лексей вышел за железные ворота и с облегчением вздохнул, услышав, как тяжелый тюремный засов с лязгом и скрежетом накрепко закрыл противоположной стороны. Сколько раз он думал об этой минуте, мысленно старался представить ее себе, но вот она наступила — и Ильин растерялся.
Был обеденный час, и окраина Омска, где располагалась тюрьма, опустела. Рядом с полдюжины кур, предводительствуемых бравым петухом, деловито разрывали дорожный мусор и песок. Через дорогу в чахлых кустах одинокая коза, привязанная к колышку, лениво пережевывала листья.
Алексей сделал несколько шагов, поправил притороченный за спиной рюкзак, остановился. Еще раз внимательно огляделся. Вроде встретить обещали, как сообщил тюремный телеграф. Но никого не увидел.
Пройдя шагов десять, он обернулся. Железные ворота, выкрашенные в черный цвет, кирпичный забор — высокий, потрескавшийся и побуревший от времени, и даже вышка, на которой вечно маячила фигура автоматчика, уже не казались страшными.
Алексей жадно вдохнул воздух свободы, постарался пошире расправить плечи, но особой радости не испытал. Его внезапное освобождение было загадочным и вызывало тревогу.
…Заключение под стражу стало страшным ударом. Что он пережил — врагу не пожелаешь. Бесчеловечные издевательства сокамерников и надзирателей. И вот теперь — свобода, а два года заключения промелькнули как одно мгновение. Когда-то он услышал афоризм: долгое время — не время, если оно миновало. И теперь убедился в справедливости этих слов.
Первые четыре месяца своего заключения он провел в московском СИЗО. Эти сто двадцать дней были сплошным кошмаром. От ломки впору было наложить на себя руки. Зелье в СИЗО можно было купить, правда, за большие бабки. Но Алексей не стал делать этого, решив избавиться от пагубной привычки. И силы воли хватило.
Однако сколько ночей он провел без сна, вспоминая свою знойную искусительницу и всерьез подумывая о самоубийстве.
Правда, с воли в тот московский период ему здорово помогали. Присылали регулярно посылки и отец с матерью, и Наташа не забывала, кое-чего подбрасывал Игорь Чернов, друзья, а также сослуживцы по бизнесу. Молчала только Клеопатра…
Ну а потом, когда его перевели в омскую тюрьму, наступили совсем уж беспросветные дни. Сокамерники измывались над новоприбывшим, как хотели. Нередко избивали, требуя, чтобы просил у друзей на воле денег, посылок и травки. И все бы ничего, однако к этому времени поток благотворительности в адрес Ильина иссяк, неизвестно, по какой причине. Может, с глаз долой — из сердца вон, думал он, но на судьбу не сетовал, терпеливо сносил невзгоды.
Ситуация изменилась примерно через четыре месяца — снова стали приходить посылки и деньги, и Алексей воспрянул духом.
Сокамерники его зауважали, признали своим, хотя наркоту он уже не употреблял. Да и тюремное начальство начало относиться благосклонно, поскольку Ильин вел себя примерно: был тише воды, ниже травы, работал от звонка до звонка.
Благоволение начальства оказалось весьма существенным — ему скостили год. Пообещали еще сократить, если будет умницей. Он старался. И вот она — воля. Но почему выпустили так внезапно? Это обстоятельство тревожило Алексея: что-то здесь не так.
Ильин стоял на улице, словно витязь на распутье. Распутный витязь — как обыграл бы острый на язык Игорь Чернов, его прежний телохранитель, оказавшийся на поверку порядочным человеком, в отличие от многих других.
Ильин прислонился плечом к старой яблоне. Может, махнуть к родителям? Заждались его, небось, особенно мама. Да и он по ним соскучился. А потом — к Наташе и Светке. Дочурка, небось, здорово вымахала за эти два года.
Из-за угла вышел человек, на ходу жуя бутерброд. Он окинул Алексея цепким взглядом, остановился.
— Оттуда? — кивнул на железные ворота.
— Угу.
— Алексей Ильин?
— Он самый.
— Ну, слава богу. А я думал — разминулись, — улыбнулся мужчина. В руке он держал потертый дипломат с новенькой ручкой. — Я тебя встретить должен, кореш, — и протянул для пожатия руку.
— Я догадался, — ответил Ильин.
— Амантай меня зовут.
— Отойдем подальше.
— Назад не затащат, не бойся! — сказал казах.
Они дошли до перекрестка, где была захудалая стеклянная кафешка. Сели за столик. Амантай приветливо помахал рукой знакомой официантке-казашке.
— Что будем заказывать? — поспешила она к их столику.
— Лапочка, сообрази нам два по сто пятьдесят и закусончик поплотней, сама понимаешь.
Она кивнула.
— Друг из дальнего похода пришел, — пояснил казах.
Алексей уселся поудобнее, рюкзак положил на свободный стул.
«Колхозник, — окинул его взглядом Амантай. — И за такую падлу шеф сто тысяч „зеленых“ отвалил. Не жирно ли? Впрочем, начальству виднее».
Против ожидания, закуска оказалась весьма приличной — так показалось Ильину, привыкшему к тюремной баланде. И от водки он отвык за два года. Тепловатая жидкость обожгла внутренности, и он сразу почувствовал зверский голод.
— Да ты там оголодал, брат, — заметил казах, уписывавший за обе щеки салат из помидоров. — Не торопись, здесь у тебя не отнимут.
Насытившись, Алексей откинулся на спинку стула. Мир, доселе казавшийся серым и унылым, быстро окрасился в розовые и голубые тона, и даже немолодая официантка, которую звали Селимхан, показалась ему симпатичной.
Амантай рассчитался с девушкой, отодвинул пустые тарелки, водрузил на стол дипломат и подмигнул Ильину:
— Теперь, брат, за дело. — Казах приподнял крышку: — Вот тут тебе деньжат велели передать, на первое время…
Пачка пятисотрублевых банкнот выглядела столь же соблазнительно, как и яичница с салом, которую Ильин только что проглотил.
— Вот — билет на самолет до Москвы, рейс сегодня вечером, до регистрации четыре часа. Ксивы у тебя, Леха, в порядке?
— Да.
— До аэропорта я тебя подброшу.
— А это что?
— Письмо тебе велели передать.
Ильин взял запечатанный конверт, повертел в руках. Адреса на нем не было, только аккуратно выведено «Алексею Ильину» и дважды подчеркнуто. От письма пахло незнакомыми духами.
— Кто передал? — спросил Ильин.
— Шеф, кто же еще? — развел руками Амантай. — Небось, от зазнобы?
Алексей надорвал конверт. Письмо было от женщины. Незнакомка поздравляла его с освобождением, спрашивала о здоровье и выражала надежду, что теперь у Алексея все должно быть хорошо. Подписи не было.
Может, Наташа? Нет, она наверняка подписалась бы, подобного рода анонимки не в ее стиле. Может, Юля, его бывшая сексапильная секретарша, которая подарила ему в свое время столько сладких минут? Немного поразмыслив, он отверг и эту мысль: Юля — девушка с двойным, а то и тройным дном, у нее таких, как он, — наверняка косой десяток, она, небось, давно забыла неудачливого начальника. Но кто же тогда?
Казах искоса наблюдал за Ильиным, лениво ковыряясь в зубах.
Близких женщин у Ильина было не так уж много, и он, перебирая их в памяти, отвергал одну за другой. И вдруг, как молния, пронзила мозг мысль: Клеопатра!.. Конечно Клеопатра. Как это сразу не пришло ему в голову? Но странная вещь: воспоминание о Клеопатре оставило его равнодушным, сердце не дрогнуло. А ведь раньше Алексей таял только от одной мысли о ней.
— Да… — невольно вырвалось у него, — дела давно минувших дней.
— Что-что? — спросил Амантай.
— Да так. Вспомнил одну знакомую, — неожиданно ответил Ильин. — Но, видно, сердце мое очерствело…
Торговая фирма «Эдем» занимала старинный трехэтажный особняк на окраине парка «Сокольники». Генеральный директор фирмы Игорь Юрьевич Банков слыл бизнесменом добропорядочным, налоги государству выплачивал полностью, без всякой там двойной бухгалтерии. И вряд ли кто мог подумать, что фирма «Эдем» — всего лишь прикрытие наркосиндиката «Эдельвейс». И уж тем более никому не могло прийти в голову, что этот трехэтажный особняк, окруженный кирпичной стеной, образно говоря, был всего лишь верхушкой айсберга, видимой всем. Главная же его часть, подводная, а точнее сказать, подземная, уходила на много этажей вниз, и никто из посторонних попасть туда не мог. Это был подземный микрогородок, способный в течение долгого времени жить автономно, независимо от внешнего мира. Здесь были достаточный запас продуктов, источник питьевой воды, даже своя небольшая электростанция, работавшая на дизельном топливе. Более того, отсюда был прорыт ход к ближайшей станции метро.
Среди руководства «Эдельвейса» ходили слухи, что отряд диггеров, проводивших подземные работы под особняком, был уничтожен по распоряжению хозяина синдиката, фигуры в некотором роде мифической, поскольку до сих пор никто его не видел. Общение с боссом происходило только в письменном виде, а распоряжения от него поступали на бланках с его фирменным знаком.
Тот, кому довелось побывать в подземных помещениях особняка, не мог не признать, что дизайном занимался человек не только с отменным вкусом, но и с воображением.
Центральное место в главном подземном этаже занимал так называемый рыцарский зал с четырьмя каминами. Когда в них пылал огонь, трудно было понять — настоящие это поленья горят, потрескивая и разбрасывая тающие на лету искры, или это искусная имитация, хитрая работа электронщиков. Название залу дали фигуры средневековых рыцарей, стоящие в нишах. Причем доспехи были подлинными. Они были закуплены в университетском музее одного немецкого городка.
Знатоки живописи или искусствоведы, попади они в рыцарский зал, были бы безмерно удивлены, увидев на стенах полотна известных мастеров, которые считались безвозвратно утерянными.
Очередное заседание руководства «Эдельвейса» по традиции было назначено на полночь.
— Наш шеф чересчур романтичен, — заметил по этому поводу Александр Терентьевич Громада, высокий, широкоплечий мужчина, с лицом, изрезанным шрамами. Поговаривали, что он был преподавателем высшего учебного заведения и воровским авторитетом.
