- Пани Верхни, тут один пан желает борщ "оккупантский"!
Вся атмосфера вокруг нашей делегации дышала явной неприязнью. Отец не хотел верить тому, что видел.
А спустя несколько недель к нам в Москву приехал из Гаваны от Фиделя писатель Ян Прохазка - глава чешской контрреволюции, автор знаменитой в те дни статьи "Две тысячи слов". Он встречался с отцом, они долго с горечью беседовали о трагедии, произошедшей в Чехии.
А в те добрые, теперь уж невозвратные времена бесконечной любви и благодарности к русским людям, освободителям у номера отца в отеле "Аль Крона", где жили советские артисты, постоянно толпились люди. Среди них было много наших эмигрантов. Для них Сергей Столяров был символом далекой России, которую они не могли забыть даже во сне. И вдруг зримое достойное воплощение русского человека. Как раз в эти дни один из самых популярных пражских журналов того времени "Svet", за номером 13, вышел с огромной фотографией отца - во всю обложку - в одежде лихого гусара.
Надо сказать, что термин "новые русские" - это старое название и родился он в недрах русской эмиграции в начале 30-х годов. Уже тогда, задолго до Великой Отечественной войны, заговорили в эмиграции о "третьей силе", так как раньше было только две России: "красная" и "белая". Точнее, "новые русские люди" - это люди новой культурной формации: они христиане, отрицающие Христа, антибольшевики, не доверяющие эмиграции. Масса этих "новых" накопила огромную энергию, и теперь она искала выхода. "Новый русский человек" недоволен существующим строем по обе стороны рубежа. Критикуя и присматриваясь, он выбирает у "нас" и у "них" то, что может ему подойти. Он протестует против нищеты духовной и материальной, против унижения национального и личного, против обмана социалистического и буржуазного. Так думали эмигранты в сорок пятом. Такие вот появились люди после войны, но их уже ждали; их уничтожали или изолировали, как, например, А. И. Солженицына и подобных ему "новых русских людей".
Да! Удивительно быстро летит время!
А вдруг сегодня, когда Россия так оскорблена и унижена и внешне, и изнутри, не начнутся ли ей снова сниться "новые опасные силы"?! Ведь гитлеровщина родилась в сравнительно благополучной Германии, да и по территории не очень большой стране. А тут Россия... и бесконечная, неизмеримая глубина всяческих русских страданий. Тема "униженных и оскорбленных", с непременной надеждой на скорое обязательное торжество справедливости, всегда была близка русскому сознанию, всегда возбуждала путанные с сумасшедшинкой русские головы.
Тогда же, в 1945-1946 годах, в ликующей послевоенной Праге отец и познакомился со многими запрещенными у нас книгами. До сих пор в нашем доме хранится "Сборник русских поэтов" славянского издательств "Кремль" 1921-го года. Тогда же он прочитал книгу Михаила Чехова "Путь актера" и Федора Шаляпина "Маска и душа". Отец отправил книгу Шаляпина в Москву, ее взялся передать нам с матерью один замечательный кинооператор. Он перевез ее через границу в запечатанной коробке из-под кинопленки. Но, видно, искушение иметь такую книгу было так велико, что этот очень порядочный человек оставил ее у себя. А намекнуть на предмет возвращения мы с мамой не могли книга все-таки была запрещенной.
"Маска и душа" стала основой нового сценария, который отец готовил в соавторстве с крупнейшими знатоками жизни и творчества великого артиста, жившими в СССР.
Теоретические размышления и практические выводы Шаляпина сформулированы точно, и нет никакого чуда в том, что почти во всем совпадают с системой Станиславского. Замечательный режиссер и педагог не раз указывал на то, что писал свою "систему" с Федора Ивановича Шаляпина.
Но "Маска и душа" - это исповедь великого артиста и человека. Об этом сам Федор Иванович говорит в предисловии:
"Не менее театра сильно волновала меня в последние годы другая тема Россия, моя Родина!.. Вспоминаю прошлое, хорошее и дурное, личное и вообще человеческое. А как только вспомню - взгрустну! И тогда я чувствую глубокую потребность привести в порядок мои мысли о моем народе и родной стране. От них плохо спится, от них гордостью зажигаются глаза и радостно бьется сердце. А есть и такие, от которых хочется петь и плакать в одно и то же время. Бешеная, несуразная, но чудесная Родина моя!"
Роль Федора Ивановича должен был играть замечательный артист, очень похожий на Шаляпина солист Большого театра Александр Павлович Огнивцев. Но никакие просьбы, мольбы, усилия отца не смогли пробить глухую стену запрета - о постановке такого фильма не могло быть и речи. Я помню, с какой грустью мы всей семьей смотрели чудесный итальянский фильм "Молодой Карузо" с Марио Дель Монако в главной роли, и невольно сравнивали: а каким бы мог быть фильм о Ф. И. Шаляпине... Было собрано огромное количество материала об этом ярчайшем человеке, разных легенд и действительных событий, грустных и смешных. Вот, к примеру: дублером Федора Ивановича в Петербурге был прекрасный бас императорского театра Петров. Как-то Шаляпин ехал на извозчике, а тот пел. "Чего ты поешь?" - спросил Шаляпин. "А я, барин, как выпью, то всегда пою".- "А когда я выпью, поет Петров",- сказал Шаляпин.
