- Я узнал правду! Узнал от той, кто мне всех дороже! О, спасите ее, спасите!
Он вцепился в ее платье, и платье не выскользнуло у него из рук. Произнося последние слова, он почувствовал, что к нему вернулось осязание, что он может ее удержать.
Духи колоколов не сводили с него пристального взгляда.
- Я узнал все! - вскричал старик. - Смилуйтесь надо мной в этот час, даже если я, из любви к ней, такой молодой и невинной, клеветал на Природу, на сердце матери, доведенной до отчаяния. Простите мою дерзость, Злобу и невежество, спасите ее!
Он почувствовал, что пальцы его слабеют. Колокола молчали.
- Смилуйтесь над ней! - вскричал он. - Ведь на страшный этот грех ее толкнула любовь - пусть больная любовь, но самая сильная, самая глубокая, какую только дано знать нам, падшим созданиям! Подумайте, сколько она выстрадала, если такие семена принесли такие плоды! Она была рождена для безгрешной жизни. Всякая любящая мать могла бы сделать то же после стольких испытаний. О, сжальтесь над моей дочерью, ведь она и сейчас жалеет свое дитя и только затем губит свою бессмертную душу, чтобы спасти его!
Он крепко обхватил ее. Теперь-то он ее удержит! Сила его была безмерна.
- Я вижу среди вас призрак дней прошедших и грядущих! - воскликнул старик, приметив девочку и словно черпая вдохновение в устремленных на него сверху взглядах. - Я знаю, что Время хранит для нас наше наследие. Я знаю, что придет день и волна времени, поднявшись, сметет, как листья, тех, кто чернит нас и угнетает. Я вижу, она уже поднимается! Я знаю, что мы должны верить, и надеяться, и не сомневаться ни в себе, ни друг в друге. Я узнал это от той, кто мне всех дороже. Я снова обнимаю ее. О духи, милостивые и добрые, я запомню ваш урок. О духи, милостивые и добрые, спасибо!
Он мог бы говорить еще, но тут колокола, - старые знакомые колокола, его милые, преданные, верные друзья - зазвонили в честь нового года, да так радостно, так весело и задорно, что он вскочил на ноги и разрушил тяготевшие над ним чары.
- И очень прошу тебя, отец, - сказала Мэг, - воздержись ты от рубцов, пока не справишься у какого-нибудь доктора, не вредно ли тебе их есть; ведь что ты тут вытворял - ой-ой-ой!
Она шила за столиком у огня - отделывала свое простенькое платье лентами, к свадьбе. И столько в ней было спокойного счастья, столько цветущей юности и светлой надежды, что Тоби громко ахнул, словно увидев ангела, а потом кинулся к ней с распростертыми объятиями.
Но он запутался ногами в упавшей на пол газете, и кто-то успел проскочить между ним и дочерью.
- Нет! - крикнул этот кто-то бодрым, ликующим голосом. - Даже вам не уступлю, даже вам. Первый поцелуй и Мэг в новом году достанется мне. Мне! Я целый час дожидался на улице, пока зазвонят колокола. Мэг, сокровище мое, с новым годом! Многих, многих тебе счастливых лет, дорогая моя женушка!
И Ричард осыпал ее поцелуями.
В жизни своей вы не видели ничего подобного тому, что тут сделалось с Трухти. Где бы вы ни жили, что бы ни видели на своем веку, все равно: ничего даже отдаленно похожего на это вам и не снилось! Он садился на стул, бил себя по коленкам и плакал; садился на стул, бил себя по коленкам и смеялся; садился на стул, бил себя по коленкам и смеялся и плакал одновременно; он вскакивал со стула и бросался обнимать Мэг; вскакивал со стула и бросался обнимать Ричарда; вскакивал со стула и бросался обнимать их обоих вместе; он то подбегал к Мэг и, сжав руками ее свежее личико, крепко ее целовал, то отбегал от нее задом, чтобы ни на минуту не терять ее из виду, и снова подбегал к ней, как фигурка в волшебном фонаре; а в промежутках плюхался на стул, но тут же снова вскакивал, точно подброшенный пружиной. Он в полном смысле слова был сам не свой от радости.