— Да здесь, под землей, один хрен, что полночь, что полдень, — ответил его собеседник Ерохин, по прозвищу Ероха.
— Оно так, а все же полночь — самое время чертей и ведьм.
— Насчет чертей — правильно, а вот ведьм, то бишь баб, у нас в правлении, слава богу, нет, — сказал Ерохин.
К ним подошел Зураб Сихашвили, красивый, статный грузин.
— Вы, кажется, говорите о дамах, господа? — высоким звонким голосом спросил Зураб, уловив последнюю фразу.
— Да вот, говорю, хорошо, что баб в правлении нет.
— А может, «Эдельвейсом» заправляет женщина?! — сказал Громада.
— Глупости, — усмехнулся Ероха.
— Почему?
— Баба не смогла бы так закрутить гайки.
— А ты как думаешь, Зураб? — посмотрел Громада на Сихашвили.
Грузин задумался;
— Все может быть.
— Только не в нашем деле.
— Именно в нашем деле! — произнес Громада. — Баба такое может придумать, что нам, мужикам, сроду не догадаться.
— А ведь ты, Александр Терентьевич, прав, — сверкнул глазами Зураб.
— Ладно, хватит травить, — оборвал разговор Громада, и все трое посмотрели на старинные напольные часы.
До совещания оставалось пятнадцать минут. В зал по одному входили члены правления.
К беседующим присоединился Бармен — так все звали начальника службы безопасности, настоящего его имени не знал никто.
— Наверное, и на этот раз мы не увидим нашего генерального, — сказал Бармен.
— Похоже на то, — кивнул Громада.
— А какая нам разница, увидим — не увидим? — произнес Зураб. — Лишь бы дело шло, а командует пускай циркулярами.
— Да в том-то и дело, что все пошло через пень-колоду, — ответил Ероха. — Прокол за проколом.
— Может, менты лучше работать начали, — сказал Зураб.
— Ага, и в нашу среду внедрили ментовскую суку. Вот он и продает нас с потрохами, — добавил Громада.
— А может, настоящего шефа давно ликвидировали, а «Эдельвейсом» командует какая-нибудь конкурирующая группировка, которая хочет прибрать к рукам синдикат, — предположил Бармен. — Отсюда и все наши провалы.
— А провалы-то наши им, конкурентам, зачем? — спросил Зураб.
— Молодой ты, Зураб. Как червь яблоко пожирает? Пробирается внутрь и лишает его жизненных соков. Яблоко падает, и тогда червь догрызает его до конца. Так же и с синдикатом. Предприятие обесценивают, а потом и прибирают к рукам. За копейки. Это называется искусственное банкротство.
— Но если шефа нет — кто же нам циркуляры присылает? — не отставал Зураб.
— Кто, кто! Почем я знаю, кто? Может, тот самый мент, который внедрился в синдикат, — ответил Бармен.
Посреди рыцарского зала, прямо под люстрой, стоял круглый дубовый стол. Вокруг него — семь стульев, а членов правления собралось, как всегда, шесть. Каждый знал свое место. Седьмой стул, расположенный спинкой к большому центральному камину, должен был остаться пустым — таинственный хозяин «Эдельвейса», судя по всему, не появится и на этот раз.
Согласно ритуалу, без пяти двенадцать все шестеро членов правления встали вокруг стола. Наконец часы пробили двенадцать, и с последним ударом часов ожил динамик, вмонтированный в дубовую панель над входом в зал.
— Александр Терентьевич Громада… — произнес гнусавый голос и перечислил его должность, регион и дела, которыми тот занимается, после чего Громада сел за стол.
— Бармен… — Тут голос сделал паузу, словно поперхнулся. Однако все и так знали, что этот человек, имя которого неизвестно, возглавляет службу безопасности «Эдельвейса».
Бармен сел рядом с Громадой и положил на стол папку.
— Саркис Погосович Саркисян, — продолжал представление собравшихся голос. — Ведает общаком, главный бухгалтер фирмы…
Толстый седой человек в роговых очках с достоинством занял свое место напротив Громады.
— Артем Сидорович Ерохин, отвечает за Сибирский регион, — бубнил монотонный голос.
Едва дождавшись конца длинной фразы, Ероха по-хозяйски расположился на стуле.
— Черный Беркут, — продолжал вещать динамик, — отвечает за Сочи…
Имени, фамилии и должности рябого громадного азербайджанца голос не назвал. Все поняли: не положено.
Последним голос представил Зураба Сихашвили, и тот занял место рядом с пустующим председательским.
Неведомый хозяин «Эдельвейса» имел веские основания созвать внеочередное совещание правления. Слишком много в последнее время появилось проколов, и в самой их зловещей последовательности чувствовалось что-то угрожающее и неотвратимое.
Прежде всего члены правления должны были обсудить проблемы внутреннего свойства — по России и СНГ, в основном по Казахстану, а также Украине и Таджикистану. А кроме того, рассмотреть предложение одного известного в криминальных кругах международного консорциума совместно осуществлять транспортировку наркотиков из стран-производителей и осваивать новые рынки сбыта.
С одной стороны — предложение заманчивое: у западной наркомафии несравненно больший опыт. С другой — западный спрут несравненно могущественнее. Может сожрать «Эдельвейс» с потрохами. Возможно, так и задумано.
— Господа, у меня в депеше написано, чтобы я вел сегодняшнее заседание, — произнес Громада.
— Ну и веди, если велено, — сказал Зураб.
— У меня есть список вопросов, которые необходимо обсудить, — продолжил председательствующий, оставив слова Зураба без внимания. — Начнем работу. Пожалуйста, Саркис Погосович!
Финансист «Эдельвейса» поправил роговые очки и встал из-за стола.
— За последний месяц мы недополучили около двенадцати миллионов долларов. Больше всего потеряли в центре — в Санкт-Петербурге и в Поволжье. Неплохо обстоят дела в Сибири и на Дальнем Востоке. Ни шатко, ни валко идут дела на Урале и юге России. Предлагаю ужесточить контроль за доставкой и реализацией зелья — раз. И второе — сократить время, отпускаемое на реализацию товара до одной недели.
— Но тем самым мы отпугнем распространителей, — сказал Ерохин. — Надо четче планировать работу. Могу поделиться опытом.
— Поддерживаю Epoxy, — поднял руку Бармен. — Надо эффективней и жестче работать, как это делают в Омске, искать новые рынки сбыта и надежную крышу. А сокращать время на реализацию товара нельзя.
— Согласен, — кивнул Громада. — Решение принято. Что еще у тебя, Саркис?
— Большая растрата наличности у гендиректора фирмы «Эдем» Банкова. Из «черной» кассы исчезли полтора миллиона «зеленых».
— Ясно, — нахмурил брови Громада. — Бармен, поручаю тебе провести расследование с пристрастием и доложить мне лично.
— И правлению, — добавил Зураб.
— Да, конечно, и правлению, — поморщился Громада.
— У меня все, — сказал Саркисян и сел.
— Прежде чем перейти к главному вопросу, я хочу посоветоваться с вами, как поступить с Амантаем, который попал в поле зрения омской милиции.
Это сообщение Громады прозвучало как гром среди ясного неба. Омск, как и Павлодар, считался одним из самых сильных звеньев в наркоцепочке. Опытный наркокурьер до сих пор не прокалывался.
— Надырова взяли?
— Пока нет, но могут взять не сегодня завтра, — сказал Громада.
— А откуда у ментов данные на него?
— Из Крыма прислали фотку вместе с цидулькой. Пока еще не выяснил, кто именно. Да это теперь и не суть важно.
— Значит, там и наследил.
— Что с Надыровым решим? — спросил Громада.
Члены правления многозначительно переглянулись.
— Убрать его надо, пока не повязали…
— Согласен, — кивнул Саркисян, до сих пор молчавший. — Он слишком много знает.
— Если запоет в ментуре — дело табак.
— Амантай — парень крепкий, так просто его не расколешь, — попытался вступиться за наркокурьера Черный Беркут.
— Найдут у него слабое место, — сказал Саркисян. — Он в бабах своих завяз, как муха в банке с медом. Нажмут на его баб — и расколют.
Зураб Сихашвили, дождавшись, пока все высказались, возразил:
— Надыров — опытный работник. Стоял у истоков нашего «Эдельвейса».
— Мало ли что, — бросил Бармен.
— Такими кадрами не разбрасываются, — ответил Сихашвили.
— Что ты предлагаешь, Зураб? — спросил Громада.
— Не надо спешить, убрать всегда успеем. Надо отозвать его, изменить внешность…
— А если его загребут?
— Если понадобится — и в ментуре его пришьем!
Странно, но эта простая мысль никому до сих пор не пришла в голову.
— Сихашвили дело говорит, — сказал Черный Беркут. — Я поддерживаю его предложение.
Споры разгорелись с прежней силой.
— Шеф, если ты слышишь нас, выскажи свое мнение! — комически воздел руки к потолку Бармен.
Совещание длилось больше часа. Все выдохлись. Громада потянулся к пустующему председательскому креслу, нашел на пульте кнопку с надписью «кофе» и нажал ее.
Через несколько минут в зал вошел высокий охранник в камуфляжной форме. Это был Гримо — руководитель охраны подземелья. В руках он держал поднос с шестью чашками кофе.
— Расслабимся, — произнес Саркисян, сделав глоток.
Зураб к своей чашке не притронулся. Он сидел, вытянув под столом ноги и устремив взгляд в потолок, на люстру.
— А наверху-то благодать, небось, — мечтательно произнес Черный Беркут. — Прохладно, соловьи поют на все Сокольники…
— К Марусе бы под теплый бочок закатиться, — вздохнул Бармен. — Слышь, Зураб, пойдем со мной? — толкнул он в бок Зураба.
— Куда? — не понял Сихашвили.
— Гнездышко, говорю, есть у меня. Девки там — закачаешься! Высший пилотаж. И для тебя товарец найдется, по дружбе.
— Женщины меня не интересуют, — сухо произнес Сихашвили и зевнул.
— Ох, темнишь, парень. Такого красавчика — и не интересуют? Может, брезгуешь?
— Я сказал.
— Ладно, была бы честь, — ответил Бармен.
После небольшого перерыва члены правления перешли к самому сложному вопросу — о вступлении в международную организацию. Когда каждый член правления высказал свое мнение, разгорелись жаркие споры. В горячке досталось и незримому хозяину: много средств уходит неизвестно куда, деньги тратятся неэффективно, евроналички в кассе и общаке явно недостаточно.
