По факсу:
Сьюзен, вот письмо, которое полчаса назад мне прислал м-р Джордж Миллер из «Мельбурн Кроникл». В нём говорится о том, что переговоры провалились и что работа целых девяти месяцев пошла псу под хвост.
Пожалуйста, передайте его Джону.
С приветом, Дон
— Как это могло случиться?
Яростно исторгнутые слова, казалось, ещё некоторое время висели в воздухе. Каун стоял, наклонившись вперёд, опершись о стол сжатыми кулаками, и неотрывно смотрел в глаза Райана, как будто хотел просверлить его взглядом. Райан, как всегда, сохранял высеченную на его лице каменную неподвижность. Даже если взрыв ярости Кауна и задел его чувства, он их ничем не выдал.
— Стивен Фокс и Юдифь Менец уехали через деревню, — трезво пояснил он. — Мы опрашивали там жителей. Они видели, как примерно в это время по главной улице проезжал синий «фиат». Моим людям понадобилось минут пять, чтобы сменить проколотое колесо «шевроле». Это промедление и дало им возможность уйти.
— Пять минут промедления? Этого хватило, чтобы уйти?
— На другом конце деревни дорога разветвляется на целый лабиринт других просёлочных дорог. Тысяча возможностей скрыться.
Каун смотрел на начальника службы безопасности, остриженного коротким светлым ёжиком, не говоря ни слова, но всем было видно, как внутри него, словно в паровом котле, неудержимо растёт давление. Он ещё раз огляделся, но так и не нашёл ничего, что могло бы послужить в качестве предохранительного клапана, — и взорвался.
— Проклятье! Райан, как это могло быть?! Что известно этому чёртову мальчишке-студенту? Что он утаил от нас? Что?!
Райан был сделан из стали.
— Это мы спросим у него, — только и ответил он.
— Окей, — прохрипел Каун. Он упёр руки в бока и бесцельно метался из стороны в сторону. Его лицо приобрело нездоровый землистый оттенок. — Вы уже обыскали его вещи?
— Их сейчас обыскивают.
— Может быть, бумага отыщется среди них? Или какая-нибудь подсказка… Что вы думаете, Райан?
Райан помедлил с ответом.
— Я подозреваю, что Фокс и его девушка случайно заметили, что охранники получили сигнал тревоги. По-видимому, они в это время находились внутри кухонной палатки, которая при ярком солнечном свете снаружи практически не просматривается. Сами же они могли оттуда видеть всё, что происходит.
— И они догадались, что ищут именно их, — Каун всё ещё тяжело дышал. Всё это происшествие, судя по всему, очень плохо на него подействовало. — Они заподозрили. Значит, рыльце в пуху. Если до сего момента мы не были уверены, теперь это можно считать подтверждённым.
Райан терпеливо ждал, пока Каун снова взглянет на него, и потом закончил негромко, почти мягко:
— То, что произошло, говорит о том, что они чувствовали себя очень спокойно. В противном случае они давно бы могли уехать вместе с остальными рабочими. А теперь им пришлось бросить все свои вещи.
— Да, — Каун принялся ходить взад и вперёд: законченная картина истерической тревоги, полный контраст рассудительному спокойствию, который он демонстрировал днём раньше. — Да, вы правы, Райан.
Он начинает показывать зубы и нервы, — размышлял Эйзенхардт, спрашивая себя, что бы это могло значить. — Теперь мы видим его истинное лицо.
— Схватите их, — продолжал Каун, но это больше не звучало как важный приказ важного человека. Это звучало скорее комично. Даже не как крик о помощи. То, что он сейчас сказал, было в принципе излишне. Разве не об этом тут, в конце концов, шла речь всё это время? — Схватите этого Стивена Фокса. Я хочу задать ему пару неприятных вопросов.
Эйзенхардт вдруг почувствовал себя зрителем спектакля. Зрителем, которого режиссёр-авангардист усадил на сцену, среди актёров. Вокруг него в полном разгаре был конфликт, а он вдруг перестал ощущать себя его участником. Его всё это совершенно не касалось. Вместо этого в закоулках его мозга некая независимая инстанция начала архивировать события — нейтрально, дистанцированно и с особенным пристрастием к деталям.