Огромная пустота, как от гибели близкого человека, остается от несбывшейся мечты. Такова была первая из десяти попыток!
Ныне прах великого артиста покоится на его "чудесной родине", а фильма о великом сыне России нет и в обозримом будущем не предвидится.
М. А. КУЗНЕЦОВ
Прекрасный актер отечественного кино М. А. Кузнецов был товарищем и единомышленником отца. Смелый и прямой и поэтому для кого-то неудобный, скромный, внутренне глубокий и талантливый - таким был Михаил Артемьевич Кузнецов. Он, как и отец, не переносил фальши и лжи в вопросах искусства и в отношении к актерской проблеме, этой пресловутой проблеме о роли и месте актера в кинематографическом процессе, которая испортила биографии многих честных актеров.
Сейчас она отошла в область преданий, т. к. просто перестала существовать профессия киноактер. Исчезают и связанные с этой профессией институты - актерская школа во ВГИКе, вероятно, доживает последние дни, потому что нет нужды в актерах кино.
Нет кинопроката и, следовательно, кинопроизводства. Ведь кинематограф - это индустрия со всеми вытекающими из этого понятия последствиями. Теперь все реже и реже вспоминают о тех временах, когда кино в 40-50-х годах приносило стране вторую часть бюджета страны после водки и оплачивало здравоохранение и культуру.
Единодушие в понимании актерской проблемы сближало М. Кузнецова с моим отцом. Они оба были воспитанниками МХАТовской школы. Михаил Артемьевич учился в студии К. Станиславского.
Недавно впервые был показан запрещенный фильм военных лет - боевой киносборник "Наши девушки". В одной из новелл этого сборника "Тоня" снимались мой отец и В. В. Караваева, замечательная актриса, партнерша Михаила Кузнецова в его первой знаменитой картине "Машенька". Сам М. Кузнецов тоже снимался в этом фильме. Но в другой новелле.
Я помню съемки киносборника "Наши девушки" в 1942 году. Они проходили в Алма-Ате на территории городского парка. И вот через 50 лет эта лента возникла из небытия, но уже ни отец, ни Михаил Артемьевич фильма не увидели. А очень жаль! Это поистине очень живой документ той трагической эпохи.
Михаил Артемьевич Кузнецов снимался с отцом и в картине С. Эйзенштейна "Иван Грозный", где он играл одну из центральных ролей опричника Федора Басманова и входил в знаменитую команду Эйзенштейна, состоявшую из трех прекрасных артистов - Михаила Кузнецова, Павла Кадочникова и Владимира Балашова. Работа с гениальным режиссером и энциклопедистом дала очень многое молодому М. Кузнецову.
Он напишет об этом в своих воспоминаниях об Эйзенштейне, имеющих характерное название "Мы спорили..." Вчерашний дебютант и всемирно известный режиссер были друзьями, но спорили. Таков был Михаил Артемьевич. У него была своя точка зрения на многие события жизни и искусства. И была еще у него смелость высказывать публично свои взгляды и отстаивать их.
В 50-е годы, когда был закрыт Театр киноактера, на обсуждении этой проблемы на заседании, проводившемся в помещении театра, среди отобранных и утвержденных ораторов неожиданно возник М. Кузнецов.
Ученик и страстный поклонник К. Станиславского заявил, что лишать актера возможности творить на сцене, лишать его права на репетицию и учебу - значит подрывать перспективу развития творческой индивидуальности артиста, его профессионального роста.
Он заявил с трибуны Е. Фурцевой, что труппа киноактеров без сценической площадки становится похожей на "публичный дом с картотекой", где режиссер, "как клиент в бардаке, выбирает себе партнеров по фотографиям из актерского альбома".
К сожалению, впоследствии все так и стало происходить - актеров выбирали на роль не по их способностям, как художников-творцов, а по экстерьеру, как породистых собак, и по небольшим характеристикам на обороте фотографии: возраст, рост, цвет волос, тембр голоса... И пошли в актерский отдел студии заявки-телеграммы: "Пришлите актера с лицом Массохи, но не Массоху", или "Нужна актриса с лицом молодой А. Ларионовой" и т. д.
Выступление М. Кузнецова было тогда "единодушно" осуждено чиновниками и послушными властям коллегами. Однако он не мог успокоиться - страсть к правде и справедливости была у М. Кузнецова сильнее инстинкта самосохранения.
Уже в конце 60-х годов в новом Доме кино на обсуждении одного из фильмов в присутствии всех главных чиновников Госкино и Союза кинематографистов, указывая на главный ритуальный лозунг: "Из всех искусств для нас важнейшим является кино", М. Кузнецов полностью прочитал эту цитату из беседы В. И. Ленина с Кларой Цеткин. Как оказалось, лозунг вырван из контекста беседы, в которой известная мысль звучит несколько иначе.
