Из-за возникновения упомянутых причин раскопки пришлось внезапно свернуть. Неизвлечённые находки были помечены и присыпаны слоем песка. Извлечённые находки были размещены в собрании Рокфеллеровского музея (Инв. номера 1003400-1003499); за исключением артефакта, о котором говорилось в гл. XII.
Профессор Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».
Темнота опустилась как всегда быстро, почти без перехода. С наступлением темноты заканчивался шаббат, и Стивену показалось, что уличное движение сразу усилилось — тоже без перехода. Как только стемнело настолько, что пришлось включать фары, со всех сторон нахлынули машины, как будто дожидались за углом окончания дня покоя, а теперь вырвались на дорогу с дикой решимостью наверстать всё упущенное.
Сегодня утром он с нетерпением ждал вечера, чтобы вернуться в лабораторию и снова продолжить расшифровку письма из прошлого. Но в течение дня он так много размышлял над возможностями, интерпретациями и теориями, что у него, казалось, образовалась болезненная закупорка мозгов. И сейчас он просто ехал, ни о чём не думая, открытый всем впечатлениям.
Он мельком взглянул на Юдифь. Она смотрела в темноту, полную шныряющих огней, и была погружена в свои мысли.
— Ты жалеешь, что так получилось? — спросил он. Ей понадобилось время понять, что он имеет в виду.
— Нет. Нет, я думаю, так даже лучше.
— Я бы на твоём месте переехал к Иешуа. Я только что представил себе, что бы было, если бы я позвонил своей матери и сказал ей, что приеду в гости на два месяца. Тут бы такое началось! Она бы мыла, стирала и готовила и носилась со мной, пока не рехнулась от материнского счастья. Нет уж, спасибо. Лучше ночевать под мостом.
— Если я перееду к Иешуа, то не пройдёт и пяти дней, как обнаружится, что это я готовлю, мою и стираю. Ты хотя бы представляешь себе, какое у него холостяцкое жильё? В его кухне ни к чему нельзя притронуться без щипцов, а чтобы навести чистоту в его комнате, пришлось бы воспользоваться огнемётом. Так что лучше уж я перееду к матери. Там хотя бы чисто, и она будет ухаживать за мной, а не наоборот.
— Хороший аргумент, — признал Стивен. Она повернулась так, чтобы видеть его сбоку:
— Мне было бы интересно посмотреть, как ты живёшь у себя дома.
— Очень хорошо живу. Я бы тебе с радостью показал, но это в пяти тысячах миль отсюда.
— Ты же вроде говорил, что живёшь в студенческом городке? Но ведь тогда у тебя там только крошечная комнатка.
— У всех остальных действительно крошечные комнатки. Но там есть квартира для коменданта, на самом верхнем этаже, с великолепным видом на лес и на озеро, она пустовала с тех пор, как университет начал экономить на персонале и сократил должность коменданта. Каким-то чудом мне предложили эту квартиру, и я, естественно, воспользовался этим предложением.
— Ага, каким-то чудом. Ясно.
— Две комнаты с холлом, просторные, светлые, с встроенной кухней и крытой террасой. Ты бы тоже согласилась.
— Особые запросы, как всегда. И в каком же состоянии твои две комнаты с холлом?
— У меня очень чисто.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что ты и есть тот единственный мужчина на земле, который сам убирает свою квартиру?
Стивен тонко усмехнулся.
— Нет. Я единственный студент в университетском общежитии, который может позволить себе домработницу.
— Ну, понятно. И я ещё спрашиваю! — она снова отвернулась и стала смотреть вперёд.
Стивен раздумывал, не было ли это тактической ошибкой. На молоденьких студенток его благородно обставленная квартира действовала весьма возбуждающе, но им-то он мог её показать, а не рассказывать о ней. Но стоило начать рассказывать, как чистейшая правда превращалась в хвастовство.
Но Юдифь, казалось, тут же забыла об этом и снова погрузилась в свои мысли.