Такая смена настроения была ему хорошо знакома — его подсознание готовилось к тому, чтобы в одно прекрасное время написать обо всём здесь происходящем роман.
Столы в ресторане были слишком маленькими, к тому же они стояли чересчур тесно. Как ни повернись, всё время задеваешь ножками своего пластмассового оранжевого стула ножки других пластмассовых оранжевых стульев. Да и цены в меню были слишком низкие, чтобы ожидать особо хорошей кухни, и их опасения оправдались. Стивен и Юдифь очень хотели есть, но половина еды на их тарелках так и осталась нетронутой.
— Мне надо к вечеру непременно раздобыть расчёску, — сказала Юдифь, в который раз продирая волосы пятернёй, — иначе я сойду с ума.
— Ну, расчёску-то мы найдём, — ответил Стивен и достал бумажник, чтобы изучить его содержимое. Там были две кредитные карточки, билет на самолёт, дорожный чек American Express, водительские права и разные квитанции — например, из проката автомобилей. И его заграничный паспорт. И блокнот с тонкой шариковой ручкой. И маленький календарик.
Юдифь наблюдала за ним.
— Ты просто нереальный человек, ты хоть знаешь об этом? — сказала она через некоторое время. — Ты же таскаешь с собой пол-офиса!? А если считать с телефоном — так и целый офис.
— Нет, — ответил он со всей серьёзностью. — Я забыл визитные карточки.
— Визитные что?! — она вытаращила глаза, но потом сообразила, что он её разыгрывает.
Стивен улыбнулся.
— Если бы этот Райан не испортил нам вечер в тот раз, когда мы возвращались из Тель-Авива и между нами вовсю искрило, я бы сейчас не таскал всё это с собой. Ну, разве что права и кредитную карточку. Но с той поры я больше не покидаю лагерь без бумажника, — он закрыл его и снова спрятал в карман. — Большое спасибо, мистер Райан.
— Но твой ноутбук у них в лапах.
— Да. Вот это действительно жаль.
Было среди его вещей и несколько других предметов, потеря которых была для него болезненна, но компьютер вместе со всеми его дополнительными прибамбасами представлял собой самую большую материальную ценность. И если он действительно больше не получит его назад, то пропадёт несколько важных документов и текстов — например, коммерческое предложение для Video World Dispatcher вместе со всей калькуляцией, множество е-мейлов, которые пришли ему за время его израильского отсутствия. Но и эти документы в принципе было не так страшно потерять. И коммерческое предложение, и калькуляцию он сможет восстановить. А всё-таки жаль — это была надёжная, солидная вещь, которую, при нынешнем ускоренном развитии компьютерной индустрии, уже не восстановишь в прежнем виде.
— А сколько он стоил? — спросила Юдифь.
— Если покупать ноутбук с такими же техническими характеристиками сейчас, то за него придётся заплатить… тысяч шесть-восемь, я думаю.
— Большие деньги. По сравнению с моей расчёской, я хотела сказать.
— Да. И ещё четыре недели усилий, чтобы установить всё, что мне нужно для работы.
Мысли Стивена всё продолжали вертеться вокруг его компьютера, но совсем не потому, что он не мог пережить потерю дорогой вещи, а по другой причине. В принципе, всё то время, пока они колесили по узким улицам и пыльным просёлкам, пока плутали по маленьким деревушкам и головоломным ухабам, ища дорогу, ведущую на Иерусалим, он пытался в точности припомнить содержание своего жёсткого диска, причём его занимал один вопрос: что могут выдать все эти данные его преследователям?
