Утро вечера мудренее.
Не знаю, в котором часу я уснула, но мои мысли словно шли по кругу: то перед глазами возникала сцена как кто-то в черных перчатках душит Каллисту Зиновьевну толстой веревкой, потом срывает с неё крест и зажимает в её ладони шахматного коня; то сцена, как Семён переходит дорогу, входит во двор и оставляет на пороге пакет с презентом. Также мой ум рисовал и другие смутные картины: например, как те же руки в черных перчатках протыкают коньячную пробку медицинской иглой и с помощью шприца вводят яд в бутылку. Меня мучил этот вопрос не меньше, чем другие странные обстоятельства. Как же иначе, если с убитой я жила под одной крышей, и бутылка с ядом оказалась подарком для меня? Одно воспоминание об этой ночи и теперь заставляет моё сердце пульсировать в ускоренном ритме. Каллиста Зиновьевна, Лилия, Семён, Вероника, Фаина, Хосе Игнасио, Миа и даже Ян Вислюков, которого тогда я могла себе лишь представить жалким пьяницей с обожженными руками в белых повязках, словно в рукавичках, — все эти лица мелькали перед моими зажмуренными глазами и не хотели уходить, как я ни пыталась их прогнать. В сознании всё перемешалось как две колоды разных карт. Голос несчастной поэтессы, излагающей мысли образами и метафорами, твердил мне: «Из мести оставляют знаки и тешат свое „я“ возмездием над злом»; голос Каллисты Зиновьевны повторял дюжину раз: «Смерть стоит у порога, и я впущу ее, а не доктора». От их голосов я не могла заставить свой мозг отключиться. Глаза начинали слипаться, а каждая извилина мозга, будто пружина, готова была разжаться и острым краем вонзиться в череп, чтобы он разбился как глиняный горшок. Без двух таблеток от головной боли я не смогла обойтись и, запив их из чашки, где еще недавно был отравленный коньяк, я все-таки в скором времени уснула.
Не знаю, кого вы сейчас подозреваете в убийстве Каллисты Зиновьевны, как не знаю и того, кто, по-вашему, затеял историю с отравлением, но я утром подумала вот что: без шприца дело не обошлось, а кто имеет прямое отношение к шприцам, и где собственно произошло убийство? Волнение подкосило мне ноги, как только я встала с постели и подумала о Хосе Игнасио. Я вспомнила, как называлась книга, которую он читал, когда я привела Каллисту Зиновьевну на прием, — «Энциклопедия болезней желудочно-кишечного тракта». Что если это Хосе Игнасио ввёл яд в заранее подготовленную бутылку коньяка? Кому он мог бы пожелать зла? Семёну? Веронике? Им обоим? Что если Хосе Игнасио покидал рабочее место и таким же способом, как Семён, презентовал отравленный коньяк Веронике? — подумала я. Таким образом, я мысленно опять сняла обвинения с Семёна в попытке отравить меня — не знаю, почему, но мне хотелось верить, что Семён хоть и омерзителен внешне, но не полное аморальное чудовище внутри. Он мог взять первую попавшуюся бутылку коньяка из домашнего мини-бара, и именно она могла оказаться той бутылкой, которая точно могла бы убить и Семёна, и Веронику, и всех их гостей. Неужели Хосе Игнасио мог пойти на такой бессердечный поступок и оставить двоих мальчишек сиротами? Я пожалела, что мне в голову пришла мысль обвинять Хосе Игнасио, но я решила, что проведу личное расследование и первым делом поговорю с Софией — она ведь должна знать, кто покупал у нее «любимый коньяк Намистиных».
