Мрачная средневековая лаборатория в глубине дремучего леса, приют беглого колдуна. Глухая ночь, полная скверных предчувствий.
Языки пламени рвутся из трех или четырех печей, где теснятся перегонные кубы, реторты, колбы. Вот уж который год под этими сводами тайно варится адское зелье, и в его предвкушении сползаются отовсюду ужи, гадюки и прочие аспиды, а летучие мыши, висящие на ветках деревьев, молча глядят в единственное крохотное оконце, откуда слабо тянет нехорошим разноцветным дымком.
Приблизительно такие ассоциации возникали у Ани всякий раз, когда речь заходила об алхимии. Она ничего не могла поделать со своим стойким предубеждением ко всем этим сомнительным тайнам Востока, и когда месяц назад главный редактор их еженедельника «Загадки и Тайны» предложил ей три темы на выбор (алхимики, йоги, фальшивомонетчики: «300 строк, срочно, к среде»), Аня предпочла писать о последних, совершенно не представляя, какие удивительные последствия это за собой повлечет.
В 3.20 ночи с пятницы на субботу зазвонил мобильный, и незнакомый мужской голос назначил ей встречу через час у метро «Каширская». В качестве пароля он произнес: «Я доктор Лоренц» — и положил трубку.
Машина завелась с пол-оборота. Ночная трасса была почти пуста, и Аня как следует подкинула газку, краем уха слушая «Эхо Москвы» и перебирая в памяти информацию о Лоренце. Это имя всплывало у них в редакции всякий раз, когда речь заходила о вещах оккультных, ибо со своей репутацией колдуна, мага и экстрасенса, члена нескольких тайных обществ и проч. и проч., он был вожделенной, но, увы, пока недоступной целью «Загадок и Тайн», которые, по слухам, на дух не переносил. Собственно, слухи эти были такими же смутными, как и все то, что говорили об этом Лоренце. Ане даже казалось порой, что такого человека вообще не существует, а есть миф под названием «доктор Лоренц», созданный кем-то для неведомых целей, которые рано или поздно все равно прояснятся. Правда, Рома Башаров год назад общался с доктором где-то в Крыму, но и это была непроверенная информация. Потому что после звонка шефу («разговаривал с доктором Лоренцем, да-да, с тем самым») Рома исчез, причем при довольно странных обстоятельствах, которые по сей день так и остались не выясненными. Исчез и не сбросил никакой информации, подтверждающей его контакт с Лоренцем. И, поди, теперь проверь, действительно ли встречался Башаров с доктором, а если встречался, то имеет ли отношение Лоренц к его исчезновению, а главное — куда все-таки Рома пропал? С тех пор прошел год, Рому уже начали забывать, а Лоренц продолжал мерцать на периферии реальности, как мерцают невидимые глазу черные дыры. И вдруг этот звонок среди ночи.
И вот специальный корреспондент журнала «Загадки и Тайны» двигается на белом «Форде» по Кашире с диктофоном в сумочке, и его репортерское нутро изнывает от неизвестности.
На вид доктору было лет пятьдесят. Впрочем, на весь сквер, где они встретились, горел единственный фонарь, да и то вполнакала, так что о его возрасте можно было судить весьма приблизительно. Он был в черном пальто до пят, с большим плоским портфелем, заметно оттягивающим руку; среднего роста, худощавый, подтянутый, если не сказать статный.
— Я прочитал вашу последнюю статью, сударыня, потому и позвонил, — любезно произнес он вместо приветствия. — Знаете, что меня особенно в ней огорчило? Знак равенства между «нынешними фальшивыми купюрами из немецкой эмиссионной бумаги» — это цитата из вашей статьи — и «так называемым золотом алхимиков древности». Это несправедливо по отношению к алхимии. Хочу за нее заступиться.
По его словам крался еле заметный акцент не акцент, но легкий фонетический искосок, выдающий в нем иностранца, великолепно говорящего по-русски. Кто он — прибалт? Поляк? Фамилия вроде немецкая.
Они сели к Ане в машину.
— Мне показалось, сударыня, что у вас об алхимии несколько превратное впечатление, — сказал он с легкой укоризной, расстегивая на коленях портфель. — Мало того, оно довольно поверхностное. Отсюда и скепсис. Что вы вообще о ней знаете?
— Ну, философский камень, инквизиция… — пробормотала Аня. — Средние века…
— Вы имеете представление о трансмутации металлов?..
— В самых общих чертах… — Аня замялась, пытаясь припомнить хоть что-то из этой области. Материал для статьи, которую заказывал шеф, она нарыла в Интернете и, по правде говоря, слепила его на скорую руку, в расчете на среднестатистического читателя, прекрасно понимая, что специалисту ничего не стоит не оставить от статьи камня на камне. Ну да ведь шеф всегда говорил, что их аудитория — это массовый читатель, которому не нужна истина, а нужна еще одна загадка. Исходя из этого, Аня и писала свои опусы, не слишком вдаваясь в суть темы. — По-моему, трансмутация, — объяснила она не очень уверенно, — это превращение обычных металлов в драгоценные, которое при этом является чем-то вроде ступеньки к обретению бессмертия. Надо полагать, это метафора.
— Браво, Анна! — Лоренц картинно поаплодировал. — А что вы скажете, если я на ваших глазах совершу упомянутое вами превращение? Расскажете об этом в вашем журнале более или менее объективно? Собственно, для этого я и встретился с вами.
— Почему же не рассказать… — Аня хотела спросить: «А зачем вам это?», но не спросила, побоялась спугнуть материал, который сам шел в руки.
— Стало быть, расскажете. Тогда будем считать, что мы с вами заключили договор. Можно я это сниму? — показал он на ее талисман-подковку, болтавшийся у лобового стекла.
Аня молча отцепила талисман.
— Сплав, — предупредила она на всякий случай, не сводя глаз с рук Лоренца. Диктофон уже работал у нее в сумочке, записывая каждое произнесенное слово. Это был отличный американский «Гурвиг-900G»; она купила его два месяца назад на полузакрытой распродаже шпионской аппаратуры, о которой делала материал.
Лоренц открыл портфель, осторожно достал сосуд из толстого белого стекла, похожий на простейшую розочку для варенья, опустил в нее Анин талисман, а на него сверху аккуратно положил белый пакетик величиной с таблетку. В салоне было полутемно, но Аня хорошо видела, как он чиркает газовой зажигалкой (хорошая зажигалка, «Ронсон»), делает максимальное пламя и начинает нагревать сосуд, осторожно держа его двумя пальцами, как держат налитую всклень рюмку. Очень скоро сосуд сделался совершенно прозрачным.
Вот вспыхнула и прогорела бумажка, обнажив темные кристаллы, которые были в нее завернуты; они затрещали на поверхности талисмана, сливаясь с ним.
Аня молчала, глаз не сводя с сосуда. Приблизительно через полминуты талисман потемнел, тихо шипя.
— Теперь это золото, — спокойно объявил Лоренц, пряча зажигалку в карман. — Можете проверить.
Еще через минуту сосуд вновь сделался белым. Лоренц на ладони протянул девушке теплое, гладкое, изжелта-белое изделие, которое еще совсем недавно было ее талисманом.
— Считаю, что свою часть нашего договора я выполнил. — Доктор убрал сосуд, щелкнул замками портфеля и открыл дверцу машины. — Почитайте об алхимии на досуге, Анна. Начните, например, с Путье — я вам потом объясню, почему именно с него. А может, и сами поймете, на дурочку вы не похожи. Хорошенько вникните в тему алхимии, она того стоит. И обо всем напишите. А когда будете писать, помните, Анна, что проблема заключается не в океане, полном жемчуга, но в самом искателе жемчуга…
«Что он имел в виду?»
Но она спросила о другом:
— Доктор, вы не знаете, что стало с Романом Башаровым?
— Конечно, знаю. — Лоренц и глазом не моргнул, словно с самого начала был готов к этому вопросу. — Ваш коллега расспрашивал меня о левитации. Мы вообще о многом с ним говорили. Мне показалось, что интерес к этой теме у него искренний. Или, как пишет ваш брат-журналист, неподдельный. Пришлось уважить человека и рассказать. А поскольку я не привык быть голословным, то счел своим долгом подкрепить рассказ практическим опытом. — И Лоренц стал выбираться из машины. — Я вообще весьма практический человек, как вы, надеюсь, успели заметить, — добавил он уже с улицы. — Нет-нет, не нужно меня провожать, — остановил он Аню, открывшую было дверцу со своей стороны. Он не хотел, чтобы она выходила из машины и видела, в какую сторону он пойдет, что ли?
— А как с вами можно связаться? — спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно простодушнее.
— Думаю, это лишнее. При необходимости я сам вас найду.
Захлопнув дверцу, Лоренц исчез в темноте. Реальность слегка подрагивала; ее концы не сходились с концами. «Как все это понимать? Кто вы, доктор Лоренц?»
Минут через пять Аня включила зажигание. В машине остался слабый неприятный запах, и пришлось опустить стекла, чтобы проветрить салон на ходу. «Путье… Кто такой Путье?»
На обратном пути она несколько раз принималась рассматривать то, что раньше было ее талисманом, и решила, что утром обязательно покажет это Сафару Гурееву, если он, конечно, в Москве. Уж Сафар-то сразу определит, золото это или что другое.
Часа через три Аня обложилась книгами об алхимии. Для этого пришлось ни свет ни заря разбудить приятеля Игорька Виноградова, обладателя колоссальной библиотеки, унаследованной им от отца, жизнь положившего на алтарь биохимии и сопредельных наук. Больше часа Аня провела в его «книжной комнате» (термин Игорька), листая ксероксы трактатов и толстые огромные инкунабулы в тяжелых обложках, рассматривая на картинках бородатых мудрецов в окружении колб, птиц и загадочных иероглифов. Содрогаясь от мысли, что во все это придется вникнуть (ой-ля-ля!), она набила книгами сумку, поставила ее на заднее сиденье и поехала домой. Да, прежнего скепсиса по поводу алхимии в ней заметно поубавилось, что и говорить.
Было осеннее субботнее утро, серое небо висело над городом, и «Эхо Москвы» обещало к обеду дождь. На одном из светофоров Аня сделала открытие, поразившее ее едва ли не больше опыта с талисманом: диктофон «Гурвиг», верой и правдой служивший ей и в сауне, и на сорокаградусном морозе, не записал ни слова доктора Лоренца. В другое время она наверняка отнеслась бы к этому без особого драматизма, но только не сегодня. Уж слишком много странного было для одного раза. Она слушала свой голос, и еле слышное шуршание пленки вместо реплик доктора, и этот странный расклад нравился ей все меньше. Да еще Рома Башаров со своей телепортацией… «Пришлось уважить человека и рассказать… Счел своим долгом подкрепить рассказ практическим опытом…» Как хочешь, так и понимай.
Дома Аня сварила побольше кофе и, пока он остывал, стояла под контрастным душем, задним числом сканируя свои впечатления от встречи. По опыту она знала, что первые впечатления самые ценные, поэтому прислушивалась к себе внимательнейшим образом.
Ну что тут можно сказать? Впечатления самые противоречивые. Он тактично подчеркнул ее полную некомпетентность в области алхимии и (если талисман действительно превратился в золото) убедительно показал практическое существование оной. То есть алхимия — это не только «туманные трактаты, изначально оторванные от реальной действительности (цитата из ее статьи) и бородатые средневековые пиплы с пипетками», а вполне прикладная наука. Или искусство? Или отрасль? Отрасль чего, химии, что ли? Почему он вышел именно на нее? Из-за статьи? По большому счету статья, конечно, очень слабая, дилетантская, но ведь она следовала концепции шефа о «нашем читателе, которому-де нужна не истина, а загадка». У Ани были принципиальные возражения на этот счет, но она прекрасно помнила старый русский фразеологизм про свой устав и чужой монастырь, откуда можно вылететь в два счета, глазом моргнуть не успев. Тем более что шеф взял ее в свои «Загадки» единственно из-за Г. К. Чебракова, одного из его стратегических спонсоров. Пока Г. К. содержит журнал, выгнать ее шеф, положим, не рискнет (он же не знает, насколько они с Г. К. близки), но может создать такую «невыносимую легкость бытия», что мало ей не покажется. Поэтому нужно целиком и полностью соответствовать уставу монастыря, согласна она с ним или же нет. Таковы условия игры. К тому же, положа руку на сердце, журналистка из нее фиговая и явно не стоит тех денег, которые платит ей шеф (читай Г. К.).
Набросив на мокрое тело халат, Аня села за стол и вдруг подумала: а действительно ли это был Лоренц? Хм… Может быть, не Лоренц, а какой-нибудь самозванец?
Да ну, бред какой! Что-то уж больно подозрительной она стала, все кругом какие-то козни мерещатся. Но почему все-таки не записался его голос? Ее — записался, его — нет? Мистика какая-то, честное слово. А может, у него с собой была глушилка? Она читала про шпионский реквизит, когда делала материал о Киме Филби, там упоминалось про такие штуки. Только зачем они Лоренцу?
Аня отломила дольку шоколада, сделала глоток кофе и раскрыла один из фолиантов, который облюбовала в «книжной комнате» Игорька в основном из-за красивого коленкорового переплета. Книга называлась «Источники химической философии». Денек балансировал на грани реальности, а тут и дождик забарабанил по подоконнику, и в этом дождливом пространстве функционировал странный человек, называющий себя доктор Лоренц, за несколько минут исказивший репортерскую рутину Ани Зотовой на какой-то свой непонятный лад.
Итак, алхимия долгое время считалась суеверием или в лучшем случае опальной предтечей химии и играла связующую роль между средневековой религией и философией. (Это было более-менее понятно.) Многие считали, что алхимики просто-напросто занимались изготовлением золота. (Это тоже понятно.) Ее адепты (т. е. те, кому удалось создать философский камень), пытаясь освободить дух, скрытый в материи, видели смысл Великого Деяния в символическом воссоздании бессмертной сути собственной души. (Здесь уже начинался туман.)
«Что это за дух, скрытый в материи? — думала Аня, листая талмуд и разглядывая картинки. — Что за Великое Деяние такое?»
В конце книги был словарь алхимических терминов, где Аня выяснила, что выражение Великое Деяние обозначает конечную цель всех алхимических операций, первым подступом к которой является создание философского камня. А совокупность операций, которые приводят к его созданию, называется магистерией. Она запустила ноутбук, создала папку «Алхимия» и завела отдельный файл под названием «Термины», куда и скопировала определения Великого Деяния и магистерии. И стала читать о Путье.
Жил в Париже XII века молодой писарь Поль Путье, и однажды во сне ему явился ангел, державший в руках толстый старинный фолиант в кожаном переплете.
— Посмотри внимательно на эту книгу, — ласково предложил ангел. — Сейчас она для тебя загадочна, но в один прекрасный день ты ее разгадаешь.
И видение исчезло.