Они найдут всю базу его адресов и всю переписку с клиентами. Само по себе это достаточно плохо, но для дела, вокруг которого всё вертелось теперь, это не имело значения. Они найдут его электронный дневник, который он по легкомыслию оставил незакодированным, защитив лишь простым паролем для доступа, обойти который не составит труда среднему компьютерному специалисту. Вот что было самое важное. И они смогут из этого дневника узнать, когда, как и почему он втрескался в Юдифь Менец. Очень стыдно. Но всё-таки это не обличительный материал. И что утешительно: для его дневниковых записей было характерно то, что они становились весьма скудными именно в те моменты, когда жизнь наполнялась реальными событиями: тогда ему становилось не до записей. Насколько он припоминал, последняя запись была сделана в прошлый понедельник, в этой записи очень коротко, одной фразой упоминается находка инструкции, а потом на целый абзац расписаны предвкушения по поводу предстоящей встречи с Юдифью и поездки в Тель-Авив вместе с её братом.
При этой мысли он вспомнил… Стивен достал из кармана свой мобильник и заново набрал оба номера Иешуа.
По домашнему телефону никто не ответил.
В музее тоже никого не было.
— Ты случайно не знаешь, где в это время может пропадать твой брат?
Юдифь пожала плечами:
— Понятия не имею.
— Мне это кажется странным, — задумчиво сказал Стивен.
— Да. Странно.
Стивен какое-то время смотрел прямо перед собой, и его начал раздражать гул голосов в ресторане.
— Нам больше нельзя терять время. У нас ещё есть небольшое преимущество. Мы должны его использовать.
— Звучит хорошо. Если бы я ещё понимала, что ты имеешь в виду.
Это был один из тех моментов, когда мысли, которые уже давно клубились в голове, вдруг уплотняются, формируясь в осознанные представления.
— Вчера вечером я был контужен этими растворителями, которые использовал твой брат, да ещё сказалось недосыпание, да жара и все эти перегрузки, — сказал Стивен. — Да и сегодня почти весь день был как оглушённый. Поэтому я так долго не мог сообразить, что здесь не так.
Юдифь широко раскрыла глаза. Большие, тёмные глаза. Как два бездонных колодца.
— К чему ты клонишь?
— Иешуа сказал нам, что на втором листе ничего не читается, — объяснил Стивен и мрачно добавил: — Но он нам этого не показал!
Иешуа очнулся и обнаружил, что лежит, свернувшись калачиком, на холодном полу в туалете. Чуть не в обнимку с унитазом. А во рту отвратительный привкус. Со стен, облицованных кафелем, падал бледный неоновый свет, голова у него болела, а вокруг было так тихо, что можно было подумать, что он последний оставшийся на земле человек.
И он замёрз.
В остальном он чувствовал себя хорошо. Всё его тело было липким от высохшего пота, в голове сверлило и тянуло, и он ощутил смертельную слабость, когда попытался подняться, — но всё же, несмотря на всё это, он чувствовал себя освобождённым.
Он попытался восстановить весь ход событий. Во второй половине дня он кое-как притащился в музей. Он не стал брать свою машину, чувствуя себя слишком плохо для того, чтобы пробиваться на ней сквозь иерусалимские пробки, и всю дорогу на тряском автобусе представлял, какие упрёки ему придётся сейчас выслушивать за то, что в первый после шаббата рабочий день он явился тогда, когда другие уже уходят. К его удивлению, Эфраим Латский, шеф отдела реставрации, вместо приветствия обнял его за плечи и елейным голосом произнёс:
— Побольше бы таких сотрудников, как вы, Менец! Вы, по крайней мере, способны думать головой. Всех остальных мне пришлось отправить по домам — а вы сообразили прийти только к вечеру. Великолепно, Менец.
Иешуа непонимающе уставился на этого полноватого мужчину, потом перевёл взгляд на его мясистую руку на своём плече, поросшую густыми волосами, и не нашёл что ответить.
— Э-эм… Ну да, я… э-эм…
— Этот Уилфорд-Смит, — продолжал греметь Латский, — и его американский спонсор полностью заняли весь реставрационный отдел. Нужно же было это предвидеть, так ведь? Целый день здесь был сущий ад, правда, сущий ад.