— Да вот хоть бы это подземное царство! — разглагольствовал Бармен. — Столько бабок сюда вбухали. А на хрена, спрашивается?
— Не твоего ума дело, — оборвал его Зураб.
Приступили к голосованию. Но и оно не дало результата: Громада, Бармен и Ероха были за объединение с западной организацией, другие — против.
— Ничья — три-три, — констатировал Громада. — Но я решил, и это будет правильно…
Саркисян, Черный Беркут и Зураб переглянулись, словно ждали чего-то. Дверь скрипнула, в зал вновь вошел высокий охранник и протянул Громаде конверт с оттиском трехглавой кобры.
«Повременить с объединением», — прочел Громада при всеобщем молчании и побледнел…
Алексей старался не вспоминать о пережитом. Старики — так он мысленно называл отца и мать, которые год назад стали пенсионерами, не выказали особой радости, когда он вернулся из тюрьмы, но и не указали ему на дверь, — как говорится, и на том спасибо.
А ведь раньше они гордились сыном. И зарабатывал вроде прилично, и дела в гору пошли… И вдруг связался с дурной компанией… Теперь вот пришел, как ободранная кошка. Вроде бы дружки помогли раньше выйти на волю. Если и впрямь дружки, то где они теперь, почему не помогают, хотя бы первое время.
С деньгами у Алексея было не густо, а источников дохода не было и не предвиделось. Фирма его отошла в чужие руки, вчерашние друзья отвернулись от него, в упор не видели.
Первые дни Ильин с утра до ночи бродил в поисках хоть какого-нибудь заработка. Но руки человека с волчьим билетом не требовались нигде, да он ничего толком не умел делать этими самыми руками.
«Хоть в дворники иди!» — подумал он однажды. А что, работа здоровая, все время на воздухе. Он даже сгоряча подумал было пойти в ДЭЗ и предложить свои услуги, но потом одумался. Во-первых, дворник уже был — Ильин почти каждый день встречал во дворе угрюмого рябого дядю Шамиля, татарина с угреватым носом, вечно либо пьяного, либо с похмелья. Во-вторых, в самом ДЭЗе его наверняка еще помнят, причем совсем в другом качестве — как богатого процветающего «нового русского», приезжающего иногда навестить родителей на шестисотом «мерседесе», с охраной, да еще с умопомрачительной красоткой…
Видя, что его жалкий капитал съеживается как шагреневая кожа, Алексей решил пойти на вокзал, чемоданы подносить пассажирам, — силенок в руках вроде хватало. Однако тут же выяснилось, что и здесь имеется своя корпорация, и чужака, пытавшегося примазаться, немедленно изгнали из носильщиков — спасибо, морду не набили.
…Бродя без толку по городу, который стал чужим и враждебным, Алексей несколько раз проходил мимо своего бывшего офиса — ноги сами несли туда. Теперь там даже вывеску сменили. Спрятавшись за деревьями на противоположной стороне улицы, он поглядывал на окна — не мелькнет ли там знакомое личико, тоже, наверное, ставшее чужим… Личико не мелькало.
В эту пятницу Алексей поднялся, как всегда, поздно. А куда спешить? И потом, больше валяешься — меньше есть хочется. Стариков дома не было. Наверное, уехали на дачу — он слышал обрывки их разговоров. Сына даже не сочли нужным поставить в известность. Что ж, тем лучше. По крайней мере, шпынять будет некому, намекать на лишний рот.
Алексей выпил стакан чаю. От чая остался во рту неприятный привкус — чай был дрянной, не сортовой, грузинский, раньше он и не взглянул бы на такое пойло. Початую пачку он обнаружил в кухонном шкафчике — спасибо, мать не забрала на дачу.
После чая встал вопрос — чем теперь заняться? Если ты не будешь убивать время, оно убьет тебя — кажется, так сказал какой-то мудрец. А что, правильно сказал.
Время, время…
Алексей подошел к окну, выглянул во двор. Две липы чахли в вечной тени, в песочнице возились ребятишки, две няньки сидели на лавочке, одна вовсе не дурная. Пацан лихо прокатил на велосипеде. А вон и дворник Шамиль показался, в оранжевом фартуке и с метлой в руках…
Опять потянуло к своему офису. Но он отогнал эту мысль. Даже сплюнул, проговорив: «Черт, так и свихнуться недолго».
Мельком глянул в зеркало — ну и харя! Может, побриться? В это время раздался звонок в дверь.
Кого еще черт принес? Ну, не к нему же пришли, в самом деле? Наверное, к отцу, сосед-преферансист. Может, открыть, стрельнуть у него десятку на пиво? Так ведь не даст, сволочь. А не даст, так и открывать нечего.
Алексей снова принялся изучать свою физиономию в зеркале. Звонок повторился, долгий и настойчивый. Менты, что ли? Но ведь он ничего не нарушал, отметился в райотделе вовремя. А ежели этот сосед, можно и в самом деле попытаться перехватить десятку.
— Кто там? — спросил Алексей.
— Это квартира Ильиных?
Нет, это не сосед. Голос незнакомый.
— Кто вам нужен?
— Алексей Павлович.
Ильин приоткрыл дверь, не сняв цепочку. За дверью стоял молодой человек в модной куртке, с золотой сережкой в ухе.
— Ну, я Алексей Ильин.
Гость окинул его цепким взглядом:
— Похож, хотя видок тот еще… У меня для вас письмо.
Молодой человек сунул в щель узкий голубой конверт и исчез.
Ильин закрыл дверь и вернулся в комнату. Конверт был девственно чист, на нем не было ни адреса, ни фамилии. Алексей даже понюхал его — повеяло чем-то давно знакомым.
Он надорвал конверт, из него выпал сложенный вдвое листок бумаги, на котором было написано: «Алексей, дорогой! Ты вернулся, поздравляю. Я знаю, что тебе нелегко. Нам необходимо встретиться. Жду тебя завтра, в семь вечера, в ресторане „Прага“. Клеопатра».
Листок благоухал «Елисейскими Полями» — ее любимыми духами. Сердце Алексея учащенно забилось. Нахлынули волнующие воспоминания: скорый поезд Москва — Сочи, прекрасная незнакомка, вспышка страсти… И дурманящий аромат странных сигарет, аромат, который поначалу придал ему богатырские силы и самоуверенность, а впоследствии принес столько страданий…
Опять невыносимо захотелось глотнуть наркоты. Но он знал: еще разок хлебнешь — уже не вылезешь. Да и нет ее, к счастью, наркоты…
Тревожные мысли оттеснила сумасшедшая радость: Клеопатра здесь, она помнит, она ждет его! И не далее как завтра они встретятся!
Алексей перечитал записку, сунул ее в карман, походил по комнате, стараясь унять волнение и привести мысли в порядок. А должен ли он идти на эту встречу? Какое может она иметь продолжение? Клеопатра и он ведь такие разные, и за время его заключения стали совсем чужими. Что его ждет? Опять наркота и, как следствие, тюрьма? Только не это. Он завязал с зельем. Навсегда.
Меряя шагами комнату, машинально снова взглянул на себя в зеркало платяного шкафа. Ну и образина! Волосы выцвели, появились большие залысины. Глаза впали, под глазами мешки… Хорош, ничего не скажешь. Если бы увидела его в таком виде Клеопатра, не назвала бы «дорогой».
Еще толком ничего не решив, Ильин начал лихорадочно приводить себя в порядок. Для начала принял холодный душ, чтобы в голове прояснилось, и побрился. Героические усилия Алексея не пропали даром — он молодел на глазах. И к концу процесса омоложения на него смотрел из зеркала человек, похожий на прежнего Алексея Ильина, каким он был до ареста: вальяжный, ухоженный, с самоуверенным взглядом, который, если и боялся чего-то в жизни, так это разве что летать самолетом. Правда, сильно исхудавший, но это дело поправимое.
Пронзительная трель телефона отвлекла его от мыслей о Клеопатре.
«Наташа!» — подумал он, бросаясь к трубке. Предчувствие его не обмануло.
Разговор получился долгим, но безрадостным. Жена сказала, что устала его ждать, что он, в сущности, разрушил ее жизнь, что она долго думала об их отношениях и пришла к выводу, что они теперь чужие. Бросила туманную фразу, что жизнь не стоит на месте.
— Ты о чем, Наташа? — спросил Алексей.
— Время все уносит, Леша. И наша жизнь оказывается иногда короче, чем кажется…
— Послушай, а Светланка?! — почти выкрикнул он.
— Вспомнил-таки, — с горечью произнесла Наташа.
— Наташа!
— Я уже почти тридцать пять лет Наташа. А о том, что у тебя есть дочь, ты вспоминаешь только тогда, когда тебе выгодно.
— Неправда!
— Неправда, говоришь? Так вот тебе правда. Света тебя, считай, забыла, ты стал для нее чужим. И для меня тоже…
Ильин в сердцах бросил трубку. Опять посмотрел на себя в зеркало. Вроде есть еще силы в пороховницах и не все потеряно. Теперь он окончательно решил пойти завтра в «Прагу». Надо вот только галстук у отца поискать поприличнее, да костюм свой почистить в срочной химчистке. Тот, в котором прибыл из Омска, — другого не было.
…Алексей узнал Клеопатру сразу, как будто только вчера расстались. Она сидела в углу за столиком, недалеко от эстрады.
Народу в зале было немного.
Клеопатра нисколько не изменилась, лишь чуть похудела и даже помолодела. Длинные темные волосы уложены в высокую прическу, платье с глубоким декольте, бриллианты в ушах и на пальцах.
Ильин подошел к ней и остановился, не в силах произнести ни слова. Сказочная фея протянула ему руку для поцелуя и произнесла:
— Ну, здравствуй, любимый…
Алексея будто окатила горячая волна. Пошатнувшись, он плюхнулся на стул.
Стол был уставлен закусками, в серебряном ведерке со льдом стыло шампанское, но у Алексея почему-то сразу пропал аппетит.
Похоже, Клеопатра тоже потеряла аппетит. Они жадно смотрели друг на друга и не могли наглядеться.
— Вид у тебя усталый, — наконец сказала Клеопатра.
