олодая женщина, сидевшая за рулем белого «пежо», еле дождалась, когда в потоке машин появится просвет, и ловко вклинилась в колонну. Потом посмотрела в зеркало заднего вида. Ни одна из двух машин, следовавших за ней, не смогла вклиниться в колонну.
— Вписались! — сказал удовлетворенно ее пассажир, сидевший рядом с ней.
Дорога шла вдоль берега, затем резко свернула в горы.
— Дыши глубже, главбух, — посоветовала женщина и чуть сбросила скорость.
— Фу-у, — с шумом выдохнул мужчина и вытер платком потное лицо. — Полегчало.
— Поднимемся выше в горы — еще лучше будет, Саркис, — сказала женщина. — Там воздух такой обалденный — просто пьянею от него. Каждый день в горах бегаю, а привыкнуть не могу.
Саркис искоса посмотрел на нее:
— А ты в хорошей форме, мать.
— Стараюсь.
— Это все благодаря бегу?
— Нет, карате, восточные единоборства.
— Оно и видно. — Саркис провел рукой по ее бедру. Женщина, не отрываясь от руля, довольно чувствительно двинула его локтем в бок.
— Бес в ребро, — меланхолически констатировал Саркис.
— Сбрось сначала с десяток килограммов, — дружески посоветовала Клеопатра.
Здесь было пустынно, изредка попадалась встречная машина, и тогда приходилось быть осторожной вдвойне.
Это место она выбрала давно. Для последней контрольной проверки. Поднявшись на высоту, можно было наблюдать, какие машины едут за ней. Сейчас хвоста, слава богу, не было.
Саркис вздохнул:
— Пробовал я сбросить эти чертовы килограммы…
— И что?
— Никакого толку. И бегал, и прыгал, и в сауне сидел до седьмого пота.
— Похудеть — это тебе не общаком распоряжаться. Ну, ничего, мы тебе другую парилку припасли…
— Не скучаешь тут одна? — спросил Саркис.
— Во-первых, я не одна. Во-вторых, скучать некогда, — сказала Клеопатра.
Сказала неправду. Конечно, она скучает по России. Ее тянет домой. Разве можно сравнить полнокровную жизнь в Москве с тихой, сытой и размеренной жизнью в Испании. Здесь она задыхается от бездействия и тоски. Особенно в последнее время. Полгода назад покинув Россию, она радовалась, что благополучно пересекла границу, избежала ареста. Она боялась милиции и Интерпола, хотя была уверена, что нигде не засветилась. Потом в спокойной обстановке анализировала, почему произошел провал. Кто стоит за разгромом ее, казалось бы, могущественного и непотопляемого наркосиндиката. Анализировала и делала выводы…
Вскоре и это надоело. Ну, обожглась, ну, потерпела фиаско, но ведь жива, полна сил. Значит, пора взять реванш за поражение, подумать о завтрашнем дне, о том, как возродить организацию. Она уже строила новые планы, искала друзей и соратников, временно легших на дно.
Больше книг на сайте - Knigoed.net
— Есть задумки? — спросил Саркис.
— О делах потом, когда доберемся до места, — ответила она. — Ну, как там Греция?
— Не Греция, а Кипр.
— Это одно и то же.
— Клевая страна.
— Всю жизнь мечтала там побывать. — И Клеопатра мечтательно продекламировала: — Страна героев и богов…
— Чего-чего?
— Это Пушкин так Грецию назвал, — пояснила она.
— А, ну да, — кивнул Саркис.
После разгрома «Эдельвейса» не только Клеопатра, но и Саркис, Черный Беркут, другие главари наркосиндиката сумели улизнуть из России. Затаившись, они ждали сигнала Клеопатры. И он поступил.
— Черный Беркут у тебя? — спросил Саркис.
— Завтра прилетает.
— Откуда?
— Из Тбилиси.
Горная гряда кончилась, дорога стала снижаться.
Движение на дороге становилось оживленнее.
— Ты первый раз в Испании? — спросила Клеопатра, снова вливаясь в поток машин.
— Сама знаешь.
— Тогда я тебе кое-что покажу, потому что когда прилетит Черный Беркут, будете сидеть на вилле, как суслики.
Порт произвел на Саркиса, человека сухопутного, неизгладимое впечатление. Причал, который назывался миллионерским, уходил, казалось, в бесконечность. Здесь швартовались яхты богатых людей со всего света. Ни одна из них не походила на другую. Одни белоснежные, другие черные, как ночь, третьи переливались всеми цветами радуги. Казалось, легкое дуновение ветерка — и все они тотчас взлетят, словно стайка птиц.
Город, против ожидания, не вызвал у бывшего главбуха интереса. Ну, дома. Ну, музеи. Ну, парки. А вот грандиозный памятник на набережной привлек его внимание. Здоровенный несуразный мужчина с кривой ухмылкой на лице двумя поднятыми руками приветствовал кого-то.
— Это кто, король какой-то? — спросил он.
— Темнота! Это европеец приветствует красоту и могущество моря, — произнесла Клеопатра фразу, не далее как третьего дня услышанную на этом же месте от гида.
— Евреец?
— Европеец, серость! — захохотала Клеопатра, смех подхватил Саркис.
— А кто скульптор?
— Зураб Церетели.
— Наш, что ли?
— Другого не бывает.
— Похоже, этот мужик под кайфом. Дозу хватанул. Вишь, как тупо лыбится.
— Эту скульптуру Церетели Испании подарил.
— Бесплатно, что ли?
— Ну да. Но перевозка и установка стоили миллионы.
— Баксов?!
— Ну не рублей же. Испанцы шутят — лучше бы ее разбили по дороге.
Затем Клеопатра показала Саркису роскошный дворец, принадлежащий королю Саудовской Аравии, виллы некоторых губернаторов, мэров и миллионеров из России, в частности, виллу Гусинского, расположенную на отшибе.
— Ну, видел, как живут богатые люди?
— Неплохо живут.
— Вот и мы так должны жить, — улыбнулась Клеопатра, подъезжая к собственной вилле.
Убежище красавицы было огорожено трехметровым забором.
У калитки висела табличка «Частная собственность ЗУЛЕЙКИ ИЛЬИНОЙ».
Внешне дом выглядел скромным, однако внутри царила роскошь. Дом на три этажа уходил вниз. Еще не совсем стемнело, и Саркис успел разглядеть шикарный парк, разбитый на английский манер, бассейн и искусственные водопады.
На следующий день прилетел Черный Беркут. Он разминулся с Клеопатрой — прилетел из Тбилиси в Барселону по турпутевке и оттуда добирался на такси.
Они сели втроем за роскошно накрытый стол, и Клеопатра за коллекционным вином, которое обожал король Фердинанд, начала излагать свой план. Говорила она медленно и убедительно, чтобы коллеги оценили широкомасштабность ее намерений.
— Первое, — она загнула палец на левой руке, — открыть в Москве русско-испано-кипрский банк — такой смеси еще не было. Второе, под прикрытием банка в Подмосковье и в Парголове, — это местечко в Ленинградской области и там уже есть зацепка, — развернуть подпольные лаборатории по производству биостимуляторов типа «Виагры». Это — дело для Турсункула. Он уже работает. Надо найти Громаду, который застрял в Сибири, Ямщика, промышляющего в Санкт-Петербурге. Люди на местах остались и жаждут сигнала. Кстати, Гримо не погиб — он сейчас в тюрьме. И наша задача — вызволить его. Это я поручаю тебе, Саркис. Не жалей денег. Выходи на ГУИН, там работает полковник Кардан. Хорошо бы найти Ильина. Он, по моим данным, бомжует. — Клеопатра вздохнула.
— Фому-то как нам подсунули, а?! — сделал недовольную мину Черный Беркут.
— И все-таки они нас не уничтожили. Мы возродим «Эдельвейс»! — воскликнула она, сверкнув глазами. — И сделаем это быстро. Обещаю! А с Фомой менты просчитались. Он сейчас работает на нас.
— Ты уверена? — обеспокоенно спросил Черный Беркут.
— Мои люди его проверяли. — Клеопатра допила вино из бокала, и бесшумно выросший за ее спиной дворецкий снова его наполнил. — К тому же он оказался наркоманом…
— Старший лейтенант милиции? — удивился Саркисян.
— Да, старший лейтенант Голобородько стал перебежчиком. Но мы его контролируем. И еще у меня для вас новость. В Подмосковье вскоре начнется избирательная кампания в областную думу, и я решила выставить свою кандидатуру. Звание депутата дает много привилегий, возможностей. Это — деньги, связи, безопасность…
— Неприкосновенность, — подсказал Черный Беркут.
— Крыша, — вставил Саркисян.
— Правильно, — улыбнулась Клеопатра. — Я подготовила некоторые документы для регистрации меня кандидатом в областном избиркоме. Не забудь, Саркис, забрать эти бумаги и передать Турсункулову.
— План мне нравится, — сказал Саркис. — Давно пора иметь свой банк, и это я беру на себя. Поддерживаю и профинансирую поход во власть. Как это мы раньше недодумались?! Теперь о производстве. Делать собственный биостимулятор — значит не зависеть от поставщиков. Все мы знаем, что на них, да еще на всяких наркокурьеров уходит львиная доля доходов, да и слишком опасным это дело становится…
— И хорошо бы сделать новый эффективный стимулятор, с новыми свойствами, простым в обращении, к примеру, без запаха, и дать ему прекрасное имя, скажем, «Амур» или «Любовь», — сказала Клеопатра.
Черный Беркут решительным жестом отстранил дворецкого, который хотел вновь наполнить его бокал.
— Коллеги, хватит пить. Дело слишком серьезное, решать надо на трезвую голову.
Все согласились, но Клеопатра отодвинула свой почти полный бокал с явным сожалением.
Выпитое вино, вкупе с усталостью от всего нынешнего нескладного дня с вынужденной поездкой до Бронниц и сложным обратным путем, подействовало на Алексея Ильина так, что он, как был одетый, рухнул на койку и проспал почти до вечера. Проснувшись, он привел в порядок стол, сунув остатки еды в холодильник.
Выгребая из карманов остатки денег, наткнулся на две бумажки. На одной округлым почерком был выписан список продуктов, которые необходимо купить в магазине, и он, скомкав его, бросил в помойное ведро. На второй был записан какой-то телефон, он долго не мог сообразить — чей. Но тут в памяти всплыли Бронницы, привокзальная площадь, огромные предвыборные щиты и портрет женщины, похожей на Клеопатру. Неужто она?!
Позвонить из Золовки было проблемой. Ближайший телефон находился в клубе, где в этот вечер должно было состояться собрание избирателей, которое проводила его новая знакомая Люсинда. «Да и вряд ли кто придет на это дурацкое мероприятие», — думал он, торопливо идя по улице.
Однако около клуба он увидел оживленные кучки людей. И в фойе, и в буфете народу было полно. Ильин с трудом пробился в закуток своего приятеля-директора, гордо именуемый кабинетом. Директор к этому ответственному моменту успел полностью протрезветь, был при галстуке и — такое Ильин наблюдал впервые — в отутюженных брюках.
— На фильм пришел? — спросил он Алексея. — Тогда беги в зал, а то места не найдешь.
— Нет, мне позвонить надо.
— Ну, звони. А я в зал пойду, за порядком нужно последить. А потом в президиум сяду, так Люсинда сказала, — произнеся последнюю фразу, приятель отвел глаза в сторону. Эти мелочи, впрочем, Алексея не интересовали.
Он лихорадочно набрал номер избирательного штаба, едва за директором закрылась дверь. В ответ послышались протяжные гудки.
Алексей набирал номер снова и снова, но ему никто не отвечал. Через тонкую перегородку, отделявшую директорский кабинет от зала, доносились шум, выкрики, затем все затихло. Алексей понял, что началось собрание избирателей.
Он снова и снова, как заведенный, набирал номер штаба, впопыхах записанный в Бронницах, но ответа не было. Может, записал неправильно?!
Он уже совсем решился было бросить телефон и пойти в зал, чтобы хоть из дверей послушать, о чем говорит кандидат, но в этот момент сняли трубку.
— Слушаю вас, — сказал приятный женский голос.
И тут с Ильиным случился конфуз: он напрочь забыл имя кандидатши в депутаты под портретом в Бронницах.
— Это избирательный штаб? — спросил он.
— Слушаю вас внимательно, молодой человек, — повторил голос.
— Мне… необходимо… Я хотел бы встретиться с кандидатом…
— С нашим народным кандидатом? — Голос в трубке заметно потеплел.
— Ну да.
— Она очень занята.
— Знаю… Но мне нужно совсем немного времени.
— Видите ли, товарищ, она не ведет прием населения. Ведь ее еще не выбрали депутатом.
— Но как же быть?
— А очень просто. Сегодня в Золовке состоится собрание избирателей. Приходите на него и сможете задать ей любые вопросы.
— Сегодня… В Золовке? — пробормотал ошарашенный Алексей и осторожно, словно боясь спугнуть кого-то, положил трубку. И вдруг его будто ударило молнией. Ильин бросился в зал.
На сцене, за столом президиума сидело местное начальство. Не так давно и он был таким же благополучным, как эти мужики, — спокойным, солидным, уверенным в себе, в дорогом костюме и при модном галстуке. А посреди сидела… Она или не она?
Он вглядывался до боли в глазах, но так и не мог определить — Клеопатра это или нет? То, что посвежела и помолодела, — это еще можно понять. Но… черты лица?! И она, и вроде не она. Ильин слышал, конечно, про чудеса, которые делает пластическая хирургия.
Между тем первая часть собрания подходила к концу. Люсинда на все лады расхваливала кандидата. Алексей пропускал ее слова мимо ушей, он следил только за Клеопатрой, как мысленно стал называть главную в этом зале женщину.
Клеопатра — или женщина, столь поразительно напоминающая ее, — держалась спокойно, естественно, улыбалась, о чем-то перешептывалась с членами президиума. На полу, у края сцены, стояла большая корзина, куда избиратели клали записки.
Неожиданно женщина поднялась с места. Зал замер.
— Дорогие друзья! — произнесла она, и Алексей вздрогнул: это был ее голос! В конце-то концов можно изменить все: внешность, прическу, даже пол, черт возьми! Но голос — голос изменить нельзя.