— Я просто пытаюсь посмотреть на это без драматизма, — сказала она через некоторое время со вздохом. — Я про то, чтобы переехать к матери. В принципе, это совсем неплохо. Конечно, в своё время я приложила все усилия, чтобы уйти из дома. Все, кроме замужества, я имею в виду. Замужество было бы самым простым выходом. И в принципе я своего добилась: у меня своя квартира. Своя жизнь. А сейчас ведь это всего на несколько недель. Почему бы дочери не пожить несколько недель в родном доме? — Она засмеялась: — Знаешь, что она мне рассказала? Вчера вечером позвонил какой-то мужчина и спросил меня. Представь себе. Она приняла это за знак судьбы, естественно.
— Что за мужчина? Бывший поклонник или вроде того?
— Не думаю. Он говорил только по-английски.
Мимо них прогромыхал большой бензовоз. Одно колесо попало в выбоину и ударилось. Стивен посмотрел в зеркало заднего вида, задумчиво покусал губу и снова стал пристально вглядываться в зеркало.
— Что-то не так? — тревожно спросила Юдифь. — Ты что, ревнуешь или что?
Стивен достал из кармана куртки свой мобильный телефон, включил его и набрал пин-код, чтобы телефон заработал.
— Ты знаешь рабочий телефон своего брата?
— Да, а что?
Он протянул ей мобильник:
— Позвони ему.
Райан следовал за ними на безопасном расстоянии и только один раз, вскоре после того, как они свернули на оживлённую скоростную магистраль в сторону Иерусалима, он подъехал поближе, чтобы удостовериться, что тёмно-синий маленький «фиат», за которым он следует, действительно машина Стивена Фокса и что сам он вместе со своей подругой действительно едут в этой машине. После этого он отпустил их далеко вперёд. Он мог не напрягаться — пеленгатор, который лежал рядом с ним на пассажирском сиденье, не упускал их из виду.
Это была самая волнующая часть его работы — охотиться на людей. Из всех зверей человек — самый опасный, потому что это единственная дичь, достойная своего охотника. Даже в такой маленькой, безобидной экскурсии, как сегодня, его воспоминания будили в крови волнующие моменты. Медики называют это адреналином, а для него самого это было просто другое слово для обозначения жизни. Этот человек действительно по-настоящему жил только тогда, когда охотился.
Сумерки были короткими, и после того как на землю опустилась тьма, Райан видел лишь пару задних огней. Без своего пеленгатора он бы их давно упустил из виду.
Больше книг на сайте — Knigoed.net
Чего им обоим надо в Иерусалиме? Что они делали там вчера? Что вообще могла делать эта молодая пара в святом городе во время шаббата? Мать Юдифи они не навестили. Может быть, они были приглашены на какую-то вечеринку? Но тогда зачем они едут сегодня снова? Может, они снимают номер в почасовом отеле? Но если им так надо трахаться, они могли бы делать это хоть целыми днями в палатке Фокса. Как ни крути, а их поездка не имела смысла.
Райан не любил, когда вокруг него творились вещи, не имеющие смысла. По его опыту это означало, что в действительности происходит то, чего он не знает.
Впереди показался Иерусалим. Он бросил взгляд на экран пеленгатора. Светлая точка всё ещё была на месте.
— Что-то ты грустный, будто недоволен чем-то.
— Да, — кивнул Эйзенхардт и прочесал растопыренными пальцами слипшиеся от пота волосы. Что-то с кондиционером было не в порядке. Телефонная трубка около уха неприятно повлажнела. — У меня такое чувство, будто я сижу здесь бестолку. И страх, что в какой-то момент меня с криком и руганью погонят отсюда, потому что я не оправдал ожидания, которые никогда не были конкретно артикулированы. Как у Кафки — в «Процессе», где главный герой так и не узнал, в чём его, собственно говоря, обвиняют.