- А завтра твоя свадьба, голубка! - вскричал Трухти. - Настоящая, счастливая свадьба!
- Не завтра, а сегодня! - воскликнул Ричард, пожимая ему руку. Сегодня. Колокола уже возвестили новый год. Вы только послушайте.
Ох, как они звонили! Как же они звонили, дай им бог здоровья! Конечно, это были замечательные колокола - большие, голосистые, звучные, отлитые из лучшего металла, сработанные лучшими мастерами; однако никогда, никогда еще они так не звонили!
- Но ведь сегодня, родная, - сказал Трухти, - сегодня вы с Ричардом малость повздорили.
- Потому что он очень нехороший человек, отец, - отвечала Мэг. - Разве неправда, Ричард? Такой упрямец, такой горячка! Ему бы ничего не стоило отчитать этого важного олдермена, прямо-таки упразднить его, - он думает, это так же просто, как...
- Поцеловать Мэг, - перебил ее Ричард. И поцеловал.
- Да, да, так же просто. Но я ему не позволила, отец. Какой в том был бы прок?
- Ричард, дружище! - сказал Трухти. - Ты всегда у нас был молодчина, и всегда будешь молодчина, до гробовой доски! Но ты, моя голубка, ты плакала у огня, когда я пришел. О чем ты плакала у огня?
- Я вспоминала, сколько мы с тобой прожили вместо, отец. И думала, что теперь тебе будет скучно одному. Вот и все.
Трухти снова попятился к своему спасительному стулу, но тут, разбуженная шумом, к ним вбежала полуодетая девочка.
- Да вот она! - вскричал Трухти, подхватывая ее на руки. - Вот наша маленькая Лилиен! Ха-ха-ха! Раз-два-три, вот и мы! И раз-два-три, и вот и мы! А вот и дядя Уилл! - И Трухти, прервав свои прыжки, сердечно его приветствовал. - Ах, дядя Уилл, какое мне было видение за то, что я привел вас к себе! Ах, дядя Уилл, друг дорогой, какую службу вы мне сослужили своим приходом!
Уилл Ферн не успел ответить, потому что в комнату ворвался целый оркестр, а за ним и толпа соседей, выкрикивающих "С новым годом, Мэг!", "Счастливого брака!", "Долгой жизни!" и прочие пожелания в том же духе. Барабан (закадычный друг Тоби) выступил вперед и сказал:
- Трухти Вэк, старина! Прошел слух, что твоя дочка завтра выходит замуж. Не найдется человека, который, зная тебя, не желал бы тебе счастья или, зная ее, не желал бы счастья ей. Или, зная вас обоих, не желал бы вам обоим всяческого благополучия, какое только может принести новый год. Вот мы и пришли встретить его музыкой и танцами.
Дружный крик одобрения был ответом на эту речь. Барабан, к слову сказать, был сильно под хмельком; ну, да бог с ним.
- Какое же счастье, - сказал Тоби, - внушать людям этакие чувства! Какие вы добрые друзья и соседи! А все она, моя милая дочка. Она это заслужила.
Минуты не прошло, как они приготовились к танцам (Мэг и Ричард в первой паре); и барабан уже совсем было собрался забарабанить во всю мочь, как вдруг за дверью послышался страшный шум и в комнату вбежала женщина лет пятидесяти, вида приятного и добродушного, а за ней мужчина с глиняным кувшином необъятных размеров, а за ним трещотка и колокольцы - маленькие, на деревянной раме, совсем непохожие на те, большие колокола.
Тоби сказал "миссис Чикенстокер!" и опять плюхнулся на стул и стал бить себя по коленкам.