— …Дорогие друзья! — продолжала Клеопатра. — Я иду во власть с одной-единственной целью: сделать вашу повседневную жизнь более сносной. Я уже говорила вам об этом. Нет, я не сулю вам золотые горы. Но твердо могу обещать одно: если вы мне окажете доверие, проголосуете за меня — я свою жизнь посвящу вам, и только вам. И это не пустые слова. Вот вы задаете мне сейчас вопросы, — указала Клеопатра на корзину с записками. — Пишите обо всем, что у вас наболело. Обещаю, что отвечу на все вопросы.
— Для этого придется здесь сидеть до утра!.. — крикнул кто-то с места.
— Если надо — будем сидеть до утра! — ответила Клеопатра.
Алексей пошарил по карманам, но нашел только клочок бумаги с телефоном избирательного штаба Клеопатры. Он нацарапал на нем, стараясь, чтобы рука не дрожала: «Дорогая Клеопатра! Любимая! Я верю, что это ты — так говорит мое сердце. Нам о столь многом нужно переговорить… Не ищи меня взглядом. Я нахожусь в зале, но так изменился, что, боюсь, ты меня не узнаешь».
Он попросил девушку, сидевшую перед ним, передать записку и проследил взглядом, как его сложенный вчетверо клочок благополучно пропутешествовал через весь зал и упал в корзину.
Между тем Клеопатра начала отвечать на вопросы, и Ильин ждал, когда дело дойдет до его записки.
А вопросы были интересные: о засилье криминала в районе, о коррупции, о произволе местных начальников, о других кандидатах — соперниках Клеопатры.
Она отвечала четко, уверенно, не боясь острых углов и не пытаясь сгладить их. Ворох записок быстро таял, как и сердце Алексея. Похоже, его послание все же затерялось, растворилось в общей массе записок. Многие из ее ответов приходились не по вкусу сидящему в президиуме начальству.
Сердце Ильина забилось — он увидел в руках у Клеопатры свое послание.
— Автора этой записки прошу подойти ко мне после собрания, — попросила она, кладя ее в карман. — Этот вопрос надо обсудить тет-а-тет.
Тут Алексея ждало еще одно потрясение: на сцену вышла Люсинда. Она что-то прошептала Клеопатре на ухо.
— Нет, на сегодня все встречи отменяются, — громко ответила Клеопатра. — Я занята.
Ильин, спотыкаясь и пошатываясь, медленно приблизился к Клеопатре. Ее приветливое лицо будто источало солнечный свет. А глаза как бы говорили: «Ну что же ты, смелее». Но ноги Алексея предательски подкашивались, не слушались.
Клеопатра поразилась внешнему виду Ильина: худой, какой-то потерянный. Чем ближе он подходил к ней, тем сильнее сжималось ее сердце. От жалости или от любви? Неужели она все еще любит его?
Увидев, что губы у Алексея дрожат, она опередила его:
— Не надо слов, Леша. Еще наговоримся.
Люсинда смотрела на них удивленно и испуганно: «Ну и ну, я знала, я чувствовала…»
В местном кафе им отвели укромный уголок за пыльным фикусом. Они молча смотрели друг на друга. Потом она приложила свою теплую, нежную, пахнущую «Елисейскими Полями» ладонь к его щеке и начала свой рассказ. История Клеопатры потрясла Алексея, хотя он вроде бы отвык удивляться. Слушал ее, затаив дыхание, радуясь, что вновь видит это дорогое и милое лицо, внемлет тихому, певучему голосу. Во время скромного ужина Клеопатра несколько раз прерывала свой рассказ и поглядывала на часы. Наконец объявила:
— Сейчас появится один человек. С того света.
— Это как?
— Увидишь.
Ровно в половине десятого к ним подошел… Гримо. Отлично одетый, улыбающийся.
— Но ведь он погиб в тюрьме?! — вырвалось у Ильина.
— Погиб не он, а другой, — прошептала Клеопатра ему на ухо. — Подставное лицо. А воскрешение Гримо обошлось мне в полмиллиона баксов.
В отличие от Клеопатры, которая была «совой», Ильин являлся типичным «жаворонком». Когда бы ни ложился спать, хоть глубокой ночью, он просыпался рано, ни свет ни заря. И в их возобновившейся семейной жизни (теперь они брак зарегистрировали) это обстоятельство способствовало гармоничности отношений.
Ильин по старой армейской привычке проснулся рано. Клеопатра еще спала. Полюбовавшись ее прекрасным лицом, Ильин тихонько сполз с кровати, чтобы не потревожить любимую, и отправился на кухню. Там он сварил кофе по-турецки, налил по рюмке коньяку из запасов, привезенных Клеопатрой из Испании, нарезал квадратами сыр маасдам, поломал на кусочки плитку шоколада, поместил все на поднос и понес в спальню.
Они уже заканчивали завтракать, когда зазвонил мобильный телефон. Ильин никогда не брал первым трубку ни мобильного, ни квартирного телефонов — таков был у них с Клеопатрой негласный договор. Клеопатра поставила чашку с кофе, взяла трубку.
— Да… — И Алексей сразу уловил в ее голосе тревогу. — Как это случилось?.. Ага, понятно. А когда?.. Так. Хорошо, еду в штаб.
Она стала быстро одеваться.
— Что случилось?
— Милый, мы немедленно едем в избирком.
— Ты можешь объяснить?
— Потом, потом, в машине, — сказала она, причесываясь у зеркала.
Когда они в вишневом «мерседесе» мчались в Бронницы, Клеопатра рассказала, что произошло.
— С Пал Палычем беда…
— Нашим конкурентом?
— С нашим конкурентом и другом, — поправила Клеопатра. — Ты же знаешь, у него рабочая смена начинается затемно… Он ехал туда на своих «жигулях». КамАЗ притер его к обочине и опрокинул в кювет.
— И что Пал Палыч?
— Он в тяжелом состоянии. Серьезная травма черепа.
Ильин присвистнул:
— Не жилец.
— Думаю, да, — согласилась Клеопатра.
— Заказуха?
— Не исключено.
— А что может быть еще?
— Например, сам не справился с управлением.
Они помолчали. Клеопатра о чем-то сосредоточенно думала, даже считала на пальцах. Наконец заговорила:
— Понимаешь, Леша, тут как в шахматах. Когда с доски исчезает какая-нибудь фигура, позиция меняется… После гибели Пал Палыча, — а я думаю, что можно говорить о его гибели, — позиция Ромашова резко усиливается.
— И эта пешка вполне сможет пройти в ферзи, — продолжил ее мысль Ильин.
— Вот именно, — кивнула Клеопатра. — Этого допустить нельзя.
— И что делать?
— Эту пешку надо заблокировать.
— Может, Ромашов и сделал заказ?
— Может быть, — сухо ответила Клеопатра. — Но это дело милиции.
У избиркома уже собралась большая толпа — когда только успели? — с красными флагами и транспарантами, славящими Пал Палыча. Митинг разворачивался по всем правилам агитационного искусства. На грузовике с откинутыми бортами стояли доверенные лица Пал Палыча. Выступая по очереди, они требовали от властей найти и наказать бандитов.
Опустив окно, Ильин прислушался к очередному оратору:
— Мы все вместе должны добиться элементарной справедливости. Конечно, нужно найти убийц, хотя все мы надеемся, что Пал Палыч выздоровеет. Но, для того чтобы найти бандитов и заказчиков, необходимо время. На этом, я думаю, и строится весь расчет наших противников.
— Что же делать?! — послышался крик из толпы.
— Обратиться к министру внутренних дел!
— Отправить делегацию к губернатору!
— А как сам Пал Палыч? — раздался женский возглас. — В больницу пойдемте! Может, ничего страшного?
— К сожалению, дело плохо, — произнес оратор. — Поэтому я вношу предложение: отменить выборы или, по крайней мере, перенести их, пока не решится вопрос с нашим кандидатом.
Собравшиеся на площади громко поддержали его предложение.
— Я в избирком, — сказала Клеопатра.
— Я с тобой? — спросил Ильин.
— Нет, жди меня в машине.
— Ты надолго?
— Нет, я скоро, — ответила Клеопатра и вышла из машины.
— Ну, дела… — неопределенно протянул водитель «мерседеса», протирая тряпкой левое боковое зеркало.
— Ты когда узнал о несчастье? — спросил его Алексей.
— Так по радио передавали. В семь тридцать утра.
— По местному радио?
— Ну.
Клеопатра вернулась через четверть часа.
— В больницу, — бросила она водителю.
Машина развернулась и помчалась на окраину Бронниц, где располагались корпуса новой больницы.
— Что узнала? — не выдержал Ильин.
— С Палычем худо, — ответила Клеопатра.
— А что митинг?
— Сотрясение воздуха, — махнула рукой она, — выборы состоятся. Жди здесь.
Клеопатра направилась к центральному корпусу.
В коридоре, еще пахнущем масляной краской, было многолюдно. Люди, разбившись на кучки, тихо шушукались, ожидая известий. Клеопатра подошла к ним, выразила соболезнования родным и близким.
— Я убеждена, эта беда произошла неспроста, — убежденно сказала она. — Конечно, это дело рук бандитов.
— Как это могло произойти? — возмущался пожилой мужчина с седой бородой. — Ведь на виду у всех…
— Только из-за слабости и попустительства властей! — ответила Клеопатра.
— Значит, их можно рассматривать как пособников? — спросил кто-то из родственников.
— Более того — как соучастников! — припечатала Клеопатра.
— Ну а милиция куда смотрела?
Проведя этот короткий импровизированный митинг в коридоре больницы, Клеопатра возвратилась к ожидавшей ее машине.
— Давай обратно, в штаб-квартиру, — бросила она водителю и обратилась к Алексею: — В связи с последними событиями нам необходимо выработать новую тактику. Девочки должны обзвонить всех…
— И Люсинда? — неожиданно вырвалось у Ильина.
— Конечно, и Люсинда, она моя надежная помощница, — подтвердила Клеопатра. — Разве ты ее знаешь?
— Видел на собрании избирателей.
— Хорошая девочка. Только экспансивная немного.
— Мне тоже так показалось, — кивнул Алексей.
В штаб-квартире, как пышно именовалась скромных размеров комнатка, яблоку негде было упасть. Люди сидели даже на подоконниках.
При виде Клеопатры все встали. На лицах было написано тревожное ожидание. Беспрерывно звонил телефон. Дежурная растерянно отвечала: «Не знаю. Ничего не знаю».
Клеопатра коротко, на сей раз без эмоций, проинформировала собравшихся о происшествии, о состоянии здоровья Пал Палыча.
— Наша главная задача остается прежней, а вот тактика меняется, — произнесла Клеопатра.
Ильин скромно притулился в уголке, недалеко от входа. Он оказался неподалеку от Люсинды, которая бросала на него недоуменные взгляды.
— Прежде всего необходимо максимально усилить агитацию, это понятно само собой. Но вот главные тезисы из предвыборной программы Пал Палыча мы должны включить в свою программу.
По комнате прошел шепоток удивления.
— Я не оговорилась, — произнесла Клеопатра. — В программе Палыча много ценного, немало людей ее поддерживают, и грех этим не воспользоваться.
«Да, Клеопатра — баба не промах», — подумал Алексей.
— Будем ковать железо, пока горячо, — говорила Клеопатра. — Буду диктовать вам тезисы. Записывайте, не полагайтесь на память.
— И текст предвыборной листовки меняется? — спросил кто-то.
— Обязательно.
Она принялась громко диктовать текст новой листовки.
«Боже мой, что за чушь она несет», — мелькнуло у Алексея. Потом понял, что она говорит как бы от лица Пал Палыча, причем его же языком. Получалось, что она как бы приняла из его рук знамя КПРФ и от его имени призывает избирателей голосовать за Зулейку Ивановну Ильину. Но ведь это подлог. Как можно делать такое?
Кончив диктовать, Клеопатра приказала одному из помощников:
— Доставь листовку Турсункулову. Пусть срочно отпечатает в типографии. А вас всех, дорогие друзья, прошу разнести эти листовки по домам избирателей в почтовый ящик каждой квартиры.
Не зря говорится: у победы много друзей, а у поражения — ни одного.
Справедливость этой истины Зулейка Ивановна Ильина почувствовала уже на следующий день после выборов, когда был опубликован официальный отчет областной избирательной комиссии. Она вновь и вновь с волнением, которого давно не испытывала, перечитывала этот отчет, в котором, собственно, ее интересовала только одна цифра: З. И. Ильина — пятьдесят два процента.
И сразу же появились они — друзья победы. В ее избирательном штабе телефон трещал не умолкая, — так же, как и ее мобильник. Звонили не только друзья — совсем незнакомые люди поздравляли с победой, иные предлагали различные прожекты, набивались в помощники.
Клеопатра решила отметить свою победу сразу же, как только стали известны результаты выборов… Пир она закатила знатный, аборигены долго его потом вспоминали. Шампанское лилось рекой, водки было — море разливанное. А закуска — чего душа пожелает.
Когда Чернов зашел в кабинет Ковалева, тот разговаривал по телефону.
Чернов уселся за приставной столик, открыл папку и один листок из нее протянул полковнику.
— Вот донесение Голубевой. Она называет два адреса, где может находиться лаборатория.
— Ну-ка, ну-ка. — Ковалев внимательно прочитал донесение. — Твои соображения?
Прежде чем ответить, Игорь достал из папки другой лист бумаги.
— Это анализ наркотика, изъятого в Санкт-Петербурге и его окрестностях. Состав этого зелья несколько отличается от того, что распространяется в Подмосковье, а теперь и в столице.
— И что из этого следует?
— Из этого следует, что мы имеем дело с преступной организацией, имеющей разветвленную сеть лабораторий. Мне думается, что в листвянском пионерлагере «Дружок» — своя лаборатория, в Парголове — своя. Где-то есть еще одна, которая производит совершенно новый наркотик под названием феня.
— Хорошо, разрабатывай эту версию дальше, — сказал Ковалев. — А что по Фоме?
Чернов ждал этого вопроса и боялся его. Прежде всего потому, что сам еще толком не разобрался, что произошло со старшим лейтенантом Андреем Голобородько. Сообщение Елены Голубевой о том, что Фома жив, здоров и занимает высокую должность на базе труда и отдыха «Странник», которая располагается на территории бывшего пионерлагеря «Дружок», его обрадовало и насторожило. Хорошо, что жив, плохо, что переметнулся в стан наркодельцов. Хорошо, что не сдал Лену, плохо, что не объяснил, как оказался в лагере, где действует наркомафия…
— Выводы пока делать преждевременно, — ответил Чернов. — Но кое-что уже можно объяснить.