— Но ведь у тебя есть обратный билет. Ты в любой момент можешь повернуться и уйти, если чувствуешь себя не в своей тарелке, — сказала Лидия. — А чтобы тебе лучше себя чувствовать: гонорар за первые пять дней сегодня пришёл на наш счёт. Почти двадцать тысяч марок. Они нам очень кстати.
— Двадцать тысяч?
— Десять тысяч долларов в пересчёте на марки. Минус налог на добавленную стоимость. Так что всё правильно, — Лидия была в их семье министром финансов. — Так что если ты сумеешь продержаться ещё несколько дней, это будет совсем не плохо.
— Хм-м, да. В принципе даже хорошо…
— Ну вот.
— А ты как там без меня?
Он услышал, как она засмеялась:
— Ах, честно говоря, не очень большая разница, дописываешь ты роман в своём кабинете или торчишь где-то в Израиле.
— Спасибо. То, что мне было нужно. — Он почувствовал тоску по ней — на уровне физической боли, по близости её тела, по запаху её волос, по прикосновению её кожи. — Но хоть чуточку-то тебе меня не хватает?
Пауза. И потом она произнесла — грудным, изменившимся голосом:
— Каждый вечер.
— Мне тебя тоже.
Они помолчали.
— Я никакого представления не имею, в чём там у вас дело, — сказала Лидия. — Ты говорил, что ты на раскопках и что найдено что-то значительное, и с тех пор я всё время думаю, какое отношение ко всему этому имеешь ты. Если бы ты писал хотя бы исторические романы… Но научный фантаст? Я не понимаю. Не вижу смысла.
Петер Эйзенхардт помедлил. Он чувствовал потребность освободиться от чего-то. Облегчить душу. Выговориться, чтобы жена успокоила его страхи, как бывало всегда, когда фантазия уводила его слишком далеко.
— Знаешь, что меня больше всего изводит? То, что я не могу отделаться от подозрения, что…
В мобильном домике, где размещался административный центр, в тот момент, когда Петер Эйзенхардт поднял телефонную трубку, включился старомодный катушечный магнитофон. А теперь лента закончилась, хвостик её соскользнул с катушки, прошелестел через записывающую головку и начал вхолостую мотаться по заполненной катушке — флаш-флаш-флаш, — что привлекло внимание техника. Он отложил потрёпанный томик, который как раз читал, неторопливо встал и выключил магнитофон. Потом снял заполненную катушку и положил её в специальную пластиковую коробку, пустую катушку переставил на другую ось, взял новую катушку с чистой плёнкой, освободил её от упаковки, тщательно подписал этикетку: порядковый номер записи, дату и время, и наконец зарядил магнитофон, и всё это время голос Эйзенхардта звучал в маленьком встроенном громкоговорителе:
— …что здесь инсценировано какое-то крупное надувательство. Этот профессор, который руководит раскопками, далеко уже не юноша. Может быть, это последнее в его жизни предприятие такого рода. И я узнал, что он, несмотря на то, что роется в Израиле уже с конца шестидесятых годов, так ничем значительным и не обогатил науку. Так что сейчас у него вроде как последний шанс.
— И ты думаешь, что он сфальсифицировал находку.
— Я не знаю. Но что-то здесь отдаёт гнильцой, и это меня сильно беспокоит.
Лидия вздохнула:
— Пожалуйста, береги себя, ладно?
— Да. Я постараюсь.
Плёнка начала снова вертеться в тот момент, когда Эйзенхардт закончил разговор с женой, и плёнка остановилась. Техник вернулся к своему столу и снова принялся за свой триллер.
Из разговора, который он слышал, он не понял ни слова. Он не говорил по-немецки.
Райан выключил фары и заглушил мотор, пустив машину катиться последние метры до полной остановки. Потом он немного посидел в тишине.
Парковка на другой стороне дороги была пуста. Если не считать маленького «фиата», припаркованного под кустом. Световая точка на пеленгаторе указывала прямо в этом направлении.
Всё было тихо. Практически никакого движения по улице. Райан подождал, пока проедут все машины, потом быстро вышел и пересёк улицу.