Расплата последовала мгновенно. Михаила Артемьевича не только лишили возможности сниматься в кино, но даже запретили выступать на эстраде от Бюро пропаганды советского кино. Тем самым обрекли актера и его семью на голодное существование. Ему пришлось пережить унизительную процедуру извинения, правда, непонятно за что, перед главным идеологом нашего Союза тов. Карагановым. Для гордого и честного человека это был большой удар.
Ю. Ф. МИЛЛЯР
В 1981 году в Москве отмечали 70-летие Сергея Столярова. В одном из центральных кинотеатров в течение недели проводился фестиваль фильмов с участием отца. Выступали друзья, товарищи по работе, зрители; много писали об этом и в газетах и в журналах. Спустя десятилетие приблизительно такой же вечер прошел в Центральном доме работников искусств. Вспоминали партнеры отца по фильмам: А. Ларионова - Любава из "Садко", Е. Мельникова - Райка из кинофильма "Цирк", И. Рыжов - деревенский парень из "Кащея Бессмертного" и многие другие замечательные актеры театра и кино. И среди них, конечно, Юрий Францевич Милляр. Я говорю "конечно", потому что Юрий Францевич особенно уважал и ценил отца - Сережу, как он его звал. Поэтому я хочу сказать несколько слов об этом уникальном актере и человеке, ныне, к сожалению, почти что позабытом.
Они вместе снимались в нескольких "сказочных" фильмах, а в двух из них - "Василисе Прекрасной" и "Кащее Бессмертном" - Юрий Францевич играл по две роли, что случается не так уж часто. В "Василисе" Милляр - отец трех сыновей. Эту роль он играет ярко, талантливо, и одновременно он же исполняет роль Бабы-Яги, да так убедительно, что впоследствии она становится его "фирменной" работой. В "Кащее" Милляр - старичок-лесовичок, добрый гном, "сам с перст, а борода семь верст", и одновременно - Кащей. Со времен съемки (42-43 гг.) Кащей в исполнении Юрия Францевича стал олицетворением жестокого фашизма, символом ужаса и, пожалуй, единственным несимпатичным персонажем в обширной галерее его сказочных образов.
Юрий Францевич испытывал к отцу очень глубокое чувство почтения, он говорил, что Сережа был для него и останется навсегда благородным и светлым человеком. Но и сам Юрий Францевич был по природе очень добрым, тонкого склада души, деликатным и интеллигентным. Как-то на вечере памяти отца после выступления со сцены в зал спускалась Е. К. Мельникова. Вдруг она неожиданно чуть пошатнулась. Тотчас из первого ряда бросился поддержать ее не кто-нибудь, а именно 89-летний Милляр. Он был рыцарь и кавалер, мудрый, талантливый Юрий Францевич. И это я говорю об актере, который по собственному признанию всю жизнь играл что-то "неприличное": чертей, леших, чудо-юдо, бабу-Ягу, Кащея Бессмертного и других прочих "страшил".
- "Нечисть" - это моя профессия,- с гордостью утверждал артист.- Я начал сниматься в кино, когда там не было ни цвета, ни звука. Так что теперь я себя считаю настоящим ископаемым в кинематографе.
У этого необычного человека была и особая манера самовыражаться. Неординарность личности, неприятие ханжества и лжи, абсолютное отрицание двойного стандартосуществования превратили его, по его же признанию, в "доктора сквернословия и противоестественных наук". Он писал любопытные стихи, басни, песни, поэмы, сказки и былины, выдумывал удивительные загадки, но все эти выдающиеся в своем роде творения, к сожалению, были "непечатной продукцией".
Кинематографисты прошлого знали их наизусть, передавали, как пароль, из уст в уста. Они вошли в профессиональный фольклор, но навсегда остались за пределом печатного листа и живут, как эпос давно прошедших дней.
Озорные творения Юрия Францевича для меня, без всякого сомнения, являлись оригинальной формой протеста против грубой фальши и открытой лжи современной ему антикультуры, когда вокруг серьезные критики развивали модную в те годы теорию бесконфликтности и проводили пламенные дискуссии о борьбе хорошего с лучшим.
Милляр работал на студии "Детфильм", потом на Киностудии им. Горького, где тогда часто строгались картинки о счастливых пионерах, о симпатичных ребятишках, "которые ищут и находят потерянную трубку вождя", и прочий слюнявый бред. И, естественно, он призывал:
Дети, в школу собирайтесь,
Петушок попал в говно!
Поскорее одевайтесь,
Он в говне уже давно!
Фильмы о нашем счастливом детстве, созданные равнодушными киношниками по заказу равнодушных чиновников, не вызывали в его душе положительных эмоций. Вот и диалоги в его сказках звучат иначе:
"И говорит ему Серый Волк человеческим голосом:
- Говно наше дело, Иван-царевич! Садись-ка ты на меня и поезжай отсюда к едрени матери!" И т. д.
Неравнодушной оказалась к идеям "лакировки действительности" сама Баба-Яга в басне Миляра.
Испекла Баба-Яга