Столь прямой вопрос на столь важную тему требовал размышления. Выпустив огромный клуб дыма, мистер Бритен стал рассматривать его, наклоняя голову то вправо, то влево - словно клуб дыма и был вопросом, который предстояло рассмотреть со всех сторон, - и, наконец, ответил, что это ему еще не совсем ясно, но, впрочем... да-а... он полагает, что в конце концов вступит в брак.
- Желаю ей счастья, кто б она ни была! - вскричала Клеменси.
- Ну, счастливой она будет, - сказал Бенджамин, - в этом можешь не сомневаться.
- Но она не была бы такой счастливой, - сказала Клеменси, навалившись на стол, и, вся в мыслях о прошлом, уставилась на свечу, - и не получила бы такого общительного мужа, если бы не... (хоть я и не нарочно старалась тебя расшевелить, все вышло само собой, ей-ей), если бы не мои старанья; ведь правда, Бритен?
- Конечно, - ответил мистер Бритен, уже достигший того высокого наслаждения трубкой, когда курильщик, разговаривая, едва в состоянии приоткрывать рот и, недвижно блаженствуя в кресле, способен повернуть в сторону соседа одни лишь глаза, и то очень лениво и бесстрастно. - Да, я тебе, знаешь ли, очень обязан, Клем.
- Приятно слышать! - сказала Клеменси.
В то же время Клеменси сосредоточила и взоры свои и мысли на свечке и, внезапно вспомнив о целебных свойствах свечного сала, щедро вымазала свой левый локоть этим лекарством.
- Я, видишь ли, в свое время производил много исследований разного рода, - продолжал мистер Бритен с глубокомыслием мудреца, - ведь у меня всегда был любознательный склад ума - и я прочел множество книг о добре и зле, ибо на заре жизни сам был прикосновенен к литературе.
- Не может быть! - вскричала Клеменси в восхищении.
- Да, - сказал мистер Бритен, - два года без малого моей обязанностью было сидеть спрятанным за книжным прилавком, чтобы выскочить оттуда, как только кто-нибудь вздумает прикарманить книжку; а после этого я служил посыльным у одной корсетницы-портнихи, и тут меня заставляли разносить в клеенчатых корзинках одно лишь сплошное надувательство; и это ожесточило мою душу и разрушило мою веру в человеческую натуру; а затем я то и дело слышал споры в этом доме, что опять-таки ожесточило мою душу, и вот в конце концов я решил, что самое верное и приятное средство смягчить эту душу, самый надежный руководитель в жизни, это терка для мускатного ореха.
Клеменси хотела было сказать что-то, но он помешал ей, предвосхитив ее мысль.
- В сочетании, - торжественно добавил он, - с наперстком.
- "Цоступай с другими так, как ты хочешь, чтобы..." и прочее, заметила Клеменси, очень довольная его признанием, и, удовлетворенно сложив руки, похлопала себя по локтям. - Кратко, но ясно, правда?
- Я не уверен, - сказал мистер Бритен, - можно ли считать эти слова настоящей философией. У меня на этот счет сомнение; но если бы все так поступали, на свете было бы куда меньше воркотни, так что от них большая польза, чего от настоящей философии не всегда можно ожидать.
- А помнишь, как ты сам ворчал когда-то! - проговорила Клеменси.
- Да! - согласился мистер Бритен. - Но самое необыкновенное, Клемми, это то, что я исправился благодаря тебе. Вот что странно. Благодаря тебе! А ведь у тебя, наверно, и мысли-то нет ни одной в голове.
Клеменси, ничуть не обижаясь, покачала этой головой, рассмеялась, крепко сжала себе локти и сказала:
- Пожалуй, и правда, нет.
- В этом сомневаться не приходится, - подтвердил мистер Бритен.
- Ну, конечно, ты прав, - сказала Клеменси. - А я и не говорю, что у меня есть мысли. Да мне они и не нужны.
Бенджамин вынул трубку изо рта и расхохотался так, что слезы потекли у него по лицу.
- Какая же ты дурочка, Клемми! - в восторге проговорил он, покачивая головой и вытирая глаза.
Клеменси, отнюдь не собираясь спорить с ним, тоже покачала головой и расхохоталась так же искренне, как и он.
- Но все-таки ты мне нравишься, - сказал мистер Бритен, - ты на свой лад предобрая, поэтому жму твою руку, Клем. Что бы ни случилось, я всегда буду тебя помнить и останусь твоим другом.
- В самом деле? - проговорила Клеменси. - Ну! Это очень мило с твоей стороны.
- Да, да, - сказал мистер Бритен, передавая ей свою трубку, из которой пора было выбить пепел. - Я буду тебя поддерживать... Хм! Что это за странный шум?
- Шум? - повторила Клеменси.
- Шаги в саду. Словно бы кто-то спрыгнул с ограды, - сказал Бритен. - А что, наверху у нас все уже легли спать?
- Да, сейчас все улеглись, - ответила она.
- Так ты больше ничего не слыхала?
- Нет.
Оба прислушались, но ничего не услышали.
- Вот что, - произнес Бритен, снимая фонарь, - пойду-ка я погляжу для спокойствия, пока сам спать не лег. Отопри дверь, Клемми, а я зажгу фонарь.
Клеменси тотчас повиновалась, но, отпирая дверь, твердила, что он прогуляется зря, что все это его выдумки, и тому подобное. Мистер Бритен сказал: "Очень может быть", но тем не менее вооружился кочергой и, выйдя за дверь, стал светить фонарем во все стороны.
- Тихо, как на кладбище, - проговорила Клеменси, глядя ему вслед, - и почти так же жутко!
Потом посмотрела назад, в кухню, и вскрикнула в испуге, потому что взгляд ее упал на чью то стройную фигурку.
- Что такое?
- Тише! - взволнованно прошептала Мэрьон. - Ты всегда любила меня, правда?
- Как же не любить, девочка моя! Конечно любила.
- Я знаю. И я могу тебе довериться, да? (Ведь мне сейчас некому довериться.)
- Можешь, - сказала Клеменси от всего сердца.
- Пришел один человек, - промолвила Мэрьон, указывая на дверь. - Я должна с ним увидеться и поговорить сегодня же. Майкл Уордн, уйдите ради бога! Не сейчас!
Клеменси вздрогнула в тревожном изумлении, - следуя за взглядом Мэрьон, она увидела на пороге темную фигуру.
- Еще мгновение, и вас увидят, - сказала Мэрьон. - Не сейчас! Спрячьтесь где-нибудь и подождите, если можете. Я скоро приду.
Он помахал ей рукой и скрылся.
- Не ложись спать. Подожди меня здесь! - торопливо попросила Мэрьон служанку. - Я целый час искала случая поговорить с тобой. О, не выдавай меня!
Пылко схватив руку ошеломленной Клеменси, Мэрьон обеими руками прижала ее к груди, - жестом страстной мольбы, более выразительным, чем самые красноречивые слова, - и быстро убежала, а в дверях блеснул свет фонаря.
- Все тихо и мирно. Никого нет. Должно быть, мне показалось, - сказал мистер Бритен, запирая дверь и задвигая засовы. - Вот что значит иметь живое воображение! Клем, что с тобой?
Клеменси, не умея скрыть своего изумления и тревоги, бледная сидела в кресле и дрожала всем телом.