Был писарь женат, работал в лавке, где занимался составлением описей и счетов. Благодаря своему великолепному почерку и усердию, был он в лавке на хорошем счету. В один прекрасный день за два с половиной флорина Путье купил у соседнего лавочника какую-то старую-престарую книгу, написанную на неизвестном ему языке. Честно говоря, польстился он на обложку, сработанную из желтого металла. А страницы ее были изготовлены не из бумаги или пергамента, как в других книгах, а, как показалось Путье, из коры молодых деревьев. Листы были с великим тщанием исписаны кончиком железного пера (именно железного, уж в этом-то Путье понимал толк) — это были прекрасные, четкие, латинские буквы, ну такие красивые, что просто пальчики оближешь.
В книге было три раза по семь листов: так они были обозначены цифрами в верхнем углу, причем седьмой всегда начинался с рисунка. На каждом первом листе изображались плеть и проглатывающие друг друга змеи; на втором — крест с распятой на нем змеей; на последнем, седьмом — пустыня, посреди которой било несколько прекрасных источников, откуда в разные стороны расползались все те же змеи.
Самым тщательным образом рассмотрев картинки, Путье вернулся к началу книги и взялся за текст. На первом листе было написано заглавными золотыми буквами:
«АВРААМ ЕВРЕЙ,
КНЯЗЬ, СВЯЩЕННИК,
ЛЕВИТ, АСТРОЛОГ И ФИЛОСОФ,
ПРИВЕТСТВУЕТ ЕВРЕЙСКИЙ НАРОД,
БОЖЬИМ ГНЕВОМ
РАССЕЯННЫЙ СРЕДИ ГАЛЛОВ»
Затем следовали всяческие поношения и проклятия в адрес любого, кто кинет на книгу сию взгляд, не будучи жрецом или писарем.
В первой «главе» находилось обращение к иудеям, вторая была посвящена трансмутации металлов, которая рассматривалась в качестве основного средства уплатить подать, наложенную римскими властями. Текст, описывающий способ получения философского камня, казался довольно внятным, но для этого нужна была так называемая «первичная материя», а в книге ничего конкретно не говорилось о том, что это такое и где ее берут. Правда, кое-что о materia prima можно было почерпнуть в четвертой и пятой «главах», но речь там шла на таком эзоповом языке, что наш бедный писарь ровным счетом ничего не понял.
Став обладателем алхимической книги, как бы подтверждающей его вещий сон, уверенный в том, что исполняет Божью волю, Путье несколько лет посвятил изучению загадочного текста. Об этом его тайном увлечении никто, кроме жены, не знал. Оно и понятно: незадолго до описываемых событий, а именно в 1317 году, папа Иоанн XII обрушился на алхимиков с обвинениями в том, что, «почитая себя мудрецами, они сами падают в пропасть, которую преуготовляют для других», что «смехотворным образом мнят они себя сведущими в алхимии, но доказывают невежество свое тем, что ссылаются на писания древних авторов, которым, в свою очередь, ничего не удалось открыть». Что, «выдавая поддельный металл за истинные золото и серебро, произносят они при этом слова, которые ничего не означают». И что «невозможно более сносить дерзость их, ведь сим способом изготовляют они фальшивые монеты и обманывают народ».
«Мы повелеваем, — провозгласил понтифик в своей знаменитой булле, — чтобы все эти люди навсегда покинули наши края, равно как и те, кто заказывает таковым золото и серебро… Дабы наказать их, приказываем мы отобрать у них подлинное золото в пользу бедных… Если среди алхимиков найдутся люди церковного звания, пусть не ожидают помилования, ибо будут навсегда лишены сана своего». Вот в какой сложной исторической ситуации началось приобщение Поля Пуатье к искусству алхимии.
Так или иначе, но, оттолкнувшись от книги Авраама Еврея, в конечном счете, Путье познал суть Великого Деяния (за исключением, правда, все той же materia prima). Скажем больше, это удивительное искусство так покорило нашего писаря, что он решил посвятить ему свою жизнь.
И стал Путье молить Бога, чтобы благородное искусство, над коим он трудится, было успешно продолжено и завершено. «Молю Тебя даровать мне Небесный, Краеугольный, Чудодейственный камень, созданный вечностью, которая в сем повелевает и силой Твоей царит…»
Но не было осязаемого ответа от Господа. И спустя какое-то время Путье, чувствуя, что зашел в тупик, решил обратиться за помощью к человеку, сведущему в вопросах трансмутации металлов. Он скопировал из своего фолианта несколько иллюстраций и отправился к мэтру Ансельму, страстному поклоннику алхимии, лиценциату медицинских наук, человеку, который наверняка сможет пролить свет на непроглядную тьму, обступившую бедного писаря из Парижа.
Мэтр Ансельм весьма заинтересовался картинками, но еще больше его интересовал первоисточник, и нашему писарю пришлось врать с три короба, уверяя мэтра в том, что никакого первоисточника (т. е. никакого поясняющего текста) у него не было и нет, а есть только эти непонятные рисунки. Время-то было тревожное.
Самым нелепым в этой ситуации было то, что Ансельм сам оказался дилетантом. Мало что понимая в символах Авраама, он, однако, взялся толковать их, окончательно сбивая с толку Путье, у которого голова и без того шла кругом. Ситуация осложнялась еще и тем, что, в силу своего смиренного характера, он поддался на уговоры Ансельма и показал-таки мэтру свой перевод первоисточника, где черным по белому было писано, что в процессе Великого Деяния, среди прочих ингредиентов, должна присутствовать кровь. Путая алхимию с магией, мэтр дал совет использовать кровь новорожденных младенцев. Понятно, что Путье отверг рекомендации своего конфидента и правильно сделал. В конце концов, он сам разобрался, что философы называют «кровью» минеральный дух, который-де имеется во всех металлах.
За двадцать один год неустанных трудов Путье поставил тысячи опытов, пытаясь трансмутировать те или иные металлы в драгоценные. Наконец он понял, что — увы, увы — не разобраться ему с этим делом самостоятельно, а потому решил совершить паломничество в Испанию, в окрестности Сантьяго де Компостелло, где жили ученые мужи, соотечественники Авраама, и где было несколько знаменитых синагог.
На обратном пути из Сантьяго де Компостелло болезнь задержала Путье в Лионе. Один торговец порекомендовал ему местного врача по имени Канчес. В частной беседе выяснилось, что Канчес хорошо разбирается в еврейской каббале, поэтому писарь решил показать ему скопированные иллюстрации из своей книги. По этим рисункам Канчес узнал сочинение раввина Авраама «Asch Mesareph», которое считалось безвозвратно утерянным, и предложил Путье сопровождать его в Париж, чтобы там взглянуть на первоисточник. Но добрались они только до Орлеана, где Канчес внезапно скончался.
Если верить «Толкованию тайных знаков» (книге, написанной Путье на исходе лет), это его путешествие продолжалось около трех лет. Однако живший много позже величайший адепт алхимии, известный под псевдонимом Фюльканелли в своем трактате «Философские приюты и герметический символизм» вот что писал об этом паломничестве: «…Многие поклонники оккультных наук буквально толковали чисто аллегорические сочинения, созданные с намерением что-то открыть одним и утаить от других. Даже Альбер Пуассон (знаменитый испанский алхимик) угодил в эту ловушку. Он поверил, будто Поль Путье, оставив жену свою, мастерскую и книги с рисованными миниатюрами, действительно отправился в пешее паломничество… Но мы искренно убеждены и готовы в этом ручаться, что Путье никогда не покидал подвала, где пылали его печи…»
То есть по Фюльканелли получается, что в рассказе Путье о его путешествии речь на самом деле идет о поиске злополучной materia prima, а в пережитых им приключениях аллегорически изображаются различные манипуляции с этой материей.
Далее Фюльканелли утверждает, что линия «Лион — Канчес — Орлеан» является аллегорическим описанием инициации, то есть посвящения, без которого невозможно успешное совершение магистерии. Инициацию над Путье совершил-де адепт алхимии, скрывающийся под именем «Канчес». Вернувшись домой, Путье вновь приступил к работе. Через три года он обрел философский камень.
Начиная с 1382 года, начало заметно расти его материальное благополучие. Он приобрел несколько домов и земельных участков, построил несколько часовен и больниц, на его пожертвования строители возвели портал церкви святой Женевьевы. Много лет спустя, уже после смерти Путье, в архиве церкви Сен-Жак-ла-Бушери, прихожанином которой он являлся, было обнаружено свыше тридцати юридически оформленных актов дарения, которые говорили о том, что скромный писарь раздал целое состояние. Кроме того, на средства Путье было благоустроено кладбище Невинных младенцев, чрезвычайно модное в то время место погребения, причем на одной из арок кладбища Путье велел нарисовать те самые иероглифические фигуры, которыми была украшена книга Авраама Еврея.
Ясно, что его внезапное обогащение не осталось незамеченным. Слух об этом достиг ушей короля Карла VI, который в один прекрасный день прислал к Путье своего главного дознавателя сира де Кравуази. Легенда гласит, будто Путье во всем признался дознавателю, а чтобы тот помалкивал, подарил ему философский камень.
Так или иначе, но писаря оставили в покое, и он продолжал свои занятия до глубокой старости. Его жена и верная помощница умерла в 1397 году и была похоронена на кладбище Невинных младенцев. Сам же Путье скончался в 1418 году, в возрасте восьмидесяти лет. Еще при жизни он приобрел себе место для погребения в церкви Сен-Жак-ла-Бушери, которой завещал все свое имущество.
Словом, в лице скромного писаря история алхимии имела реально существовавшего человека, который реально стал заниматься алхимией и благодаря ей реально разбогател.
«Блин, — подумала Аня, — готовый сюжет для приключенческого романа с элементами мистики. Правда, читали мы и покруче романы». Будучи реалисткой до мозга костей, не верила она во все эти легенды, слишком много было в ней здорового скепсиса и здравого смысла.
Аня собралась было закрыть тему Путье, но оказалось, что его история имеет продолжение. Некий пилигрим Канарелли, будучи в Бурну-Баши (Малая Азия), разговорился с узбекским дервишем об алхимии. В числе прочего, дервиш сказал, что истинные адепты алхимии обладают секретом продления своего земного существования до тысячи лет и могут уберечься от любой болезни. Тогда пилигрим напомнил о Путье, который, однако, имел несчастье умереть.
«Неужели вы поверили в его кончину? — усмехнулся дервиш. — Трех лет не прошло, как я расстался с ним в Вест-Индии».
«Полноте! — усмехнулся пилигрим. — Не нужно со мной так шутить!»
«Мудрец знает, как избежать неприятностей, — продолжал дервиш. — Путье понимал, что рано или поздно его уличат в занятиях алхимией и в лучшем случае заточат в тюрьму. Поэтому предусмотрительно скрылся, а его погребение — просто мистификация»…
С Ани было довольно. Если бы не талисман, она прямо сейчас отвезла бы все эти инкунабулы обратно Игорьку и поставила бы на теме крест. Аня никогда не была поклонницей такого рода литературы; ей бы чего-нибудь пожизненнее, попроще. Она заложила страницу своей визиткой («Журнал «Загадки и Тайны». Зотова Анна Егоровна, специальный корреспондент») и позвонила Сафару, золотых дел мастеру.
— Привет, солнце! — откликнулся Сафар. — Легка на помине! Вчера только тебя вспоминали с Колей Еремичевым. Помнишь Коляна?
— Сафар, такие люди не забываются! — засмеялась она. — Звоню не просто так, сам понимаешь. Есть дело государственной важности.
— Ну-ка, ну-ка! — понизил голос Сафар. — Шпионаж в пользу Парагвая?
— Если я тебе покажу одно изделие, ты сможешь определить, золото это или нет?
— Обижаешь, солнце! — хмыкнул Сафар. — В темном подвале, с закрытыми глазами, на ощупь. А я думал, предложишь шпионаж в пользу Парагвая. Обрадовался.
— А если я прямо сейчас подъеду? Найдешь время?
— Солнце, — вздохнул Сафар, — для тебя я найду время всегда. Привози — жду. Я на работе.
Что ей нравилось в Сафаре, так это его всегдашняя готовность помочь. Кому-кому, а лично Ане за шесть лет знакомства он ни разу не сказал «нет», хотя иногда ей приходилось обращаться к нему с просьбами весьма сомнительными. Например, подстраховать ее встречу с бандитом Марголиным, чтобы взять у того интервью, или составить компанию на свинг-вечеринку. Когда Аня работала в «Новостях недели», куда ее только не заносила репортерская нелегкая, и Сафар по первому же зову приезжал на своем черном «Вольво» (иногда с хорошим сопровождением), дарил всегдашние хризантемы и без лишних вопросов говорил: «Куда рулить и как себя вести?» Да, старый друг лучше новых двух, это точно.
Через полтора часа Аня уже подъезжала к магазину «Золотой телец», где Сафар сделал карьеру от продавца-консультанта до коммерческого директора. Теперь, чтобы к нему попасть, нужно было пройти магнитное кольцо и частокол из невзрачных охранников, которые, однако, отличались ярко выраженными боевыми мозолями на костяшках пальцев, разбивших не одну физиономию.
Главный бодигард провел ее в кабинет, где Сафар как раз говорил по телефону с неким Джозефом. Из его английской скороговорочки Аня поняла, что речь идет о катере, который один из них собирается продать другому. Сафар кивнул Ане и двинул по столу пепельницу в форме полого теленка. Ей теперь всюду мерещились алхимические символы, и потому пепельница напомнила созвездие Тельца, знак которого олицетворяет аммиачную соль. В пепельнице лежала заколка: недели две назад она забыла ее у него в машине.
Наконец Сафар бросил трубку на рычаги.
— Скоро будем на катере кататься, — похвастался он и покачался в кресле вперед-назад. — Водоизмещение — как у «Титаника», двигатель — «Роллс-ройс», скорость — полста узлов. Возьму тебя матросом первого класса. У тебя есть тельняшка? Ну, привет!
Перегнувшись через стол, он потрогал губами ее щеку. От него вкусно пахло лосьоном «Макентош», которому он не изменял уже несколько лет. Его строгий черный костюм отлично гармонировал с белой водолазкой, обтягивающей намечающееся брюшко. На широком усатом лице лучилась улыбка. Сафар был Ане по обыкновению рад.
— Ну, солнце, давай показывай свое изделие, — проговорил он, потирая руки. — Насколько я понимаю, ты уже начала промышлять фальшивым золотом? На Парагвай нашпионилась, теперь на золото переключилась, а?
Улыбаясь его шутке, Аня достала свернутый конверт, а из конверта — талисман и положила его перед Сафаром.
— Фи! — поморщился он. — Я-то думал, у тебя килограмма четыре!
Он взглянул на подкову сперва невооруженным глазом, потом вынул из стола огромную лупу в массивной стальной оправе. С полминуты рассматривал талисман, поворачивая его так и эдак.
— Толкнуть хочешь или как?
Аня перевела дух:
— А сколько за него дадут?
— А сколько хочешь? — Сафар убрал лупу в стол. Из другого ящика достал пузырек и пипетку, набрал пару капель какой-то жидкости и над стеклянной пластиной капнул в нескольких местах на подкову.