Там он остановился и постарался придать себе вид безобидного прохожего, а сам в это время принюхивался и присматривался. В воздухе пахло выхлопными газами, пылью, канализацией и далёким, обворожительным ароматом цветов. Машина стояла тихо и мёртво.
Что-то здесь было не так.
Райану не раз приходилось вести наблюдение за машинами, на заднем сиденье которых парочка занималась любовью. Это сразу было видно по амортизаторам. Это было слышно.
Он не спеша подошёл ближе. Машина была пуста.
— Проклятье, — пробормотал Райан.
Он осмотрелся. Это был, если верить карте города, правительственный квартал. Он разглядел протяжённое здание министерства финансов, увидел краешек министерства внутренних дел и крышу кнессета, израильского парламента. Какого чёрта понадобилось молодой парочке в этом месте в такое время суток?
Райан вернулся к своей машине, сел за руль, поставил спинку сиденья вертикально и стал ждать. Ждать он умел. В этом деле он был профессионал.
Иешуа был явно не в духе, когда вёз их по городу. К тому же все светофоры словно сговорились и загорались красным прямо у них перед носом. Юдифь на заднем сиденье посмеивалась над ним.
Стивен вздохнул:
— Это было всего лишь подозрение, не более того, ясно? Я просто не хотел рисковать. Этот Райан сегодня полдня ползал под машинами. А вчера кто-то звонил вашей матери и говорил по-английски. Это наводит на мысль, что мы под наблюдением, разве не так?
— Конечно, — прорычал Иешуа.
— И если к моей машине прицеплен жучок, то наверняка так, что его не сразу найдёшь, тем более в темноте.
— Конечно. Извини, до сих пор я не знал, с кем имею дело, а то бы поставил в холодильник бутылку «Мартини».
Ему пришлось успокаивать Бассо. Адвокат был действительно на исходе сил, и уж ни в коем случае не по его вине дело не выгорело. Он успокоил его, похвалил и отпустил домой, чтобы тот смог наконец выспаться. Теперь Каун стоял на балконе своих апартаментов в отеле, держа в руках большой стакан виски со льдом, смотрел на ночной Рим и пытался проанализировать, почему он провалил дело.
Потому что повёл себя как зелёный новичок — ринулся в Ватикан и ждал, что с наскока одолеет величайшую в мире крепость — он, Джон Каун, образцовый менеджер третьего тысячелетия. Мастер кинетической энергии. И из-за избытка кинетической энергии он даже не потрудился выполнить домашнее задание. Он с трудом сдержался, чтобы не шарахнуть об пол ни в чём не повинный стакан.
Разве хоть раз в жизни, готовясь к переговорам, он ограничился лишь экономическими сведениями о другой стороне? Экономические сведения — это всего лишь мёртвые, несущественные цифирки. Люди — вот что было главное! Разве не было его железным правилом не встречаться с деловым партнёром, предварительно не разведав, с кем он имеет дело, не разузнав его сильные и слабые стороны, его мечты и страхи?
Как он, например, заполучил «South African Times»? Он узнал, что Лоуренс Трамбул, престарелый владелец газеты, не доверял управление ею своему сыну. И тогда склонил его к продаже. При этом он сумел существенно снизить цену, названную Трамбулом, потому что выведал, что Трамбул — фан «феррари». За то, что Каун отписал ему свою часть акций Ferrari, сдуру приобретённую им когда-то на благоприятных условиях неизвестно зачем, и, кроме того, устроил Трамбулу место в контрольном совете, этот южноафриканский газетный король готов был буквально подарить ему своё предприятие.
То был успех. А здесь, сейчас, в самом, может быть, большом и важном предприятии своей жизни он просто ринулся вперёд, понятия не имея, кто в церковной иерархии какую имеет компетенцию, кто за какие ниточки дёргает и у кого какие пятна на жилетке.
