошал их и выметал. В конце дня он с группой рабочих садился под брезентовым навесом, просеивал песок и землю из ещё полных ящиков и все находки — обломки зубов, волокна растений, крошечные глиняные осколки и всё такое — тщательно осматривал, заносил на карточки картотеки и сортировал по пластиковым пакетикам, которые подшивались вместе с карточками. Для того, чтобы каждый предмет однозначно отнести к месту находки, каждый рабочий получал в начале дня бумажку, которую он клал на самое дно своего ящика; на ней было написано его имя, дата и точное обозначение ареала, в котором ему предстояло работать, а также текущий номер, который Рафи заносил в толстую амбарную книгу — журнал раскопок. Заранее готовить эти бумажки было второй обязанностью Рафи. Он делал это каждое утро — обязанность, которая требовала полной концентрации, чтобы не вкралась какая-нибудь ошибка. Поэтому ему было не очень приятно, что как нарочно именно сейчас профессор Уилфорд-Смит стоял над душой, склонившись над последними записями, время от времени поднимал какой-нибудь полиэтиленовый пакетик против света и, задумчиво кивая головой, снова возвращал его на место. Рафи пытался сосредоточиться на заполнении бумажек, но бормотание руководителя раскопок сильно его отвлекало.
— А что, сегодня будет жаркий день, а, Рафи? — вдруг окликнул его Уилфорд-Смит.
— Да, сэр.
Рафи вписал в очередную бумажку номер, который тут же отметил на задубевшей от солнца странице журнала.
— Жаркий день, да. Собственно, здесь в это время года каждый день жаркий.
— Да, сэр, верно.
Теперь вписать имя рабочего и место раскопок, в котором ему предстоит работать. И не дать себе сбиться.
— А как с остальным? Всё в порядке?
— Всё в порядке.
Следующий листок. Рабочие скоро подойдут, и к этому моменту всё должно быть готово.
— И вы держитесь в графике?
Уилфорд-Смит снова приблизился, шаркая ногами, склонился над доской с зажимами, на которой был прикреплён список отсутствующих, не сданных ящиков.
Рафи кивнул, заполнил и этот листок и сунул его в папку к остальным:
— В общем и целом, да.
— Хорошо, — профессор внимательно всмотрелся в список, ткнул пальцем в верхний номер, который Рафи уже несколько дней подряд заново переносил как несданный. — 1304? Но ведь это уже давний номер?
— Да, от вторника, сэр. Ящик Стивена Фокса. Ну, вы знаете, ареал 14.
— Ах, да, — профессор Уилфорд-Смит задумчиво смотрел на нацарапанный номер. Очень уж задумчиво. Как будто никак не мог вспомнить, что там у него с ареалом 14. — Фокс, говорите? И он пока так и не сдал свой ящик?
— Нет. Я ничего не говорил, думал, что это ваше распоряжение…
— О да, разумеется, — седовласый человек с неизменной кожаной шляпой кивнул. — Правильно. Всё в порядке.
Он кивнул, всё ещё глубоко погружённый в свои мысли. Но и расстроенный. Его пальцы барабанили маршевый ритм на доске с зажимами, потом он рассеянно кивнул на прощанье и пошёл, слегка наклонившись вперёд, в сторону домов новоприбывших.
Рафи удивлённо посмотрел ему вслед, потом пожал плечами и стал заполнять очередной листок.
Телефон на ночном столике Энрико Бассо, адвоката, представляющего в Италии интересы Kaun Enterprises Holding Inc., зазвонил около шести часов утра и вырвал своего хозяина из очень приятного сновидения, в котором участвовали идиллический пальмовый остров и несколько юных девушек, одетых только в венки из цветов. Личики, обрамлённые тёмными локонами, растворились в воздухе, шум моря превратился в равномерный гул утренней улицы перед началом римского рабочего дня, и в соответствующем настроении адвокат повернулся на другой бок, чтобы взять настойчивую трубку.
— Пронто, — мрачно проворчал он.
Секунду спустя он сидел на кровати, выпрямившись по струнке и перейдя с итальянского на английский.
— О, это вы… Доброе утро, сэр, чем я могу быть вам… Да, конечно…
Откуда-то из разворошённых подушек появилось заспанное лицо его жены. Сонными глазами она смотрела на мужа, который несколько минут подряд слушал голос в трубке, а челюсть его при этом отвисала всё ниже и ниже.
— Си, — сказал наконец Энрико Бассо, — но это потребует времени, натуральменте…
Грозный телефонный голос, казалось, стал ещё резче. Бассо невольно начал кивать головой.
— Но это не так просто!. — перебил он звонящего. — Надвигаются выходные и…
О чём это он говорит? И слушает ли его вообще тот, кто позвонил?