— Вышел вот на волю и очутился у разбитого корыта, — вздохнул Ильин. — Столько воды утекло, столько времени прошло… Может, я упустил свое время? Знаешь, как говорится: «Дорого вовремя время. Времени — много и мало…»
— Знаю, знаю, — улыбнулась Клеопатра. — Надпись на песочных часах. — И докончила: — «Долгое время — не время, если оно миновало».
— Точно, а я не мог вспомнить.
— Давай вместе подумаем, как тебе, Леша, жить дальше. Скажу откровенно: у меня для тебя есть большое и интересное дело.
Алексей вздрогнул:
— Клеопатра, я хочу тебя предупредить — я никогда больше не буду ни перевозить наркоту, ни пробовать эту гадость.
— Об этом нет и речи, милый, — успокоила его Клеопатра. — Я рада твоей решимости.
— Так что ты предлагаешь?
Она неожиданно привстала и погладила его лицо. Алексей поцеловал ее благоухающую ладонь.
— Спасибо. — На глазах Ильина самопроизвольно навернулись слезы.
— У меня есть влиятельный друг, он даст тебе рекомендацию. Будешь управлять большой финансово-промышленной компанией, — будто не заметив этих слез, проговорила она. Потом открыла пачку незнакомых Ильину сигарет, достала одну, щелкнула дорогой зажигалкой, закурила, выпустила струйку дыма. Увидев, как вытянулось у Алексея лицо, улыбнулась: — Нет, это не то, что ты подумал. Я тоже завязала с наркотой. Это обычная сигаретка, египетская. Я курю, только когда очень волнуюсь. Слушай, поедем ко мне в коттедж? — неожиданно предложила она.
Ильин замешкался с ответом.
— Знаю, ты о Наташе своей думаешь, — улыбнулась Клеопатра. — Зря. — Она порылась в сумочке, достала видеокассету и протянула ее Алексею.
— Что это?
— Полюбуешься на досуге, как твоя Наташа забавлялась с фирмачом Глобовым. Она его любовница. И скажу тебе, довольно квалифицированная…
В который уже раз Алексей поразился ее проницательности. Он действительно подумал в этот момент о Наташе и дочери. Слова Клеопатры ударили по его самолюбию. Как мужа, хоть и бывшего, отца семейства, его не покоробило известие о неверности Наташи. Более двух лет она жила одна и давно могла завести любовника. В его душу особенно сильно запали ее слова о сексуальном мастерстве жены, потому что, сколько он помнит, в постели с ним она всегда была холодна.
Взяв кассету, Алексей вдруг уронил ее на стол — показалось, что она ударила его разрядом тока. Только сейчас он отчетливо понял, что потерял семью. Безвозвратно. Навсегда.
Клеопатра молча за ним наблюдала.
Наконец он сказал охрипшим вдруг голосом:
— Я верю тебе и без кассеты. Поедем к тебе. Устал я от всей этой грязи.
…Алексей уснул под утро. Он лежал, раскинув руки в стороны, и на лице его застыла улыбка.
Клеопатра тоже устала. Слишком горячими были ласки любимого человека. А в том, что он покорил ее сердце, она уже давно не сомневалась.
Более двух лет она постоянно думала о нем ночами, терзалась мыслью, что виновата в его падении. Именно она втянула его в преступное сообщество, приучила к наркотикам.
Создавая новое дело, новую организацию, она подыскивала место и ему, Алексею. Умному, верному, но слабому, как ей тогда казалось, человеку. Но он выжил, вынес все испытания, не согнулся, никого не предал, не затаил злобы и ненависти. У него даже остались нежные чувства к ней. В порыве страсти он называл ее «родненькая», «единственная». А когда в изнеможении упал, вымолвил:
— Я навеки твой и никому не отдам тебя!
Клеопатра понимала, что женщины любят ушами, принимая порой лесть за признание в любви. Знала она и о том, что Ильин два года жил без женщины и в момент блаженства мог наговорить множество любезностей, а через час и не вспомнил бы, что шептал своей подруге. Но она отмела эти сомнения, решив, что Алексей — тот мужчина, который нужен ей и любит ее. Со своей стороны она должна ответить ему любовью, позаботиться о нем, сделать все, чтобы их совместная жизнь была светлой и радостной.
Зазвонил телефон. Клеопатра поспешно сняла трубку, сказала:
— Минуточку…
Стараясь не разбудить Ильина, она поднялась с постели и подошла к большому, от потолка до пола, зеркалу, нашла сбоку кнопки, нажала на них. Вся панель съехала в сторону, и Клеопатра скрылась в Зазеркалье.
Телефон разбудил и Алексея. Приоткрыв глаза, он видел, как Клеопатра скрылась в потайной комнате. Сквозь дремоту он слышал ее слова: «Вход со стороны „Эдема“ зацементировать… Бармена — нейтрализовать…» Ильин вновь сомкнул веки. Он очень устал.
Работа захватила Чернова. Он теперь частенько засиживался до рассвета, читая допросы задержанных и сидящих в СИЗО и тюрьмах наркодельцов. Постепенно перед его глазами выстраивалась общая картина, сложенная из пестрой мозаики частных показаний. Изучая по преимуществу Сибирский регион, капитан Чернов понял главное: Сибирь — лишь одно из щупалец спрута, имя которому — «Эдельвейс».
Чернов запросил из архива уголовное дело на Черного Беркута, который действовал в Сочи до того, как бесследно исчез, на Баритона — московского наркобарона и на оставившего следы в Смоленске лысого Бармена — его поиски до сих пор не увенчались успехом. Анализируя все эти дела, Чернов в какой-то момент пришел к выводу, что все эти люди также входят в корпорацию «Эдельвейс».
Теперь надо было прощупать старые связи Бармена. По всей цепочке, до места разрыва с той и другой стороны. То же самое с Черным Беркутом. Его фото было растиражировано и разослано во все органы внутренних дел.
Было еще одно белое пятно — Амантай Надыров. Он исчез, словно растворился. В Омске его не оказалось, согласно данным местной милиции, он улетел в Москву. «Москва — не заграница — найдем!» — думал Чернов.
Оставался Алексей Ильин.
Сразу после посещения родителей Алексея и беседы с его отцом Чернов позвонил в отделение милиции «Ясенево».
— Он регулярно у вас отмечается?
— Да, товарищ капитан.
— У меня большая просьба. Когда он придет отмечаться, задержите его под благовидным предлогом и сообщите мне, я тут же подскочу.
И вот они встретились.
Чернов обратил внимание — Алексей одет со вкусом. Видно сразу — не бедствует. Держится уверенно: встрече с Черновым рад — так по крайней мере показалось Игорю.
— Поздравляю с освобождением. — Чернов протянул бывшему сопернику руку.
— Спасибо, Игорь.
— Не хочу копаться, как тебе удалось так быстро освободиться, — сказал Чернов, когда они остались в комнате одни. — Хочу просто спросить: как думаешь жить дальше?
— С наркотиками я завязал навсегда, — ответил Ильин.
— А с преступным миром?
— Тем более. Вот моя жизненная программа вкратце: женюсь, нарожаю детей, буду работать. Как все простые люди…
— Где работать?
— Предложили руководить одной торговой фирмой, вполне добропорядочной. Какой — пока не скажу, чтобы не сглазить.
— А с Наташей — полный разрыв?
— Она предала меня, — потупил глаза Ильин. — Есть доказательства…
— Хорошо. Спасибо за откровенный разговор. — Игорь протянул ему свою визитную карточку. — Если что — звони. У тебя есть женщина?
— Есть, живем гражданским браком. Скоро оформим брак официально.
— Телефон свой, кстати, дашь?
— Нет у меня телефона, — соврал Ильин. — Пока нет. Если что — звони родителям.
Жарким летом 1980 года на горной дороге Батуми — Тбилиси остановился запыленный уазик. Водитель машины, тридцатипятилетний детина, развернул карту. Ему надо было где-то заночевать, и он выбрал деревушку, расположенную в стороне от трассы, в горах.
Уазик свернул с дороги и медленно поехал вверх по петляющей тропинке. Минут через пятнадцать он въехал в селение, состоящее всего из одной длинной улицы. Причем дома стояли только с одной стороны — они лепились к подножию горы, вершину которой скрывали облака.
Улица словно вымерла — водитель уазика не заметил на ней ни души. Между тем следовало где-то остановиться, поесть горячего — он целый день питался в дороге всухомятку, да и о ночлеге позаботиться, ведь уже стали сгущаться сумерки, а в горах темнеет быстро. Может, постучаться наугад в любой дом? Но мало ли на что нарвешься. Со всех сторон из-за заборов доносился разноголосый лай — так псы реагировали на появление в деревне чужака.
На счастье водителя, в конце улицы показалась девушка. Она спускалась по тропинке с горы, неся громадный, прямо-таки ведерный медный чайник. На ней было короткое ситцевое платьице без рукавов, и мужчине она показалась весьма привлекательной.
Он остановил машину и, высунувшись в окно, крикнул:
— Здравствуй, красавица!
— Здравствуйте, — ответила она.
— Ты живешь здесь?
— А вы, наверное, заблудились?
— Нет, в гости приехал.
— К кому?
— К тебе.
— Я вас не приглашала!
— Очень жаль, что не приглашала.
Девушка поставила огромный чайник на землю и потерла онемевшую руку.
— Воду несешь? — кивнул он на чайник.
— Да.
— У вас в деревне воды, что ли, нет?
— Почему? У нас есть колонка, в школьном дворе. Но вода там нехорошая. Железом сильно отдает. А я воду беру из источника. Она чистая как слеза.
— И куда же ты воду тащишь, домой?
— В школу.
— А далеко школа?
— Вы ее проехали, она на том конце улицы.
Мужчина прикинул: улица растянулась на добрый километр.
— Садись, подвезу, — предложил он.
— Но вы же в другую сторону едете.
— А я развернуться могу. — Он открыл переднюю дверцу. — Садись, чайник на пол поставь.
Она покачала головой.
— Расплещется. — Девушка устроилась на сиденье, а чайник взгромоздила себе на колени. — А вы езжайте осторожно, пожалуйста, дяденька…
— Зови меня просто Гоша.
Он довез ее до школы, она вышла из машины и направилась в дом.
— А ты где живешь?
Она обернулась:
— Тут.
— В школе?
— Ну да.
— Почему?..