— Золото, — заявил он наконец, наблюдая за реакцией металла. — Не очень чистое, но золото. Или тебе нужно более подробно? Сколько примесей и какие?
— Да нет, не нужно, Сафар, — отказалась Аня и подумала, что, если бы это оказалось не золотом, проблема решилась бы сама собой. — Прости, но ты абсолютно уверен, что это золото? Это очень важно.
— Солнце, не зли меня, ладно? — Сафар спрятал кислоту и пипетку, вытер салфеткой талисман и вложил его обратно в конверт. — А то не возьму тебя на яхту. Куда тебя пригласить? Открылся новый ночной клуб около «Киноцентра», — хочешь?
— Хочу, — улыбнулась Аня.
— Значицца так, солнце. — Сафар полистал на столе календарь. — Сегодня у меня занят вечерок… завтра презентация… а вот как насчет четверга?
— Нормально, — ответила Аня.
— Я заказываю на четверг столик и с утреца делаю тебе контрольный звонок. О’кей?
— Ладно, Сафар, договорились.
Больше Ане делать тут было нечего. Она чмокнула Сафара, прошла охрану, оценивающими взглядами проводившими ее до самой двери, а через полчаса, стоя под светофором, не спуская ноги с педали сцепления, вдруг подумала, что на ее глазах талисман из сплава под названием силумин превратился в золото. Пусть не самой лучшей пробы, но — в настоящее золото, в самое настоящее. А это ведь серьезный аргумент в пользу доктора Лоренца. Вернее, в пользу этой самой алхимии, которую он представлял. Подменить талисман он не мог, она глаз не сводила с его рук. И что же получается?
Доктор Лоренц доказал, что говорит правду. И если она себя хоть чуть-чуть уважает как журналистка, то должна выполнить обещанное. То есть по мере возможности вникнуть в эту алхимию и о ней написать, отставив свой бабский скепсис за горизонтом. Ах, душа к алхимии не лежит?
— Она у тебя вообще ни к чему не лежит! — подумала Аня вслух, и это была чистая правда.
Аня прекрасно понимала, что, окажись на ее месте действительно хорошая журналистка, профессионалка, которых, надо сказать, немало в Москве, да попади ей в руки такая козырная тема, она наверняка вцепилась бы в нее намертво, и за доктором бы проследила, и выкачала бы из него все, что только можно. Но звезды расположились так, как расположились, и Лоренц вышел именно на нее. При желании это можно, конечно, счесть и случайностью, но Аня уже хорошо знала, что в жизни ничего случайного нет.
Ей было 25 лет; 23 из них она прожила в Екатеринбурге, куда теперь, после смерти отца, почти не ездила. Там осталась мачеха, но не те были у них отношения, чтобы их поддерживать. Ане не было до этой Нины до этой Викторовны ни малейшего дела; мачеха платила ей тем же.
Папа всю жизнь проработал в банковских структурах; Аня же в отличие от папы, с детства питавшая глубокое отвращение к всякого рода точным наукам, окончила журфак Екатеринбургского университета и с группой единомышленников взялась создавать новый телеканал. Однако тема эта, на первых порах казавшаяся ужасно перспективной, мало-помалу сошла на нет, и зимой Аня подалась в Белокаменную, где с помощью папиного московского друга Г.К. Чебракова устроилась в один из гламурных журналов. Ее взялся было опекать Сафар, сын мачехи от первого брака, но Аня очень быстро въехала в московскую жизнь, освоилась, влилась в тусовку, сняла квартиру в Бибирево и на какое-то время исчезла с горизонта Сафара, который был явно не ее поля ягодой: слишком простой, слишком земной да к тому же не совсем русский.
Проводя вечера в модных тусовках, обрастая знакомыми, проникаясь чисто столичной кислотностью, она потихоньку делала себе имя, раскручивалась, прекрасно, впрочем, отдавая себе отчет в своих более чем средних способностях. Аня делала передачи для «Радио России», раз десять засветилась на НТВ, вместо Юлии Бардиной месяца два вела на РТР что-то вроде кулинарного ликбеза для детей и юношества, ее статьи охотно брали гламурные журналы, — словом, процесс имплантации в культурное пространство Москвы шел своим ходом и, надо сказать, довольно успешно.
На концерте питерской группы «Куригама», играющей этническую музыку, Аня познакомилась с Мариком, а летом они поженились. Папа и мачеха прилетели на свадьбу и подарили молодым «Форд-Фокус» цвета морской волны и тур по Средиземному морю. А спустя три месяца у папы остановилось сердце.
На похоронах было много народу, из одной только Москвы приехало человек двадцать, включая Г.К. Чебракова. Аня проплакала на могиле до позднего вечера, а когда вошла в дом, где прожила 23 года, ее ждал накрытый стол и во главе его — эта Нина эта Викторовна: толстая, деловая, золотые перстни на пальцах, сухие глаза. Она прожила с ними меньше года, и Ане почему-то казалось, что это именно ее мачеха загнала папу в могилу (в переносном смысле, конечно). Это была, разумеется, полная чушь, что Аня очень хорошо понимала, но ей так было не то чтобы легче, но проще. Эта Нина эта Викторовна уже успела тут прописаться, и разговор у них зашел вот о чем.
— Что ты скажешь, Анечка, если я останусь жить здесь? Ты ведь все равно в Москве. — Ангельский взгляд из-под выщипанных бровей. — Но знай, моя хорошая, что сможешь в любой момент сюда вернуться. Если, конечно, захочешь.
Мачеха безошибочно выбрала нужный момент: из Ани тогда можно было веревки вить, слишком ее подкосили похороны. «Да пропади все пропадом!» — подумала она тогда, сложила в сумку кое-какие трогательные безделушки, с которыми были связаны те или иные периоды ее жизни, в последний раз посидела на своем диванчике и тем же вечером ушла, пожелав на прощанье этой Нине этой Викторовне успехов в работе и счастья в личной жизни. Аня оставила ей все — и трехкомнатную квартиру в центре Бурга, и дачу, и папин «Пассат», — Марик потом запиливал ей мозги по этому поводу, и поди объясни ему, что как-то противно было заниматься дележом, просто противно, унизительно и… неправильно. Если она, Аня, возьмется за этот дележ (а Марик ее подталкивал к этому), это потревожит память отца — она была в этом уверена, — поэтому пусть уж останется все как есть. Пусть подавится эта Нина эта Викторовна. («Как же, подавится она! — ответная реплика Марика. — Это же пиранья, неужели не видишь?»)
Будучи топ-менеджером одной из компаний, занимающихся продвижением на российский рынок европейских продуктов питания, Марик не вылезал из командировок. Это, собственно, и помешало ему приехать на похороны (из Австралии путь очень даже неблизкий). Когда же вернулся в Москву, то застал Аню в глубоком депрессняке. Вместе со смертью отца какой-то этап в ее жизни сошел на нет («теперь у меня ни мамы, ни папы»), и казалось ей, что надо начинать какую-то другую жизнь, но какую другую и как ее начинать? «Не понимаю, что ты имеешь в виду, — пожал плечами Марик. — Мне кажется, это надуманные проблемы, малыш! Прости — спать страшно хочу».
Месяца через полтора Аня почувствовала, что беременна. «Мать, ну не время сейчас рожать, сама понимаешь» — вот как выглядела реакция Марика. Аня оказалась в сложной ситуации: журнал, где она работала, перекупил английский медиахолдинг, и в прокрустово ложе требований нового руководства Аня со своими более чем средними способностями явно не укладывалась; Марик купил себе дорогущий «Хаммер» (спрашивается, на фига?) и вложил тучу денег в какие-то акции (бизнесмен, бл-лин!), но ему-то что — он из командировки в командировку, а там и стол и дом, а у нее своих сбережений не было, не умела она копить; телевидение тоже как-то мало-помалу отпало. Друзья пытались устроить ее в «АиФ», в «Миледи», еще куда-то, но ничего не срасталось. Марик звонил редко и лучше бы вообще не звонил, потому что темой номер один для него был аборт: «Не тяни, малыш, не тяни!» У нее случился выкидыш, и, выйдя из больницы, Аня со спокойным ужасом посмотрела на себя в зеркало и высыпала в стакан три упаковки элениума. Но есть же Бог! В самый последний момент позвонил Сафар: «Привет, как дела?» Марик его на дух не переносил и за глаза называл лузером, а Ане он уже нравился. Ну, наполовину нерусский, ну и что? Ну, ничего не читал, так ведь это не страшно. Оказалось, что с ним просто, спокойно, надежно, ни понтов, ни этой гнусной московской накипи, — словом, он вывел ее из депрессии, подкинул деньжат и познакомил с Немаляевым, владельцем желтой газеты «Новости недели», куда Аню охотно взяли освещать светскую жизнь столицы.
Потом случился развод. При разводе Марик повел себя по-джентльменски: оставил ей квартиру, за которую еще предстояло выплатить чуть больше семи тысяч долларов, а сам переехал к родителям на Сретенку. Переехал и совершенно исчез с ее горизонта; время от времени, правда, до нее доходили слухи, что он очень хорошо поднялся, и не то купил в Сибири какой-то заводик, не то собирается покупать, — впрочем, Ане до этого не было ни малейшего дела. Со свойственным ей максимализмом она отсекла от своей жизни кусок под названием «Марик»; все, проехали.
Платили в «Новостях недели» мало, едва на бензин хватало и на колготки, но если бы дело было только в деньгах! Специфика «Новостей» предполагала регулярные тусовки в модных клубах, и Ане очень скоро это предельно обрыдло. Одни и те же лица, коктейли, музыка, кокс, свет стробоскопов, поцелуи, ужимки, сплетни, вопросы, ответы, — через три месяца ее уже тошнило от всех этих Филь, Ксюш и Сереженек, перемещающихся из клуба в клуб, из вечера в вечер, из ночи в ночь. Полный бесперспективняк — вот как выглядела ее работа в «Новостях недели». Тут Сафар и напомнил ей о существовании большого человека Г. К. Чебракова, папиного товарища, в свое время устроившего ее в «Гламур-пресс». «Он сейчас спонсирует какой-то журнал, — сказал Сафар. — Что-то связанное с аномальными явлениями и летающими тарелками. Если тебе это интересно, я могу поточнее узнать».
Вот так с легкой руки Сафара, не имевшего ни малейшего отношения к СМИ, Аня позвонила Г.К. Чебракову, который связался с шефом журнала «Загадки и Тайны» и велел взять ее в штат.
— Почему ты за ним не проследила?
— Я?
— Ну не я же!
— Что значит «почему не проследила»? Я же не шпионка, Игорь Андреевич!
— И очень плохо! — с большой укоризной заявил шеф, встал из-за стола и пошел по кабинету, сцепив за спиной длинные пальцы. Он был высок, худ и узкоплеч, но хорошо сшитый костюм отлично скрадывал все изъяны фигуры. А дорогие очки, сделанные по спецзаказу в Италии (будто у нас делают хуже), придавали его лошадиному лицу выражение задумчивой мудрости или, наоборот, мудрой задумчивости. В общем, они ему очень шли.
Шефу было шестьдесят три года. Благодаря здоровому образу жизни выглядел он лет на десять моложе. Ездил на велосипеде, загазованной Москве предпочитал экологически приличный северо-запад Подмосковья, куда перебрался пять лет назад, два раза в неделю посещал бассейн недалеко от Савеловского вокзала (и когда только успевал?) и каждую субботу до одурения парился в бане, привезенной в разобранном виде из его родной деревни. Фотография Губановки висела у него на стене.
Притулившись у стола, за которым у них обычно проходили редсоветы, Аня вертела в пальцах свой диктофон, давший сбой. На конверте перед ней лежал талисман, который шеф пять минут разглядывал в увеличительное стекло, внимательно слушая ее рассказ о встрече с Лоренцем. Теперь он ходил по кабинету и обмозговывал ситуацию, а Аня думала, почему же ее подвел «Гурвиг», машинка практически безотказная. Может быть, с получки отнести его в мастерскую, пусть посмотрят?
— Итак, твоя статья побудила его к встрече, — вслух рассуждал шеф. — Почему? Если объективно, Анюта, то статья, между нами говоря, не лучше и не хуже других (она согласно кивнула), — и тем не менее он с тобой встретился. И на твоих глазах превратил силумин в золото. — Шеф остановился около талисмана и еще раз взглянул на него поверх очков. — Допустим, это действительно золото, хотя я еще раз проверил бы. Если не возражаешь, я возьму у тебя эту штуку на пару дней. (Аня снова кивнула.) — Чего хочет Лоренц? А хочет он, — шеф снова двинулся по кабинету, — чтобы ты описала превращение железяки в золото — это раз. И чтобы хорошенько вникла в тему алхимии и написала о ней более подробно и по возможности объективно. Это два. Зачем ему это? — спросил шеф не столько у Ани, сколько у самого себя. — Мотивы могут быть разные. Практика показывает, что чаще всего они упираются или в деньги или в идею. Если Лоренц действительно может превращать металлы в золото, проблема денег перед ним не стоит. Если он обычный шарлатан (что, Анюта, скорее всего), то мы ему нужны как рекламная площадка. А еще зачем? Объективности ради надо признать, что в этом плане мы из себя мало что представляем.
— В том-то и дело, Игорь Андреевич, — поддакнула Аня. — Те же «Аргументы» или «МК» раскрутили бы его за две недели. Почему мы?
— Остается идея, — продолжил шеф. — А что, собственно, тебя смущает? Мы журнал довольно-таки специфичный, со своим более или менее подготовленным читателем. И именно до этой аудитории Лоренц собирается донести свою идею.
— Какую? — спросила Аня.
— Ну, как какую? Что алхимия имеет место быть.
— А зачем ему это? — пожала плечами Аня. — Ну, предположим, убедил он в этом наших читателей — и что дальше?
Шеф походил, подумал, поскрипел новенькими туфлями. Потом спросил:
— Ты сама-то как считаешь?
— Не знаю, Игорь Андреевич, — честно призналась Аня. — Ладно бы доктор был алхимиком в чистом виде. Так ведь он универсальный дяденька: и экстрасенс, и по оккультным делам спец, и вилки взглядом сгибает, как Уро Геллер. Все в одном флаконе. Это меня как-то смущает.
— Я думаю, Анюта, что процентов девяносто тут мифа, — ответил шеф, снова остановившись у талисмана. — По правде говоря, я не верю, что силуминовый талисман превратился в золотой. Я покажу его одному ювелиру, и если окажется, что это действительно золото, то, скорее всего, доктор его подменил.
— Я что, по-вашему, слепая? — возразила Аня.
— Ты знаешь, какие специалисты есть! — пожал плечами шеф. — Предположим, он заранее влез к тебе в машину, снял слепок с твоего талисмана или сфотографировал, сделал точно такой же, но золотой и разыграл весь этот спектакль. Правда, опять же непонятно зачем.
— Вот именно, — согласилась Аня, царапая талисман ногтем. — Мне-то что теперь делать?