— Да. Капито. Я сделаю всё, что могу. Завтра я позвоню. Адьё.
Энрико Бассо положил трубку и снова лёг в постель. Но о сне нечего было и думать. Теперь он пожалел о том, что четыре недели назад бросил курить и поэтому на его ночном столике не было сигарет.
— Кто это был, Энрико?
— Джон Каун.
— И какую же фирму он хочет купить на этот раз?
— Католическую церковь.
— Что? — Она села в кровати. — Что ты говоришь?
Адвокат откинул одеяло и стал искать свои комнатные туфли.
— Он хочет знать, сколько стоит католическая церковь. Чем она владеет — из недвижимости, из ликвидных средств, из инвестиций, из прочего состояния. Какой у неё наличный оборот. Представь себе, он так и спросил: какой наличный оборот у католической церкви! — он потряс головой. — Понятия не имею, для чего ему это. Но звучит так, будто он хочет её купить.
На сей раз встреча состоялась в жилом вагончике Эйзенхардта. Каун и Уилфорд-Смит вошли вместе.
Каун вошёл, как всегда, так, будто на него было направлено не менее десятка телекамер, — динамичный, словно только что вылупился из яйца, треща по швам от нетерпения и решимости. Профессор же, напротив, казался неторопливым и немощным и вёл себя так, будто всё происходящее его не особенно и касается. Он тщательно вытер ноги, закрыл за собой дверь и вошёл в совещательную комнату, когда Каун уже расположился за столом, широко расставив колени.
— Сварить вам кофе? — спросил Эйзенхардт. Магнат сделал непроизвольный отметающий жест:
— Давайте к делу. Что вы надумали за это время?
Эйзенхардт повернулся к большому листу бумаги с написанными на нём ключевыми словами. Он сделал глубокий вдох и вдруг почувствовал, что находится под большим давлением. Если сейчас он изложит им только то, что им самим и так уже пришло в голову, то уже сегодня вечером он, возможно, будет сидеть в самолёте, летящем домой.
— Я, э-э, наметил некоторые пункты, от которых можно отталкиваться, — начал он.
Пауза. Никто ничего не сказал, они только слушали. Проклятье, к такому он не привык. Ситуация почти как на экзамене. Он взял фломастер и указал им на верхнее ключевое слово:
— Путешествие во времени. Что мы знаем сегодня о возможности или невозможности путешествия во времени? Ведутся ли сейчас где-нибудь в мире исследования, которые могут привести к открытиям, делающим возможным путешествие во времени? Это пункт, в котором я, как автор в области научной фантастики, мог бы вести расспросы и поиски, не вызывая лишних подозрений.
Он посмотрел на Кауна, невольно испытывая страх перед его бровями.
— А раньше вы никогда не предпринимали такие поиски? — спросил тот.
— Нет.
— Но ведь вы написали несколько романов, в которых речь идёт о путешествии во времени.
Эйзенхардт кивнул:
— Правильно. Но это можно делать, и не заботясь о физических законах. Собственно, до сих пор я даже полагал, что это вообще можно делать, только не заботясь о физических законах.
Каун немного подумал, но ничего не сказал. Вместо этого он спросил:
— Кого вы хотите расспросить на этот счёт? И чем эта информация может нам быть полезна?
Вопросы походили на удары хлыста.
— Я начну с одного научного журналиста, с которым я дружу. Он привык к тому, что я ставлю перед ним странные вопросы, а он невероятно осведомлён обо всём в области актуальной науки — знает, кто, где и что исследует и так далее. Если я пойду этим путём, никто ничего не заподозрит, все будут думать, что я собираю материал для нового романа.
— А проку-то что?
— Если бы мы знали, когда наш путешественник стартует и какие физические условия необходимо выполнить для путешествия во времени, то мы смогли бы извлечь из нашей находки далеко идущие выводы. Сейчас мы исходим из того, что способ путешествия во времени будет изобретён, когда фирма SONY ещё будет существовать. И из того, что путешествие возможно в одном направлении, а именно, в прошлое. Допустим, окажется, что путешествие во времени в принципе должно было функционировать в обоих направлениях, — тогда бы мы знали, что у того, кто лежит там, погребённый, что-то не получилось.
Лицо предпринимателя омрачилось. Такие гипотезы были ему очевидно неприятны.
— Окей. И что дальше?
— Дальше, — продолжил писатель, — мы должны попытаться идентифицировать самого покойника. Если он действительно человек нашего века, то можно, надеюсь, по костям или по зубам выявить, кто он.
— И потом?
— Держать его в поле зрения.
Каун невольно фыркнул.