Кинетическая энергия? Он слишком пожадничал. Хотел получить всё разом. Он мог бы назвать много людей, причинивших ему ущерб, но никто не навредил ему так, как он сам себе навредил своим лихорадочным нетерпением и манией величия.
Ну хорошо. Он проглотил виски и ощутил в горле приятное жжение. Он даст Бассо новое задание и в нужный момент ещё вернётся и победит, как он, в конце концов, побеждал всегда. А теперь пора было лечь в постель, хоть это и значило, что потом снова наступит утро, мучительное, нестерпимое утро.
Стивен с прошлого раза запомнил лабораторию Рокфеллеровского института, как мрачный неуютный подвал, и был теперь удивлён, какое это на самом деле светлое и приятно прохладное помещение. Он несколько мгновений раздумывал, не изменилась ли здесь обстановка, а потом понял, что причина в нём самом: сегодня вечером он был гораздо свежее, чем вчера, когда приехал сюда после напряжённого рабочего дня под палящим солнцем и продержался до половины пятого утра. Ничего удивительного, что воспоминания остались не самые приятные.
— Вчера мы немного поспешили, — сказал Иешуа, доставая ванночку с первым листом из выдвижного ящика, куда он, видимо, запер её, когда они ему позвонили и попросили приехать за ними в город. Кажется, он уже забыл свою досаду, вызванную тем, что они прервали его занятия. — Насчёт Иисуса никогда не было. Эта фраза была вырвана из контекста.
— Вот как! — удивился Стивен.
Иешуа поставил ванночку под ультрафиолетовую лампу и включил её. Новая трубка вспыхнула без промедления, и ультрафиолетовый луч высветил фразу, которая оказалась существенно длиннее:
Я боялся, что смысл всего этого в том, что Иисуса никогда не было и что это я был призван играть его роль.
— Странно, — сказала Юдифь после того, как они все трое молча постояли над золотисто мерцающими строками. — Что же это значит?
— Понятия не имею, — сознался Иешуа. — Но в любом случае это не значит, что Иисуса никогда не было. Скорее наоборот.
— Я думаю, нам надо действовать систематически, — сказал Стивен. — Просто начать с самого начала и продвигаться вперёд. Иначе мы всё время будем теряться в догадках, и у нас лопнет в конце концов голова.
Иешуа посмотрел на верхнюю часть листа, которая была в отчаянном состоянии: истрёпанная и продырявленная. Паутинообразная структура влажной японской бумаги частично удерживала крошечные кусочки бумаги, но нельзя было сказать с уверенностью, на своих ли местах эти кусочки лежат.
— Боюсь, что это будет не особенно результативно.
— Но наверняка самые важные вещи — в самом начале письма.
— Тем хуже.
Он снова налил два своих раствора в плоские чашки и приготовил ватные тампоны. Стивен взял лабораторную фотокамеру, чтобы удостовериться, что она заряжена, и прикрутил её к штативу. На сей раз он намеревался с самого начала всё тщательно документировать.
Проявить древние следы шариковой ручки на разрушенных участках бумаги оказалось особенно тяжело. Юдифь и Стивен сидели рядом с Иешуа и неотрывно следили за его работой. Первые часы пролетели, как одна минута, и со временем в лаборатории распространился отвратительный запах, от которого у всех снова разболелась голова.
Это была игра в пазл-мозаику. Какие-то фрагменты — после того, как они становились читаемы — они передвигали на другие места, где те имели больше смысла. В конце концов Иешуа с тяжёлым вздохом откинулся на спинку стула и сказал:
— Надо остановиться. Проветрить хоть немного.
Юдифь встала и открыла дверь в коридор. Много это не дало. Стивен тем временем установил штатив в позицию и фотографировал расшифрованный текст письма.
…нашедший это…
..имя Джо……….Родился 1-го…
…риканском штате Аризона. По странной
прихоти судь…….лось так, что мне придётся
умереть в Палест… первого века, и я благословлён на это.
Юдифь смотрела поверх его плеча, пока он делал снимки.