В ту минуту, когда Латский наконец убрал свою руку и скрылся за углом по дороге в свой кабинет, у Иешуа и случился этот приступ. Его так скрутило, что он едва успел добежать до туалета — и там его вырвало, потом рвало снова и снова, и конца не было тому, что из него выливалось. Об этом он помнил лишь смутно, как о полубессознательном состоянии, как то ли минуты, то ли часы в тёмном туннеле. Помнится, он спрашивал себя, откуда берётся всё то, что он из себя извергает, и у него были опасения, что он лишился собственных внутренностей.
Но теперь всё это осталось позади. Он кое-как встал на ноги, держась за стенку, а потом за перила, когда с трудом поднимался по лестнице. Он встретил ночного сторожа, который совершал первый обход после закрытия музея, и старый седой человек с большой связкой ключей уставился на него, как на привидение, но так и не нашёл что сказать, кроме обычного:
— Добрый вечер, доктор Менец.
Он в ответ лишь кивнул, потому что говорить не было сил, потом наконец добрался до ассистентской комнаты на втором этаже, не включая света упал на продавленный диван, провонявший сигаретным дымом и кофе, банановой кожурой, пылью и плесенью, повалился на бок и угодил головой во что-то мягкое — оказалось, в подушку, нащупал другую, прижал её к животу и провалился в глубокий крепкий сон без сновидений.
Они припарковались примерно в то же время и приблизительно на том же месте, что и предыдущей ночью. Парковка была пуста, как всегда; восьмиугольная башня главного корпуса Рокфеллеровского музея тёмным силуэтом выделялась на фоне ночного неба Святого города.
— Может, мы сейчас спешим навстречу собственной гибели, — сказала Юдифь, когда они вышли из машины и закрыли дверцы так тихо, как только было возможно.
— Может быть, — согласился Стивен.
Они проследовали той же тропинкой через кусты до знакомой им полуподвальной двери. Стивен извлёк из потайного карманчика на своём поясе два каких-то странных металлических крючка. Пока он ковырялся этими инструментами в дверном замке, Юдифь светила ему карманным фонариком, который они купили перед этим на заправке.
— А ты действительно заработал свои деньги честным трудом? — с сомнением спросила она через пару минут.
Он лишь кивнул. Он был слишком сосредоточен, чтобы болтать о постороннем.
К счастью, замок оказался не слишком современный, а то бы они ушли отсюда несолоно хлебавши. Но всё равно повозиться пришлось — дольше, чем он ожидал. По крайней мере, в детективных телевизионных фильмах это выглядело проще.
Довольно долго слышался лишь скрежет от стараний Стивена разобраться с личинкой замка. Но как ни сконцентрирован он был на своём занятии, он всё же чувствовал, как Юдифь рядом с ним становилась всё нервознее. В конце концов послышался щелчок, и замок поддался.
— Я потрясена, — вполголоса сказала Юдифь, когда они очутились в маленьком пыльном складском помещении. — Где ты этому научился?
— У нас в США продаются учебники, где всё это подробно описано. Поверила? — Стивен испытующе взглянул на неё, поднял пыльную пластиковую плёнку, которой были прикрыты ящики, и заглянул под неё.
— Что ты там ищешь?
— Вот это, к примеру, — он показал ей толстый винт-саморез и сунул его себе в карман. — Всему этому я обучился у одного человека, который состоит членом того же клуба, что и я. Он был когда-то взломщиком, а теперь живёт в Нью-Йорке и очень востребован в качестве консультанта по защите от взломщиков. Он зарабатывает этим раз в десять больше, чем когда-то воровством. Хороший пример того, что преступления — не такое выгодное дело, как это принято считать.
— И он научил тебя взламывать замки? Просто так?
— Разумеется, не просто так. Вначале я объяснил ему, для чего мне нужно этому научиться. А именно — чтобы суметь выбраться, если это окажется необходимо в моих разнообразных странствиях по миру. Уж если что и вызывает у меня содрогание, так это мысль, что меня заперли. — Из-под другого ящика он извлёк железную планку длиной с локоть, которую тоже прихватил с собой. — Теперь идём.