— Писать, — жизнерадостно посоветовал шеф. — В первую очередь о встрече с доктором. Опиши все подробно: ночь, парк, поднятый воротник и так далее, нагони туда побольше колорита, ты это умеешь. В постскриптуме скажи, что талисман сейчас находится на экспертизе в лаборатории ФСБ. Продолжение, мол, в следующем номере. И пиши продолжение, поглубже входи в тему, не робей. Короче говоря, пока иди на поводу у своего доктора.
— Он такой же мой, как и ваш, Игорь Андреевич, — открестилась от доктора Аня, выбираясь из кресла.
— И если он еще раз захочет с тобой встретиться, возьми нормальный диктофон. И обязательно дай знать Сереже Птушко — пусть он затихарится где-нибудь неподалеку и снимает вас на камеру. У него и диктофон есть профессиональный — можешь взять.
— Да у меня классный «Гурвиг», — возразила Аня, понянчив диктофон на ладони. — Это просто мистика какая-то получилась.
— Мистика не мистика, но если бы он пускал помехи, как ты говоришь, то это сказалось бы и на твоей речи… — Шеф убрал талисман в конверт, конверт спрятал в боковой карман и сел за стол. — Ладно, Анюта, иди, пиши, а дальше, как говорится, будем посмотреть. И на будущее знай: никогда нельзя просто так отпускать источник информации. Нужно его заинтересовать, нужно взять его на какой-нибудь крючок, понимаешь? В крайнем случае, я на твоем месте проследил бы за ним, просто проследил. А будь у нас его адрес (шеф понизил голос), мы тихо-мирно установили бы за ним наблюдение. Посадили бы того же Птушко с биноклем и камерой, как это делается во всем мире, и обязательно что-нибудь да узнали бы. И продали бы информацию, и ты денег бы получила целый багажник. Я знаю, кто у нас оторвал бы такой материал с руками. Если уж, Анюта, пришла в журналистику, то лови мышей, вцепляйся в тему, раскручивайся заново. А то тебя уже забывать стали в Москве. Это же твой хлеб, и только от тебя зависит, с горчицей он будет или с черной икрой.
Еще минут пять шеф учил ее уму-разуму, особо, впрочем, не перегибая палки, ибо меж ними невидимо присутствовал образ Г. К. Чебракова, потом отпустил. Она вышла из кабинета злая как собака, причем не столько на шефа, сколько на себя. Шеф был совершенно прав, она ведет себя по-дилетантски. Заглянув в туалет, чтобы помыть руки, Аня на секунду представила, как крадется за доктором по ночным подворотням с фотоаппаратом наперевес, и не удержалась от смеха. Ха-ха, да и только!
«Загадки и Тайны» занимали две смежные комнаты на третьем этаже здоровенной кирпичной башни, принадлежавшей какому-то НИИ. Большинство помещений арендовали всякие-разные фирмы, за счет которых остатки института и ухитрялись влачить свое научно-исследовательское существование. В обоих редакционных офисах было шесть рабочих мест, отделенных друг от друга короткими непрозрачными перегородками; половина из них обычно пустовала. Кабинет шефа располагался в другом конце коридора, в самом его торце, между ООО «Аэлита» и ЗАО «Белый флаг». Первое общество занималось перепродажей парфюма, второе — водки и сопутствующих ей напитков, причем обе фирмы принадлежали одному человеку, который третий год сидел в лагере строгого режима где-то под Магаданом и оттуда осуществлял руководство.
В их комнате никого не было. Аня села за свой стол, запустила компьютер и часа три добросовестно описывала встречу с доктором, стараясь ничего не упустить. Первые абзацы дались ей с большим трудом, она никак не могла нащупать верный тон, но потом расписалась, и дело пошло. Получилось около семи тысяч знаков, — многовато, конечно, но лучше больше, чем меньше. Аня перечитала материал, кое-что поправила, поменяла местами пару абзацев, долго думала над заголовком и наконец написала: «КТО ВЫ, ДОКТОР ЛОРЕНЦ?» Запустила Интернет и почтой отправила текст шефу.
Пока Аня писала, в редакцию забегал на минутку веб-дизайнер Костя Баранников, порылся у себя в столе и вновь умчался, листая на ходу какие-то бумажки и что-то бормоча себе под нос; из комнаты верстальщиков то и дело доносилось трещание факса и смех Людки Зубавиной. За десять минут до обеденного перерыва появился Сережа Птушко, здоровый парень с лицом серийного убийцы, которого может перевоспитать только глубокая могила. Несмотря на такую внешность и звание многократного чемпиона Москвы по боям без правил, с девушками Сережа был очень несмел, а с Аней, за которой пытался ухаживать, особенно.
— Здравствуй! — кивнул он ей. — Как насчет пообедать?
— Приглашаешь? — уточнила Аня.
— Так точно. Пошли в шашлычную к грузинам?
— Ого! — Аня погасила монитор. — Ты никак сегодня при денежках? Откуда дублоны, Сережа? До пятнадцатого еще жить да жить.
Сергей постучал кулаком о кулак.
— Я же еще на ринге подрабатываю. Вчера вот встречался с одним клоуном из Ростова.
— Ну и как?
Птушко показал ей большой палец, повращал им туда-сюда.
— Как всегда. Шеф не спрашивал?
— Как же — не спрашивал! Раз пять заглядывал, раза четыре звонил. Где, говорит, этот Птушко? Надо ехать Сальвадора Альенде снимать, а его нету. Уволю, говорит, сегодня же!
— Да ладно тебе! Сальвадор Альенде помер давно.
— Испугался? — засмеялась Аня. — Шутку юмора не понял? Да вы тормоз, Сергей Николаевич! — Она выбралась из-за стола, сняла с вешалки куртку.
— Ты на машине? — спросил он.
— Не-а. Дождь, пробки. Пятое, десятое.
— Тогда бери зонт.
Они вышли из высотки и, стукаясь зонтиками, побежали через дорогу в сторону торгового центра. Птушко был байкером, зимой и летом рассекал по Москве на громаднейшем «Кавасаки», но нынче по случаю непогоды тоже приехал на работу общественным транспортом. А поскольку полночи бился с клоуном из Ростова, а потом на перекладных добирался к себе в Расторгуево, то поспать ему удалось всего часа полтора. Поэтому он поминутно зевал, всякий раз извиняясь словами из песни:
— Если можешь, прости!
Скоро они сидели в шашлычной, которую держали братья-грузины Вано и Сано. Их тут хорошо знали, поэтому обычно обслуживали быстро и качественно. Во всяком случае, мясо третьей свежести не подсунули ни разу. Сегодня тут было многолюдно, нарядно из-за новых стеклярусных штор, вкусно пахло на все лады, а откуда-то из-за стойки еле слышно доносилась грузинская песенка «Старый Тифлис», особенно здесь популярная.
Баранины не было. Сергей заказал свиной шашлык на ребрышках, а пока его готовили, официантка Тамара принесла им бутылку сухого вина, салаты и свежую зелень.
Ане нужен был конфидент для темы доктора Лоренца. Ей нужен был кто-то сообразительный и критично настроенный, о кого можно было бы лупить мячики своих вопросов-сомнений-гипотез, и кто отбивал бы эти мячики беспристрастно и при этом доброжелательно. В общем, ей нужен был доктор Ватсон. Что касается сообразительности, то с этим у Сережи были небольшие проблемы, а в остальном он идеально подходил для этой роли.
Пока ждали шашлыки, пробавляясь вином и салатом, Аня в двух словах обрисовала ему ситуацию. Сережа выслушал ее молча, не перебивая, а когда она замолчала, задал один-единственный вопрос, как показалось Ане, не имеющий прямого отношения к ее рассказу:
— Ты хорошо знала Рому Башарова?
— Почти не знала. Так, видела в редакции пару раз. Я же только появилась, когда он исчез.
— А я его хорошо знал. — Птушко налил еще вина. — Даже очень хорошо. Мы с ним, можно сказать, дружили. И вот что я тебе скажу… Я шефу об этом не говорил, и ты тоже не говори, не надо. Ситуация вот как выглядела. Рома в Москве был одним из самых известных журналистов-экстремалов. Где он только не бывал, по каким Амазонкам только не сплавлялся, куда там Туру Хейердалу! Специализировался он, сама знаешь, на экстриме, на оккультных делах, на аномалиях, но мужиком был при этом предельно реалистичным, с железной, надо сказать, хваткой. Если уж вцепится в клиента, то не выпустит…
В этот момент Тамара принесла шашлыки, от которых пахло так, что за один только запах можно было отдать полжизни. Минут пять Аня и Птушко молча рвали зубами мясо, запивая его вином; потом Аня не выдержала, любопытство возобладало.
— Ну? — Она толкнула его коленкой под столом. — Чего замолчал?
Сергей прожевал мясо, сделал изрядный глоток вина и промокнул губы салфеткой. И только потом продолжил рассказ.
— В один прекрасный момент Рома вышел на след доктора Лоренца. Не знаю уж, каким таким образом (Рома языком трепать не любил), знаю только, что кто-то из его людей кинул ему наколочку, что там-то и там-то в такое-то время доктор Лоренц даст сеанс не то гипноза, не то телепатии, не то хрен знает чего, прошу прощения за выражение. А Рома был слегка помешан на левитации. Он служил в военной авиации, его оттуда списали, а в гражданскую не взяли по здоровью. (С давлением у него были проблемы.) А тяга к небу у Ромы осталась. Он и в Планерное регулярно ездил, чтобы на дельтапланах полетать, и с планеристами тусовался, и даже документальный фильм делал, «Икар» называется. А уже тогда легенда о докторе Лоренце гласила, что, помимо всего прочего, он владеет левитацией, телепортацией, и так далее — ну, в общем, сама знаешь. Не доктор Лоренц, а чудо природы. Собственно, потому Рома и искал с ним встречи, — хотел, чтобы тот продемонстрировал это ему в реале. Если сможет. То есть ему было важно или убедиться, или развенчать этого доктора.
Затаив дыхание, Аня слушала Птушко, а в памяти отчетливо всплыли слова Лоренца, сказанные им о Романе: «Мне показалось, что интерес к этой теме у него искренний. Или, как пишет ваш брат-журналист, неподдельный. Пришлось уважить человека и рассказать. А поскольку я не привык быть голословным, то счел своим долгом подкрепить рассказ практическим опытом».
— Рома приезжает на место сеанса, при нем аудиовидеоаппаратура (замаскированная, ясен пень), появляется доктор, быстро проводит сеанс гипноза, и когда все отрубаются (все, кроме Ромы), начинаются чудеса. Рома мне потом рассказывал, что у него волосы на голове шевелились. Доктор реально перемещался в воздухе. Я так понимаю, что Рома тоже вошел в транс, и все это ему мерещилось или, точнее говоря, мнилось, но он считал, что все это происходило в реале. Короче говоря, у них с доктором завязался контакт. Зная Рому, можно представить, как он достал доктора. И в один прекрасный день Лоренц предложил ему: приезжай туда-то и туда-то. Потом Рома звонил из Крыма — первый раз шеф с ним разговаривал, а второй раз — я.
— И что он тебе сказал?
— Что сказал? — Птушко улыбнулся. — Сказал: «Сегодня летим».
Помолчали. Все это напоминало не очень суразную сказку. Аня так и подумала бы, если бы не была уверена, что Птушко врать не будет, тем более ей. Да и какой ему смысл? Тогда получается, что все это — фантазии самого Романа Башарова? Или…
— А почему об этом никто не знает, Сереж? — тактично спросила она.
Птушко пожал широченными плечами и вернулся к своему шашлыку.
— Ты, наверное, хотела спросить, откуда это знаю я? — уточнил он. — Ну от Ромки же и знаю, я же тебе говорю, что мы с ним дружили. С этим Лоренцем все не так просто, Ань. Держалась бы ты от него подальше.
Он говорил разумные вещи, но чего-то явно недоговаривал.
— А сам ты что об этом думаешь, Сереж? — поинтересовалась Аня. — Куда он пропал?
— Рома-то? Думаю, разбился. Просто разбился. Со скалы сорвался или еще что-нибудь.
Когда допивали вино, Ане позвонил шеф. Она вытерла губы, откашлялась и только потом ответила служебным голосом:
— Да, Игорь Андреевич, слушаю.
— Ну я прочитал, — деловито сообщил шеф. — По-моему, неплохо. Ты немного подожми середину, знаков на триста, не больше, а в целом неплохо. Чем сейчас занимаешься?
— Обедаю, Игорь Андреевич, — ответила Аня, глянув на часики. До конца обеденного перерыва оставалось еще пятнадцать минут.
— Пообедаешь — и езжай на проспект Мира. Есть чем адресок записать?
Аня достала из сумочки ручку и блокнот.
— Пишу, Игорь Андреевич.
— Проспект Мира, 508 — 123. Пиши телефон, — и шеф продиктовал семь цифр. — Записала?
— Записала, Игорь Андреевич. Кого спросить?
— Елену Петровну Зинченко. Эта дама — наша, надо сказать, читательница и подписчица — расскажет тебе кое-что о кладах. У нас двенадцатый номер будет отдан полностью кладам, так что ты ее порасспрашивай как следует. Она там огоньки какие-то видела подозрительные.
— Ух ты! — не без иронии отозвалась Аня.
— Возьмешь интервью и фотографии.
— Фотографии огоньков? — уточнила Аня.
— Ну что есть у нее, то и возьмешь. Говорит, что есть и огоньки. Правда, снимала телефоном, но разобрать вроде можно. В общем, вникни в тему, если, конечно, будет во что вникать. И диктофон не забудь при этом включить. Все, Анюта, до связи.
Они доели шашлыки и вернулись в редакцию. Птушко приосанился перед зеркалом, набил рот жевательной резинкой, чтобы отбить запах «Саперави», и пошел к шефу. А Аня выключила компьютер и еще раз проверила диктофон. Он работал как часы. Вот же собака, а почему же доктора не записал?
Елене Петровне Зинченко было лет семьдесят: чернявая, с усиками и короткими седыми волосами, собранными сзади в пучок, в просторном застиранном халате не первой свежести. Четыре крохотные собачки, тявкая не на жизнь, а на смерть, обступили Аню в прихожей, не давая разуться и не обращая внимания на хозяйку, которая в конце концов собрала их в охапку и унесла на кухню.
— Проходи в зал, — велела она из-за двери. — Тапочки под калошницей.
Это была двухкомнатная запущенная квартира, носившая крупные и мелкие следы собачьего присутствия. Аня прошла в комнату, огляделась и села на край дивана. Пружины под ней печально тренькнули. В углу, на тумбочке, беззвучно работал маленький телевизор, настроенный на канал «Культура»: передавали концерт симфонического оркестра. Было забавно смотреть на музыкантов, беззвучно водящих смычками. С большого старомодного шкафа опасно свисала сложенная раскладушка. Палас, местами протертый почти насквозь, давно утратил свой первоначальный малиновый цвет, превратившись во что-то бледно-розовое, необратимо-ветхое. На старомодном круглом столе громоздились кипы старых журналов: «Огонек», «Наука и религия», «Знания — сила»; пространство под столом было забито какими-то коробками, напоминающими обувные; за стеклом старого серванта (таких уж лет тридцать не выпускают) вместо посуды ровными рядами стояли пузырьки (похоже, с гомеопатией), а в кресле, повернутом спинкой к серванту, лежало вязание. Свободного жизненного пространства в комнате было предельно мало. Дверь во вторую комнату была закрыта. Нет, не хотела бы Аня доживать свой век в такой обстановке.