— Слушаю.
— По-видимому, Голобородько провалился и его пытали. Не выдержав пыток, стал работать на мафию…
— Значит, переметнулся?
— Выходит, что так. Но что-то человеческое в нем еще осталось…
— Не выгораживай предателя, Игорь. Давай по существу.
— Можно и по существу. — Чернов протянул начальнику еще один лист. — Здесь отзыв на Андрея Голобородько из Кировского УВД. Парень уже там был замечен в употреблении наркотиков. Видимо, эта страсть и привела его в стан врага.
— И что дальше?
— Голубева вспугнула его, и он попытается исчезнуть из нашего поля зрения. У него родня в Запорожье. Может податься туда. Может скрыться и в дальнем зарубежье. Скажем, на Кипре, где он отдыхал два года назад…
— Логично, — кивнул полковник. — Представьте мне план действий по задержанию Голобородько-Фомы.
— Пока он находится в пионерлагере. Врываться туда сейчас никак нельзя. Можем все дело загубить. Если Фома сам выйдет из него — задержим.
На обратном пути из пионерлагеря в машине Клеопатры долгое время царило молчание. Сидя на переднем сиденье, она перебирала в памяти неотложные дела. А дел у нее накопилось, как говорится, выше крыши. Депутатские дела. И вот что ее удивляло: так называемые общественные дела, которые казались прежде неинтересными и бесполезными, вдруг начали все больше увлекать ее. Ей стало нравиться помогать конкретным людям, своим избирателям. Кому квартиру пробить, кому помочь с ремонтом, кому с пенсией. Но особенно близко к сердцу она, лишенная радости материнства, приняла судьбу детдомовских детишек…Как знать, может быть, кто-то из них когда-нибудь назовет ее мамой?
Утром на другой день Клеопатре позвонил Саркисян по телефону, номер которого был известен только избранным.
Звонок Клеопатру удивил: по договоренности Саркисян мог выходить на нее только в самом крайнем случае.
— Ну, чем порадуешь? — спросила она.
— Плохие вести, хозяйка.
— Говори, не томи.
— Последние сведения из ментовки, куда захапали Севу и Эльвиру.
— Ну?
— Фому отравил Сева.
— Он сам раскололся?
— Нет, Сева пока держится, но менты провели расследование.
— Ладно, детали потом, — прервала его Клеопатра. — Как Эльвира?
— С Эльвирой плохо. Дает признательные показания. Несет на всех подряд.
— Но она знает немного.
— Зато много слышала от Фомы.
— В сведениях ты уверен? Может, обычная ментовская деза?
— Это сообщил источник, который…
— Только никаких фамилий по телефону, — опять прервала его Клеопатра. — Что предлагаешь?
— Дело пахнет керосином.
— Это я и без тебя знаю.
— Решать, конечно, тебе, хозяйка, — сказал Саркисян. — Но я думаю, надо рвать когти.
— Пожалуй, ты прав.
Клеопатра сразу же приняла решение, о котором пока не сообщила даже Саркисяну: немедленно, не теряя ни минуты, перебазироваться из пионерлагеря в Битцевский парк, на резервную базу, которую было велено в строжайшей тайне подготовить Турсункулу.
После разговора с Саркисяном Клеопатра позвонила Турсункулу. Тот долго не отзывался — видимо, дрых после очередной попойки.
— Слушаю, — раздался наконец в трубке его сонный, хрипловатый голос.
— Рассол пьешь?
— Я был в ванне, хозяйка, а мобильник в комнате, — начал оправдываться он.
— Слушай меня внимательно. Немедленно приступай к эвакуации на резервную базу в Битцевский парк.
— Всех, что ли? — мгновенно протрезвел Турсункул.
— Начни с ученых и лаборатории.
— Слушаюсь. Разрешите действовать?
— Погоди. Ты вот что, Турсункул, — сказала Клеопатра, — сделай так: ученых и лабораторию пусть быстренько перебазируют, как я и сказала, а все остальное в лагере надо быстро перепланировать. В освободившихся помещениях организуй что-то вроде гостиницы или общежития.
— Для кого?
— Для подростков.
— Да где я их наберу, подростков?
— Ребятишек к тебе доставит Черный Беркут, сейчас я отдам ему распоряжение. Наберет на любом московском вокзале штук двадцать беспризорников — это и будут твои постояльцы.
— Понятно.
— Ты там только проследи, чтобы был порядок. Отмой их, покорми.
— Сделаем.
— Да, и еще одно. У нас там большие авторемонтные мастерские. Они будут пустовать, это нехорошо.
— Конечно, нехорошо, — поддакнул Турсункулов, хотя пока не понимал, куда клонит хозяйка.
— Сделаем так. Днем тебе пригонят несколько машин, нуждающихся в ремонте, а ты организуй, чтобы все было не понарошку, а по-настоящему.
— Откуда машины-то?
— Из автопарка Пал Палыча. Он просил меня помочь ему с этим делом. Выполним его волю и заодно сделаем доброе дело.
— Много автомашин-то?
— Пал Палыч говорил, неисправных штук двадцать, так что работы хватит. И еще, — развивала свою идею Клеопатра. — Рванье, которое будет на беспризорниках, сожги к чертовой бабушке. А их оденешь в униформу, которую носят ребята в ПТУ.
— Где я ее возьму?
— Униформу и все такое прочее тебе Гримо подвезет. А ты проследи.
— Вроде к показухе готовимся, — проворчал Турсункулов.
— В яблочко, Турсункул! В ближайшее время жди гостей.
— Ментов, что ли?
— Менты не гости. Они должны убедиться, что у тебя база труда и отдыха.
— А кто же приедет?
— Через два дня сама нагряну к тебе с телевидением.
Турсункул удивился:
— С телевидением?
— Ага. Репортаж будем делать. Может быть, даже на всю Россию.
— Здорово.
— Если подведешь — голову оторву, — пригрозила Клеопатра.
Турсункулов отлично знал, что у хозяйки слова не расходятся с делом.
— А куда потом их девать? — спросил Турсункул.
— Кого?
— Детей.
— Никуда девать не нужно, — усмехнулась она, — пусть живут и здравствуют. Разве ты, Турсункулов, не хочешь быть воспитателем?
Турсункул что-то пробурчал.
— Не ворчи, я пошутила. Между прочим, я лично взяла шефство над одним из детских домов. Так что по прошествии времени ребят можем передать туда.
Наконец после долгих и ничем не объяснимых, как казалось Ковалеву, проволочек областная прокуратура дала «добро» на обыск в пионерлагере.
Группа Чернова и автобус с омоновцами подъехали к лагерю труда и отдыха «Странник» в полдень.
Омоновцы нейтрализовали охрану, ворвались на территорию и устремились в зал, где, согласно показаниям Эльвиры, находилась нарколаборатория. Однако не обнаружили там ничего похожего. Вломившись в зал, они растерянно переглянулись: в зале было полно подростков. Они онемели, увидев людей в камуфляже и с оружием.
— Здесь же столовая! — воскликнул кто-то из омоновцев. — Может, мы не туда попали?
Взгляды их обратились к Чернову, который и сам растерялся.
— Мы не ошиблись, — сказал он. — Все верно.
Омоновцы сгрудились у входа в зал и стали наблюдать. Подросткам было лет двенадцать-тринадцать. Каждый из них был одет в новенькую синюю униформу. Дежурные разносили тарелки и ложки.
В помещении, помимо подростков, находились и… телевизионщики, возившиеся возле трех работающих телекамер. Чернов обратил внимание на респектабельных людей в штатском. Некоторые лица показались ему знакомыми. Немного позже он узнал, что это представители центральных средств массовой информации, а также важные персоны из местных органов власти.
Когда первый шок, вызванный внезапным появлением незваных гостей, прошел, дети загалдели и повскакивали с мест. Облавы на вокзалах им были не в диковинку. Подростков с трудом угомонили несколько пожилых дядек.
Взрослые подошли к омоновцам. Один из подошедших представился заместителем губернатора Московской области. Рядом с ним стояла молодая красивая женщина. Чернову показалось, что она была единственной, кого внезапный приход омоновцев не удивил.
— Вы наши гости? — осведомилась она, как показалось Чернову, иронично. — Очень приятно. Только непонятно, почему вы с оружием. Здесь вам некого бояться, вас встречают друзья.
И тут капитан вспомнил, где он ее видел — на предвыборных плакатах. Да, это была Зулейка Ивановна Ильина.
Между тем Зулейка с улыбкой предложила:
— Знакомьтесь! Все эти ребята — бывшие беспризорники, их подобрали на вокзалах и улицах Москвы. Здесь они не только нашли кров, но и обучаются, приобретают под руководством опытных мастеров специальность автослесаря.
Чернов не знал, как реагировать.
К счастью для него, Зулейку довольно бесцеремонно прервал солидный господин, сделавший шаг вперед:
— Я — мэр этого города. Кто вы такие и что вам здесь надо? По какому праву вы ворвались на территорию учебной базы?
Чернов отвел раскипятившегося мэра в сторонку и показал документы, включая разрешение областной прокуратуры на обыск. Пока мэр изучал предъявленные бумаги, Чернов с тревогой озирался. Дети за столом шумели, визжали, переговаривались — все радовались тому, что монотонное течение жизни на базе прервалось столь занятным приключением.
Солидные граждане, державшиеся отдельной кучкой, сдержанно обменивались репликами, ожидая, чем закончатся переговоры мэра с начальником странной группы, ворвавшейся в столовую.
Однако самым неприятным Чернову показалось то, что телевизионщики нацелили все три камеры на него и его группу.
Запись делают? А что, если она в ближайшее время попадет в эфир?!
А может быть, не приведи Господь, вообще ведется прямая трансляция?..
Мэр вернул ему бумаги.
— Попросите, чтобы отключили трансляцию, господин мэр, — потребовал Чернов.
Мэр дал распоряжение помощнику, тот подошел к телевизионщикам и стал о чем-то с ними договариваться. Но операторы продолжали снимать. Лишь когда Ильина что-то сказала высокому худому парню, видимо, старшему, они отключили аппаратуру.
Чернов подошел к Ильиной и поблагодарил ее. Эта женщина его чем-то притягивала. Он видел Зулейку Ивановну впервые, хотя много слышал о ней. И хорошего, и плохого…
— Капитан, капитан, улыбнитесь! — негромко произнесла Зулейка и взяла его под руку. — Знаете, это здорово, что милиция всерьез заинтересовалась тем, какая помощь оказывается администрацией Подмосковья юным беспризорникам. Сам президент страны неоднократно подчеркивал, что проблеме беспризорных общество должно уделять больше внимания.
Чернов не нашелся, что ответить.
— Вижу, вижу, что это вас всерьез интересует. — Глаза ее блеснули. — В таком случае, капитан, милости прошу в детский дом, над которым я взяла шефство. Это здесь недалеко.
Чернов против воли пожирал ее глазами. Он не мог не признать, что Зулейка Ивановна Ильина оказалась опытной и достойной соперницей и в данном раунде переиграла его.
«Сказалась проволочка в два с половиной дня, которую устроила прокуратура, — думал он, прикидывая, как выйти из сложившейся ситуации. — Эту передышку Ильина использовала блестяще».
Он понимал, что потерпел неудачу, но не думал ретироваться. Раз такое дело и они умудрились перебазировать лабораторию, надо потянуть время. Может быть, омоновцы обнаружат что-то в других помещениях базы.
— К нам поступила информация, господа, что здесь эксплуатируют труд несовершеннолетних, — сказал он стоявшим перед ним мэру и Ильиной первое, что пришло в голову. — Мы прибыли проверить этот сигнал.
Мэр и Зулейка переглянулись.
— Но ведь в документах, капитан, что-то говорится о лаборатории? — сощурилась она.
— Нам сообщили, что здесь находится лаборатория, работающая с вредными веществами, а техники безопасности нет.
— А кто сообщил, позвольте полюбопытствовать? — спросила она.
— Милиция свои источники не раскрывает.
— Я депутат!
— Не имеет значения.
— Я напрямую с прокурором свяжусь!
— Ваше дело, — пожал плечами Чернов. Он начал успокаиваться, поняв, что нашел правильный выход из сложившегося положения.
Успокоились и ребятишки. Потеряв всякий интерес к происходящему, они с аппетитом принялись есть.
— Послушайте, товарищ капитан, — сказал мэр, — вы находитесь в лагере труда и отдыха для беспризорников. Вы это, впрочем, видите и без меня.
— Вижу, — кивнул Чернов.
— В Москве и области, к вашему сведению, числится до семидесяти тысяч беспризорных, — продолжал мэр, почувствовав себя хозяином положения. — И это только официальная цифра, а фактически их намного больше. Ну а во всей России их более двух миллионов.
— Знаю.
— А если знаете, как же вы можете вставлять нам палки в колеса? Мы любую свободную копейку вкладываем в это благородное дело, находим спонсоров, которые нам помогают… Вот Зулейка Ивановна, не жалея времени и сил, занимается обустройством лагеря.
— Похоже, вам не нравится, капитан, что мы приобщаем этих обездоленных ребят к труду! — вмешалась Ильина. — Что же вы молчите? Или, может, милиция решила тоже взять шефство над лагерем? Если так, то мы только приветствуем это.
Чернов прислушивался к каждому шороху за дверью, ожидая, когда появится хоть кто-то из его отряда.
— Лично я не против, Зулейка Ивановна, — сказал он.
— И на том спасибо, — с иронией поклонилась Зулейка.
В это момент в дверях столовой появился Панкратов. Он подошел к Чернову и отозвал его в сторонку.
— Ну, как там? — спросил шепотом капитан.
Панкратов покачал головой:
— Ничего.
— Все проверили?
— Обшарили все закоулки. Лабораторией и не пахнет. И потом это не иголка, ее не спрячешь.
Вошел Смирнов и тоже доложил, что в спальных помещениях ничего не обнаружил.
Да, такого фиаско от женщины, к тому же прекрасной, Чернов еще не терпел. Противник был достойный, но и он сдаваться не собирался. Их схватка еще впереди.
Игорь Чернов давно приметил: если с утра не заладится, целый день неприятности будут. Так случилось и на этот раз. Едва прибыл на службу, вызов к начальнику.