— Не знаю, — сказала она. — Это совсем не похоже на письмо, которое путешественник во времени написал бы своему сообщнику.
— Да. Однозначно не сообщнику.
— И самых важных слов, конечно же, не хватает. Его имя. Дата его рождения. Ничего, что помогло бы его идентифицировать.
— Если он что-то задумал, он ещё повторит важные данные.
— Ах, это только теоретически так, — огорчённо сказала Юдифь. — Бутерброд всегда падает маслом вниз. Связка ключей, которую ищешь, оказывается в самом последнем ящике. А самые важные слова древнего письма оказываются нечитаемыми. Очень странный закон.
Райан поднял голову, когда подъехавшая машина остановилась позади него. Полицейская патрульная машина. Вот чёрт! Он быстрым, по возможности незаметным движением смахнул пеленгатор под сиденье и вытянул рубашку из-под ремня брюк, чтобы прикрыть боевой нож, висящий на поясе.
Он наблюдал в зеркале заднего вида за их действиями. В машине было двое полицейских, и вели они себя абсолютно профессионально. Один из них звонил по телефону, и темой звонка без сомнения были номерные знаки машины Райана. Тут ему нечего было бояться: машина была арендована на фирму N.E.W. Но это показывало, что полицейские знали своё дело.
Потом, когда этот вопрос был прояснён, один из них вышел из машины, оставшись рядом с ней, и снял свой МП с предохранителя. Потом вышел другой и медленно пошёл вперёд. Райан так же медленно опустил стекло. Полицейский, коренастый мужчина лет сорока, с поседевшими и поредевшими за время службы волосами наклонился к нему и сказал что-то на иврите.
— Извините, я понимаю только по-английски, — ответил Райан и протянул ему свой паспорт. — Как я догадываюсь, вы хотите проверить мои документы.
Полицейский изучил его паспорт.
— Вы американец? — спросил он, демонстрируя хороший английский.
— Да.
— Пожалуйста, ваши водительские права. И документы на машину.
Райан подал ему всё это, и тот удалился к себе в машину. Райан видел, как он звонил, в то время как его коллега оставался на занятой позиции. Потом он снова подошёл к Райану, вернул ему документы и спросил:
— Что вы здесь делаете?
— Я жду.
— Чего или кого?
— Я обязан вам это говорить?
Бровь представителя закона дрогнула:
— Нет, вы не обязаны, но я могу вас временно задержать, поскольку вы в непосредственной близости от правительственных учреждений вели себя подозрительно.
Райан кивнул. Историю он уже заранее заготовил.
— Ну хорошо, если так надо… Видите машину вон там, на парковке? Она принадлежит парню, с которым моя подруга изменяет мне. Я не знаю, где они оба сейчас, но я хочу дождаться их возвращения.
— А, — понял полицейский.
— Пусть она ответит, — добавил Райан. — И больше ничего. Она уже несколько недель увиливает от разговора, говорит, что мне всё только кажется…
Полицейский вздохнул. Опершись локтем о крышу машины, он наклонился к окну:
— Друг мой, поверьте человеку, дважды разведённому: это ни к чему не приведёт. Что с воза упало, то пропало. Отпустите её с миром.
— Но… — Райан растерялся. На такое участие в его судьбе он не рассчитывал.
— Я знаю это, поверьте мне. Такими действиями вы только погубите всё. Поезжайте домой и дайте ей шанс самой к вам вернуться. А если нет — ну что ж, с вашей внешностью вам достаточно выехать вечером в Тель-Авив, и у вас будет другая, не хуже.
Райан уставился на полицейского.
— И всё-таки я лучше подожду здесь, сэр. Чтобы, э-э, раз и навсегда прояснить дело.
Отеческий взгляд полицейского приобрёл стальной блеск.
— Мне очень жаль, старина, но этого я не могу допустить. Вам придётся сейчас уехать отсюда и больше здесь сегодня не показываться.
Я думаю, произошёл нечаянный провал во времени, не знаю уж, как это происходит. У меня нет этому объяснений.