Через несколько минут Гоша знал, что девочку зовут Зулейка, что от роду ей пятнадцать лет, что она круглая сирота. Отец и мать погибли позапрошлой осенью во время селя — страшного грязевого потока, который случился после затяжных дождей. Пошли они в горы и не вернулись… Их изуродованные тела нашли четверо суток спустя в долине. А сама Зулейка работает в школе уборщицей и вообще, что называется, «прислугой за все». Здесь же, при школе, и живет.
— У меня своя комната! — с гордостью сообщила она.
— А откуда в школе ученики? — поинтересовался Гоша. — Разве у вас в деревне много детей?
— К нам ходят дети из пяти соседних селений, — сказала Зулейка.
— А классов сколько?
— Один.
— Как это — один?
— Один первый, один второй, один третий и один четвертый, — пояснила она.
— А пятый?
— Будет на будущий год.
— Так ты окончила четыре класса?
— Семь. Когда были родители. А теперь некогда мне учиться. Работать надо. Но все равно, я в каждом классе, когда есть время, немножко слушаю, что учитель объясняет. На будущий год и пятый класс слушать буду.
— А ресторан тут у вас есть? — спросил он и сразу понял, что сморозил глупость.
— Ресторан? — Брови у нее поползли вверх. — Это вам, дяденька, в Тбилиси надо.
— Да не ресторан, черт, а столовка какая-нибудь, харчевня, шашлычная, — пообедать надо. Вернее, поужинать.
— Ой, я сама умею шашлык готовить. Меня папа научил. Только у меня мяса для шашлыка нет…
— Купить нельзя?
— Конечно, можно! Дядя Зураб вчера зарезал барана, у его сына был день рождения…
Гоша дал ей денег, и уже через полчаса на школьном дворе, безлюдном ввиду каникул, пылал мангал. У хозяйственной Зулейки нашлись и помидоры, и репчатый лук, и все приправы, необходимые для шашлыка.
Дразнящий запах жареной баранины вызвал у молодого человека зверский аппетит. Он жалел только, что в уазике не осталось ни одной бутылки спиртного.
— У тебя вина нет? — спросил он на всякий случай.
— Я вино не пью, — покачала она головой.
Ужинали в комнате, которую Зулейка гордо именовала своей. Комнатка была крохотная, но чистая. Деревянный пол недавно вымыт и еще хранил влажность. Грубо сколоченный стол, две деревянные лавки да узкая железная кровать — вот и все убранство, если не считать цветов в горшках, которые стояли и на подоконнике, и на столе, и даже на полу.
Вкуснее шашлыка Гоша в жизни не едал. Он наворачивал мясо за обе щеки, запивая ароматным чаем.
Не отставала от него и Зулейка.
— Этот кактус я привезла из Тбилиси, — показала она на подоконник, когда они поели.
— Ты была в Тбилиси?
— Один раз. Дядя Зураб ездил в гости к старшему сыну, он там учится в университете, и взял меня с собой. У него, между прочим, «Нива», — добавила она.
— Долго ты была в Тбилиси?
— Неделю.
— И что видела?
— Ничего. Все время провела в библиотеке, читала книги про Клеопатру.
— Чего? Про Клеопатру? — изумился Гоша.
— Я только про нее и люблю читать. И все мои книги, — Зулейка кивнула на полку, на которой теснилось несколько растрепанных книг, — только про нее.
— Ну, ты даешь! — присвистнул Гоша. — А кто она — богиня?
— Клеопатра — это знаменитая египетская царица, — ответила Зулейка, и глаза ее заблестели. — Она была красивее всех, и ее любили самые знаменитые люди.
Она долго и увлеченно рассказывала ему о любовных приключениях царицы, словно та была ее близкой подругой. И о том, как Клеопатра, попав в безвыходное положение, покончила с собой, возложив на свою прекрасную грудь ядовитую змею.
— Молодец баба! — сказал Гоша. — Не побоялась. Хороший бы из нее курьер вышел.
— Какой курьер?
— Ничего, это я так… А давно она жила, эта самая Клеопатра?
— Еще до нашей эры.
Гоша встал, прошелся по комнатке:
— Ну что, подруга, как вечер проведем? Танцульки тут у вас есть?
— Танцульки в Тбилиси.
— Поедем со мной в Тбилиси! Работы все равно у тебя сейчас никакой, каникулы.
— А обратно?
— Я тебе такси найму, оплачу.
Девушка покачала головой:
— Я с чужими мужчинами так далеко не езжу.
Гоша пожал плечами:
— Дело хозяйское.
Зулейка удивилась, почему этот сильный парень сразу надулся, как сыч.
— У нас здесь есть очень красивые места, дядя…
— Я же сказал: зови меня просто Гоша.
— Есть в горах площадка, с которой виден весь Кавказ.
— Ну уж весь, — усомнился он.
— Точно вам говорю! — оживилась Зулейка. — Я, когда за водой хожу, если есть время, всегда на ту площадку сворачиваю. Правда, это далековато, но зато когда залезешь… Такая красотища — дух захватывает.
Девчонка ему нравилась все больше. Он смотрел жадными глазами, как она легко перемещалась по комнате.
Они вышли на школьное крыльцо и сели на скрипучую ступеньку. Гоша пристроился слишком близко, Зулейка отодвинулась. Над ущельем висела полная луна, похожая на плохо пропеченный блин, и светло было так — хоть иголки собирай.
— Послушай, можно, я буду звать тебя Клеопатрой? — спросил Гоша.
— Меня все в селе так зовут, — улыбнулась она, блеснув зубками. — Я даже имя думаю поменять.
— Это как?
— А через год буду в милиции паспорт получать и запишусь Клеопатрой. Как выдумаете, разрешат?
— А почему нет? Должны разрешить, — произнес Гоша, правда, без особой уверенности. — Каждый человек имеет право выбрать себе имя, которое по душе.
— Вы сейчас уезжаете, Гоша? — спросила Зулейка.
— С чего ты взяла? Я здесь заночую.
— Где?
— Да хотя бы у тебя.
— У меня нельзя, сами понимаете, — покачала она головой. — Хотите, я с дядей Зурабом договорюсь? У него просторно, и он добрый…
— Да нет, ни к чему, — махнул рукой Гоша и потянулся. — Я в машине перекантуюсь. Привычный.
— А хотите — на смотровую площадку сходим! — предложила Зулейка. — Сейчас светло, полнолуние. Все видно даже лучше, чем днем.
Последний раз Гоша выкурил «сигаретку мечты» по дороге сюда, в селение, и только теперь почувствовал знакомое сосущее чувство под ложечкой. Он достал портсигар, щелкнул зажигалкой, затянулся.
— Какой странный запах у вашей сигареты, Гоша! — Зулейка поморщилась и замахала ладошкой, отгоняя дым.
— Закуришь?
— Не люблю.
— Много ты понимаешь! — усмехнулся Гоша. — Это не простая сигарета. Она дает человеку силу и уверенность в себе…
— Наркота, что ли? — догадалась Зулейка. — В нашу школу тоже проникла эта зараза. Так директор сказал: тем, кто будет курить, он головы поотрывает.
— А ты попробуй, — предложил Гоша.
— Не буду и вам не советую, — произнесла Зулейка. — Привыкнешь — погибнешь.
— Глупости все это. Предрассудки. И потом, если я захочу, всегда смогу бросить это. — Он докурил и втоптал окурок в землю. — Послушай, Клеопатра, ты, кажется, обещала сводить меня на смотровую площадку, с которой весь Кавказ виден.
— А вы умеете ходить по горам?
— Всю жизнь ходил, — усмехнулся Гоша, — я ведь азербайджанец. — На самом деле о горах он имел весьма отдаленное представление, поскольку вырос в Баку, на берегу моря.
…Они вышли из деревни, по еле заметной тропинке направились в горы. Гоша старался не отставать от своей спутницы. С непривычки он быстро взмок, хотя вечер был довольно прохладный.
— Далеко еще? — спросил он, тяжело дыша.
— Устали?
— Немножко, — признался он, остановившись, чтобы перевести дух.
— Тогда можно срезать путь. Полезем напрямки, тут недалеко, метров двести. Я всегда так делаю, когда без чайника.
— Погоди чуток, — взмолился Гоша. Дрожащими руками он достал заветную сигаретку и выкурил ее под осуждающим взглядом девочки.
Может, силенок у него и не прибавилось, но мышцы расслабились, по телу прошла блаженная волна. Все чувства обострились.
Гоша огляделся, словно видел все впервые. Черное небо, на котором зажглась первая звезда. Круглая, как сковородка, луна, изливающая на окрестности холодный свет. Сладкий и терпкий воздух. И восторженная девчонка с голыми коленками, исцарапанными, как у мальчишки.
Он схватил ее за руку. Зулейка попыталась вырваться, но парень держал крепко.
— Ну, вперед, на штурм высоты! — скомандовал он и первым шагнул к почти отвесной стене, поросшей мхом и лишайником.
Девушка испугалась этого порыва:
— Если упадете — и косточек не соберете. Идите лучше за мной. И не смотрите вниз.
Гоша послушно пошел за ней, ставя ноги в те углубления, которые выбирала она, цепляясь за выпирающие из земли корни. На полпути Гоша покачнулся и инстинктивно ухватился за плечи Зулейки. Девочка вскрикнула, однако сумела удержаться.
— Отдохнем, — сказала она.
Он послушно замер, не разжимая рук.
— Я говорила — не смотрите вниз, — прошептала она. — Голова закружится — тогда конец.
Волна желания захлестнула все его существо. В эти мгновения он, казалось, отдал бы все на свете, чтобы овладеть этим чистым и юным существом.
— Что вы так смотрите?
— Я не смотрю, — отвел он в сторону глаза.
— Осталось совсем немножко, — произнесла она, неверно истолковав его взгляд. — Последний бросок — и мы на месте.
…Площадка и впрямь оказалась великолепной. Ровная, покрытая мягкой шелковистой травой.
Зулейка опустилась на траву, Гоша примостился рядом. Рука его легла ей на грудь. Девочка попыталась сбросить ее.
— Перестань!
— Клеопатра, — пробормотал он, весь во власти желания, — будь моей женщиной!
— С ума сошел?!
Она наконец сумела вырваться и отбежала на край площадки.
— Сошел, — ответил он.
— Оно и видно.
— Клеопатра, не мучь меня. Я… Я все для тебя сделаю…
Он метнулся к ней, обнял и поцеловал. Губы девочки оказались нежными и пахли молоком.