Они не стали включать свет, хотя накануне ночью в этом самом месте беззаботно щёлкали выключателем. Но тогда с ними был Иешуа, который хотя бы имел право находиться в этом здании. Без него они однозначно были взломщиками и теперь старались производить как можно меньше шума. Но им всё равно казалось, что их шаги эхом разносятся по всему выставочному залу, который им пришлось пересекать. И двустворчатая дверь на другом конце зала опять скрипела, причём значительно громче, чем вчера. Они с облегчением вздохнули, лишь когда наконец очутились перед дверью реставрационной лаборатории.
Которая, естественно, тоже была заперта.
— Придётся пойти на порчу казённого имущества, — сказал Стивен.
Он вставил кончик винта в личинку замка и стал вворачивать его в щель, предназначенную для ключа, используя в качестве отвёртки принесённую с собой металлическую планку. После того, как винт надёжно закрепился в замочной скважине, Стивен подвёл под головку винта свою планку, упёрся коротким концом полученного рычага в дверь, а за длинный конец резко дёрнул. Послышался тихий, но отчётливый скрежет ломающихся винтиков, на которых держалась личинка замка. Стивен извлёк личинку, потом вручную вытянул задвижку, и дверь открылась. Всё это заняло у него не больше минуты.
— Завтра все узнают, что мы здесь побывали, — сказала Юдифь, чувствуя себя очень неуютно.
— Сейчас не это главное, — сказал Стивен, прикрыл за собой изувеченную дверь и включил в лаборатории свет.
Помещение сильно изменилось. Один из столов был целиком занят под скелет путешественника во времени, за другим были начаты работы по разъятию ископаемой инструкции на отдельные листочки. В углу были составлены чёрные штативы на раздвинутых треногах с закреплёнными на них массивными видеокамерами или галогеновыми софитами.
— Поиск видеокамеры тщательно документируется другими видеокамерами, — пробормотал Стивен, обходя помещение и поближе приглядываясь к археологическим находкам. — Ишь какая прихотливая игра судьбы.
Юдифь заворожённо рассматривала инструкцию, о которой она до сих пор только слышала. Итак, она действительно существовала — настоящая, подлинная. На ней красовался известный всему миру логотип — при том, что бумага была почти такой же истлевшей, как свитки из Кумрана.
— Смотри, — тихо сказала она почти дрожащим голосом. Стивен подошёл к ней. В пластиковой ванночке, тщательно прикрытой прозрачной полиэтиленовой плёнкой, лежала одна из страниц инструкции. Видимо, это была задняя сторона обложки, потому что на ней не было почти ничего, кроме выходных данных и значка копирайта в левом нижнем углу.
Напечатано в Японии, — значилось в выходных данных. И стояла дата, до которой оставалось жить ещё четыре года.
— Невероятно, — прошептала Юдифь.
Стивен против воли должен был признаться, что и у него мороз пробежал по коже.
Он повернулся к костям на столе в середине помещения, которые были разложены на чёрной резиновой подложке в порядке строения скелета.
— Хотел бы я знать, кто это, — сказал он.
Пустые глазницы черепа, казалось, ответили на его взгляд. Но свою тайну они оставили при себе.
— Он ведь сейчас где-то живёт, так? — сказала Юдифь. — И одновременно здесь лежат его кости. Вот где прихотливая игра судьбы.
— Да, — отозвался Стивен. — И Каун ищет нас, потому что хочет заполучить его письмо. При том, что он сегодня целый день топтался в трёх метрах от этого письма. Это ещё прихотливее.
Он присел на корточки перед тумбой с выдвижными ящиками, какие были при каждом столе, и выдвинул нижний ящик. Там стояли, прикрытые какой-то газетёнкой, две пластиковые ванночки, содержавшие оба листа письма.
— Какое легкомыслие, — сказал Стивен, вынимая ванночки. — Даже не заперто. Можно подумать, что мы вчера были пьяные.
Он поставил ванночки под ультрафиолетовую лампу и снял плёнку, защищавшую листки от высыхания и пыли. Потом включил ультрафиолетовый свет.
— М-м, — довольно прорычал он. — Как я и думал.