Елена Петровна скоро появилась. Она была невысокой, сухой и для своих лет двигалась весьма энергично. Хозяйка принесла бутылку пива и два мокрых стакана.
— Хочешь хорошего пива? — спросила она.
— Хочу.
Взглядом опытного журналиста (хе-хе!) Аня с ходу классифицировала Елену Петровну как «одинокую старушку с фантазиями». Как правило, проку от таких источников не было никакого. Оказавшись свидетелем или действующим лицом простенькой ситуации, которую их просишь потом описать, они не могут этого сделать в масштабе один к одному, а обязательно обогащают ее собственной фантазией. Дело тут не в плохой памяти или в отсутствии наблюдательности, а, скорее, в творческом начале. Так абсолютно черная собака обретает в их глазах белую лапу.
В общем, Аня не верила таким старушенциям и даже диктофон поначалу не стала включать. Однако уже через пять минут передумала, полезла в сумочку и на ощупь нажала нужную кнопку.
— Вот смотрю я на тебя, душа моя, и сердце мое кровью обливается. — Елена Петровна говорила живо, с натиском, и ее голосу было далеко до старческого. Видимо, в молодости она была более чем пассионарна. — А знаешь почему? — И грамотно, по стеночке, стала наливать пиво сначала в один стакан, а потом — в другой.
— Откуда же мне знать? — сдержанно отреагировала Аня. Но спустя секунду, не выдержав, спросила: — Почему обливается-то?
— Ну как почему, душа моя? — Елена Петровна пригубила из своего стакана, прислушалась, что сообщают вкусовые рецепторы о качестве пива. Они сидели в разных концах дивана; меж ними стоял поднос с бутылкой и вторым стаканом, в котором шевелилась пена. — Ты пиво-то пей, это настоящий «Олд лагер», прямиком из Франции. Может быть, сыра хочешь? У меня есть «Бри».
— Нет, спасибо. — Аня взяла стакан, незаметно вытерла пальцами ободок. Брезгливый она человек, ничего не поделаешь. — Так почему у вас сердце кровью обливается, Елена Петровна?
— А я тебе сейчас скажу. Видишь ли, во мне пятьдесят процентов цыганской крови. А цыганки, душа моя, хорошие гадалки. И хочу я тебе сказать, что ждет тебя дальняя дорога и крестовый король. Ты его бойся, душа моя. Ох, бойся! Испытания тебя ждут.
Аня поперхнулась пивом.
— А что, — полюбопытствовала она, откашлявшись, — вы прямо так, без карт гадаете?
— А я не гадаю, душа моя, я предсказываю. Если хочешь, могу и карты раскинуть, хотя мне они ни к чему. Я своего рода пифия. Знаешь, кто это? Должна знать, ты же, наверное, в институте училась. Или у вас не было древнегреческой литературы?
— Вообще-то была, — вздохнула Аня. — Но я уже все забыла.
Хозяйка улыбнулась. Нет, она была не так проста, как показалось Ане с первого взгляда. С ней надо было держать ухо востро.
— В городе Дельфы жил популярный оракул, то есть предсказатель. Он работал в паре со жрицей-прорицательницей. Ее-то и называли пифией. Через нее боги передавали оракулу свои рекомендации. Перед пророчеством она несколько дней постилась, совершала омовение в священном источнике, ее окуривали дымом горящего лавра. А главное — пифия дышала дурманящим газом, который выходил из расщелины в скале. В этом-то газе все и дело. Он вводил пифию в состояние транса, и она начинала произносить не очень внятные звуки, понятные только оракулу. В общем, душа моя, он раскрывал смысл ее бормотания, в котором и крылась воля богов. Приблизительно так это было, за точность не ручаюсь. Так вот я в некотором роде пифия, хотя наркотиками не балуюсь. Правда, питаю слабость к хорошему пиву, но в пределах разумного. Кстати, если тебе будет интересно, могу оч-чень много рассказать тебе о гадании — раз уж мы об этом заговорили. Это любопытная тема, ее подробно еще не копали, душа моя. Так, верхушечки только посшибали. А ведь, душа моя, есть беломантия — гадание при помощи стрел; гепатомантия — гадание на печени; элевромантия — на муке; алектриомантия — с помощью петуха; антропомантия — гадание по человеческим внутренностям; арифмомантия — по косточкам; ботаномантия (она чесала как по писаному), и так далее. И толковая цыганка, душа моя, прекрасно всем этим владеет. Правда, все меньше остается толковых цыганок, все больше шарлатанки попадаются.
— Договорились, — кивнула Аня. — Я это запомню.
Вообще говоря, она на дух не переносила цыганок с их закидонами насчет «давай, красавица, всю правду расскажу». Но Елена Петровна абсолютно не была похожа на цыганку. «А может, «толковая цыганка» как раз на цыганку и не похожа? Спросить ее, что ли, об этом?..»
Но Елена Петровна сама сменила тему:
— Ну да ладно, душа моя, я не за этим звонила в ваш журнал. Тебе о чем-нибудь говорит термин «белый фон»?
Аня неопределенно пожала плечами. И Елена Петровна, попивая пиво, начала вводить ее в курс дела.
— «Белый фон» — это понятие из лексикона профессиональных кладоискателей. Рассказывают о нем всякое, и правда в этих рассказах, ясное дело, весьма и весьма перемешана с вымыслом. Во-первых, «белый фон» — это такая неведомая сила, которая при желании в мгновение ока выдергивает из кладоискателя все до одной косточки. Причем выдергивает таким образом, что мертвое тело полностью сохраняет свою конфигурацию, вплоть до выражения лица и последнего жеста. То есть тело остается в целости и сохранности, но костей в нем уже нет.
«Ну бабка дает! — подумала Аня. — В общем, мясо — отдельно, кости — отдельно. Прямо как для холодца».
— Во-вторых, визуально «белый фон» выглядит как свечение молочного цвета, внезапно возникающее над тем или иным местом, чаще всего над местом клада. Оно может быть в форме шипящего бенгальского огня или напоминать огни Святого Эльма (это когда у судна светятся верхушки мачт), а то и походить на пламя газовой горелки. В общем, возможны варианты.
«Ну-ну, — подумала Аня. — Или на пламя паяльной лампы».
— В-третьих, при появлении «белого фона» человека охватывает необъяснимая паника, причем настолько сильная, что тебе хочется чуть ли не умереть, только чтобы этого не видеть.
Далее оказалось, так рассказывал Елене Петровне один знакомый кладоискатель, далеко не робкий, надо сказать, человек. Другой говорил, что, завидев «белый фон», он упал в обморок от страха. Третий попросту сошел с ума. А четвертый за несколько минут постарел лет на тридцать…
«Блин, пора сматываться! — думала Аня, храня на лице выражение предельного внимания и сосредоточенности. — Это же на час, не меньше». Диктофон бесшумно работал в сумочке, и Аня не выключала «Гурвиг» только ради того, чтобы доказать шефу его рабочее состояние.
— Если, душа моя, обратиться к древнерусской литературе, то можно найти немало описаний огня, горящего над кладами, — продолжала Елена Петровна. — Я думаю, что в те времена это было довольно распространенное мистическое явление. Например, в «Сказании о Борисе и Глебе» есть такой пассаж, — и она процитировала наизусть: — «Аще бо или серебро, или злато сокровенно будет под землею, то мнози видят огнь горящ на том месте — то диаволу показующу, сребролюбивых ради». Понятно, о чем тут речь, или перевести?
Аня вздохнула. «Вот блин, она еще и по фольклору специалистка!»
— Более или менее понятно, Елена Петровна! Нельзя ли ближе к делу? Я так понимаю, вы сами видели этот «белый фон»?
— Видела, душа моя, — кивнула Елена Петровна и пустилась в долгое подробное повествование о том, как соседи отвезли их с собачками к себе на дачу (это где-то под Рязанью), и там, гуляя однажды вечером недалеко от местного погоста, она увидела странное свечение. Ее охватил необъяснимый ужас и все такое, но она переборола себя и стала фотографировать. «Белый фон» то приближался, вгоняя ее в дрожь, то отдалялся, а ее собачки так выли, что просто караул.
Битый час Аня слушала эту ахинею; когда же речь зашла непосредственно о фотографиях, оказалось, что сняты они вовсе не мобильником, а обычной «мыльницей». Елена Петровна достала ее из шкафа и показала. Стального цвета китайский «Кодак», причем не из самых дешевых — с зумом.
— Хорошая машинка, — похвалила Аня.
— Доча подарила, — объяснила хозяйка, убирая фотоаппарат и доставая из шкафа же катушку с пленкой. — Тут, душа моя, так: первая половина пленки — мы с собачками, а вторая — то, о чем я рассказывала. Обязательно верни мне пленку, ладно?
— Конечно, Елена Петровна. Мы все проявим, распечатаем, и я вам принесу что получилось. У нас с этим строго.
— Ну и хорошо.
Аня встала и спрятала кассету в сумочку.
— С собачками пойдете сегодня гулять? — спросила она, меняя тему, и тут же пожалела об этом. Потому что хозяйка взялась рассказывать распорядок дня ее собачьего выводка, в какое время они гуляют, сколько раз какают, какой корм предпочитают и чем любят заниматься. Слушая все это, Аня кивала и думала, что приехала сюда совершенно напрасно. Ну да ведь шеф отправил, а его не пошлешь куда подальше. Ладно, она отдаст ему кассету — пусть, блин, слушает и сам решает, стоит ли связываться с этим «белым фоном». «НА БЕЛОМ ФОНЕ», — неплохое, между прочим, название.
Простившись с Еленой Петровной, Аня вышла на улицу и раскрыла над собой зонт. Уф! После квартиры, пропахшей Марсиком, Венчиком, Баксиком и Менчиком, было особенно приятно до самых глубин легких вдохнуть влажный вечерний воздух. Часы показывали 19.08; сеял затяжной дождь. Ну и лето! Итак, ее ждет дальняя дорога и крестовый король. Очень мило!
Аня, пожалуй, не отказалась бы от шаурмы, но этот район она знала плохо, а искать по такой погоде не хотелось. Ладно, поедет домой. Там недалеко от метро есть приличный гриль-бар, туда и заглянет.
Когда она спускалась в метро, замяукал в сумочке мобильник — пришло сообщение.
«Анна Егоровна, на ваш счет в Сбербанке переведено 100 000 рублей. В 23.00 выйдите на балкон. Ваш друг».
Обратный адрес отсутствовал. Она подумала, что это чья-то шутка, и только пожала плечами.
Или не шутка?
От ста тысяч Аня не отказалась бы, что и говорить. Да чего там от ста, она и от двадцати не отказалась бы. И потом, полчаса качаясь в переполненном вагоне метро, держась за поручень и глядя на свое отражение в стекле, Аня любовно обдумывала тему ста тысяч. Уж она нашла бы, на что их потратить!
Вместо шаурмы Аня купила в супермаркете триста граммов докторской колбасы, кефир, полбулки черного хлеба (экономика должна быть экономной!) и пошла домой кратчайшим путем. «Хоть позвонил бы кто-нибудь, что ли!»
Но телефон молчал. Аня еще раз перечитала сообщение о ста тысячах и взглянула на часики. 20.11. У нее и в мыслях не было, что уже через несколько часов ее жизнь совершит такой неожиданный вольт, какой не снился ей даже в самых фантастических снах.
Впрочем, как говорится, не будем забегать вперед. Пусть наша героиня доживает последние часы спокойной жизни и ведать не ведает о переменах, поджидающих ее за ближайшим поворотом сюжета, пусть она раскрывает и отряхивает в прихожей зонт, листает автоответчик и включает микроволновку, пусть греется под душем и потом, в толстом махровом халате и шерстяных носках, забирается с ногами в кресло и пьет чай с бутербродами, читая одну из толстенных инкунабул об алхимии. А потом включает ноутбук и, создав файл «Алхимия. Статья № 2», начинает писать.
«Истоки алхимии теряются в искусстве Древнего Египта, где знания находились в руках жрецов, наиболее образованных по тем временам людей. То, что они знали и умели, предназначалось для наследников фараонов и для тех из «своих», кто отличался добродетелью и мудростью, а уж никак не для всех смертных. Особенно строго охранялось так называемое «священное искусство» — все, что жрецы умели делать с золотом и серебром.
Основателем алхимии принято считать реальную историческую личность, которую египтяне, идентифицируя с одноименным богом, именовали Тотом. Согласно древнеегипетским религиозным представлениям, бог Тот был связан с планетой Меркурий, которая считалась у египтян посредником богов со светлой стороной Луны, содержащей эликсир бессмертия. Вместе с тем он являлся мистическим покровителем жреческого ордена Древнего Египта. Позднее, уже в эпоху правления династии Птолемеев, реальный Тот, очевидно, достигший высоких степеней духовного посвящения, получил имя Гермес, причем не просто Гермес, а «трижды величайший» — Трисмегист. Нетрудно догадаться, почему алхимию еще называют «герметикой» или «герметизмом».
Восток и сейчас считается кладезем тайных знаний, а уж в те далекие времена и подавно. Поэтому все, кто хотел приобщиться к этим тайнам, стремились туда, на Восток. В IV в. до н. э. Египет подвергся очередному завоеванию, и что интересно, египетская знать и жречество встретили Александра Македонского не как завоевателя, а как освободителя от ига персидского владыки Дария, и нарекли сыном бога Ра. Египет стал частью огромной греко-восточной империи, созданной Александром в результате почти десятилетнего похода по Азии. Но государство Александра оказалось образованием крайне непрочным. Сразу же после его смерти в 323 г. до н. э. начался распад империи, на руинах которой возник ряд государств, вошедших в историю под названием эллинистических.
Наиболее характерной страной эллинизма стал Египет. Удачно расположенная географически, египетская Александрия уже к концу IV — началу III в. до н. э. выросла в крупный центр торгового и культурного обмена между Востоком и Западом. Поэтому тайные знания египетских жрецов, практические знания ремесленников, персидская и вавилонская магия, астрология, связывавшая происхождение известных тогда металлов с Солнцем и планетами, — все это смешалось в адскую кашу, из которой тщетно пытались выловить рецепт сказочно быстрого обогащения. Поиски рецепта стали даже разделами официальной академической науки: «аргиропея» — получение искусственным путем серебра и «хризопея» — золота.