Полковник Ковалев принял его недружелюбно. Холодно поздоровался и кивнул на стул напротив.
— Слышали, что вчера произошло в Королёве? — спросил он.
— Слышал, что ученик, переехавший туда из Бронниц, сошел с ума от передозировки наркотиков, — ответил Игорь.
— Я сегодня разговаривал с врачом. Ученик девятого класса Туманов употреблял наркотики. Какие, пока не выяснено. Похоже те, с которыми мы уже встречались, — вызывающие сексуальное возбуждение. Вполне вероятно, что передозировка именно этого наркотика вызвала нарушение психики. Никакие лекарства не помогают привести его в чувство. Вот уже вторые сутки он бросается на всех с кулаками и требует какую-то Феню. Что вам удалось выяснить по наркотикам, что сообщает Голубева?
— Пока немногое, Николай Николаевич, — вздохнул Игорь. — Но то, что лаборатория находится в нашем регионе, — на девяносто процентов.
— С «Эдельвейсом» мы в лужу сели, с лабораторией, которая у нас под носом зелье производит, тоже. Чем вы занимаетесь, капитан Чернов? И почему до сих пор не женитесь? Слышал я, еще с одной чужой женой шашни завели. Что это у вас за пристрастие к замужним? Девушек вам мало?
Игорь почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, как гулко застучало сердце. Он ждал крутого разговора с полковником, — дела по борьбе с наркотиками действительно идут хуже некуда, — но чтобы Ковалев, в общем-то деликатный мужик, стал упрекать его в распущенности, не ожидал. И не сдержался. Голос его задрожал от несправедливого обвинения:
— Вот что, товарищ полковник: в том, что я плохо работаю, вы вправе меня упрекать и можете уволить, но давать указания, кого любить, с кем спать, не ваше дело. Разрешите идти?
— Не разрешаю! — Полковник встал и заходил по кабинету, видимо, подавляя раздражение. Остановился напротив Игоря. — А теперь вот что я скажу тебе, товарищ капитан. Слишком ты еще молод, чтобы выставлять свои амбиции перед старшими по возрасту и званию напоказ. Я побольше тебя прожил и побольше тебя истратил нервов в борьбе с преступностью, и мне, старику, в какой-то мере простительна несдержанность. Хотя, признаюсь, не делает чести. — Достал сигарету, нервно прикурил. Несколько раз глубоко затянулся. — И я виноват в том, что до сих пор не разобрались с наркобизнесом. Дело это оказалось непростое, а опыта у нас — кот наплакал. При советской власти и проблемы такой не существовало. А теперь… Но все равно это наши издержки, и никто за нас эту работу делать не станет. Так что хватит нам разводить антимонию, пора за дело браться. Возьми помощников и дуй в Королёв. Разберись с дружками этого девятиклассника: кто-то из них наверняка знает, у кого тот покупал наркотик. И свяжись с Голубевой. Уж больно вольготно живется ей под крылышком депутатши. А твое предположение, что наркологическое гнездо свито именно там, по-моему, верно.
Хотя полковник фактически извинился, Чернов вышел из кабинета начальника не в лучшем настроении. Злился на себя — не сдержался. А Ковалев-то прав: долго, очень долго ищет он, Чернов, начальник отдела по борьбе с наркотиками, лабораторию. Целый наркосиндикат под носом орудует, а он никак подступы не найдет. И с женщинами… Что-то действительно его на замужних потянуло: то Наташа, теперь вот Тамара. Она очаровательная, чудесная женщина. И разве он виноват, что судьба свела их после замужества Тамары? Как она могла полюбить такого садиста? Стоп! Ведь до недавнего времени Станислав не был садистом, так утверждает сама Тамара. Все началось год назад, когда ее благоверный стал употреблять наркотики. И снова стоп! За что, почему Станислав избивал жену? Именно этот семейный конфликт свел Игоря с Тамарой. Он возвращался со службы, когда на четвертом этаже услышал женский крик и грохот разбиваемой посуды. Игорь жил на третьем этаже, и ему не составило труда подняться на четвертый. Он увидел в квартире обезумевшего от злости молодого мужчину, одной рукой державшего за волосы женщину, второй избивавшего ее и причитавшего: «Дай феню, дай феню».
Так вот что тогда произошло! А врачи посчитали, что Станислав сошел с ума, и держат его в психиатрической лечебнице. И вот второй случай — с учеником девятого класса… Надо ехать в Королёв. И, наверное, не на один день. А он договорился вечером встретиться с Тамарой.
Симпатия друг к другу, а затем и любовь закружила их нежданно-негаданно. После того как Станислава отправили в лечебницу, Игорь зашел справиться, как чувствует себя соседка. Он только тогда рассмотрел ее и поразился ее красоте: большие, прямо-таки васильковые глаза, опушенные длинными ресницами, чуть вздернутый очень симпатичный носик, чистое, как яичко, лицо с пухлыми губами. Темно-русые волосы, волнами спадавшие на плечи, тонкий, безукоризненно стройный стан, красивые стройные ноги.
Все это Игорь охватил одним взглядом и смутился: вчера перед ним была другая женщина. Но она узнала его, приветливо улыбнулась и пригласила в комнату.
— Спасибо, что пришли на помощь, — сказала она приятным мягким голосом. — Извините, что так получилось.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Игорь.
— Не очень, — призналась соседка. — Голова еще побаливает. Хотите чаю?
Ему очень хотелось побыть с ней, познакомиться поближе и узнать, что за человек ее муж, как может мириться она с такими садистскими наклонностями. Но разговор начал с другого.
— Я вас раньше не видел. Вы, видимо, переехали в эту квартиру недавно?
— Да, мы живем здесь всего месяц. Да и дома бываем только ночью. Днем — на работе. Так как насчет чая?
— Не откажусь. И где вы работаете?
— Не интересное занятие, — смутилась соседка. — Помогаю в фирме мужа производить напитки.
— На этой почве и конфликт?
— Нет. Стас заболел. В последнее время он стал раздражительным, вспыльчивым. А вчера вообще с катушек съехал. Не знаю, что с ним произошло. Врачи говорят — нервный срыв. Когда он кончится?
Пока она рассказывала, закипел чайник.
— Вам чай или кофе? — спросила Тамара, ставя на стол фарфоровые чашки.
— Все равно, с чем вам легче возиться.
— Тогда выпьем кофе…
Вот за кофе он и узнал кое-что из жизни Тамары и Станислава.
Они учились в одной школе. Станислав на два года старше. Он был отличником, примерным парнем. Многие девчонки, в том числе и Тамара, были влюблены в него. После десятилетки Станислав по настоянию матери — она была актрисой — поступил в консерваторию. Но проучился там недолго — ушел со второго курса, а после службы в армии при содействии родственника занялся бизнесом. Это было два года назад. Тогда они и поженились.
О том, что Станислав стал увлекаться наркотиками, Тамара узнала намного позже, когда мужа из больницы не выписали ни через месяц, ни через два. Дружба Игоря с Тамарой переросла в любовь, и ни он, ни она не жалеют об этом. Договорились, как только Станислав поправится, Тамара подаст на развод.
«И тут полковник Ковалев прав — пора кончать с холостяцкой жизнью», — пришел к окончательному выводу Чернов.
Депутатская деятельность Клеопатры закружила ее, завертела. Она не ожидала и не думала, что есть такое дело, которое может так захватить ее, увлечь, заставить вкладывать всю свою энергию и душу. Встреча с избирателями, их рассказы о своих нуждах и бедах, внимание к ее советам так поднимали ее значимость, что Зулейка Ивановна готова была выкладываться до дна, чтобы этим людям жилось лучше. Ее любили. А это, оказывается, высшая оценка твоей деятельности, твоей жизни! Что видела она раньше? Ничего интересного. Только своих подельников, которых интересовали лишь деньги. Нет слов, без денег и она не достигла бы того, что имеет теперь. К сожалению, многие вынуждены в первую очередь заботиться о хлебе насущном, растрачивать силы, энергию и даже чувства на выживание; какие уж тут мечты! Вот и она билась как рыба об лед, чтобы выкарабкаться из нищеты: и девочкой в прислугах работала, и наркокурьером моталась по городам и селам, и своим телом расплачивалась. И охладела она к людям, стала рациональной и предприимчивой. Ничто не радовало ее, не увлекало. И чем взрослее становилась, тем увереннее в себе. Уже в семнадцать лет поняла, что красива, не глупа. Вокруг нее закружились мужчины. Но она знала им цену, никому не верила и всерьез не воспринимала. А некоторых даже ненавидела…
Случайное знакомство с Алексеем Ильиным будто разбудило ее сердце. Это, можно сказать, была ее первая любовь. И в постели он доставил ей такое удовольствие, которого раньше она не испытывала. Может, потому она до сих пор и привязана к нему, не ищет, как это делают многие состоятельные женщины, других сексуальных утешителей. Да и зачем? Что нового они ей дадут? Говорят, что секс — это та же пища. А любая пища требует разнообразия. В этом-де и вкус. Возможно. Клеопатре в молодости довелось испробовать разные «блюда». Нет, она не в восторге. Ее больше удовлетворяет постоянный партнер, которого она хорошо знает, не стесняется, который чист и делает все так, как ей нравится.
Алексей отвечал всем ее требованиям. Правда, годы притупляют чувства, и последнее время узаконенный муж меньше стал уделять ей внимания, но она понимала — ответственная работа в банке серьезно утомляет его; да и она со своими депутатскими делами устает не меньше. Завтра вот снова надо ехать в Подольск, посетить школы, больницы. На последнем совещании у губернатора она немало озадачила своим выступлением администрацию области. Да и действительно, как можно мириться, когда в некоторых школах учителям по несколько месяцев не платят зарплату, в классах холодно, в больницах не хватает лекарств, питание такое, что больные скоро от истощения умирать начнут.
Кое-кому из администраторов очень не понравилось выступление шустрой бабенки, но губернатор поддержал ее, попросил проверить состояние дел в других школах и больницах.
После выступления Ильиной сразу потекли необходимые суммы в школы и больницы. Конечно, не в полном объеме, но что поделаешь, губернаторская казна не очень-то богата. Вот она, Зулейка Ивановна, сколько потратила своих средств то на предвыборную кампанию, то на спонсорскую помощь, то на подарки-взятки чиновникам. И ее казна заметно «похудела». На трикотажный комбинат, созданный для «крыши», надежды никакой. Он не только не дает прибыли, еще больше опустошает карман. И если бы не лаборатория… Как там идут дела? Некогда самой вникнуть. Правда, Турсункул опытный организатор, но глаз да глаз за ним нужен. При первой же возможности надо заглянуть на его предприятие и проверить, не о нашей ли «фене» говорили вчера по радио, что какой-то ученик девятого класса от передозировки сошел с ума. Хотя вряд ли. Речь шла о каком-то сильнодействующем наркотике, а «феня», по существу, даже не наркотик, а допинг. Жаль, что нельзя запатентовать это изобретение. Вон сколько всевозможных половых биостимуляторов продается в аптеках, а эффект от некоторых, как от козла молока. И все-таки «феню» надо проверить получше. Не дай бог если от ее передозировки тяжелые последствия. Мужчины и женщины пусть трахаются хоть до посинения, а вот если пацаны наглотаются… Надо Турсункула предупредить, чтобы ни в коем случае не распространяли ее в школах.
Перед совещанием Чернову удалось связаться с Голубевой. И расследование происшествия с учеником девятого класса в Королёве дополнилось существенными данными. Лена подтвердила, что лаборатория по производству наркотиков существует и заправляет ею непосредственно Турсункул. Кто подлинный ее хозяин, установить пока не удалось. Причастна ли к этому делу Зулейка Ильина, депутат облдумы, твердой уверенности нет. Турсункул изредка встречается с Ильиной, но разговоры они ведут либо о текстильном комбинате, у которого азиат закупает трикотаж, либо о бартерной поставке овощей и фруктов.
Выяснила кое-что Лена и о частичном провале операции «Эдельвейс», и о полном фиаско с налетом на пионерский лагерь: да, Турсункула кто-то предупредил. Кто? Ищите в своей конторе. «Крот» у вас под носом.
Полковник Ковалев, внимательно выслушав доклад, удовлетворенно покивал головой:
— Все именно так, как мы и предполагали. Остается одно — исправить прежние ошибки. Внеочередная задача — обезвредить «крота». Параллельно искать подпольную лабораторию Турсункула. Надо взять азиата на месте преступления. Но, думаю, он не главная скрипка в этом оркестре. Потому надо установить все его контакты и выявить, кто же так ловко и хитро всем заправляет. Не удивлюсь, если им окажется все тот же Зураб Сихашвили, которого мы упустили в прошлый раз.
В облдуме Клеопатре нравилось, особенно приятное впечатление производил буфет — чистый, аккуратный, со множеством напитков.
Разочаровывали секретарши. Вместо смазливых девчонок, которых она собиралась с ходу приручить, оказались умудренные жизнью дамы зрелого возраста, которых, как говорится, на кривой не объедешь. Впрочем, Клеопатра надеялась, что и к таким особам она со временем подберет ключик.
…В буфете Клеопатра познакомилась с милой дамой в роговых очках. Та, испросив разрешения, села к ней за столик. На ее подносе был салат из крабов и стакан апельсинового сока.
— Худеем? — кивнула Клеопатра на скудное содержание подноса. Она обладала счастливой способностью быстро завязывать знакомства.
Дама приветливо улыбнулась:
— Вы угадали. Хотя это, как видите, у меня не очень получается.
«Да уж точно», — подумала Клеопатра, оценив пышные формы дамы.
— Скажите, вы депутат областной думы? — спросила Ильина.
— Нет. Я вице-мэр города Королёва.
— Вот как. А я так запросто разговариваю с вами! — смутилась Зулейка Ивановна.
— Ну, не такая уж я большая шишка… А вы, насколько я понимаю, новенькая? Как говорится, новорожденный депутат?
— Угадали.
— У меня глаз наметанный.
Выходя из буфета, они уже чувствовали себя приятельницами. Для продолжения беседы устроились на уютном диване.
— Нам остается познакомиться, — сказала дама. — Алевтина Тихоновна Подзольникова. — Ее ладонь была пухлой и влажной, но рукопожатие по-мужски крепким.
Представилась и Клеопатра.
— Вы работаете? — поинтересовалась дама.