— Пусти! — вырывалась она.
Гоша чуть ослабил объятие. Голова у него кружилась, как от вина.
— А знаешь, мне кажется, точно на такой площадке дрались Печорин и Грушницкий… — Зулейка попыталась переключить его внимание.
— Слышал краем уха, что они насмерть подрались… Это из сочинской группировки, что ли?
— Какой группировки? Обалдел? — воззрилась на него Зулейка.
Гоша понял, что ляпнул что-то невпопад.
— Ну, не сочинской, значит, омской, — пробормотал он и снова обнял ее. — Нам-то с тобой какая разница?..
— Отойди, дурак! — с сердцем произнесла Зулейка, вырвавшись из его цепких и потных рук. — Надоел ты мне со своими нежностями. — Она отошла на шаг и добавила: — Как кобель дяди Зураба!
Гоша почувствовал себя оскорбленным: какая-то дрянь, ничтожество, девчонка смеет его оскорблять! Его, которого сам Черный Беркут считает одним из лучших наркокурьеров, которого ценит даже Баритон…
Он схватил ее за руку и дернул с такой силой, что она едва удержалась на ногах.
— Ты что, белены объелся? — Голос ее от обиды зазвенел.
— Не мели что попало! — зло сказал Гоша. — И не обзывай старших.
— Дурак!
Тут он отвесил ей звонкую пощечину. Зулейка неожиданно влепила ему ответную и укусила за руку до крови.
Мамедов разозлился не на шутку, опрокинул ее на землю и навалился всем телом.
— Ну, образумилась? Будешь кусаться еще?
— Чего тебе надо?
— Чтобы ты была послушной. Понятно? — Он, придерживая ее одной рукой, второй достал сигаретку и сунул ее в рот Зулейки:
— Кури!
Она с ненавистью посмотрела на него и выплюнула сигарету. Он снова ударил ее по лицу и снова воткнул сигарету. Зажег.
— Затягивайся, как следует, — велел он, — если хочешь остаться живой.
Зулейка поняла, что он не шутит. Этот зверь на все способен. Затянулась, закашляла. Он не отставал, пока она не докурила сигарету до конца.
— Так-то лучше.
— Ты мне губы до крови разбил.
— Я тебе не только губы разобью, если будешь фордыбачиться. Все ребра переломаю. Раздевайся, быстренько.
— Нет.
Он с силой дернул за платье, и оно разорвалось сверху донизу. На Зулейке не было бюстгальтера, только узенькие трусики. Девушка изловчилась и снова укусила его за руку. Гоша отшатнулся, хотя боли в состоянии аффекта не почувствовал.
— Сбрось эту тряпку, — показал он на плавки.
— Не дождешься. — На нее тоже начал действовать наркотик: теперь она говорила медленно, глаза ее подернулись поволокой. Ей стало ужасно жаль себя, жаль свою юную жизнь, так глупо опоганенную этим подонком. Клеопатра, ее героиня, наверное, покончила бы с собой, прыгнув с площадки в пропасть. Но она не Клеопатра. Лишаться жизни? И из-за кого? Из-за этого тупого кретина, который даже Лермонтова не читал.
Улучив момент, Гоша сковал ее руки своей громадной пятерней, второй рукой сорвал трусики. Желание распирало его. Зулейка сумела вывернуться.
— Вот что, египетская царица, — произнес он со злостью. — Я не стану заниматься французской борьбой. Если ты будешь сопротивляться, я брошу тебя в пропасть.
Голос его дрожал от гнева. Зулейка поняла, что он окончательно остервенел и совладать с ним ей не под силу. А так хотелось жить.
* * *
…Та ночь на смотровой площадке высоко в горах врезалась в память Зулейки на всю жизнь. Первая «ночь любви» была мучительной и бесконечной. Зулейка задыхалась от боли и бессилия.
От первой близости она не испытала ничего, кроме омерзения. Неужели это то, что воспето в бесчисленных любовных романах? Кровь, кровь, ярость и тоска, какая-то звериная, неуемная.
После короткого отдыха Гоша опять принялся за свое.
— Лучше сразу сбрось меня со скалы, — стонала Зулейка.
— Дурочка, теперь будет лучше, — успокаивал Гоша.
Раннее утро застало их, вконец обессиленных, лежащих рядом у самого края пропасти.
— Доброе утро, красавица, — сказал Гоша.
Зулейка с трудом открыла глаза. Она всю ночь проплакала, забылась только на рассвете тревожным, кошмарным сном. Глянула на Гошу и, молча, стыдливо прикрылась руками. Голова была тяжелой и гудела, как колокол.
— Что, головка бо-бо? — понимающе усмехнулся он. — Это после дозы, с непривычки. Сейчас подлечим.
Он достал сигарету, сделал три-четыре затяжки и протянул ее Зулейке. Та с жадностью затянулась и выкурила сигарету до конца, пока окурок не обжег ей пальцы.
— Полегчало? — спросил Гоша.
Она кивнула.
— То-то. Теперь не запускай, — произнес наркокурьер то ли в шутку, то ли всерьез.
— А где их достать, эти сигареты? — несмело поинтересовалась она.
— Твои проблемы, Клеопатра, — грубовато отрезал он. — В школе у ребят и поинтересуйся.
Он привел себя в порядок: причесал волосы, застегнул рубашку, отряхнул с брюк травинки и пыль.
— Ну, двинулись?
— Как же я пойду? Ты мне все платье разорвал.
— Ане надо было выкобениваться.
С помощью зулейкиных заколок для волос платье кое-как подремонтировали, и они отправились в обратный путь.
Селение уже проявляло признаки жизни.
Кое-где из глубины дворов поднимался дымок — это хозяйки разожгли тандыры, чтобы испечь на завтрак лепешки.
— Привет, дочка, — послышалось из-за распахнутой калитки.
— Привет, дядя Зураб, — слегка замедлила шаг Зулейка, придерживая рукой платье, чтобы оно не сползло.
— У тебя гость?
— Да, он в Тбилиси едет, сюда заскочил. Я его на смотровую площадку водила.
— Понравилось?
— Очень, — подал голос Гоша. — Никогда в жизни такого удовольствия не получал.
— Ну и славно, джигит, — улыбнулся дядя Зураб. — Остановиться можешь у меня.
— Он сейчас уезжает, дядя Зураб.
— Ну, тогда — счастливый путь.
Во время этого короткого разговора Зулейку обуревали противоречивые чувства. Можно, конечно, все рассказать дяде Зурабу. Найдутся в селении еще несколько крепких мужчин, которые как следует намнут бока этой мрази. А может быть, даже убьют и в пропасть скинут. Ну а дальше что? Ее честное имя будет запятнано… Нет, пусть уезжает. А у нее еще будет возможность отплатить ему сполна. Неизвестно почему, но Зулейка в этом была уверена.
То, что девушка ничего не рассказала соседу, Гоша понял по-своему — не питает к нему враждебных чувств. И разоткровенничался.
— Ты девушка умная, сообразительная, — разглагольствовал он, прихлебывая из кружки свежезаваренный чай. — Я дам тебе хороший совет — благодарить будешь. Попадешь в Тбилиси, — позвони вот по этому телефону. — Он протянул ей клочок бумаги с телефонным номером. — Скажешь Черному Беркуту, что от Гоши Мамедова. Нам курьеры нужны, особенно в Грузии. Из Турции поступает первосортный товар, а распространять его некому… Ну, это тебе не интересно. В общем, денег заработаешь. Да и для себя травка все время будет под рукой.
— А мне поверят?
— Говорю же, сошлись на меня. Вот в школе у вас есть потребители — им и будешь продавать. Доход — триста процентов. Ничего?
Она промолчала.
— Ты тово… Не держи на меня зла, — проговорил Мамедов.
— У меня одна к тебе просьба.
— Да? — насторожился он.
— Оставь мне сигаретки.
Он выложил ей весь свой запас и уехал.
Зулейка долго стояла у школьных ворот и смотрела вслед уазику, повторяя как пароль имя человека из Тбилиси — Черный Беркут.
Много с тех пор воды утекло. Получив паспорт, Клеопатра уехала в Тбилиси и стала наркокурьером. Она оказалась способной ученицей. Попала под начало к Баритону, опираясь при этом на Черного Беркута. Сумела привлечь на свою сторону Саркисяна, держателя общака. У нее было много любовников, но душа оставалась пустой.
Потом она встретилась с Алексеем Ильиным. Ночь, проведенная с ним в поезде Москва — Сочи, пошатнула ее жизненные устои. Нежное чувство к этому простоватому, белобрысому старшему лейтенанту прокралось в ее, казалось, огрубевшее сердце совсем незаметно. Клеопатра почувствовала, что близость с ним делает ее лучше, чище. Ненависть, злоба, черствость, жестокость — все это постепенно уходило на второй план. Усилием воли она подавила в себе тягу к наркотикам.
Но потом произошел провал. Крупный. Из-за самого Баритона, его привязанности к малолеткам. Взяли и Алексея Ильина.
Переждав лихие времена в Испании, она начала создавать новую организацию. Более могущественную и более законспирированную. Вытащила из дерьма старых приятелей. Пригрела Гримо, по сути, спасла ему жизнь. Но он не разбудил в ее сердце никаких эмоций. Несмотря на огромную власть, она чувствовала себя бесприютной, одинокой. Так продолжалось два года. Пока не пришло озарение. Только Алексея Ильина полюбила она по-настоящему. Но ей не хотелось делать его наркобароном. И она решила, что он должен возглавить легальную часть фирмы, благо место директора стало вакантным.
Что же касается наркокурьера Гоши Мамедова, то, став полновластной хозяйкой «Эдельвейса», Клеопатра отдала приказ разыскать его и привезти к ней.
Они не виделись около пятнадцати лет, и Гоша, разумеется, не узнал Зулейку. Перед ним в кресле сидела красивая, как богиня, женщина в роскошном платье с большим декольте. На груди у нее был необычный медальон — с изображением трехглавой кобры.
Гоша только понял, что перед ним властная особа. Приложив руку к груди, он весело произнес:
— Приветствую тебя, прекрасная царица, желаю тебе тысячу лет счастливой жизни и оставаться такой же молодой и красивой.
Но царица комплимент не приняла, глаза ее негодующе блеснули. Она встала с кресла, подошла к нему и со всей силы дала две пощечины.