— Эти попытки идентификации уже делаются, пока, правда, без результата. Хорошо, мы должны действовать осторожно, чтобы никто ничего не заподозрил, но у меня нет такого чувства, что это нам что-то даст.
Эйзенхардт испытующе посмотрел на него:
— А вы не думали о том, что именно вы отправите его в прошлое?
— Я?
В яблочко. Полёт домой сегодня вечером можно вычеркнуть, это ясно. Глаза медиамагната расширялись, и можно было воочию наблюдать, как его мысли торили себе тропу в нехоженой области.
— Вы хотите сказать, что я?.. А могло бы быть, не правда ли? Нет, об этом я ещё не думал. Правильно.
Это действительно сбило его с толку. Он даже улыбнулся, и с изрядной долей воображения можно было разглядеть в его улыбке что-то вроде признания.
Профессор наморщил лоб:
— Этого я не понял.
— Сейчас мы верим, — сказал Эйзенхардт, — что несколько дней напряжённо подумаем, потом отправимся в предполагаемое место, пороемся там и найдём камеру. Но всё, может быть, будет происходить иначе. Может быть, мы направим все наши изыскания на след определённого исследовательского проекта или отыщем будущего путешественника во времени — и через несколько лет именно мы станем его сообщниками. Мы условимся с ним о месте тайника, в котором он должен спрятать камеру, чтобы она сохранялась там две тысячи лет. Мы будем той командой, которая отправит его в прошлое.
Археолог кивнул.
— Интересная гипотеза.
— Следующий исходный пункт, — продолжал Эйзенхардт, чувствуя себя всё увереннее, — камера. Нам требуется больше сведений о самой камере. Нам нужно исследовать инструкцию — может быть, мы найдём на ней дату производства или продажи, какие-нибудь пометки, другую интересную информацию. Затем нам нужно выяснить у производителя всю техническую информацию об этой камере.
— Это я уже сделал, — сказал Каун. — Сегодня утром я говорил по телефону с SONY в Токио. Камера находится ещё в стадии разработки и появится на рынке не раньше, чем через три года.
— А, — Эйзенхардт почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. — Уже так скоро.
— При этом я узнал несколько интересных вещей, — продолжал Каун, мрачно сдвинув брови. — MR-01 CamCorder будет базироваться на совершенно новой технологии, при которой запись ведётся не на магнитную плёнку, а на такой кристаллический диск, который по ёмкости многократно превышает возможности плёнки. Видеокассета нового типа может записывать 12 часов, и всё у неё иначе, чем у плёнки. Плёнку нужно перематывать туда-сюда, а диск даёт свободный доступ сразу ко всей записи, наподобие жёсткого диска компьютера или CD-ROM.
Эйзенхардт кивнул.
— А как насчёт стойкости записи? — спросил он.
— Это первый интересный пункт. Если верить SONY, то новая технология, которую они называют MR — я забыл, что означает эта аббревиатура, — хоть и допускает всего одну съёмку, как обычная киноплёнка, зато эта запись сохраняется практически неограниченно во времени. Она как минимум в десять тысяч раз стабильнее, чем обычные записи на плёнку.
— Значит, это идеальный прибор для путешествующего во времени, — сказал Эйзенхардт.
— Очевидно. — Каун грузно нагнулся вперёд, уперевшись локтями в конференц-стол. — Второй интересный пункт состоит в том, что человек, с которым я говорил, высказал крайнее любопытство, откуда я знаю проектное обозначение этой камеры, ведь фирма нигде не публиковала сообщения о ней.
— Могу себе представить.
— Не можете. Потому что он сказал буквально следующее: «Вы сегодня уже второй, кто спрашивает об MR-01».
Эйзенхардт поднял руки, отрекаясь:
— Это не я. Звонить напрямую в SONY, не посоветовавшись с вами, — это было бы слишком.
— Я знаю, что это не вы, — кивнул человек в синем костюме, сшитом на заказ, — Я тут же проверил. Вы звонили вчера только один раз — жене.
Эйзенхардт сглотнул. Такого рода поднадзорность была ему внове. И страшила его.
— Почему вчера? — смущённо спросил он.
— Когда я сегодня утром звонил в SONY, в Токио было около шести часов вечера. Мужчина сказал мне, что первый звонок был после девяти утра. Это значит, здесь, в Израиле, был вчерашний вечер, после одиннадцати.
Профессор Уилфорд-Смит задумчиво смотрел на пустую белую столешницу.
— В это время мы с вами ещё сидели вместе, — припомнил он.
— Совершенно верно, — мрачно сказал Каун. — Поэтому теперь я наконец хотел бы знать, что всё это время делал Стивен Фокс.