Этo случилось во время осмотра некрополя Бет-Шеарима, экскурсия была включена в мою путёвку по Галилее. Когдa наша группа продвигалась по катакомбам, я слишком углубился в чтение надписей и в рисунки на гробницах и стенах — и отстал от остальных. Когда я двинулся их догонять, то заблудился и очутился в маленьком подвальном помещении, из которого выбрался наверх в совершенно другой город. Я не сразу понял и не сразу смог примириться с тем, что оказался в другой исторической эпохе — в чём был и с видеокамерой в сумке-футляре. К счастью, меня приютила одна семья, они покормили меня и выделили место для ночлега: нары, застеленные соломой. Со временем я выучил язык и смог выполнять простые крестьянские работы, чтобы не быть дармоедом. Конечно же, я пытался понять, каким образом меня постигло тaкoe, и искал пути возвращения назад, в своё время, но тщетно. Когда я влюбился в младшую из двух дочерей в приютившей меня семье, а она в меня, я прекратил мои усилия, женился на ней и был счастлив так, как и мечтать никогда не мог.
Потом разнеслась весть oб одном проповеднике из расположенного неподалёку Капернayма. Егo звали Ииcyc, и люди говорили, что он творит чудеса. Тогда я распаковал cвою видеокамеру, про которую совсем было забыл, и отправился в путь. В моём распоряжении был всего один комплект батарей, которые к тому же несколько лет пролежали в бездействии, но работали они отменно. Может, причина кроется в местном жарком климате, но когда я давал батареям полный отдых, они казалось, подзаряжались сами собой. Постепенно мне удалось отснять три видеокассеты, которые были у меня с собой, третью, к сожалению, не полностью потому что батарeи, в конце концов, всё-таки сели.
С того момента, как мне стало ясно, чтo я очутился в Палестине начала христианской эры, я жил в страхе, который сегодня кажется мне смешным. Я боялся, что смысл всего этого в том, что Иисуса никогда не было, и что это я был призван сыграть его роль. Когда я потом увидел его…
На этом текст первого листа заканчивался.
Они стояли, склонившись над пластиковой ванночкой, и смотрели на сырую, серую бумагу, на которой призрачно светились строчки письма. Глаза их горели. Головные боли, вызванные химикалиями, запах которых они давно уже перестали ощущать, были убийственными. На часы больше никто не смотрел. Время, казалось, в какой-то момент остановилось.
— Значит, это правда, — тихо сказала Юдифь. — Это странник во времени. И он снял Иисуса на видео.
— Да, — кивнул Стивен. — Однако первоначальная теория не подтвердилась. Это было не запланированное путешествие, а случайность, — он отставил фотоштатив в сторону. Надо будет не забыть вынуть из камеры плёнку. — Может быть, на втором листе будет сказано, где спрятаны кассеты.
— Но не сегодня, ладно?
Стивен посмотрел на неё. В странном освещении лаборатории она была бледна, как стенка.
— Эй, мы же на шаг от разгадки! Ещё десять минут — и мы всё узнаем!
Она со вздохом закатила глаза:
— Сколько раз сегодня я уже слышала это?
Иешуа громко откашлялся.
— Я боюсь, что Юдифь права.
Он выключил ультрафиолетовую лампу и принялся убирать чашки и бутылочки, бросая использованные ватные тампоны в мусорное ведро и ставя на место стулья.
— Эй, — попытался отрезвить его Стивен. — Иешуа! Профессор Иешуа! Неужто ты сдашься и отступишься у самой цели?
— Дело не в отступлении.
— Может, раздобыть тебе что-нибудь поесть? Сварить кофе? Мы могли бы прогуляться на свежем воздухе, а дверь пока оставить открытой, чтобы проветрилось, а потом с новыми силами вернулись бы к работе…
— Нет, Стивен, дело не в этом, — Иешуа со стуком опустил крышку мусорного ведра и с удручённой миной облокотился о стол с вмонтированной в него раковиной. — Я так уповал на то, что это окажется на первом листке. Правда. Дело не в том, что я не могу продолжать — просто не получится.