Гоша опешил. Хотел было возмутиться, но справа и слева к нему вплотную подступили Гримо и Гий.
— Это в знак приветствия, — пояснила Клеопатра. — Еще за мной должок. Помнишь?
И он вспомнил. И побледнел.
— Ну и что, все так же продолжаешь насиловать малолеток? — строго спросила Клеопатра. — Отвечай!
Гоша промычал, как баран перед закланием:
— Не-е, — похожее больше на «ме-е».
— Врешь. Я все о тебе знаю. — И Клеопатра ударила его ногой в пах. — Больше ты не будешь поганить детей своей грязной кочерыжкой. — И обратилась к охранникам: — Кастрируйте его. Яйца собакам бросьте. — И снова к нему: — Попробуешь пожаловаться кому, под землей найдем.
Легкий взмах руки, и охранники, подхватив Гошу с обеих сторон, поволокли его к выходу.
Готовясь к новой встрече с Ильиным, Чернов размышлял, как вызвать на откровенность бывшего сослуживца и соперника. В прошлый раз Алексей показался ему неискренним. Но, увы, и эта встреча не оправдала его надежд.
Чтобы размягчить сердце Ильина, Игорь, как бы невзначай, спросил о Наташе:
— Не встречаетесь?
Тот отрицательно помотал головой.
— Жаль только Светку, — вздохнул Ильин, — будет расти безотцовщиной.
— Когда родители расходятся, в первую очередь страдают дети, — вздохнул Чернов.
Честно говоря, его удивило и даже слегка покоробило спокойное отношение Алексея к измене Наташи. Он понял, что Ильин к ней остыл. Отболело.
Они пили кофе. Разговор не клеился. И тут у Ильина зазвонил мобильник. Алексей нажал на кнопку, услышал ответ, голос его потеплел:
— Да, любимая. Хорошо, через два часа. Нет, в «Праге», в нашем зале. Через два часа. Целую. — Ильин повеселел. — Старик, обещаю держать тебя в курсе, — сказал он Чернову. — Ничего не утаю. — И, помолчав, вдруг спросил: — Игорь, что это за препарат — фенциклидин?
Чернов опешил.
— Это синтетический наркотик, сильнее героина, — ответил он.
От этих слов у Алексея буквально отвисла челюсть. Он хотел что-то сказать, но передумал и поспешно начал прощаться.
Вернувшись в управление, Чернов вызвал Лену Голубеву и Николая Смирнова:
— Через два часа будьте у ресторана «Прага», выясните, с кем там будет ужинать Алексей Ильин. Только незаметно, не засветитесь!
В ресторан Ильин ехал с тяжелым сердцем. Клеопатра не ночевала дома. Это его весьма сильно взволновало. Нет, он не ревновал, хотя и это чувство нет-нет да и теребило душу. Алексея мучили сомнения другого рода: кто на самом деле его любимая, чем занимается, почему не раскроется перед ним, если уж они решили жить гражданским браком? Предчувствие подсказывало Алексею, что его вновь втягивают в сети наркомафии. И кто? Его Клеопатра — самая достойная из женщин, которых он встречал. «Надо сегодня же все выяснить», — решил он. Но чем ближе подъезжал к ресторану, тем учащеннее билось сердце. Вот сейчас он ее увидит, поцелует, и все тревоги рассеются.
Он сразу ее увидел. Она приветливо помахала ему рукой, улыбнулась. Так улыбаться могла только она, Клеопатра.
— Здравствуй, родная. — Он поцеловал ее щеку, Клеопатра благоухала «Елисейскими Полями».
— Ты прости меня, любимый, что не ночевала дома. Проблем было много. Я тебе все расскажу, но не сейчас. Ладно?
— Я тебя так долго ждал, — только и смог проговорить Алексей. «Ладно, все вопросы мы обсудим потом», — решил он.
Они пили французское вино, смеялись, не замечая вокруг никого.
Когда подали кофе, Клеопатра вдруг спросила, пристально глядя ему в глаза:
— Скажи, любимый, ты заходил в потайную комнату?
Алексей выдержал этот долгий и тяжелый взгляд. Нет, не уйти ему от этого разговора. «Что ж, может, и к лучшему», — решил он.
— Да, заходил, — ответил он.
— И что?
— Я понял, что ты опять создала какую-то организацию и собираешься производить фенциклидин.
— Тише! — Она прикрыла ему рот теплой нежной ладонью. — Дурачок, разве об этом говорят вслух?
— Зачем тебе это, родная? Ведь нам так хорошо вместе, без наркотиков, без постоянных тревог и переживаний…
— Все. — Голос ее стал властным и жестким. — Поехали домой! — Она резко встала и направилась к выходу.
Всю дорогу они молчали. Так же молча приняли порознь душ и легли спать. Алексей — в гостиной на диване. Она — в спальне.
Оба не могли заснуть. Далеко за полночь Ильин не выдержал и, взяв подушку, поплелся в спальню. Присел на край постели, потом залез под одеяло. Как только он дотронулся до плеча Клеопатры, она крепко обняла его и стала осыпать поцелуями.
— Прости меня, идиота, — прошептал он.
— Бог простит, а я тем более. — Поцелуй ее был долгим и сладостным…
Потом они долго молчали.
— Ну и как мы будем жить? — наконец спросил Алексей.
— Как и раньше жили. — Она приподнялась на локте, положила голову ему на грудь. — Я люблю тебя и не хочу втягивать в свои дела. Да, может, это и противозаконно, но оглядись вокруг, Алексей, кто сейчас живет по закону. Везде коррупция, обман, проституция… Где эта великая нация? От русских осталась безропотная горстка людей. Разве не так?
— Нет, не так. Россия есть и будет. Народ переживет лихолетье, стряхнет с себя всю грязь.
— Очнись, Алеша. Ты много видишь на улице беременных женщин? — Она посмотрела ему в глаза и сама ответила: — Нет. А знаешь, что за последние десять лет численность русских сократилась на десять миллионов человек?
— Вот-вот, — перебил он ее. — Если мы будем пичкать людей наркотиками, то все скоро вымрем.
— С тобой трудно говорить. — Она вновь положила свою голову ему на грудь. — Повторяю: я не хочу тебя втягивать в грязные дела. Это, видно, моя доля. Но поверь, я делаю меньшее из зол, по сравнению с другими… И знаешь, давай перенесем этот разговор на утро. Я очень устала.
Подполковник милиции Ковалев долго изучал схему преступного сообщества «Эдельвейс».
— Всплыл-таки любвеобильный Амантай. Ну что же, надо его брать.
— К Милочке уже выехал Панкратов с группой захвата, — сказал Чернов.
— Хорошо. Давай теперь проработаем твою операцию «Подстава». Внедрим туда Андрея Голобородько. Он изучал дело Гоши Торчка, наладившего выпуск фенциклидина. Виталий весьма похож на Фому — подельника Гоши — и по возрасту подходит. Для них уже есть легенда, они изучили формулы и технологические процессы изготовления этого наркотика. В общем, Голобородько готовится. Кстати, а как Ильин? Готов он к сотрудничеству? — спросил Ковалев.
— Колеблется Алексей, — вздохнул Чернов. — Любит он Клеопатру и не хочет подставлять ее, считает, что она не имеет никакого отношения к «Эдельвейсу».
— Что-то я не вижу Клеопатры в этой схеме.
— Клеопатра — птица высокого полета, — ответил Чернов. — В ближайшее время все прояснится. Я вам сразу доложу.
— Идет. Готовьте Голобородько. О задержании Амантая сообщите немедленно.
— Николай Николаевич, с Ильиным я работаю лично, у нас с ним доверительные отношения. Ему я верю и буду отстаивать его непричастность к преступному сообществу.
— Разумеется, — кивнул Ковалев.
Звонок генерала застал полковника Ковалева врасплох: только пять часов тому назад ему доложил свои соображения по захвату «Эдельвейса», и на тебе…
Ковалев допоздна засиделся в кабинете, уточняя детали по «Эдельвейсу» и набрасывая общий план мероприятий на завтра. Спохватился, посмотрел на часы, — уже на сегодня… Взять под особый контроль привокзальный рынок — оттуда поступило несколько тревожных сигналов. Приблудная мафия, что ли, пытается подмять местных торговцев под себя? Проверить гостиничную высотку, особенно — правила заселения. Регистрация приезжих в районе вызывает серьезное опасение. Слишком много иногородних появилось в последнее время.
Безусловно, большинство из них — честные люди: кто приезжает к родственникам, кто на заработки. А вот девицы горизонтального промысла — этих пруд пруди среди приезжих, хотя и здешних достаточно.
Наркомания — особая статья. Один «Эдельвейс» опутал всю Россию. Башковитый мужик, небось, его возглавляет. Уже сколько информации собрали о нем, сколько наркодилеров выловили, а взять все не могли. И вот сейчас дело сдвинулось. Удалось связать информацию, полученную из разных регионов — из Крыма, Смоленска, Омска и других. Наиболее ценные сведения были получены от Амантая. Его допрос пролил свет на очень важные вещи. Главное, удалось связать «Эдем» с «Эдельвейсом». Теперь вот внедрили Фому в это преступное сообщество… А внедрили или нет? Может, его раскусили? Нет, прав Чернов, надо немедленно разрубить этот клубок.
Наркотики — это тема была самая болезненная для Николая Николаевича Ковалева. Несколько дней назад он узнал, что его сын Васька, ученик седьмого класса, — наркоман. Причем со стажем. Употребляет таблетки «Экстази». Ковалев сумел «расколоть» сына, когда жена отсутствовала — уехала на два дня к заболевшей сестре.
Васька рассказал, что в школу приходил какой-то дядька, с некоторыми из ребят вел долгие разговоры, шушукался по углам. В их числе был и Васька. Дядька говорил, что это — чудесное средство, вроде лекарства: оно делает человека сильным и храбрым, уверенным в себе.
— Вижу, ты славный парень, — сказал он Ваське. — Кем хочешь стать?
— Космонавтом.
— Ну вот, для космонавта храбрость — первое дело. Да и сила не помешает. Бери, бери «колесо», не бойся.
— Какое «колесо»? — не понял сын.