Ильина улыбнулась:
— Без работы нынче не проживешь. И я, и муж — экономисты.
— А муж у меня химик, доктор наук, работает в одном НИИ там же, в Королёве.
— Алевтина Тихоновна, а как вы определили, что я депутат?
— Можно Алевтина. Или просто Аля. — Вице-мэр поправила очки. — Знаете, есть такой анекдот. Шерлок Холмс инкогнито приехал в какую-то гостиницу. Портье помог ему перенести саквояж в номер. Получив на чай, он поблагодарил: «Спасибо, мистер Холмс». — «Откуда вы узнали мое имя?» — изумился Шерлок Холмс, уверенный, что о его приезде никто не знает. В ответ портье начал рассказывать длинную историю в духе самого великого сыщика о том, как он исследовал форму чемодана, как рассматривал ремни и пряжки на них и прочее в том же духе, потом скромно добавил: «А еще мне помогло вот это», — и показал на наклейку, на которой было написано: «Шерлок Холмс».
Несколько уязвленная Клеопатра спросила:
— Какую же наклейку вы обнаружили на мне, Алевтина?
— А вот, — кивнула вице-мэр на папки, которые Клеопатра не выпускала из рук.
— Вы прижимаете их, будто боитесь потерять. Я сразу догадалась, что вы взяли документы по работе облдумы, и всячески одобряю вашу предусмотрительность. Знаете, в чем основной недостаток наших депутатов?
— В чем?
— В непрофессионализме. Многие — хорошие, порядочные люди. Но хороший человек — это ведь не профессия.
— Это верно.
— Хорошо, что в политику, во власть идут люди дела, люди бизнеса, не побоюсь этого слова. Такие, как вы. Но власть, как и любое дело, имеет свою специфику. И ее необходимо изучать, набираться опыта, как изучаешь, например, токарное или слесарное дело.
— Значит, правильно я делаю, что взялась изучать эти документы?
— Абсолютно! Но знаете, милочка, этих бумаг для вашего образования недостаточно.
— А что же еще?
— Чтобы понять, как действует механизм областной власти на практике, вам необходим полный устав какого-нибудь из городов Московской области.
— Где же его взять?
— Зря, что ли, свел нас Господь? — С этими словами собеседница достала из своего дипломата папку и протянула Клеопатре.
«Устав города Королёва Московской области», — прочла Ильина на обложке. — Принят решением собрания представителей города Королёва. Дата и подпись главы местного самоуправления — главы городской администрации. Фамилия Клеопатре ничего не говорила. Она полистала папку. Любопытно.
— Вы даете мне этот материал? — спросила она, закрывая папку.
— Дать его я вам не могу. Но мы можем сделать ксерокопию.
Они зашли в машбюро и сняли ксерокопию с «Устава города Королёва» — Подзольникову всюду приветствовали как свою.
Обменявшись визитными карточками, они распрощались. Ильина сказала, что у нее еще кое-какие дела в облдуме, а Подзольникова направилась к выходу, предварительно позвонив своему шоферу по сотовому. Верная своей манере вызнать о заинтересовавшем ее человеке все до конца, Клеопатра решила немного пронаблюдать за своей новой знакомой.
Алевтина подошла к «мерседесу». Молоденький водитель выскочил из машины и предупредительно распахнул для нее переднюю дверцу. «Лет на двадцать моложе Алевтины», — отметила Клеопатра. Они обменялись короткими репликами, и Клеопатра без труда определила, что между Алевтиной и ее подчиненным интимные отношения. «Молодец, баба. Своего не упустит», — подумала Клеопатра, возвращаясь в здание.
Наживка, подброшенная капитаном Черновым лейтенанту Хлоповскому, сработала безотказно: в день охоты на наркоторговцев в Королёве ни один из них не вышел в свои зоны. Да и разговор лейтенанта со своей пассией в ресторане, записанный на пленку, изобличал сотрудника милиции в предательстве. Можно было без проволочек надевать на Хлоповского наручники. Но полковник Ковалев, выслушав капитана, высказал свои соображения:
— Торопиться с арестом нам теперь ни к чему. Пусть перевертыш на нас поработает. А мы тем временем по ниточке от него постараемся весь клубок раскрутить. Надо установить за ним и за его девицей слежку.
— Людей у нас маловато, — проговорил Чернов.
— Собровцев попросим, и мои отставные учителя, надеюсь, помогут нам. А тебе придется выехать в Королёв и организовать там работу. Владимир Юрьевич обеспечит тебя всем необходимым. Советую познакомиться с биографией Хлоповского. Очень интересная. Как мы прохлопали, что нам его подсунули? Демин удружил: на тебе, Боже, что нам негоже. А вероятнее всего, деньги сработали.
Заседание областной думы закончилось рано, и Алевтина Тихоновна предложила Зулейке Ивановне заехать к ней.
— Познакомлю тебя с мужем и сыном. Они у меня оригиналы: муж — доктор наук, химик, сын заканчивает десятилетку, неплохой музыкант, мечтает поступить в консерваторию, по классу фортепьяно. Увлекается спортом. В общем, вундеркинд, и я горжусь им.
— А мужем? — лукаво усмехнулась Клеопатра.
Алевтина пожала плечами:
— И муж вполне положительный человек. Но мужей не хвалят — можно сглазить или соперниц заиметь.
— Ты суеверная?
— Да нет. Но чем черт не шутит.
— Он не изменяет тебе?
— Пока не замечала. Он у меня — мужчина умственного труда. У таких секс на последнем месте.
— И тебя это устраивает?
Алевтина испытующе глянула на подругу: что это — простое любопытство или желание поближе узнать друг друга, пооткровенничать? Решила — последнее, ответила с улыбкой:
— Умею обходиться. Мужей надо беречь, — и рассмеялась. — А твой тебя устраивает? Слышала, ты недавно вышла замуж, отбила у какой-то разини?
— Не отбивала. Мы познакомились с ним, когда он был уже в разводе.
— Позвони ему, пусть и он приезжает к нам. Посидим, по рюмке выпьем.
— Нет, я ненадолго. Дома дел полно. В другой раз посидим.
Квартира у Подзольниковых оказалась далеко не роскошная: две комнаты по восемнадцать квадратных метров и кухня метров семь. Не кухня, а кухонька. Обстановка тоже не блистала: давно вышедший из моды польский гарнитур «Ганка» с двумя односпальными кроватями, простенький сервант, диван… И шторы на окнах не отличались оригинальностью — широкие полотнища из синтетической ткани с яркими цветами. А вот муж Алевтины буквально приковал внимание Клеопатры: высокий, стройный, с правильными чертами лица, если не считать несколько широковатый лоб с большими залысинами. Но это плюс тронутые серебром виски придавали лицу особое обаяние. Евгений Евгеньевич, как представился муж Алевтины, напомнил Клеопатре одного из известных испанских тореадоров, с которым ее познакомили однажды на корриде. У них даже завязался короткий роман, прервавшийся внезапно из-за серьезной болезни тореадора — он подхватил то ли какой-то южный вирус, то ли СПИД, и Клеопатра порадовалась, что их отношения не зашли так далеко.
— Женя, накрывай стол. — Алевтина протянула мужу пакет с шампанским и продуктами. — А мы пока приведем себя в порядок.
Евгений Евгеньевич безропотно повиновался жене и поспешил на кухню.
— Прошу, подруга, в ванну, там есть кое-какие косметические причиндалы. Наверное, не такие, как у тебя, но брови подвести, губы подкрасить есть чем.
Когда Клеопатра вышла из ванны, в комнате находился еще один человек, юноша лет семнадцати. Не трудно было догадаться, что это сын Алевтины и Евгения Евгеньевича. Похож он был на отца.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуй. — Клеопатра с улыбкой протянула ему руку. — Ты, значит, и есть Игорь? А меня зовут Зулейка Ивановна. Я уже наслышана о тебе. Говорят, ты прекрасно играешь на фортепьяно. Надеюсь послушать тебя.
— Сыграй, Игорек, пока мы своими делами будем заниматься, — попросила Алевтина.
Сын смущенно пожал плечами:
— Мама как всегда преувеличивает. Мне еще далеко до настоящих мастеров. — Но подошел к пианино и, помассировав пальцы, заиграл. Полились прямо-таки волшебные звуки вальса Штрауса, черный, полированный ящик будто выводил вместе с чарующими мелодиями слова: «Гуляли мы с тобой в лесу, трава и роща пьют росу…»
У Клеопатры душа запела. Так хотелось обнять этого красивого талантливого юношу, расцеловать. Права Алевтина: он гордость семьи — скромен, красив, послушен, вежлив. «А ведь и у меня мог быть такой сын или дочь, — с завистью подумала Клеопатра. — Что еще нужно для семейного счастья?»
И позже, когда они сидели за столом и пили шампанское, эта мысль не выходила у нее из головы.
Турсункул во всем любил основательность. Но не спокойную, лишенную всякого риска. Так, на лезвии ножа, он проводил грандиозные аферы, ставя на кон сотни тысяч баксов. Такого же стиля он придерживался в любых делах и вообще в жизни. Его восточная внешность, вроде простоватая, часто вводила в заблуждение партнеров.
В Королёве, куда Турсункулов прибыл для ревизии наркокурьеров и устроился в колледж тренером по фехтованию, он освоился быстро и сразу почувствовал себя как рыба в воде.
Ксивы на фамилию Акчурин не вызывали никаких подозрений. Рядовые распространители наркотиков трудились добросовестно. Правда, их работа имела один недостаток: они торговали в основном среди школьной и студенческой молодежи. Возможно, боялись среди взрослых нарваться на переодетых сотрудников правоохранительных органов.
Поначалу Турсункулов решил было побеседовать с каждым один на один и дать нахлобучку. Но потом рассудил, что боязнь агентов имеет под собой определенное основание: каждый боится за собственную шкуру и имеет на это право.
Да и раскрывать себя раньше времени ему, честно говоря, не хотелось.
Что же касалось его подопечных, учеников колледжа, где он теперь работал, то тут почва для внедрения «фени» была наилучшая. На занятия по фехтованию записалось много желающих. Возможно, их привлек экзотический, малоизвестный в Королёве вид спорта, возможно, — слухи о том, что преподаватель — мастер спорта, участник престижных соревнований.
Турсункул знал, что поначалу новички налетают, как мухи на мед, а потом происходит отсев. Так произошло в Королёве. Он был жестким и требовательным тренером, и это не все выдерживали. Но зато, приобретя верного и трудолюбивого ученика, тренер мог вить из него веревки. В данном случае он рассчитывал использовать и «феню».
На первых же тренировках он выделил Игоря Подзольникова, рослого юношу с неплохой общефизической подготовкой, сына вице-мэра и известного инженера-химика. Родители этого симпатичного юноши могли пригодиться…
Внимательно присмотревшись к Игорю, Турсункулов отметил его нервность и впечатлительность, болезненное честолюбие — он очень переживал, когда проигрывал товарищу. Парень не на шутку увлекся рапирой и с первых занятий проникся доверием к тренеру.
Игорь не скрывал, что с детства грезил о благородных рыцарских поединках на шпагах и рапирах, о мушкетерах и рыцарях.
После первых успехов в поединках Игоря начали преследовать неудачи. Их искусно и незаметно подстраивал Турсункулов. Игорь срывался, снова и снова бросался в бой с напарниками, но его противник оказывался сильнее.
Однажды после тренировки, войдя в душевую, Турсункулов обнаружил там Игоря, вытиравшего слезы. «Парень дозрел», — решил он.
Вечером за кофе он сказал своему помощнику Саньку:
— На следующем занятии дай Подзольникову «феню». Скажи, что допинг.
— И денег не брать?
— Само собой. Потом он с лихвой расплатится.
Игорь на очередной тренировке победил соперника, но Турсункул не увидел на его лице радости.
— В чем дело, Игорек? — участливо спросил он. И Игорь сознался, что принял допинг.
— Расстроился из-за этого? — усмехнулся тренер. — Ну и зря. Да сейчас многие спортсмены принимают допинг. Главное, делать это незаметно. Главное ведь превзойти своих соперников.
— Но ведь это обман, Анатолий Анатольевич, — ответил Подзольников.
— Если человек близорук, он пользуется очками. Разве мы осуждаем его за это?
— Пожалуй… — задумался Игорь. — Но почему же тогда не все спортсмены пользуются этим средством?
— По двум причинам. Во-первых, далеко не все о нем знают. А во-вторых, это очень дорогая штука, и не всем она по карману.
— А вы пользовались этим средством?
— Могу тебе признаться: пользовался! — не моргнув глазом, соврал Турсункулов.
— И каков результат?
— Результат, как говорится, налицо.
Игорь с уважением окинул взглядом мускулистую фигуру тренера.
— Ладно, что говорить, — вздохнул Игорь. — Все равно такая штука мне не по карману: у моих родителей не найдется столько денег.
Тренер лишь пожал плечами. А однажды он сказал Игорю:
— Сегодня сразишься со мной: я покажу тебе некоторые секреты фехтования.
Игорь только что проглотил таблетку. Тело начало наливаться силой. Вместе с тем он чувствовал легкость, будто выросли крылья!
Бой оказался скоротечным. Турсункул, поначалу решивший для пользы дела сыграть в поддавки, столкнулся с необычайным упорством, раззадорился и стал сражаться в полную силу. Не тут-то было! Подзольников теснил его по всем правилам фехтовальной науки. Все, кто находился в зале, окружили помост, следя за поединком.
Турсункулов в конце концов выбился из сил. Игорь одержал чистую победу!
Домой он летел как на крыльях. Чувство удивительной легкости, невесомости и вместе с тем желания подвига не покидало его.
Торжествовал и Турсункул. Рыбка заглотнула наживку.
Алевтина Тихоновна заметила нечто необычное в поведении сына:
— Что с тобой произошло, Игорек? Ты словно живой воды напился.
— Так и есть, — засмеялся Игорь.
— Гормон играет. Парень наш вступил в полосу возмужания, — сказал отец.
Между тем Игорь и не заметил, как потребность в допинге стала постоянной. Без препарата он чувствовал себя слабым и вялым.
Однажды друг сказал, что препарат кончился. Для Игоря это было потрясением. В тот день все у него валилось из рук. Он даже умудрился схватить — неслыханное дело! — двойку по математике. К вечеру началась ломка. Все тело покрылось потом. Казалось, его выворачивает наизнанку. Всю ночь Игорь метался в кровати, не в силах заснуть. Сбегал на кухню, достал из холодильника початую бутылку шотландского виски, которая осталась от недавних отцовских именин. Однако алкоголь только усугубил состояние. Еле дождавшись утра, он побежал к другу.