Если у меня были хоть какие-то предположения относительно яда в бутылке, то по поводу смерти Каллисты Зиновьевны я терялась в догадках. Хосе Игнасио, Миа и Ян Вислюков находились втроём в терапевтическом кабинете, Каллиста Зиновьевна вышла, а потом кто-то её задушил за углом — информации немного. Вся надежда на специалистов, — подумала я, — мало ли, вдруг под ногтями найдут частички чьей-то кожи, если, конечно, Каллиста Зиновьевна успела вцепиться в убийцу, а не умерла, не сопротивляясь. Я не Шерлок Холмс, но в маленьком посёлке не составит труда обойти каждый двор и вычистить того, у кого на лице или на руках есть свежие царапины или другие повреждения, например, раны и синяки, которые можно получить, когда рука скользит по прочному натянутому шнуру. Вы никогда не пробовали разорвать нейлоновую нить, когда под рукой не было ножниц? Я, будучи несмышленой девочкой, однажды сильно порезалась таким способом — порезалась ниткой, и такое бывает. Поэтому я подумала, что полицейским удастся найти убийцу, — меня же больше волновал коньяк и, само собой, предстоящие хлопоты, связанные с похоронами.
Настроение было плачевное. Чтобы взбодриться, я приготовила кофе, прошлась с горячей чашкой по пустому дому — «Утро в сосновом лесу» навело еще большей тоски, и я пошла в свою комнату подыскивать подходящую блузку, соответствующую траурному настроению. В моём гардеробе имелась и такая — черно-синяя с мелким кружевом на широком воротнике. Я собрала волосы в улитку, оделась как монахиня, и пошла в магазин, но, как вы понимаете, не за свежим хлебушком, а с расспросами.
София встретила меня с минорной гримасой на вытянутом бледном лице. Она протирала витрину влажной тряпкой сомнительной чистоты — я обратила внимание на её розовые замерзшие пальцы. Никаких царапин. Её черные глазки выражали обеспокоенность, но взгляд оставался потупленным. Мы обменялись пожеланиями доброго утра, и я задала ей вопрос:
— Софи, ты знаешь, что вчера скорая увезла Лилию Оливер с сильнейшим отравлением?
София неуклюже протиснулась между двумя витринами и встала на своё место у кассы, оставив недомытой часть стекла.
— Да, Джеймс говорил вчера с Хосе Игнасио, и я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить — о том, кому я продавала коньяк, не так ли?
— Да, именно с этим вопросом я и пришла, — подтвердила я. — Кто кроме Намистиных покупает самый дорогой коньяк, — я указала взглядом на полку с алкогольной продукцией.
— За последнюю неделю я продала всего четыре бутылки коньяка — местные предпочитают самогон, настоянный на орехах и пряностях. Вчера Эмма купила две бутылки, на днях — Элфи и Фаина. Точно такую бутылку я передала позавчера Миа от Джеймса в качестве благодарности за услугу — она поздно вечером бегала со мной в поликлинику: Джеймсу срочно нужен был крем от синяков. Они с Семёном сцепились из-за меня. Джеймс поступил как настоящий джентльмен, еще и подковырнул Семёна, чуть ли не назвав его рогачом!
— Значит, Эмма, Элфи, Фаина, Миа … У Джеймса дома тоже есть коньяк?
— А как же — сапожник и без сапог останется? У Джеймса дома два ящика этого добра!
Как видите, список подозреваемых увеличился. Я могла бы исключить, пожалуй, Эмму — тогда она еще не вызывала у меня никаких подозрений, а в остальном — я сомневалась. Элфи и Джеймс точили зуб на Семёна, но стали бы они подвергать смертельной опасности и Веронику, ведь она тоже пьет коньяк и не только с кофе. Подозревать Фаину — блюстителя порядка, признаюсь, мне было стыдно, но мой развращенный ум говорил, что женщины самые хитрые и безжалостные существа на планете, и чисто теоретически Фаина могла претендовать на место Вероники. А какими способами она могла бы избавиться от подруги — это уже другой вопрос. А медсестра Миа не могла ли покушаться на жизнь Намистиных? Ох, от всех этих вопросов я расстроилась еще больше и, поблагодарив Софию за информацию, пошла в поликлинику — мне хотелось поговорить с Миа и с Хосе Игнасио.