— Таблетку, чудак! — улыбнулся незнакомец. Он сразу понравился, и не только Васе, но и остальным ребятам: белозубая улыбка, сам легкий, спортивный. Солнце на турнике крутит, как гимнаст первого разряда. Приходил в школу несколько раз, и с преподавателем физкультуры хорошо знаком: тот, собственно, его и пригласил.
Однажды, когда дядька предложил пацану таблетку, Васька осторожно спросил:
— А сколько она стоит?
— Ничего не стоит! — рассмеялся незнакомец. — Говорю же — дарю ее тебе!
Василий оглянулся, но учитель физкультуры — это происходило в спортивном зале — не смотрел в их сторону и вообще не обращал на гостя никакого внимания. И Васька решился… Уж очень хотелось попробовать эту таблетку, о которой столько говорили пацаны во дворе. Да и название у нее клевое — «Экстази»! Ясно же, что дерьмовую штуку так не назовут! Приняв первую таблетку, он был разочарован. Думал, сразу же почувствует себя героем, но ничего не произошло. Только в животе образовалась странная пустота, а мысли стали вялыми, хаотичными.
— Ковалев, ты спишь сидя, что ли? — услышал он голос химички. — К доске!
— Я не слышал.
— В третий раз вызываю.
Все ребята уставились на него.
И тут к горлу подступила тошнота. Васька выскочил из класса. Еле до туалета добежал. Его долго рвало.
Когда прозвенел звонок и химичка вышла из класса, объяснил ей, что, видимо, отравился грибами. Ковалев-младший был настолько убедителен, что учительница пожалела его и пообещала зачеркнуть двойку.
Васька в душе ликовал: никогда еще он не чувствовал себя так раскованно и уверенно. Но такое состояние продолжалось недолго. Уже через день он почувствовал неопределенную тоску и странное ощущение под ложечкой: организм требовал дозы. И он получил ее — незнакомец теперь бывал в школе регулярно.
Ну а дальше — пошло-поехало. И очень скоро чудодейственные «колеса» стали для него платными. Теперь приходилось изворачиваться, чтобы любым способом раздобыть деньги.
Ковалев-старший выяснил, что дворовому скупщику были проданы двенадцать серебряных ложек, которые жене достались в наследство от родственницы. Теперь предстояло рассказать о семейном несчастье супруге…
Невеселые мысли Ковалева прервал телефонный звонок.
— Привет, Николаич! — услышал он.
— Здравия желаю, товарищ генерал.
— Не забыл дорогу домой?
— Работы много, товарищ генерал.
— Это верно, работы у нас хватает.
— И вы-то, небось, не из дому?
— Верно, со службы. Мы тут с министром посовещались… — Генерал не любил тянуть. — В общем, утвердили твой план. С некоторыми изменениями, но в основном все принято. Штурмуй «Эдельвейс»!
У Ковалева был свой счет к синдикату — то, что случилось с сыном — дело рук наркодельцов. В школу, правда, в тот же день, когда подполковник узнал о «чудодейственных» таблетках, наведалась милиция, но добренького дяденьку как ветром сдуло — он больше не появлялся. Преподаватель физкультуры от всего отрекся: никакого дяденьку, приходившего в школу, он не знает, все это фантазии подростка — переходный возраст, знаете ли. И вообще, в школу посторонние проникнуть не могут — вы же видели охранника на входе?..
…Итак, начальник ГУВД утвердил план захвата подземелья. Группу захвата поручили возглавить полковнику Ковалеву. В операции должен был участвовать отряд ОМОНа, которым командовал майор Павел Павлович Демидов, друзья называли его просто «Палыч». В операции были задействованы также капитаны милиции Чернов, Панкратов и старший лейтенант милиции Смирнов.
План был разработан на основе показаний Амантая. Тот сообщил о двух выходах из подземелья. По ним и решили проникнуть внутрь. Но существовал еще третий ход, секретный, который вел на станцию метро «Сокольники». Об этом ходе Амантай не знал…
Одно направление штурма — со стороны летнего кафе, расположенного в парке «Сокольники». Отсюда было метров сто до здания фирмы «Эдем». Здесь должны были действовать группа Чернова и отряд ОМОНа во главе с майором Демидовым. Другую группу оперативников возглавил сам Ковалев. Связь между группами осуществлялась по радио. Позывные: «Сокол-1» — это Ковалев, «Сокол-2» — Чернов, «Сокол-3» — ОМОН.
Кухня кафе была пропитана прогорклым запахом подгоревшего масла. Чернов и Панкратов вежливо попросили толстую перепуганную повариху временно покинуть помещение, после чего вскрыли железный люк, закрытый линолеумом. Они оказались в тамбуре перед железной дверью. За ней был туннель, ведущий в «Эдельвейс».
Предварительно разбив видеокамеру, которая висела над входом, Чернов повел омоновцев по узкому проходу. Через пятьдесят метров им встретилось первое препятствие: решетка. Они справились с ней с помощью клещей-резаков. Через сто метров появилось другое: дверь, на этот раз бетонная. Здесь помогла пластиковая карточка, изъятая у Амантая. Дверь открылась сразу, и тут же раздалась очередь из автомата. К счастью, никого не задело — омоновцы укрылись за бетонными притолоками. Кто-то выстрелил в ответ, и охранник упал.
Следующий отрезок пути казался бесконечным, хотя занял несколько секунд. Омоновцы оказались на перекрестке. Здесь был уже не один охранник, а несколько. Завязался настоящий бой.
Чернов почувствовал, как обожгло левую щеку. Он провел по ней ладонью — рука была в крови. К счастью, пуля прошла по касательной. В этот момент его толкнул в плечо кто-то из омоновцев. Чернов отшатнулся, и тут же над ухом просвистела пуля.
— Спасибо, брат, — прохрипел капитан.
Зураб, Гримо и Гий застыли у экрана, наблюдая бой, происходивший в тоннеле.
— Менты пронюхали про наше логово, — сказал Гий и сплюнул. — Видно, Амантай раскололся или за Фомой была слежка.
— А может, это Ильин навел милицию? — проговорил Гримо.
— Похоже, — согласился Зураб. Немного помолчав, добавил: — Приказ всем! Всем! Уходим по секретному каналу.
— А как с кнопкой? — спросил Гримо, указав на красную точку на панели управления.
Зураб уставился на кнопку и замолчал. Гримо и Гий ждали. Нажатие кнопки приводило в действие взрывное устройство на вилле, где сейчас находился один человек…
— Нет, я не могу, — прошептал Зураб и обратился к Гримо: — Вот переносной пульт, будет совсем плохо — нажмешь!
— Понял, — он положил пульт в правый карман. — Вчера Саркис вывез картины. Как в воду глядел.
— Это я ему приказал, — сказал Зураб.
Гримо выключил рубильник электропитания. Стало совсем темно, горели лишь редкие лампы вдоль стен.
Зураб, Гримо и Гий поспешили к потайному ходу, располагавшемуся в рыцарском зале. Дверь закрывала огромная шкура белого медведя. Здесь Гий поставил растяжку с гранатой РПГ.
Через несколько минут послышался глухой взрыв: это омоновцы подорвали последнее препятствие — массивную железную дверь. Одновременно сработала растяжка. Два взрыва разделили всего несколько секунд.
Суммарный взрыв оказался настолько мощным, что потайная дверь в секретный ход немного перекосилась. Гримо и Гий навалились на нее, но тяжелая плита не поддавалась. В этот момент в рыцарский зал ворвались Чернов, Панкратов и омоновцы. У них на пути вырос Гий.
Омоновцы навалились на Гия.
— Десант не сдается, — рычал Гий, кусая и царапая милиционеров.
— Бандит, а не десантник, — Панкратов обхватил его голову и начал ее сжимать.
— Десант не сдается, — прохрипел Гий и разгрыз зубами стеклянную ампулу.
Тело его дернулось и обмякло. Изо рта выступила пена.
В этот момент Гримо удалось приоткрыть потайную дверь и он с силой толкнул в проход Зураба, тут же захлопнул дверь и навалился на нее спиной.
Автоматная очередь, выпущенная омоновцем, вспорола гранитную плиту, насквозь пробила железного рыцаря. Гримо отскочил в сторону и, спрятавшись под дубовый стол, дал прицельную очередь из УЗИ.
— Сдавайся! Ты окружен! — крикнул Чернов, не зная, что Гримо глухой и понимает речь только по губам.
Игорь броском достиг противоположной стены зала.
— Прикрой меня, — услышал он голос Панкратова.
Игорь не успел предупредить товарища, а тот уже метнулся к дубовому столу и навалился на бандита. Но Гримо ловким приемом остановил нападавшего и резким ударом в челюсть опрокинул навзничь.
Выстрелить Гримо не успел. Чернов оглушил его пистолетом. Теряя сознание, бандит что-то забормотал. Игорь прислушался. Гримо отдавал кому-то, а может, сам себе команду: «Нажми кнопку, нажми кнопку…»
Чернов включил рацию и сообщил «Соколу-1»:
— Крысоловка захлопнулась. Подземелье взято под контроль.
На станции метро «Сокольники» никто не обратил внимания на блеклую женщину в черных брюках и рубашке навыпуск. Правда, овальная сумочка из полированной кожи совсем не соответствовала ее весьма посредственному наряду.
Выйдя из метро, Клеопатра неспешно направилась к стоянке машин. У белых «жигулей» пятой модели остановилась, отключила автосигнализацию, села за руль и посмотрела в зеркало.
— Ну и красотка, — вырвалось у нее.
Достав из бардачка карту дорог, нашла на ней трассу Москва — Киев. «Часов за десять — двенадцать доберусь», — подумала она.
Вот и все. Организация, которую она создавала почти три года, понесла невосполнимые потери. Громаду и Epoxy убрали по ее приказу. Бармена застрелил Амантай. Гримо и Гий не сдадутся живыми. В этом она не сомневалась. Турсункул наверняка сбежит. Остались лишь преданные ей Саркис и Черный Беркут. Эти залягут на дно и будут ждать ее команды. Значит, не все еще потеряно.
А что же Ильин?.. Самый близкий ей человек? Она слышала взрыв. Значит, Гримо выполнил ее приказ. Жаль Алексея. Очень. Не заслужил он такой смерти…
Слезы навернулись у нее на глаза.
Не отдавая себе отчета, Клеопатра достала мобильный телефон и набрала номер Ильина.
— Слушаю вас. — Она узнала его голос, и телефон выпал из ее рук.