Тот встретил его в трусах и майке — делал утреннюю зарядку. Увидев запыхавшегося, еле держащегося на ногах Игоря, приятель догадался, в чем дело.
— Зернышки кончились, — сказал он сочувственно и внимательно посмотрел на Игоря. Тот в отчаянии опустил голову, готовый разрыдаться.
— Осталось, правда, несколько штучек, — продолжил приятель после томительной паузы, — но я оставил их для себя, на соревнования в Санкт-Петербурге.
— Санек, — взмолился Игорь, — Я… Я сколько хочешь заплачу.
— Ладно, — вдруг согласился Санек. — Где наша не пропадала. Ну, не займу я первое место, это не трагедия.
Через полминуты Игорь принял «феню», и преображение свершилось. Щеки его порозовели, плечи расправились. Взгляд прояснился.
— Ну, что? Готов к бою, хвост трубою? — спросил Санек.
Игорь благодарно улыбнулся:
— Готов!
Встреча с активистами профсоюзного движения в сфере обслуживания и социальных услуг была назначена на субботу.
Клеопатра многого ожидала от этого мероприятия, тщательно к нему готовилась, написала тезисы выступления.
Алексей собирался в банк. Работа его увлекла. Оказалось, что банк — мощный рычаг экономической и политической деятельности общества. Финансовые потоки — это кровеносные жилы организма, именуемого государством.
Алексей пытался рассказывать жене о своей работе, но ей это быстро наскучило.
— Друг мой Леша, — сказала она однажды, когда Алексей достал ее своими разговорами, — ты знаешь, что начертал один умник на воротах концлагеря?
— Что?
— Каждому свое. У тебя своя работа, у меня — своя.
— Между прочим, за три тысячи лет до этого умника эту фразу произнес Соломон.
— Тем более.
После ядовитого замечания супруги Алексей уже не решался говорить с ней о своей работе. Вот и в это утро они вели беседу на нейтральные темы. Они уже кончали завтракать, когда в столовую вошел Гримо.
— Есть срочное сообщение, хозяйка, — произнес он.
— От кого? — подняла на него глаза Клеопатра.
— Ну… это… от нашего друга… — замялся Гримо.
Клеопатра мигом сообразила, что речь идет об их информаторе из УБНОНа. Но она строго-настрого запретила говорить о нем при ком бы то ни было.
— Проходи ко мне в кабинет, я сейчас, — сказала Клеопатра.
Ильин удивленно посмотрел ей вслед.
— Извини, Лешенька, чисто служебный разговор, — на ходу бросила Клеопатра.
Гримо сообщил: в городе Королёве сегодня вечером ожидается облава на наркодилеров.
— Надо предупредить наших распространителей, — сказала Клеопатра. — Отправляйся к Турсункулову. Поставишь перед ним две задачи. Первая — упредить удар милиции. Вторая — сохранность «фени». Может быть, эта задача даже более важная, чем первая. Нельзя, чтобы в руки ментов попал наш наркотик. А у Турсункула, судя по последним отчетам, еще приличный запас имеется. Надежно ли он спрятан — вот вопрос. В любом случае — пусть перепрячет.
Когда дверь за Гримо захлопнулась, Клеопатра ласково проворковала:
— Прости, милый. Все дела да дела. Кофе попить не дадут.
Ильин не раз слышал слово «феня», даже от сотрудников банка.
— Ты опять за старое взялась? — сказал он с упреком.
Клеопатра пожала плечами:
— Мы же с тобой уже обсуждали эту тему: «феня» — не наркотик.
— А что же это?
— Лекарство!
— Но по радио я слышал другое. Говорят…
— Говорят, говорят, — раздраженно перебила Клеопатра. — Говорят, в Москве кур доят. Поменьше слушай, что говорят.
«А может, и в самом деле „феня“ — особое такое лекарство, — мелькнуло у нее в голове. — Эдакое психотропное средство сильного действия…» Ведь пресловутую «феню» никто толком не исследовал. Вот героин поначалу считался лекарством и применялся в лечебных целях, это впоследствии выяснилось, что он один из самых сильных наркотиков. Конечно, научное исследование «фени» влетит в копеечку, но если окажется, что она может влиять на расстроенную психику, на разные болезни, то это принесет не только выгоду, но и славу.
По дороге Клеопатра обдумывала сложившуюся ситуацию.
Лаборатория по синтезу наркотиков переехала на новое место, в Битцевский парк, но Клеопатра понимала, что это позволило лишь на время ускользнуть от ментов. Через месяц-другой Чернов обнаружит лабораторию. Клеопатра затылком чувствовала его дыхание — на эти вещи у нее был нюх. Надо было срочно искать новое место для производства препарата. Лучше всего в области.
И здесь ей на помощь пришла Подзольникова. Она порекомендовала под трикотажную фабрику (именно так объяснила Зулейка свою проблему) прелестное местечко в урочище Коровьем, в двадцати четырех километрах от Королёва.
— Нам, Аля, нужно годика два побыть за глухой стеной, чтобы окрепнуть, избавиться от конкурентов, встать на ноги.
— А как финансовые документы? — поинтересовалась вице-мэр.
— С документами будет все в полном ажуре. Копии я предоставлю. Налог в городскую казну будем платить без проволочек.
Последний аргумент оказался решающим.
Место это было труднодоступным — лесной массив, болото. Как раз то, что надо. Так как существовавшая здесь когда-то дорога заросла чертополохом и пришла в негодность, оборудование, контейнеры с сырьем, приборы пришлось доставлять на армейских вездеходах — Клеопатра договорилась об этом с командованием расположенной неподалеку воинской части. Остальное довершили работяги синдиката под неусыпным оком двужильного Турсункула.
Конечно, передислокация вновь обошлась в копеечку, но доходы, особенно от «фени», потребление которой росло, с лихвой перекрыли затраты.
Алевтина была рада, что сделала доброе дело не только для подруги, но и для родного города: Клеопатра исправно платила в городскую казну налог, который составлял ощутимый довесок к местному бюджету.
В комиссии по социальной защите, которую Клеопатра возглавляла в Мособлдуме, она тоже применила свои методы работы, и результаты не замедлили сказаться. Если раньше, при прежнем руководителе, работа шла ни шатко, ни валко, многие бездельничали, а работа оценивалась по дутым, частенько липовым отчетам, то теперь все изменилось.
Прежде всего Клеопатра ввела строжайшую отчетность, затем взаимный контроль. Тем, кто отлынивал от работы, устраивала выволочку на пленарных заседаниях, невзирая на лица и чины. Поначалу ее методы были встречены в штыки, но она сумела настоять на своем. И во время очередного совещания губернатор положительно оценил ее работу, а комиссию назвал лучшей. В депутатской деятельности Клеопатре помогала неутомимая Люсинда. Она везде поспевала, поручения выполняла толково, и Клеопатра подумывала повысить ее в ранге, оформить официальной помощницей.
Решив досконально исследовать «феню», Клеопатра вовсе не думала о здоровье народа. Во-первых, ей хотелось удовлетворить собственное любопытство. А во-вторых… Она уже задумывалась о будущем. Как бы хорошо сейчас ни было, а чувство опасности ее не покидало.
Кому отдать «феню» на анализ? Поразмыслив, решила поговорить с заведующим лабораторией, который, собственно, и синтезировал с несколькими помощниками новый наркотик. Химик не удивился ее вопросу — похоже, он и сам размышлял об этом.
— Отдавать «феню» на анализ опасно, Зулейка Ивановна, — сказал он. — Все лаборатории, где есть необходимое для этого оборудование, находятся под контролем спецслужб. Но есть один вариант: не надо исследовать всю «феню». Достаточно сдать на анализ только главную ее составляющую — африканское снадобье. Все остальное — банальный наркотик, проверенный вдоль и поперек.
Клеопатра задумалась:
— Может быть, ты и прав.
Конец рабочей недели для Клеопатры, как и для остальных членов облдумы, был особенно напряженным, поэтому приглашение Алевтины на дачу, на шашлыки, оказалось очень кстати.
Уикенд складывался как нельзя лучше. Подвыпивший Евгений Евгеньевич был в отличном настроении, заботливо ухаживал за «милой Зулейкой». Не отставала от мужа и хозяйка. Только вот сына на даче не оказалось.
— Хандрит сынуля, — вздохнула Алевтина. — Перепады настроения, что ли.
— Ничего странного, переходный возраст, — сказал Евгений Евгеньевич.
На открытой веранде вкусно пахло шашлыками. Пока Алевтина, взяв в руки бразды правления, распоряжалась по хозяйству, Евгений Евгеньевич и Клеопатра устроились в беседке. Он принялся рассказывать о своей работе, которая, хотя и была интересной, приносила сущие гроши. Говорил о том, что наболело. Поначалу Клеопатра слушала его лишь из вежливости, но когда он упомянул, что недавно делал спектральный анализ сложнейшего соединения, сонное состояние с нее слетело.
— Вы и органическое вещество можете исследовать? — спросила она.
— Конечно. У нас комплексный подход.
— Знаете, Евгений Евгеньевич, я могла бы вам подкинуть одну работенку. Фармацевтической компании требуется срочный анализ вещества. Заплатят они прилично, я гарантирую. Одно условие — полная анонимность. Знаете, конкуренты, то да се…
— Понятно.
Когда Ильина назвала сумму, Евгений Евгеньевич присвистнул. Клеопатра достала из сумки пакетик и протянула его химику:
— Сделаете ко вторнику — гонорар удвоится.
— Постараюсь, — ответил он.
Евгений Евгеньевич сдержал слово и уложился в срок, но результаты, которые он сообщил Клеопатре, ужаснули ее:
— Очень сильнодействующее вещество. Я советовался в Академии медицинских наук, не раскрывая, конечно, карты. В чем-то градиент сродни нервно-паралитическому газу, он воздействует на клетки головного мозга. Способен вызвать глюки. Передайте своим фармацевтам, его можно применять только в самых ничтожных дозах.
— Непременно передам, — заверила Клеопатра.
Игорь не по дням, а по часам терял человеческий облик. Он превратился в тень. Клянчить у друга пилюли стыдно — уже столько задолжал, что не знал, как рассчитаться.
Пропал сон. Лишь когда сваливался в полном изнеможении, погружался в смутное забытье. Странные видения, без начала и конца, посещали его в самое неподходящее время. В такие минуты взгляд его застывал, а сознание как бы отключалось. Занятия он забросил, как школьные, так и спортивные.
После серьезного разговора с директором колледжа Алевтина Подзольникова вернулась домой расстроенная: дело обстояло гораздо хуже, чем она предполагала. Они с мужем решили попытаться выяснить, что происходит с сыном.
Вечером, как обычно, собрались на кухне за ужином. Игорь задерживался у себя в комнате.
— Надо Игоря врачу показать, — сказал отец.
— Он не хочет к врачу, хоть убей, не соглашается, — покачала она головой.
— Ты, кажется, собиралась поговорить с его тренером.
— Говорила.
— Как видишь, толку никакого.
— Вижу, не слепая.
— Игорь, к столу! — крикнул Евгений Евгеньевич, потеряв терпение. Не дождавшись ответа, он заглянул в комнату сына:
— Тебе что, нужно особое приглашение?
Через несколько минут Игорь вышел на кухню. Он был бледный, как покойник, глаза бессмысленно блуждали.
Сегодня он чувствовал себя особенно скверно. И это при том, что вчера Александр выдал ему — в последний раз! — обычную порцию препарата на два приема. Весь ужас состоял в том, что его организм каждый день требовал все больше и больше зелья. Игорь сел за стол так, словно у него подкосились ноги. Он поковырялся вилкой в салате и отодвинул тарелку в сторону.
— Ты перекусил в колледже? — спросила мать.
— Нет.
— Тогда почему не ешь?
— Аппетита нет.
— Что за фокусы, Игорь! — произнес отец тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Ешь немедленно, не выводи меня из терпения.
Игорь не реагировал. Он с трудом отличал явь от видений. Кухня то заполнялась какими-то лицами, то становилась пустой, и только два бубнящих поочередно голоса — мужской и женский — нарушали покой измученного мозга. Эти голоса раздражали, хотелось от них отделаться, забыться.
Но «феня» оказывала на его мозг еще одно странное действие: Игорь каким-то образом научился угадывать мысли собеседников — правда, не все мысли, а только частично, — а также предвидеть некоторые события. Однако этот дар еще больше загонял парня в депрессию.
— Сынок, что было сегодня в колледже? — Мать попыталась смягчить грубость отца. — Скажи, ты видел Анатолия Анатольевича?
Игорь исподлобья посмотрел на нее. Мать, не выдержав, отвела глаза.
В мозгу Игоря промелькнули разрозненные фрагменты встречи матери с тренером. Он усмехнулся:
— В шлюхи ему набиваешься?
— Ты что матери говоришь?! — закричал отец. — Совсем рехнулся?!
— Она прекрасно знает, что я ей говорю, — все с той же усмешкой отвечал Игорь.
Алевтина несколько секунд сидела, как громом пораженная, потом зарыдала.
— Сейчас же извинись, мерзавец. — Отец поднялся из-за стола. — Ты уже взрослый и обязан отвечать за свои слова.
Его голос показался сыну тоньше комариного писка. Игорь только досадливо отмахнулся, продолжая упорно смотреть в одну точку.
Отец отвесил ему оплеуху. Удар был такой сильный, что Игорь упал со стула.
— Немедленно извинись перед матерью, — приказал Подзольников-старший.
Игорь неожиданно поднялся, схватил со стола нож и вдруг пошел на родителей. Отец и мать замерли на месте. Их гордость, отличник и победитель математических олимпиад в колледже, стеснительный и вежливый, превращался в дикого зверя. Однако движения его были странно замедленны, как у сомнамбулы, и это несколько облегчило ситуацию: отец сумел уклониться от удара.
— Игорь, мальчик, ты что?.. — пробормотал он.
Игорь не слушал. Он продолжал наступать, медленно махая ножом.
— Сын, остановись! — закричала Алевтина, видя, как Игорь преследует отца, кружась вокруг стола. Парень двигался словно робот.