Любопытно, что учение о трансмутации металлов почти в то же время (а по некоторым источникам даже раньше) разрабатывалось в Индии и Китае. Во II в. до н. э. философ Вей По-йанг написал «Книгу перемен», в которой фигурируют «пилюли бессмертия», изготовленные, по всей вероятности, из киновари (крови дракона), всегда считавшейся китайскими химиками исходным веществом для получения золота. Легенда утверждает, что Вей По-йанг сам принял такую пилюлю, дал ученику и собаке. Умерли все (что не удивительно: ртутное соединение!), но потом будто бы воскресли и сделались бессмертными. Известен также труд другого китайского ученого II в. до н. э. — Ко Хунга. Здесь тоже говорится о «пилюлях бессмертия», но основной упор сделан на превращение неблагородных металлов в благородные. Рецепты приводятся, как обычно для такого рода литературы, очень туманные, воспользоваться ими мог только тот, кто умел читать не сами слова, а их некий тайный смысл…»
Думая о «пилюлях бессмертия», Аня сходила на кухню и сделала еще парочку бутербродов. Решено: она напишет цикл статей об алхимии и покажет их шефу. Если они подойдут для «Загадок и Тайн» — хорошо, если нет — тоже ничего страшного, она найдет, куда их предложить. Опыт подсказывал, что был бы товар, а покупатель найдется. Ясно, что тему с налету не осилить, все тут не так просто, ну и ладно, спешить ей некуда. Будет грызть тему потихоньку, благо, что литературы завались, спасибо Игорьку Виноградову, надо бы ему завтра позвонить.
«…Главная школа герметического искусства была основана в Александрии, примерно в начале IV века н. э. Зосимой Панаполитанским. До наших дней дошло лишь несколько его сочинений, в частности «Трактат о печах», где стеклянные сосуды для дистилляции описываются задолго до того, как о них заговорили арабы. А один из его учеников, Демокрит, утверждает, будто бы ими уже были получены два порошка — белый и красный. Кроме того, Зосима дает исторический обзор «священного искусства», которое, по его мнению, имеет неземное происхождение. Падшие ангелы сходились с дочерьми человеческими и в награду за любовь открыли им тайны алхимии».
В V веке из Александрии алхимия перебралась в Византию. Собрав воедино алхимическое наследие египтян и греков, арабы увеличили в ней удельный вес науки, избавив от посторонних элементов — магии, мистики и каббалы. С VII по XI век алхимия проникла во все завоеванные арабами страны, а Испания вообще превратилась в крупнейший центр герметического искусства Европы.
В эпоху Ренессанса, вместе с великим вторжением греческой литературы, по Западу прошла новая волна византийской алхимии. В шестнадцатом и семнадцатом столетии были напечатаны многочисленные алхимические произведения, известные доселе в рукописях только малому кругу посвященных. Изучение герметики достигло новой вершины. Проникнув во все слои общества, алхимия везде укоренилась, но ни в чем не принимала действенного участия. Алхимики вели уединенную жизнь, словно бы выражая безмолвный протест против своего окружения. Душа алхимика не находила успокоения в официальных церковных догмах. Для истинного христианина залогом спасения была вера; алхимик же стремился не поверить, а понять Бога, познав ту таинственную силу, которой Бог наделил материю. Он мечтал постичь высшие сферы с помощью разума, он желал приблизиться к божественному свету путем исследования и созерцания, пытаясь совместить в своих воззрениях несовместимое…»
В этом месте Аня задумалась. Ну не утопия ли это — понять Бога с помощью разума? Как можно проверить гармонию алгеброй? Какой рулеткой можно измерить любовь? Впрочем, ладно, надо сначала хорошенько во всем разобраться, а уже потом давать оценку.
«…Верхним пределом алхимии обычно считают XVI–XVII вв., потому что именно в это время она под влиянием возвышения городов, развития торговли, ремесел и промыслов начала уступать место прикладной химии, которая, однако, еще довольно долго боролась с алхимическими представлениями. Даже в середине XIX в. существовали герметические общества, члены которых были убеждены в достижении заветной цели.
В 1865 году отставной офицер армии США Э.А. Хичкок опубликовал колоссальный труд под названием «Заметки об алхимии и алхимиках». Эта серьезная аналитическая работа произвела эффект разорвавшейся бомбы, особенно в среде тех, кто был занят реальным созданием философского камня. И вот почему.
«Истинные алхимики, — писал Хичкок, — не гнались за мирскими богатствами и почестями. Их настоящей целью было привести человека к совершенству или, по меньшей мере, облагородить его. Согласно их теории, такое совершенство заключалось в неком единстве, в непосредственном чувстве единения человека с божественной природой, достижение которого можно уподобить разве что опыту, известному в религии как возрождение…»
В 22.58 Аня вышла на лоджию, накинув поверх халата толстый вязаный кардиган. На шее у нее висел театральный бинокль, но, похоже, воспользоваться им не удастся: дождь перестал, заметно похолодало и округу затягивало туманом. Она жила на четвертом этаже. Кругом огромными квадратными монстрами возвышались высотки, и у них сквозь туман мутно и сказочно рдели глаза окошек, напоминая полузабытые картины давнего дошкольного детства.
Если за ней сейчас наблюдают (а иначе зачем вызывать ее на балкон), соглядатаю явно не повезло с погодой. Аня глядела на высотки, плавно меняя резкость бинокля, но меняй — не меняй, все равно ничего не видно. Она прислушивалась к мобильнику, лежавшему в кармане, однако до 23.30 он безмолвствовал, а ровно в половине двенадцатого несолоно хлебавши Аня вернулась к ноутбуку и книгам. Пару минут посидела без дела, глядя поверх экрана, по которому блуждали искры заставки, потрогала «мышку». Проявился текст статьи. «Ну подышала свежим воздухом, и что дальше?» Она достала мобильник и в который уж раз перечитала сообщение, испытывая непонятный прилив оптимизма. «А может, правда перевели денежки? Вот только за что?»
Утром, едва дождавшись девяти часов, Аня позвонила в Сбербанк. Назвав фамилию и три последние цифры своего счета, она узнала, что сумма ее вклада составляет 110000 рублей. Десятка у нее была отложена на самый черный день, это были давние накопления, а вот откуда сто тысяч? Вернее, вопрос надо бы задать несколько иначе: за какие красивые глазки ей перевел деньги «ее друг»? Не за просто же так.
Она достала мобильник и еще раз перечитала сообщение. «Анна Егоровна, на ваш счет в Сбербанке переведено 100 000 рублей. В 23.00 выйдите на балкон. Ваш друг». Что же это за друг такой щедрый у нее объявился? Хоть бы обратный адрес, что ли, оставил. Может, это Г. К. Чебраков?
Да нет, вряд ли. Он хоть и неплохо к ней относится, но не настолько, чтобы взять и отгрузить такую сумму ни за что ни про что. Хотя для него сто тысяч — деньги смешные.
Мачеха?
Как же — мачеха! Она на поминках-то экономила как могла, а уж чтобы перевести сто тысяч… Но тогда кто? Положим, в ее орбите есть богатенькие папики и помимо Г. К. Чебракова, но потому они и богатенькие, что за копейку удавятся. А может, таким образом кто-то к ней подруливает на предмет секса?
Аня ехала на работу, мысленно перебирая своих состоятельных знакомых и мало-помалу склоняясь к тому, что вряд ли кого-нибудь из них могла заинтересовать на сто тысяч. Не стоила она того, если честно. В общем, деньгам она не обрадовалась, скорее, слегка их испугалась. Они как бы попирали ее свободу, а главное — томили. Ведь не просто же так их сбросили — это же ясно как дважды два. От нее наверняка потребуют каких-то услуг. Но — каких? Скорее всего, сексуальных (почему-то Ане казалось, что все дело в сексе — наверное, потому, что она уже забыла, когда последний раз им занималась).
Следующее сообщение пришло в 12.24 — Аня уже сидела у себя в редакции и читала письмо колдуна Вегина из славного города Ярославля, пришедшее по электронной почте. Петр Вегин, по профессии системный администратор одной из транспортных фирм, а по призванию колдун, прислал ей очередной отчет о своей колдовской деятельности. Полгода назад она имела неосторожность дать о нем небольшую заметку в журнале, и с тех пор недели не проходило, чтобы Вегин не отметился в ее почтовом ящике. Она читала его письмо по диагонали, совершенно не вникая в суть, когда мяукнул мобильный.
«Анна Егоровна, на ваш счет в Сбербанке переведено еще 100 000. Если вы готовы к работе, в 23.00 выйдите на балкон обнаженной. Ваш друг».
Аня почувствовала, как по спине поползли мурашки. Вон оно что — обнаженной! Зачем? Извращенец, может, какой? 200 000 рублей — это почти восемь тысяч долларов, но за что? Чего от нее надо этому другу?
«А не Лоренц ли это? — вдруг пришла в голову мысль. — А почему бы и нет? С его умением превращать железо в золото 200000 рублей — это раз плюнуть. Посыпать порошком не подковку, а, скажем, гантелину — и порядок. Но за что он мне их отвалил? К какой работе я должна быть готова? Или это гонорар за обещанную статью?»
Первым ее желанием было с кем-нибудь поделиться этой новостью, с тем же Птушко, например, но следом она подумала, что нет, не надо. Лучше позвонить в банк и проверить общую сумму вклада. Она так и сделала.
На ее счету было 210 тысяч.
Аня никому ничего не сказала. А вечером, ровно в 23.00, вышла на лоджию в халатике, под которым больше ничего не было. Испытывая неловкость и вместе с тем легкое возбуждение оттого, что сейчас на нее кто-то смотрит, она развязала пояс и движением плеч сбросила халатик к ногам.
«Где ты спрятался, извращенец?» — думала Аня, перебирая взглядом окна соседнего дома. Если за ней наблюдали, то, скорее всего, оттуда. Сидит какой-нибудь богатый папик с биноклем ночного видения и рассматривает ее тело. Но ничего же не видно, только голову, плечи и грудь. (Аня не удержалась и помахала извращенцу рукой.) Было темно и холодно, но за двести тысяч рублей можно и потерпеть. Чувствуя, как отвердели соски и подобрался живот, она подумала, что считает до ста и сматывается, иначе простынет. Один… два… нет, тут что-то не то… вот если бы извращенец позвал ее в гости, сел в кресло и заставил раздеться — тогда было бы понятно, а тут… семнадцать… восемнадцать… Почему именно в 23.00, не раньше и не позже?.. Двадцать четыре… двадцать пять… Какую такую работу он хочет ей предложить?.. Наверное, какую-нибудь извращенскую, не иначе… тридцать один… тридцать два… Ладно, посмотрим.
Кое-как дотянув до ста, стуча зубами, Аня закуталась в халат и еще раз помахала рукой гипотетическому созерцателю ее сисек. Затем вернулась в комнату, заперев балконную дверь. Так, дело сделано. Она дала согласие на работу, совершенно не представляя, на какую именно. Не исключено, что придется обслуживать какого-нибудь пузатого старичка. У нее уже был опыт подобного рода, небольшой, правда, но ей вполне хватило, чтобы полгода отплевываться при воспоминании об этом Ахмете Мугденовиче, с которым ее познакомила Шурка Сергеева. Бр-рр!
Так, ладно, посмотрим, что будет дальше. Это даже интересно. В конце концов, денежки можно и вернуть. Пока она не узнает, в чем дело, не снимет ни копейки из этих двухсот тысяч.
Проложив, таким образом, мало-мальскую линию поведения, Аня поставила будильник на 7.30 и нырнула в постель с талмудом по алхимии, который читала вчера. Думая о денежках («Нужны сапоги, очень нужны сапоги и хорошо бы плащ»), она листала книгу, останавливаясь на картинках… и почему-то почти не удивилась, когда на одной из литографий, датированной 1745 годом, увидела знакомое лицо, обрамленное париком. Под портретом значилось «Граф Сен-Жульен». Качество литографии было неважным, но Аня была готова поспорить на сотку баксов, что это лицо Лоренца.
Сна как не бывало.
Она встала, накинула халат и, включив настольную лампу, рассмотрела литографию внимательнее. Блин, как две капли воды… Аня закрыла ладошками парик и грудь графа, оставив только лицо, отчего сходство с Лоренцем только усилилось. Хм… С 214-й страницы книги об алхимии, изданной в конце XVIII века в Санкт-Петербурге, на нее глядел доктор Лоренц. Как хочешь, так и понимай. Может, он имеет какое-то генетическое отношение к этому графу?
Аня сварила кофе, надела шерстяные носки, кардиган и стала читать главу, отведенную Сен-Жульену.
Согласно воспоминаниям некоего Горация Уолпола, сей персонаж появился в Лондоне приблизительно в 1743 году. Это был человек среднего роста, чрезвычайно любезный и очень словоохотливый, на вид ему было лет пятьдесят. Он просил называть его графом Сен-Жульеном, давая, однако, понять, что это вымышленное имя. То ли им обуревала охота к перемене мест, то ли еще что — словом, на одном месте графу не сиделось. После Англии он провел несколько лет в Германии, а в 1758 году появился при дворе Людовика XV. По описанию мадам де Помпадур, женщины весьма дотошной и наблюдательной, на вид ему было около пятидесяти; он был человеком очень тонким и остроумным, одевался просто, но с большим вкусом. На пальцах у него были перстни с прекрасными алмазами, такие же камни украшали его часы и табакерку. Этот тип сумел войти в круг людей, самых близких Людовику, над которым в скором времени каким-то совершенно неведомым образом приобрел определенное влияние. Это, в свою очередь, вызвало ревность министра Шуазеля, что и стало причиной изгнания Сен-Жульена из страны. Последние годы жизни он провел в замке ландграфа фон Гессе, где и скончался в конце февраля 1784 года.
Аня стала листать оглавление другого талмуда в поисках параллельной информации о Сен-Жульене, чтобы провести что-то вроде сравнительного анализа. В этой книге («Традиционная герметика») рассматривалась алхимическая деятельность Сен-Жульена, которую Аня, по мере прочтения, в предельно сжатом виде заносила в ноутбук. Часы показывали второй час ночи.
Итак, при дворе Людовика XV, граф:
а) хвалился, что умеет увеличивать размер бриллиантов;
б) дважды произвел трансмутацию серебряных предметов в золото;
в) не раз намекал, что обладает эликсиром долгой жизни и пользуется им;
г) утверждал, будто был знаком с Понтием Пилатом и Юлием Цезарем (ха-ха!);
д) рассказывал об исторических событиях так, как мог бы говорить очевидец, то есть, останавливаясь на мелких деталях, неведомых даже самому искушенному историку. В конце концов, сарафанное радио разнесло сначала по двору, а потом по всей Франции ахинею о том, будто графу около тысячи лет от роду и все такое. (Если бы не глубокая ночь, Аня, наверное, расхохоталась бы во все горло, невзирая на склочных соседей сверху.);
е) по свидетельству мадам дю Оссе, однажды в ее присутствии Сен-Жульен сказал королю, что умеет наращивать бриллианты и сводить с них пятна. Людовик тут же послал за одним своим камешком, у которого имелся небольшой изъян. Внимательно исследовав камень, граф ответил, что «реконструкция» вполне возможна, но для этого ему понадобится примерно месяц.
Через месяц граф принес бриллиант. Пятно на нем исчезло. (Анин внутренний оппонент тут же задал вопрос: а где гарантии, что это был тот же самый камень? Поскольку граф был богат, за месяц он успел бы сто раз купить или заказать похожий, но без пятна.)