Иешуа обманул их.
В одной ванночке лежал листок, который они вчера обработали. Древний текст поблёскивал неземным золотым светом точно так, как Стивен запомнил со вчерашней ночи.
В другой ванночке лежал другой листок, про который Иешуа уверял, что не смог сделать его текст читаемым.
Иешуа говорил, что экспериментировал с этим листом. Это была правда. Однако то, что запись не восприняла маркирующее средство, как утверждал Иешуа, было на самом деле не так, потому что отдельные слова и фрагменты фраз зажглись под ультрафиолетовой лампой.
— Откуда ты это знал?
— Я почувствовал, что он хочет от нас что-то скрыть, — объяснил Стивен. — Только до моего сознания в тот момент это не дошло. И лишь сегодня, спокойно поразмыслив, я додумался.
Он подтянул к себе лупу и попытался разобрать видимые слова.
моя мать имела обыкновение
— Что такое? — пробормотал он. — Зачем нам его мать?
не почувствуешь дыхание истории, если, ты не
Что это, вообще, за письмо он нашёл? Стивен передвинул лупу дальше. Шрифт был явно менее читаемый, чем на первом листке, который они расшифровали вчера. Приходилось вглядываться очень долго и напряжённо, чтобы отдельные штрихи сложились в буквы и слова.
но
несправедливо
Стивен почувствовал нарастающее отчаяние. Господи, ну о чём говорит этот человек?
— Ну? — напряжённо спросила Юдифь. — Что там?
— Что-то насчёт мудростей, которые преподала ему его мать, — с недоумением сказал Стивен. Ну и типов же забрасывают в прошлое! Неужели этому придурку больше не нашлось о чём написать в своём, возможно, единственном письме в будущее?
— Его мать?
— Какие-то сентенции насчёт дыхания истории, которое не почувствуешь, если… что-то там. Непонятно.
Этого не могло быть. Он, Стивен Фокс, находит письмо единственного в мире странника во времени. Странника, который к тому же попал во времена Иисуса с видеокамерой и, по его собственному признанию, заснял там три кассеты общей продолжительностью в двенадцать часов с изображением основателя самой большой мировой религии. И потом оказывается, что в этом письме нет никаких указаний на то, где спрятаны эти кассеты?
Он продвинул лупу ещё дальше к концу. Там было ещё несколько нежно светящихся фрагментов, и в нижней трети страницы он наконец различил нечто многообещающее.
ста тридцати ярдах от юго-западного угла Храма в северном направлении
Стивен почувствовал, как его сердце внезапно заколотилось.
— Вот, — прошептал он. — Он описывает место.
Юдифь тоже сглотнула:
— Читай вслух.
— Ста тридцати ярдах от юго-западного угла Храма в северном направлении… Какой храм имеется в виду?
почти оранжевого цвета камень
— Ну, тот самый храм, — сказала Юдифь. — Иерусалимский. Сто тридцать ярдов — сколько это в метрах?
во втором ряду кладки от земли
— Примерно сто восемнадцать, — взволнованно сказал Стивен. То, что он здесь описывает, может быть только тем самым местом. Он водил лупой поверх всего листа, ища последнее подтверждение.
— О нет, — простонала рядом с ним Юдифь. — Вот оно:
камера спрятана
Стивен издал ликующий вопль. Слишком громкий звук, если вспомнить о том, что они здесь взломщики.
— От юго-западного угла Храма сто тридцать ярдов — или сто восемнадцать метров — севернее, до почти оранжевого камня во втором ряду кладки от земли. Там спрятана камера, — победно повторил он описание, так напоминавшее карты зарытых сокровищ в приключенческих книгах. — Есть у тебя хоть приблизительная догадка, что это может быть за место?
— Мы называем это место Kotel Ha-Ma'aravi, — произнёс в этот момент чей-то голос от двери.
Они испуганно обернулись. Там стоял Иешуа, с виду странно бледный и больной; он даже, кажется, от слабости держался за дверной косяк.
— Более известное, — слабо добавил он, — как Стена плача.