Отец медленно пятился, совершенно растерявшись. Потом схватил со стола вилку, видимо, не столько для защиты, сколько чтобы отвлечь внимание Игоря. Но вилка в руке родителя не произвела на юношу никакого впечатления. Он сейчас находился в весеннем лесу, среди белоствольных берез. Его пригласил в эту рощу тренер, который незаметно стал главным человеком в жизни, которого он любил и ненавидел.
Да, а где же он? Пригласил его в рощу — и исчез, растаял в воздухе. И вот Игорь остался один. Он увидел странный прибор, похожий на жертвенник. На его плоской поверхности четыре круглых отверстия, из одного вырываются синие языки пламени. Кого это собираются тут сжигать? Сердце Игоря похолодело от ужаса: сжигать-то собираются не кого-нибудь, а именно его. Как он сразу не догадался? Не для того ли и позвал его сюда тренер?..
Но он не сдастся без боя: не зря учился фехтовать.
Появилось странное существо — вероятно, ведьма. Круглолицая, умело прячущая хвост под юбку, кого-то отдаленно напоминающая. Каждое ее слово ужасно раздражало Игоря. Но вот из-за деревьев показался здоровенный рукастый мужик с козлиной бородкой. Игорь испугался, что пришелец сейчас его придушит и труп возложит на жертвенник.
Его опасения подтвердились: мужик отвесил ему затрещину, и Игорь очутился на земле. Но земля в этой проклятой роще была ровная как пол, покрытый линолеумом, и расчерченная черно-белыми квадратами.
Что ж, он дорого продаст свою жизнь.
Игорь схватил с жертвенника нож, — тоже, возможно, приготовленный для него, — и ринулся на врага. Тот начал отступать, а ведьма закричала, что этот жрец — его отец. Ничего лучше она выдумать не могла.
Игорь вступил в поединок со жрецом. Тот для обороны схватил какой-то трезубец, но у Игоря выхода не было, и он продолжал наступать. Они кружили вокруг жертвенника, а ведьма продолжала что-то кричать.
Сделав удачный выпад, Игорь зашел сбоку, занеся нож над жрецом. В то же мгновение ведьма подскочила к ним, брызжа слюной и визжа от ярости. Она явно была на стороне жреца, так что силы были неравны.
Пинком ноги он отбросил ведьму, но упустил благоприятный момент. Жрец увернулся из-под ножа и попытался оттолкнуть Игоря. Почему-то и жрец, и ведьма упорно называли его сынком, что только усиливало его ярость.
Игорь разгадал коварную тактику жреца: тот хотел вымотать его и обессилевшего завалить. Нет, он не сдастся. Изловчившись, Игорь ткнул жреца ножом в бок. Тот вскрикнул и опустился на колени. Игорь занес руку для второго удара — нож напоминал ему маленькую рапиру. Но ведьма схватилась за лезвие, пытаясь отвести удар. Клинок разрезал ей ладонь, но она не выпустила его.
Жрец истекал кровью, но врага необходимо было добить, иначе он соберется с силами и убьет его.
— Отойди, ведьма, — сказал Игорь и попытался оттолкнуть женщину.
— Опомнись, Игорь! Это же твой отец! — закричала она, не выпуская лезвия.
В какой-то миг словно пелена спала с его глаз, и ему почудилось, что это и в самом деле его родители. Но это было настолько чудовищно, что он призвал на помощь всю свою волю.
Он схватил ведьму за волосы, пытаясь оттолкнуть, чтобы не путалась под ногами. Она взвыла от боли и укусила его за руку. Все ладони ее, даром что ведьма, были изрезаны, с них тоже капала кровь. Тогда он изо всей силы ударил ее ногой в живот. Она рухнула на землю, на какое-то время потеряв сознание. Игорь с удвоенной яростью начал наносить удары ножом по рыхлому телу жреца. Вся одежда на жреце была изрезана и окровавлена, под ним образовалась лужа крови.
Наконец, обессилев, Игорь остановился. Жрец лежал неподвижно. Остекленевшие глаза глядели ввысь без всякого выражения. Он был мертв. На солнце он смотрит, что ли? Похоже, да. Только мертвый может смотреть на светило немигающими глазами. Но солнце какое-то странное: оно представляет собой какие-то сверкающие сосульки. А среди них целых три солнца! Где он — на другой планете, что ли? И березки куда-то исчезли. Только жертвенный огонь продолжал пылать.
Ведьма вздрогнула и открыла глаза. Выражение их становилось все более осмысленным. Наконец она вскочила на ноги и без всякого страха подбежала к Игорю, который все еще сидел на земле рядом с трупом жреца, тупо разглядывая окровавленный нож.
— Игорь, ты убил отца! — сказала она.
— Врешь, ведьма, — произнес он, глядя в пол. — Я убил жреца.
Она с трудом поднялась с пола и положила ладонь Игорю на лоб. Рука была горячей и влажной от крови.
— Мальчик мой, — проговорила она с нежностью. — Посмотри внимательно: ты находишься дома. Это кухня. А это, перед тобой, — твой отец.
Не столько слова, сколько звуки ее голоса что-то пробудили в сознании Игоря. Он глубоко вздохнул, огляделся и произнес:
— А солнце откуда?
— Ну какое же это солнце, — покачала головой женщина. — Это люстра, обыкновенная люстра. Понял?
Игорь окончательно пришел в себя:
— Мама?
— Я, сынок.
Она осторожно вынула из его рук окровавленный нож и положила его рядом, на пол. Потом взяла голову сына и прижала к груди.
— Игорек, что с тобой? Расскажи мне теперь все-все, — ласково попросила она. — Ты принимал какие-нибудь таблетки в последнее время?
— Принимал.
— Что именно?
— Зернышки.
Она кивнула, словно отвечая собственным догадкам, которые подтвердились.
— Героин, что ли? Тебя посадили на иглу?
— Нет, мама, не героин. И никто меня на иглу не сажал. А зернышки эти просто пьют, вот и все. Они созданы специально для спортсменов — они стимулируют умственную и физическую деятельность.
Мать вздохнула:
— Вижу, как они стимулируют.
Взгляд Игоря остановился на убитом отце. Некоторое время он смотрел на неподвижное тело, словно громом пораженный, затем закрыл лицо руками. Узкие, острые мальчишеские плечи затряслись от рыданий. Когда пароксизм отчаяния прошел, он убрал руки с лица.
— Как называются эти зернышки? — спросила мать.
— Не знаю, мама, — ответил Игорь. — Знаю только, что жить без них теперь не могу.
— Кто тебе их давал?
— Мама, я не могу тебе это сказать. Понимаешь, я дал клятву.
— Какое значение имеют любые клятвы перед тем, что произошло?
— Пойми, мама. Если я назову этого человека, он перестанет их мне давать. Тогда мне хана… Впрочем, мне хана и так.
— Постой-ка, сын. — Кажется, Алевтина начала о чем-то догадываться. — Анатолий Анатольевич знал, что ты принимаешь допинг?
Игорь замахал руками:
— Не надо о нем, мама…
Всего несколько минут продлилась страшная сцена на кухне, но Алевтине казалось, что прошла вечность с того момента, как Игорь вошел сюда. Тогда все было в другой, теперь уже совсем далекой жизни. Она посмотрела на неподвижное тело Евгения и вытерла слезы. Не время рыдать, необходимо действовать.
Она поднялась с пола.
— Ты куда, мама? — спросил Игорь.
— Нужно позвонить в милицию. Вызвать оперативников, ведь произошло убийство. Но ты, сынок… — Она тщетно старалась проглотить ком в горле. — Тебе бояться нечего: ты был в невменяемом состоянии.
— Я и не боюсь.
Положение Алевтины, она это понимала, сильно осложнялось тем, что следствие, выйдя на Акчурина, установит и ее связь с ним; придется признаться, что он, видимо, и ей подсыпал какую-то гадость, но отступать нельзя. С ним она сама рассчитается.
Вслед за матерью поднялся и Игорь и неслышно, словно тень, последовал за ней. У него снова началась ломка и глаза заволокла пелена безумия.
Она услышала шаги и обернулась:
— Что тебе?
Не ответив, он схватил ее за руку и сжал так сильно, что у нее захватило дух.
— Хочешь убить меня?! — вскрикнула Алевтина. — Давай, кончай.
Он еще сильнее сжал ее руку.
— Вот возьми на столе нож, — продолжала она. — Может быть, так будет лучше для тебя и меня. Ну, что медлишь?
Хватка у Игоря была железной. Не отпуская руку матери, он подтащил ее к столу и схватил нож. Алевтина закрыла глаза. Но сын, немного помедлив, отшвырнул нож в угол.
Игорь отчаянно боролся с собой, но ломка была сильнее. Мать перед его глазами то исчезала, то появлялась в виде отвратительной ведьмы. Но она так смотрела на Игоря, что к нему на несколько мгновений вернулось сознание — словно лучик пробился сквозь тучи.
— Почему ты так похожа на маму? — жалобно спросил он. — Как ты это делаешь?
— Я не ведьма, сынок, я действительно твоя мама.
— Врешь, ведьма!
Он подскочил к окну, рывком распахнул его, вскочил на подоконник и, взмахнув руками, словно крыльями, шагнул в пустоту.
Алевтина только успела схватить его за рукав, но сын рванулся с такой силой, что в ее руках остался только лоскут рубашки.
В полубезумном состоянии Алевтина выскочила на лестничную площадку. У нее была одна мысль — спасти Игоря, спасти любой ценой. Кто-то из жильцов вышел из лифта, и она бросилась в кабину, чуть не сбив его с ног.
— Алевтина Тихоновна, что случилось? — изумленно спросил мужчина.
Внизу возле распростертого тела Игоря уже собрались несколько человек. Увидев Алевтину, они расступились.
Игорь лежал, неловко подвернув ногу, словно бежал, споткнулся и упал. Голова была откинута. Рубашка на груди была забрызгана кровью — Алевтина знала чьей. Она опустилась перед ним на колени и не придумала ничего лучшего, как начать делать ему искусственное дыхание.
— Скорую надо вызвать, — не выдержал кто-то из соседей.
Она лихорадочно похлопала себя по карманам — мобильник остался дома.
— Что же вы стоите?! — крикнула Алевтина. — Вызовите неотложку!
— Сейчас позвоню, — сказала дворничиха и бросилась в парадное.
Нет, не зря полковник Ковалев советовал ему досконально изучить дело Хлоповского и встретиться с его бывшим наставником капитаном Ефременковым. Много интересного узнал Игорь Чернов, а личное наблюдение за подчиненным высветило, как рентгеном, всю его натуру. И Чернов не ошибся, рассчитав, как будет действовать Хлоповский, когда получит от него задание доставить в НИИ на исследование наркотик. Хлоповский конечно же сразу позвонил Турсункулу.
— Анатолий Анатольевич, мне тут коллеги «феню» вручили. В НИИ приказали на исследование доставить. Как быть?
Турсункул опешил — и от такого сообщения, и от того, что этот недоношенный мент открытым текстом говорит по телефону!
— Ты что-то путаешь, парень, — наконец пришел в себя наркобосс. — Во-первых, я не Анатолий Анатольевич. Во-вторых, если хочешь со мной познакомиться, приезжай в кафе «Минутка».
— Когда?
— Сейчас, — со злостью ответил Турсункул и бросил трубку. И хотя потом они вели разговор за стенами кафе, на открытом воздухе, Чернов не только слышал их диалог, но и записал на пленку.
— Ты что забыл, что Ачкурин был там, в Королёве, а здесь я Турсункул Турсункулович? Во-вторых, ты же в милиции служишь, разве вас не учили методам прослушки?
— Учили. Но я же по мобильнику.
— Да хоть по пердильнику! — свирепел Турсункул. — Надо голову иметь на плечах, а у тебя… Ладно, будем надеяться, что твои начальники такие же лохи, как и ты. Значит, раздобыли они «феню». Сколько капсул тебе дали?
— Всего три.
— Давай их сюда.
— А как же?.. — Хлоповский от перепуга стал заикаться.
— Вот так. В НИИ отвезешь вот эти капсулы. Видишь, они похожи.
— Что это?
— Биостимулятор Барро. Лекарство от импотенции и аденомы предстательной железы.
— Слыхал. По радио часто рекламируют. Но говорят, это чистейшая лажа.
— Не наше дело. Раз продают в открытую, значит, не наркотик…
Вот такой разговор записал капитан Чернов. Многое стало ясным — и куда исчез Анатолий Анатольевич Акчурин, и как собираются уйти от ответственности наркодельцы. Непонятно было Чернову одно — как удалось Турсункулу превратиться в Акчурина и Акчурину — в Турсункула. Прямо-таки новоявленный Фантомас. Уметь так менять внешность… Не удивительно, что опера просмотрели «рапириста» из Астаны.
На другой день Хлоповский привез из НИИ отчет об исследовании «фени».
— Вы все три капсулы отдали на анализ? — спросил Чернов.
— Так точно, все три.
— И они не вернули вам ни одной?
— Так точно, не вернули, — как солдат первогодок, отчеканил лейтенант.
— Так, — сказал капитан. — Садитесь, — указал на стул напротив. — Значит, вы отдали им на исследование то, что я вам передал?
— Так точно. — Голос Хлоповского вдруг дрогнул, и лицо покрылось испариной.
— Что это с вами? — усмехнулся Чернов. — В глаза, в глаза мне смотрите!
И испарина вмиг превратилась в мелкие капли пота, потом в ручейки, покатившиеся по щекам.
— Так что вы отдали на исследование? — уже жестко спросил Чернов. — Предупреждаю: только чистосердечным признанием вы можете смягчить свою вину. Это? — И капитан положил перед Хлоповским капсулы биостимулятора Барро.
Хлоповский не стал отпираться и рассказал все: и про Турсункулова, и про Зулейку Ивановну Ильину, и про то, кому доставляется «феня». Но где находится лаборатория по производству наркотика, он не знал.
И Чернов этому поверил.
— Нарисуйте мне на бумаге все объекты и точки, которые вам известны, принадлежащие Ильиной и Турсункулу…
Известие о том, что Игорь Подзольников зарезал отца и выбросился с двенадцатого этажа, потрясло Клеопатру. Как же так? Такой скромный, послушный мальчик, такой талантливый! Ей искренне было жаль и его, и отца, симпатичного мужчину, обещавшего помочь в новом, более детальном анализе «фени». Но с этим она подождет, найдется другой человек, связанный с НИИ Сербского. А вот этих симпатичных, милых людей уже не вернешь. Бедная Аля, как она там? Сразу решила позвонить ей, выразить соболезнование, но телефон молчал. Клеопатра помчалась в Королёв.