Петер Эйзенхардт встрепенулся и проснулся. Вот оно! Вот она, мысль, которая смутной догадкой преследовала его уже несколько дней, не обретая конкретных черт. Важная мысль. Тревожная мысль. Наконец-то он её поймал.
Он быстро включил свет, сунул ноги в комнатные туфли, набросил халат и поспешил в переговорную комнату, из которой всё ещё не выветрился запах пота и спора. Он вытянул из флип-чата большие листы бумаги, взял фломастеры, разложил всё это на столе и уставился на них. Да. И как он до сих пор не додумался до этого? Взаимосвязь лежала прямо на ладони, и логика её была прямо-таки сокрушительной.
Но Кауну она не понравится.
Взгляд его пробегал по ключевым словам, стрелкам и символам, которыми он отмечал все предыдущие рассуждения, и не встречал в них ни противоречия, ни спасения, ни окольного пути.
Каун не смог бы показать это видео по телевизору.
Что бы ни случилось.
Писатель почувствовал, как его сердце учащённо забилось. Оттого, что кто-то отправился в прошлое, стало возможно предсказать будущее. Стало неотвратимым то, что должно произойти.
Жуть какая.
Его привлёк шум снаружи. Звук закрываемой дверцы автомобиля на парковочной площадке. Эйзенхардт подошёл к окну, отодвинул шторку и выглянул.
То был Райан, он шел от парковки, засунув руки в карманы, и в ярости пинал попадавшиеся под ноги камни. Он заметил щёлочку света, падающую из окна домика писателя, и метнул в его сторону убийственной силы взгляд. Эйзенхардт быстро опустил штору, убрал все свои бумаги, выключил свет и снова лёг в постель.
Стивен моргал и непонимающе смотрел на Иешуа:
— Что значит не получится?
— Собственно, я всё это время собирался сказать. Я экспериментировал со вторым листком перед тем, как вам приехать, но шрифт там так и не проявился. Не воспринял раствор. Понятия не имею, почему.
— Шрифт не проявился? Не воспринял раствор? — глупо повторил Стивен. Лаборатория, столы, полки, ультрафиолетовая лампа — всё это вдруг медленно завертелось тёмным водоворотом. — Значит ли это…
— Да.
— Ты уверен?
Иешуа оттолкнулся от раковины и широкими шагами двинулся к своему столу.
— Разумеется, я уверен. А ты как думаешь?
— Но как это может быть? Я хочу сказать, ведь на первом листке всё прекрасно сработало. Почему же не подействовало на втором?
— Понятия не имею, — прорычал Иешуа и затянул плёнкой ванночку, чтобы её содержимое не высыхало. — Может, другая бумага. Может, другие чернила. Может, причина в том, что второй лист лежал снаружи, когда они были сложены, и входил в соприкосновение с пластиковым конвертом инструкции. Я только знаю, что шрифт на втором листе не проявляется.
— Ну ничего себе, — воскликнул Стивен, воздел руки и снова бессильно их опустил. — Что же теперь делать?
— Идти спать, — Юдифь вдруг оказалась с ним рядом и нежно удержала его. — Утро вечера мудренее.
Иешуа потёр глаза.
— Сейчас у меня нет никаких идей. Мне надо порыться в библиотеке. Навести кое-какие справки, поспрашивать кое-каких людей. Обследовать эту бумагу. Может, что-то и придёт мне в голову.
— Послушай, — выдохнул Стивен. — Это уму непостижимо. Быть так близко к разгадке и…
Ему было приятно чувствовать на своём плече руки Юдифи.
Вид у Иешуа был совершенно несчастный.
— И это ещё не всё.
— Да? Что же ещё? Давай, добивай.
— Профессор Уилфорд-Смит с завтрашнего полудня зарезервировал лабораторию для себя. Он хочет изучить скелет и инструкцию.