Кстати, о денежках. Они у графа водились, и он, по словам современников, отличался неслыханной щедростью, раздаривая золото и драгоценности налево-направо. Это недвусмысленно намекало на герметическое происхождение его богатства.
Наконец Аня добралась до трансмутаций, произведенных графом. Их было несколько, но наиболее достоверной, по мнению Уолпола, можно считать ту, которую граф совершил на глазах известного Казановы. Тот, как оказалось, терпеть не мог Сен-Жульена, однако в один прекрасный день нанес ему визит вежливости. Граф по ходу беседы спросил, есть ли у Казановы при себе мелкие деньги. Гость достал несколько монет и положил на стол. Молча и многозначительно Сен-Жульен взял горящий уголек и бросил его на металлическую пластинку. Когда она разогрелась, он поместил монету на уголек, и посыпал ее сереньким порошком. Когда монета раскалилась докрасна, граф снял ее, дал остыть и протянул Казанове. Теперь монета была из чистого золота.
Перелистнув пару страниц, Аня наткнулась на воспоминания графини де Жержи, жены французского посла в Венецианской республике. Речь шла уже о долголетии графа.
Графиня пришла к одной своей знакомой и встретила там человека, который назвался Сен-Жульеном. Графиня крайне удивилась, ибо в 1700 году в Венеции близко знала одного знатного иностранца, который внешне удивительно походил на графа, хотя и носил другое имя. Ничтоже сумняшеся граф ответил, что да, он жил в Венеции в конце прошлого века и в начале нынешнего, и что имел честь ухаживать за графиней, которая, помнится, как-то вечерком похвалила несколько баркарол его сочинения, которые они пели с нею на два голоса.
Графиня с милой улыбкой возразила, что это, увы, невозможно, ибо тому ее знакомому было лет примерно столько же, сколько сейчас графу. На что граф мягко ответил:
— Мадам, на самом деле я очень стар. — И напомнил графине множество незначительных деталей, касающихся их совместного пребывания в Венеции. Графиня де Жержи была сражена наповал.
Итак, в феврале 1784 года Сен-Жульен официально умер. А 15 февраля 1785 года, будучи живее всех живых, присутствовал на собрании парижских масонов вместе с Месмером, Лафатером, Сен-Мартеном и прочими, о чем свидетельствуют архивы франкмасонов; мало того, Сен-Жульен оказался даже среди выступавших. Как это понимать?
Аня занесла эту информацию в ноутбук и открыла «Золотые цветы», где, помнится, читала про некоего синьора Джеральди, который объявился в Вене в 1687 году и по описаниям тоже был очень похож на графа. (Теперь ей всюду мерещился Сен-Жульен). Три года сей синьор провел в Вене, приводя в изумление всех желающих своими алхимическими фокусами, потом вдруг исчез (1691). Году в 1702-м или в 1703-м в Европе появился некто Ласкарис, выступавший примерно в том же амплуа, что и Джеральди. Ему тоже было около пятидесяти лет, он тоже был среднего роста, приветлив и словоохотлив, знал несколько языков и, по всей видимости, владел философским камнем.
Ласкарис исчез между 1730 и 1740 годами, а вскоре в Лондоне появился тот, кто просил звать его Сен-Жульеном, тот, о ком скоро пошли слухи, один неправдоподобнее другого. Кое-кто даже утверждал, что граф Сен-Жульен не кто иной, как сам Христиан Розенкрейц, основатель общества Розы и Креста, и что это будто бы именно он когда-то открыл герметическую тайну и обрел бессмертие, возникая затем в истории вновь и вновь, под разными обличьями во имя пропаганды алхимии во всех слоях общества и в разных странах. Если принять условия этой игры, то хронологически вполне допустимо, что Джеральди, Ласкарис и Сен-Жульен — это один и тот же человек, менявший имена вплоть до своей смерти. Или до исчезновения — так, пожалуй, точнее. Подтверждение этой своей мысли Аня неожиданно нашла в послесловии «Золотых цветов», написанном неким Титусом Буркхармом. Там так и говорилось: «…Я знаю, что накликаю на себя гнев и насмешки многих, но все равно утверждаю во всеуслышание следующее: Розенкрейц, и Ласкарис, и сеньор Джеральди из Генуи, и Шайми с карбункулом на среднем пальце левой руки, и великий Сен-Жульен суть не что иное, как одно существо. Я не говорю «человек», заметьте…» Ане даже стало слегка жутковато от этой фразы.
В 03.18 она выключила ноутбук и вновь забралась под одеяло. В ее разгоряченном мозгу как на дрожжах зрела и обрастала каким-то необъяснимым смаком мысль, которая еще час назад показалась бы абсолютно сумасшедшей. А что, если цепочка Джеральди — etc — Ласкарис — etc — Сен-Жульен — etc — заканчивается доктором Лоренцем? Бред, конечно, но что-то в нем есть… Кстати, почему Лоренц велел ей начать с Путье? Может, и парижский писарь имеет отношение к этой цепочке? Надо будет поискать его изображение, а вдруг?
На работу Аня не поехала: позвонила шефу и сказалась больной, что, впрочем, было не так уж и далеко от истины. Голова гудела, а глаза были красные, как у кролика. Да еще насморк откуда-то взялся. Может, выпить на всякий случай «колдрекс»? Настроение оставляло желать много лучшего — оно и понятно: полночи въезжала в эту алхимию, а другие полночи ей снились голые мужики. Они трогали ее между ног и бормотали: «Сто тысяч рубликов — раз, сто тысяч рубликов — два…» Дожила, блин!
Последний раз Аня занималась сексом три месяца назад, так что подобные сны последнее время снились ей регулярно. То она участвовала в оргии на каком-то костюмированном балу, то отдавалась сразу двум неграм, причем отдавалась с большим удовольствием. То еще что… Мужикам она всегда нравилась, но не складывалось у нее с ними и все тут. Аня ждала от них чего-то, а чего ждала — и сама толком не знала. Чуда какого-то, что ли? Или все еще мечтала о принце на белом коне, с которым все эти случайные молодые люди не шли ни в какое сравнение?
Об этом Аня думала, стоя под душем, а пока мылась, на мобильник пришло сообщение: «Анна Егоровна, конверт с адресом в вашем почтовом ящике. Ваш друг». Снедаемая любопытством, она, как была, с мокрой головой, в халате и домашних тапках, побежала по ступенькам вниз.
Обычный почтовый конверт без марок и штемпелей, ни адресата, ни адресанта. На картинке — МХАТ им. Чехова. Прямо у ящиков Аня аккуратно вскрыла его и достала скромную визитную карточку.
«КОМПАНИЯ «МУССОН»
ИВАНОВ АНТОН ЕВГЕНЬЕВИЧ
МОСКВА, ВОЛЖСКИЙ БУЛЬВАР, 11/2,
ОФИС № 4».
На другой стороне то же самое, но по-английски.
Удивленная тем, что на визитке нет номера телефона, Аня поднялась на свой этаж, машинально поправила коврик у двери и вошла в квартиру. Если нет телефона, значит, надо туда ехать. Интересно, где этот Волжский бульвар? Она включила ноутбук и, когда он загрузился, первым делом запросила в поисковике компанию «Муссон». Странно, но результат оказался нулевым. Такой организации или не существовало, или по каким-то причинам она себя не афишировала. Ладно, на месте разберемся. Аня чувствовала, как в ней потихоньку начинает просыпаться кураж. Она нашла Волжский бульвар и прикинула, как лучше ехать. Если на метро, то через «Добрынинскую» по кольцу до Таганки и там три остановки вниз. Это займет максимум полчаса. Если на машине, то через проспект Андропова — на Волгоградку; тут вроде рядом, но с учетом пробок все равно получится вдвое дольше. Да и заправляться придется, там уже лампочка мигает. О’кей, решено, поедет на метро. «Форд» она держала на охраняемой стоянке у Нагатинского рынка, можно сказать, в двух шагах от дома, и надо бы попросить Сережу Птушко забрать из багажника запаску и заклеить. Как проколола полгода назад, так с дырявой запаской и ездит. И «дворники» надо бы починить… Нет, вот если прикинуть, то Серега нормальный парень, добрый, надежный, и к ней хорошо относится, мягко говоря… Как другу ему, конечно, цены нет, но стоит представить его своим мужем, как почему-то не то плакать хочется, не то смеяться. Почему так?
Через час Аня спустилась в метро, а еще через полчаса была уже в Текстильщиках и первым делом выпила в стекляшке кофе, съела огромный сэндвич. Двое парней, пивших пиво за соседним столиком, повернули к ней свои блудливые кавказские очи.
— Девушка, давай познакомимся, а? — заговорил первый, в сургучного цвета кожаной куртке.
Второй что-то сказал ему по-своему, и оба засмеялись, вернее заржали.
Аня терпеть не могла хачиков. Расплодились, блин, как тараканы, житья от них нет. Она ответила им такое, что аж самой неудобно стало.
— Ай, какая девушка грубая! — покачал головой тот, что был в куртке. — Хочешь, а? Я тебя прямо под столом трахну?
— Под столом? — переспросила она. — А ты знаешь, мудачок, что сегодня без пятнадцати два вас резать начнут по всей Москве?
— Пачему резать? — насторожился тот. — Чего говоришь, а?
— Без пятнадцати два в город войдет Таманская дивизия, — объяснила Аня. — Бери жопу в горсть и беги отсюда скорее! А он сидит, блин, пиво пьет!
Довольная собой, она вышла на улицу и нырнула в переход. Тут, у подземных палаток с бижутерией, ее и нашел звонок шефа.
— Привет, Анюта!
— Здрасьте еще раз, Игорь Андреевич!
— Я чего звоню-то — хочу тебя обрадовать. — Голос весьма дружелюбный, приветливый. Всегда бы так разговаривал! — Экспертиза дала положительное заключение по твоему предмету… Только что сообщили.
Ага, значит и его эксперт определил, что талисман золотой.
— Вот видите, Игорь Андреевич! А вы мне не верили.
— Что значит — верил — не верил. Больше не звонил э-э… наш герой?
— Увы, Игорь Андреевич, сама жду.
— Статью закончила?
— Игорь Андреевич, это такая тема необъятная… Там одно за другое цепляется… Короче, целый трактат можно написать и все будет мало. В общем, я серию статей задумала.
— Очень хорошо, — все так же дружелюбно ответил шеф. — Пиши. Я тут с «Аргументами» разговаривал и еще с парой газет… Они нас поддержат. Основное у нас разместим, а что по краям, им отдадим. Ты вообще-то где находишься? Слышно очень плохо.
Аня замялась. Не говорить же, в самом деле, куда она идет и зачем. Она и сама этого не знает. Да и вообще…
— Я тут по одному следу иду, Игорь Андреевич… Он имеет отношение к нашей теме. Не знаю, что получится…
Шеф подумал.
— Как там твоя простуда?
— Я таблеток напилась, Игорь Андреевич, и вроде получше стало.
— Ты была вчера на проспекте Мира? Утром забыл спросить.
— А как же! Все записала, взяла пленку с фотографиями. Завтра сами послушаете. — (Блин, не забыть бы пленку в проявку отдать!)
— Там есть что слушать-то? — поинтересовался шеф.
— Да так, Игорь Андреевич… Скорее нет, чем да. Мне, по крайней мере, так показалось.
Шеф снова подумал. (Интересно о чем?)
— Ладно, завтра поговорим.
Короче говоря, информация о том, что спецкор «Загадок и Тайн» встретился с доктором Лоренцем, уже стала достоянием прессы. В принципе это неплохо: кто-нибудь да даст о встрече информацию, а она хоть немного привлечет внимание к ближайшему номеру «Загадок» с ее статьей. Нормальный ход.
Скоро Аня стояла у скромного двухэтажного особняка, сложенного из серого камня. Это и был «Волжский бульвар, 11/2. «Что за «Муссон» такой? — думала Аня, поднимаясь по крутым ступенькам крыльца. — Чем занимается?»
Вахтер, краем глаза глянув на визитку, разблокировал турникет, и она пошла по узкому коридору, глядя на номера комнат. Дверь офиса № 4 заметно отличалась от остальных. Толстый зеленоватый металл, покрытый крупной декоративной пылью, мигающая оранжевым цветом кнопка вместо ручки, глазок камеры, сетчатое бельмо динамика, — все это выглядело весьма солидно. Аня взглянула в камеру, подмигнула и утопила кнопку, которая тут же погасла.
— Добрый день, — раздалось из динамика. — Слушаю вас.
— Я Анна Зотова. — Аня показала камере визитку. — Мне к Антону Евгеньевичу.
Дверь щелкнула и открылась.
Это был классический офис на четыре или пять терминалов: очень светлый, уютный, и даже немного нарядный из-за бледно-желтых жалюзи и новенького паркета. За компьютерами сидели операторы, исключительно мужского пола; двое в этот момент разговаривали по телефону, причем оба — по-английски. Не исключено, что кто-то из них вчера рассматривал ее сиськи в бинокль.
К Ане тут же подошел худощавый молодой человек в безупречном костюме с окаменевшей на лице улыбкой американского клерка, какими их показывают в кино. Так и хотелось показать ему фигу и посмотреть, что из этого выйдет.
— Здравствуйте! Меня зовут Рудольф.
— Добрый день. Мне к Антону Евгеньевичу. — Аня показала визитку. Ей было немножко не по себе (что за организация?), но уж поздно было мандражировать, — как говорит Птушко, поздняк метаться. — Это «Муссон», я правильно попала?
Рудольф утвердительно кивнул.
— Пойдемте, я вас провожу.
Он повел ее в дальний конец офиса. Там оказалась еще одна дверь, ведущая в соседнюю комнату (маленькую и длинную), где за столом, перед плоским экраном монитора сидел полный лысеющий человек лет тридцати в полосатой рубашке с расстегнутым воротником. У него были снулые глаза, точно у дохлой рыбы, и родинка на левой щеке. Он выглядел очень усталым. (Может быть, это и есть Извращенец?)
— К вам, Антон Евгеньевич, — сказал из-за спины Ани клерк.
— Здравствуйте. — Аня протянула визитку.
За спиной А.Е. Иванова, на стене, висела карта Европы, утыканная булавками с разноцветными опереньями. По общему раскладу невозможно было определить, чем занимается этот «Муссон». Офис и офис. «Туда бы на недельку до второго!» — подумала Аня, глянув на Швейцарские Альпы, в которых торчали сразу три синенькие булавки.
Иванов поднял глаза на Аню — а выглядела она, надо сказать, так себе (но ничего, для извращенца сойдет), — сощурился, продолжая, по всей видимости, обрабатывать в мозгу какую-то мысль. Или просто имя ее вспоминал?
— Здравствуйте, Анна Егоровна. — Мягкий приятный голос. — Присаживайтесь. Кофе хотите?
Сбоку, по левую от него руку, на маленьком столике возвышалась стильная кофеварка, а рядом вповалку лежало несколько подсохших бутербродов с красной икрой.
От кофе Аня не отказалась бы. А еще лучше — от плотного обеда и хорошо бы, чтобы там были горячие котлеты. Почему-то ей хотелось именно горячих котлет и побольше. Эти чурки в стекляшке ей весь аппетит испортили.