- Собралась замуж, Мэг, а от меня утаила! - воскликнула добрая женщина. - А я бы не уснула в последнюю ночь старого года, если бы не зашла пожелать тебе счастья. Будь я прикована к постели, я бы и то пришла. А раз сегодня канун нового года и к тому же канун твоей свадьбы, моя милочка, я велела сварить кувшинчик пивного пунша и захватила с собой.
"Кувшинчик" поистине делал честь миссис Чикенстокер. Из него валил дым и пар, как из кратера вулкана, а мужчина, принесший его, совсем ослабел.
- Миссис Тагби! - сказал Трухти, в упоении описывая около нее круг за кругом, - то есть, вернее, миссис Чикенстокер. Сердечно вас благодарим! Счастливого вам нового года и долгой жизни!.. Миссис Тагби! - продолжал Трухти, расцеловавшись с нею, - то есть, вернее, миссис Чикенстокер. Познакомьтесь - это Уильям Ферн и Лилиен.
К его удивлению, сия достойная особа сильно побледнела, а затем густо покраснела.
- Неужели та Лилиен Ферн, - сказала она, - у которой мать умерла в Дорсетшире?
Уильям Ферн ответил "да", и они, быстро отойдя в сторонку, обменялись несколькими словами, после чего миссис Чикенстокер пожала ему обе руки, еще раз, л же по собственному почину, расцеловалась с Тоби и привлекла девочку к своей объемистой груди.
- Уилл Ферн! - сказал Тоби, надевая на правою руку свою серую рукавицу. - Не та ли это знакомая, которую вы надеялись разыскать?
- Та самая, - отвечал Ферн, кладя руки на плечи Тоби. - И она, видно, окажется почти таким же добрым другом, как тот, которого я уже нашел.
- Ах, вот оно что! - сказал Тоби. - Музыка, прошу. Окажите такую любезность.
Под звуки оркестра, колокольцев и трещоток и под не смолкнувший еще трезвон колоколов Трухти, отодвинув Мэг и Ричарда на второе место, открыл бал с миссис Чикенстокер и сплясал танец, не виданный ни до того, ни после, - танец, в основу коего была положена знаменитая его трусца.
Может, все это приснилось Тоби? Или его радости и горести, и те, кто делил их с ним, - только сон; и сам он только сон; и рассказчику эта повесть приснилась и лишь теперь он пробуждается? Если так, о ты, кто слушал его и всегда оставался ему дорог, не забывай о суровой действительности, из которой возникли эти видения; и в своих пределах - а для этого никакие пределы не будут слишком широки или слишком тесны - старайся исправить ее, улучшить и смягчить. Так пусть же новый год принесет тебе счастье, тебе и многим другим, чье счастье ты можешь составить. Пусть каждый новый год будет счастливее старого, и все наши братья и сестры, даже самые смиренные, получат по праву свою долю тех благ, которые определил им создатель.
СВЕРЧОК ЗА ОЧАГОМ
Сказка о семейном счастье
ПЕСЕНКА ПЕРВАЯ
Начал чайник! И не говорите мне о том, что сказала миссис Пирибингл. Мне лучше знать. Пусть миссис Пирибингл твердит хоть до скончания века, что она не может сказать, кто начал первый, а я скажу, что - чайник. Мне ли не знать! Начал чайник на целых пять минут - по маленьким голландским часам с глянцевитым циферблатом, что стояли в углу, - на целых пять минут раньше, чем застрекотал сверчок.
Да, да, часы уже кончили бить, и маленький косец с косой в руках, судорожно дергающийся вправо и влево на их верхушке перед мавританским дворцом, успел скосить добрый акр воображаемой травы, прежде чем сверчок начал вторить чайнику!
Я вовсе не упрям. Это всем известно. И не будь я убежден в своей правоте, я ни в коем случае не стал бы спорить с миссис Пирибингл. Ни за что не стал бы. Но надо знать, как было дело. А дело было так: чайник начал не меньше чем за пять минут, до того, как сверчок подал признаки жизни. И, пожалуйста, не спорьте, а то я скажу - за десять!