Алевтину она увидела, когда та шла, пошатываясь, из подъезда дома к машине. Вид у нее был ужасный. Растрепанные волосы, глаза… белесые, не видящие ничего вокруг. Как во сне Алевтина прошла мимо нее, наткнулась на мусорную урну, постояла, покачиваясь из стороны в сторону. Затем обхватила голову руками, застонала громко, безысходно. Подбежавший водитель бережно усадил ее в машину. А потом… Сообщение по радио еще больше потрясло Клеопатру и расстроило: оказывается, Игорь принимал какой-то новый наркотик, еще неизвестный нашим медикам, принял слишком большую дозу и сошел от этого с ума. В том, что юноша принимал «феню», Клеопатра не сомневалась, ведь Игоря тренировал Турсункул.
Клеопатра позвонила Турсункулу и велела немедленно к ней явиться.
— Объясните мне, что произошло с сыном вице-мэра Игорем Подзольниковым, — потребовала она.
— Он принял слишком большую дозу, — спокойно ответил Турсункул, — наверное, тройную. Хотел победить самого лучшего рапириста. Это было накануне соревнований. Игорь был слишком честолюбив, считал себя талантливее всех и лучше всех.
— Разве это не так?
— Он не плохой, но далеко не лучший.
— Зачем же ты поставил его с сильным противником?
— Он сам его выбрал.
— Ты сделал анализ «фени», как обещал?
— Только недавно мне принесли.
— И что?
Турсункул пожал плечами:
— Как и всякий наркотик, как алкоголь: нормальная доза — возбуждает на любовь, небольшой перебор — дает силу, энергию, чрезмерное употребление чревато непредсказуемыми последствиями. Но кто мог предположить… Хотя медикам надо еще доказать, что парень сошел с ума от передозировки.
Клеопатра поднялась с кресла и стала ходить по кабинету. Потом остановилась напротив Турсункула:
— Надо прикрывать лавочку.
— Да вы что, хозяйка? Столько вложили в это дело, и такой дает навар! Выкрутимся как-нибудь, не впервой.
— Как ты выкрутишься, когда вся милиция Москвы и Подмосковья поставлена на ноги, радио и телевидение только и твердят об этом? Тут никакой суммой не откупишься, милиция ради престижа сделает все, чтобы докопаться до истины.
— Не преувеличивайте, хозяйка. С наркотой московские менты давно борются, и главное у них направление — отлавливать наркокурьеров из Афганистана и Таджикистана. Поверьте мне, у меня точные сведения. А то, что «феня» производится в Подмосковье, это только предположение капитана Чернова. Не надо пока суетиться. Вот прояснится обстановка, тогда решим, что делать.
— Я хочу съездить на похороны Подзольниковых. Выразить соболезнование, и, возможно, кое-что узнаю.
— Ни в коем случае! — запротестовал Турсункул. — Алевтина может догадываться, откуда ветер дует.
— Почему?
Турсункул виновато пожал плечами:
— Виноват я, хозяйка. Бес попутал…
— Ты использовал «феню», чтобы трахнуть ее?
— Говорю же — бес попутал.
— Ну, шакал. Ну, кобелина! Мало тебе других женщин? На вице-мэра позарился. Разве я для тебя завела дружбу с ней?! И вон чего натворил. — Она снова нервно прошлась по кабинету. И снова остановилась напротив, прожигая его гневно горящими глазами. — Ну, смотри у меня! Выкручивайся как можешь. Если жареным запахнет, ты первый сгоришь.
После смерти Игоря Подзольникова Клеопатра особенно привязалась к дочке Ильина. Что же касается Светы, то она души не чаяла в новой жене отца.
Возвращаясь из банка, Алексей несколько раз заставал дома одну и ту же картину: Клеопатра и Света лежали на тахте перед камином. Света клала на ее живот свою голову, и они молчали.
Алексей от души радовался их дружбе, старался не нарушить их идиллии, уходил на кухню, а Света, когда он вдруг появлялся, даже ухом не вела.
Практически Света переселилась к ним в дом. Наташа поначалу возражала, не хотела отдавать девочку, грозила бывшему мужу судом и всяческими неприятностями, но за дело взялась сама Клеопатра, и с помощью кругленькой суммы в баксах, от которой Наташа только изумленно разинула рот, не в силах вымолвить ни слова, погасила конфликт. Но погасить конфликт с милицией теперь никак не удастся; производство «фени» надо свернуть.
— Все мы устали, нам надо отдохнуть, — сказала Клеопатра Алексею.
— А как же школа? — спросил практичный Алексей.
— Я все обдумаю, — ответила она.
В предвидении грядущих кровавых разборок Клеопатра решила удалить куда-нибудь подальше от «театра военных действий» самых дорогих ей людей — Алексея и Свету. Куда удалить — она пока окончательно не решила.
Оставалась еще грандиозная проблема: что делать с «феней»? Кому сбыть? Короткий период растерянности, когда новый наркотик проявил свои самые коварные свойства, прошел. О том, чтобы просто уничтожить запасы нового наркотика, не может быть и речи. Слишком большие деньги она в него вложила.
Клеопатра вызвала на «малый хурал» Турсункулова и Саркисяна. На повестке дня был один вопрос — судьба «фени».
Клеопатра подробно обрисовала ситуацию, не избегая острых моментов. Когда закончила, в кабинете наступила тягостная тишина. Такая тишина бывает только перед грозой.
— «Феня» — это бомба с тлеющим запалом, — наконец нарушил молчание Турсункул. — И самое страшное: мы не знаем, какой длины бикфордов шнур.
— Продавать «феню» нельзя. Это… кощунство. Это все равно что отрезать себе голову, — проговорил Саркисян.
— Саркис, не надо преувеличивать, — сказала Клеопатра.
— Ничего я не преувеличиваю. Прошу прощения, но вы оба не финансисты. Вы не понимаете, что продажей «фени» мы нанесем себе такой удар, от которого не оправимся.
— Если «феню» не продать, она в конечном счете нас погубит. Ты же знаешь, Саркис, какая вокруг нее заварилась каша.
— И не такое бывало. Расхлебаем и эту кашу, — ответил Саркис.
— Можно и подавиться такой кашкой, — напомнил Турсункул.
— Ты… лучше помолчи, — окоротил его Саркис. — Это ты во всем виноват, ты заварил эту кашу. А нам приходится расхлебывать.
— Это в чем же, Саркис, я виноват? — подозрительно тихим голосом спросил Турсункул.
— Сам знаешь.
— Нет, ты скажи.
— И скажу! — крикнул Саркис и вытер платком вспотевшую лысину. — Это ты, рапирист несчастный, фактически погубил мальчика, ты вызвал в этом городе цепь несчастий, которую теперь не разорвать.
— Нет, вы видали такого чудака на букву мэ? — обиделся азиат. — Это же надо уметь — все поставить с ног на голову! В чем моя вина? В том, что я способствовал распространению наркотика? Что благодаря мне рос круг покупателей?
— Послушай, Турсункул, не прикидывайся невинной овечкой. Без твоей дурацкой затеи в Королёве ничего бы не случилось. И вопрос о ликвидации дела теперь бы не стоял. Ты — убийца!
Вместо ответа Турсункулов встал и грозно пошел на банкира. Саркисян тоже встал, сжал кулаки.
— Эй, петухи! А ну по местам! — грозно прикрикнула Клеопатра.
Мужчины послушно сели на свои места.
— Делать вам нечего, корабль тонет, а они затеяли потасовку.
Саркисян и Турсункул сидели, опустив головы, как нашкодившие школьники.
— Теперь слушайте, что я скажу, — продолжила Клеопатра, — если мы срочно не избавимся от «фени», последствия могут быть очень серьезными. Я много думала над этим и пришла к выводу, что «феня» — чугунная чушка, висящая на шее. Если мы хотим выплыть, то должны срочно от нее избавиться.
— Если вы так ставите вопрос, — проговорил Саркисян, — то я… не возражаю. Продадим эту «феню» к едрене фене и развяжем себе руки.
— Давно бы так! — кивнула Клеопатра и хлопнула ладонью по столешнице. — Все, вопрос решен.
Вечером она вручила Алексею заграничный паспорт, разрешение матери Светы на выезд дочери и приказала:
— Завтра возьмешь билеты в Испанию. Вас встретит моя экономка.
— Что так срочно, а ты? — удивился Ильин.
— Так надо, Леша. Я прилечу через три дня.
На рассвете белоснежная яхта «Афродита» бросила якорь у скалистого островка недалеко от Кипра. Отдав необходимые распоряжения, капитан яхты спустился в кают-компанию, чтобы доложить госпоже Зулейке о прибытии в пункт назначения.
— Спасибо, кеп, — ответила она, — я сейчас поднимусь наверх.
Стараясь не разбудить мужа и дочь, Зулейка Ивановна тихо вышла из каюты.
Большое яркое солнце только поднималось над тихим и ласковым в этот ранний час Средиземным морем. Зулейка прищурила глаза, отбросила со лба прядь волос, всей грудью вдохнула морской воздух. Хотелось петь, но рядом стоял седовласый капитан и она сдержала свой порыв.
Как часто она мечтала об этой минуте! Уйти на яхте с Алексеем и Светланой в море и прожить вдали от людей целый месяц. И вот эта мечта сбылась. Наконец-то. Нет рядом сомнительных сподвижников, ворюг и убийц, не идет по следу милиция. Нет наркотиков. Нет страшной «фени». Нет и Клеопатры. Все это осталось в прошлом. Но так ли это? Зулейка поежилась от налетевшего прохладного ветра. Нет, видимо, груз прошлого, как дамоклов меч, будет висеть над ней, постоянно напоминая о содеянном: загубленных жизнях, искалеченных судьбах, несбывшихся надеждах. Как часто вспоминаются безумные от боли глаза ее подруги Алевтины. Ведь это она, Зулейка, виновата в ее горе. Нет, не Зулейка, Клеопатра… Хотя, какая разница.
Добрая, милая женщина; охотно взялась помогать депутату Ильиной… Но разве хотела ей зла Зулейка? И мысли не допускала. А может, это наказание свыше и Зулейка тут ни при чем?.. В том-то и дело, что при чем. Рок и ее не миловал. Сколько она пережила, пока выбралась из милицейского капкана. Надо было еще раньше, после первого поражения покончить с наркобизнесом… Как прекрасно она себя чувствовала в роли депутата! Есть ли благо выше человеческой благодарности? Нет, наверное, чище и правдивее детских глаз. С каким обожанием смотрели они на красивую тетю, когда она приезжала к ним и одаривала подарками.
Теперь она здесь, в Испании, на белоснежной яхте в Средиземном море. Конечно, это здорово, что она вырвалась из когтей смерти, с ней Алексей и Света. И думать о завтрашнем дне не надо — они обеспечены до конца дней своих.
Но все равно почему-то тревожно на душе. Что-то не дает освободиться от прошлого. Непонятное состояние. Почему чаще вспоминается плохое, а не хорошее. Хотя, если взвесить на весах: чего было больше в ее жизни — плохого и хорошего, получится — плохого было больше. Это девчонкой она считала, что станет счастливой, когда будет богатой. Каждый рубль, каждый доллар берегла, экономила, чтобы вылезти из нищеты. С каким трудом и риском доставались ей деньги! И о какой уж тут радости говорить. Не ощутила она ее и тогда, когда стала хозяйкой наркосиндиката, — чувство опасности заглушало все. Временами она переставала ощущать себя женщиной. Может, потому и любовниками она не могла щегольнуть перед Алевтиной. А сколько их склоняли головы перед красавицей Клеопатрой! Только Алексей Ильин пришелся ей по душе.
Испания Алексею понравилась, но полюбить эту страну он вряд ли сможет. Русские очень сентиментальны, куда бы ни уезжали, как бы прекрасно там ни устраивались, а избавиться от тоски по родине не могут; особенно, когда становятся старыми. Зулейка-то помоталась по миру, но не может сказать, что когда-то скучала по Грузии. Большую часть жизни она прожила в России. Но в каком окружении? Саркисян, Гримо, Турсункул, Баритон, Громада, Бармен… Нет, по России она скучать тоже не будет. И Алексею со Светой постарается создать такую обстановку, чтобы они не тосковали.
Чем же занять мужа, когда они вернутся из плавания? Ведь он не привык сидеть без дела, а без знания испанского языка никуда не сунешься. Правда, на побережье обосновалось немало так называемых «новых русских». Купили особняки, виллы, некоторые и предпринимательством занимаются. Но счастливыми их не назовешь — все на ворованные деньги купили, вряд ли Алексей захочет иметь с ними дело.
Что-то надо придумать. Новые проблемы. Выходит, никуда без них. И без прошлого тоже никуда.
На палубу поднялся Алексей. Он обнял Зулейку за плечи и сказал:
— С добрым утром, милая!
— С добрым утром, дорогой. — Она плотнее прижалась к нему, спросила: — Что, не спится?
— А ведь мы впервые встречаем рассвет вместе. — Он поцеловал ее в щеку.
— Теперь мы часто будем его встречать. Я надеюсь, — почему-то добавила Зулейка и ужаснулась: нет, прошлого не будет!
— Мама, папа, вы где? — послышался голос Светланы. — Я хочу к вам наверх! Можно?
— Можно, — разом ответили Ильин и Зулейка и улыбнулись.
— Какие будут указания, госпожа Зулейка? — спросил капитан.
— Спустите водный мотоцикл. Мы со Светой прокатимся. И почему нет музыки? Включите хотя бы радио!
— Есть, госпожа!
Капитан махнул рукой, и вахтенный матрос нажал кнопку радиоприемника. Над морем зазвучали последние аккорды гимна Российской Федерации. В Москве было шесть часов утра. Затем диктор начал читать последние известия.
Зулейка виновато посмотрела на Алексея и стала усаживаться на водный мотоцикл. И вдруг она замерла. Диктор сообщил, что вчера вечером в Москве арестован президент крупного коммерческого банка господин Саркисян. В своем интервью журналистам представитель ГУВД заявил, что банк финансировал наркосиндикат «Эдельвейс»…