— А может, пообедаем? — прочитал ее мысли Иванов. — Кстати, и время уже… — Он взглянул на часы. — Тут рядом есть неплохой ресторан.
Аня так поняла, что дело не в обеде, а в том, что ему хочется перенести предстоящий разговор в неформальную обстановку. А может, просто не хотел разговаривать в кабинете, кто знает.
— Можно и пообедать, — согласилась она, изо всех сил скрывая мандраж, стараясь выглядеть как ни в чем не бывало.
— Михалыч внизу? — спросил Иванов клерка.
Тот уже вышел из кабинета и ответил почти из-за двери:
— В машине спит.
— Отл! — Иванов легко встал из-за стола, потянулся и снял со спинки кресла пиджак. У него было небольшое тугое пузцо, нависавшее над ремнем, но двигался он на удивление быстро и ловко. — Пойдемте, Анна Егоровна.
«Может, надо было диктофон захватить?» — запоздало подумала Аня, выходя из кабинета. Иванов топал следом. При его появлении разговоры в офисе стихли, отовсюду раздавался лишь треск клавиатур, да оператор, сидевший за самым дальним терминалом, на отличном английском спрашивал, на какое число бронировать номер в отеле.
— Я скоро, — сказал Иванов клерку. — Если что — звони на мобильный.
Они вышли на улицу. У подъезда, наехав правыми колесами на тротуар, стоял большой черный «Мерседес» с приоткрытыми передними дверцами. Десять минут назад его не было. Водитель дремал, откинув спинку сиденья и накрыв лицо носовым платком.
— Ку-ку, — произнес Антон у него над ухом. — Колеса-то сперли, Николай Михалыч!
Водитель мигом проснулся и сел. На вид ему было лет пятьдесят: лысый, с маленькой острой головой и сросшимися бровями. Он оказался таким длинным, что головой почти уперся в потолок.
— А, это вы, Антон Евгеньевич!
— Шутка, — без тени юмора объяснил Иванов и открыл для Ани заднюю дверцу: — Прошу.
Секунду помедлив, она нырнула в притемненный салон машины. Ей было очень не по себе. Что за организация? Что за работу ей хотят предложить?
Мягко заурчал мотор.
— Куда едем, Антон Евгеньевич? — спросил водитель.
— Давай в «Подберезовик», — усаживаясь рядом с ним, ответил Иванов. — Мы пообедаем, и потом ты отвезешь девушку, куда она скажет.
— Есть такое дело.
«Мерседес» мягко покатил по Волжскому бульвару, быстро набирая скорость. По сравнению с ее «Фордом» это была, конечно, машина куда более высокого класса. Один салон чего стоит.
Минут через двадцать они сидели в крохотном ресторанчике «Подберезовик» и кушали отличный люля-кебаб. Тихо играла музыка, и вкусно пахло жареным мясом, а у самой дальней стены лежал на полу кусок березы толщиной в два обхвата. Для декора, что ли? И где они только такой отыскали? Кроме них, тут больше никого не было.
— Хочу сделать вам одно предложение, — сказал Иванов. — Времени у меня мало, поэтому сразу прошу прощения за натиск. Если что будет непонятно — спрашивайте, не стесняйтесь. Вы можете принять его, можете не принять — на наши с вами финансовые э-э взаимоотношения это ни в коей мере не повлияет. Понятно, что я имею в виду?
— Очевидно, что двести тысяч вы обратно не заберете, — отозвалась Аня. — Хотя непонятно почему.
— Их уже триста, — кротко уточнил Иванов и потянулся за хлебом.
«Бл-лин! — подумала Аня, чувствуя нарастающее раздражение. — Вот же придавили!»
— Вы так и будете каждый день сбрасывать мне по сто тысяч? — поинтересовалась она невинным голосом. — А вдруг я откажусь от вашего предложения?
— Вы производите впечатление умного человека, — улыбнулся Антон Евгеньевич. — В противном случае, мы не остановились бы на вашей кандидатуре.
«Вот оно как! — удивилась Аня. — Значит, они не просто так подрулили. Значит, у них было что-то вроде кастинга».
— А можно узнать, кто вы такой, Антон Евгеньевич? А то как-то неконгруэнтно получается. Вы про меня все знаете, а я про вас — ничего. Так нечестно.
— Согласен, — кивнул Иванов. Он отодвинул тарелку с остатками люля, промокнул губы салфеткой и налил себе минеральной воды. — Как пишут в романах, Анна Егоровна, вы все узнаете в свое время. Не обижайтесь, пожалуйста, но, честное слово, так оно будет лучше. — Аня хотела было спросить: «Для кого?», но не спросила. — Сразу скажу, что от вас потребуется некоторая коммуникабельность, не более того. Никаких э-э… — он сделал неопределенный жест над столом, — никаких особых услуг, как вы, наверное, подумали. Речь пойдет о моей жене…
— О ком?
— Речь, Анна Егоровна, пойдет о моей жене, — отчетливо повторил Иванов и взглянул на нее в упор. Ане не понравился его взгляд: расплывчатый, неопределенный. С каким-то затаенным подтекстом. Если глаза — это зеркало души, то тут есть над чем подумать. — Напрашивается резонный вопрос: при чем тут моя жена?
— Напрашивается, — согласилась Аня.
— Сейчас я вам все объясню. Она живет в загородном доме — это сорок километров по Ярославскому шоссе. Целыми днями одна и одна. Ей нужна помощница по хозяйству, а попросту говоря, человек для компании. По лесу погулять, книжку почитать… Делать там особо нечего: уборкой, приготовлением еды и прочими вещами занимаются специальные люди, так что эта сторона вас касаться не будет.
«Помощница по хозяйству? — Аня ожидала чего угодно, вплоть до самого что ни есть изврата (денежки-то немалые), но чтобы помощницей по хозяйству… — Абзац какой-то!»
Испив «Боржома», Антон продолжил:
— Жена моя — человек непростой, но вполне сносный, если не обращать внимания на некоторые ее… ну, скажем, капризы… Пока все понятно?
Она хотела было спросить, что это за капризы, но передумала, испытывая чувство, подобное большому облому. А она-то думала… Нет, ерунда какая-то, — с какого такого, спрашивается, крыльца широко известная в узких кругах журналистка Анна Зотова должна идти в помощницы по хозяйству к жене А.Е. Иванова? Опять же — деньги… Чего-то он темнит, этот Иванов.
— Разумеется, я хорошо понимаю, — следя за выражением Аниного лица, заговорил далее Антон, — что вы, мягко скажем, обескуражены. Потому что тут явно не сходятся концы с концами, правда же? — (Аня усмехнулась). — Это совершенно очевидно, и я не делаю из этого тайны.
— Мудро, мудро, Антон Евгеньевич! — не сдержалась она.
— Потому что то, о чем я вам сказал, — это лишь повод для того, чтобы неотлучно находиться при Клене. Ее так зовут — Клена, от слова «клен». — Иванов достал пачку «Ротманса», чиркнул зажигалкой.
«Неклен, — а может быть, клен, — ни с того ни с сего вспомнила Аня стихи Саши Соколова. — Клен, а присмотришься — неклен…»
— А зачем при ней находиться? — спросила она. — И вообще, как вы все это себе представляете? Я, между прочим, работаю…
— Я знаю, где вы работаете, Анна Егоровна. И я абсолютно уверен, что ваше руководство пойдет вам навстречу. Я имею в виду тот момент, когда вы дадите ваше согласие на сотрудничество и обратитесь к начальству с просьбой предоставить вам месячный отпуск за свой счет. Я вас ангажирую всего на месяц. Каких-то тридцать дней — что они значат с точки зрения вечности? Что же касается вопроса, почему нужно неотлучно находиться при Клене, — сигарета не понравилась Иванову, он затушил ее в пепельнице и взял другую, — этого я вам пока не скажу. Чуть позже. Уверяю вас, причина банальна и к вам не имеет ни малейшего отношения.
«Она, наверное, больная или сумасшедшая, — поняла Аня. — Или еще чего… А может, хочет написать книгу, а я должна буду ей помогать?»
Повисла пауза. Иванов курил, после каждой затяжки аккуратно стряхивая пепел в пепельницу; у него были маленькие ручки с ухоженными ногтями, какие Аня терпеть не могла у мужчин. Она смотрела на эти ногти и думала, что ситуация довольно дурацкая.
— Антон Евгеньевич, а кто вы все-таки такой? — Она подняла на него глаза.
— Я исполняющий обязанности генерального директора компании «Муссон».
— А чем она занимается?
— Мы занимаемся программным обеспечением, если для вас это так важно. — Он взглянул на часы. — Вот, собственно, и все. К сожалению, Анна Егоровна, у меня сейчас очень важная встреча. Вы подумайте над моим предложением, хорошо? Честное слово, в нем нет никакой для вас мины.
— Но почему именно я? — спросила Аня.
— Окажись на вашем месте любая другая разумная девушка, она спросила бы то же самое. Правда же? — Он встал. — Сейчас Николай Михалыч забросит меня в офис и вернется за вами.
— Не надо за мной возвращаться, Антон Евгеньевич. — Аня подняла на него глаза. — Я сама.
— О’кей. Если надумаете, ровно в 18.00 жду вас у офиса. Сразу и поедем. — Похоже, он ничуть не сомневался в ее согласии.
— Но ведь я могу не понравиться вашей жене, — привела она разумный довод. — И что тогда?
Иванов склонился к ней и доверительно произнес:
— Скажу вам по секрету, Анна Егоровна, вы очень обаятельный человек. Красивый, умный, обаятельный. Опять же — известная журналистка… Надеюсь, что вы подружитесь. Видите ли, моя жена из провинции, как и вы, и у нее определенного рода комплекс неполноценности… Честно говоря, мне хотелось бы, чтобы вы подружились. Ей нужна состоявшаяся подруга, понимаете? Захватите зубную щетку, все остальное мы вам найдем.
Как-то все это было неожиданно, нелепо и непонятно, но как раз в этих-то непонятках и таились какие-то загадочные перспективы — Аня это чувствовала. Белые пятна всегда ее стимулировали.
— И последнее. — Иванов взглядом поискал официанта, а когда нашел, жестом показал, что сейчас подойдет к стойке, чтобы расплатиться. И прошептал Ане почти на ухо: — У вас ресница упала.
Дом Иванова напоминал маленький замок на берегу озера — Аня сразу так подумала, когда раскрылись огромные ворота и «Мерседес» осторожно въехал во двор. Впрочем, только с большой натяжкой можно было назвать двором этот довольно большой парк, в глубине которого и стоял минизамок. Справа блестела гладь озера с мостками и привязанным гидроциклом; на мостках, свесив ноги в резиновых сапогах, сидел человек с удочкой. Он не обратил внимания на шум мотора, поглощенный рыбалкой.
Шурша шинами по асфальту, машина подъехала к подъезду и встала. Слева от него стояла маленькая кремовая иномарка с черным откидным верхом. «Наверное, жены, — с завистью подумала Аня. — Везет же некоторым!»
Иванов помог ей выбраться из «Мерседеса». Всю дорогу он читал деловые бумаги, доставая их из толстой папки, лежащей на коленях, и теперь был задумчив, сосредоточен, весь во власти своего бизнеса. Они поднялись на крылечко, над которым нависала полусфера прозрачного козырька, усеянного маленькими плафонами, Иванов достал ключ.
— Антон Евгеньевич, — окликнул его водитель, — я нужен сегодня?
Отпирая замок, придерживая папку под мышкой, Иванов ответил через плечо:
— Нет, Николай Михалыч, езжай!
— Завтра, Антон Евгеньевич, как обычно?
— Ну да, в семь тридцать.
— Тогда до завтра, Антон Евгеньевич!
Хлопнула дверца; машина дала задний ход. Аня оглянулась и на всякий случай запомнила номер. Она ощущала себя разведчицей в тылу врага, ни много ни мало. И заметила, что когда «Мерседес» подъехал к воротам, откуда-то из зарослей вышел парень в камуфляже, с автоматом через плечо, с сигаретой в зубах. Он склонился к окошку водителя, прикурил, после чего ворота открылись.
«Опа! — подумала Аня. — Дачку-то охраняют солдатики! Вот так «Муссон»!»
И тут, на крыльце, пока и.о. генерального директора отпирал дверь, Аня вдруг пожалела, что несколько часов назад, взвесив все за и против, завела счет в «ВТБ» и перевела туда восемьсот восемьдесят тысяч рублей из «Сбербанка», отрезав себе тем самым все пути к отступлению. Зачем она это сделала?
Ну как зачем — чтобы никто, кроме нее, не мог добраться до этих денег. И почему-то только сейчас ей пришло в голову, что уж если «Иванов и К» узнали номер ее счета в «Сбербанке», то что им мешает войти в базу данных «ВТБ»? Программисты как-никак. Или они узнали ее счет какими-то другими путями? Через бухгалтерию, например. Или еще как?
Это молниеносно промелькнуло у нее в мозгу, а внешне она сохраняла полнейшее спокойствие, чуть, правда, усугубленное легкой растерянностью, как и положено девушке, приехавшей на своего рода смотрины.
В доме было два этажа; широкая крутая лестница наверх сразу бросалась в глаза. Внизу, в холле, где они с хозяином меняли уличную обувь на домашние тапочки, интерьер был выдержан в стиле отечественного минимализма: встроенная мебель с зеркальными дверцами, голубовато-серый скрипучий палас, пара кресел у простенького торшера. Откуда ни возьмись появился огромный мраморный дог. Не спеша, он подошел к хозяину, кося, однако, глазом на Аню, понюхал его ноги. Повернул голову в сторону гостьи и поглядел. Нет ли чего интересного у нее в руках. Был он матерый, медленный, сытый.
— Свои, Джек! — сказал Иванов. — Это свои… Не бойтесь, Анна Егоровна, он не тронет.
Сверху, со второго этажа, донесся неясный шум, там открылась-закрылась дверь, и по ступенькам стала медленно спускаться, шурша шелковым розовато-млечным халатом, ужасно красивая белокурая женщина Аниных лет.
«Жена», — подумала Аня, внутренне поджимаясь.
— Ты сегодня рано! — произнесла женщина чуть нараспев и тут увидела Аню. И весь путь по лестнице, который она проделывала чуть боком, красавица внимательно смотрела на Аню, словно прицениваясь. Она была высокой, с тонкой талией, туго перехваченной пояском халата, с идеальной кожей; пальцы она держала чуть на отлете — наверное, только что красила ногти. Ее густые распущенные волосы свободно лежали по плечам.
— Я не один, Кленочка, — улыбнулся ей навстречу Иванов. — Это Аня.
— Да уж вижу, что не один.
Клена подошла почти вплотную. Она оказалась выше Ани чуть ли не на полголовы, выше и в десять раз красивее.
— Здравствуй! — Женщина протянула Ане руку ладошкой вверх. — Я Клена.
— Здрасьте. — Аня взглянула ей прямо в глаза. Красивые зеленые глаза с немного расширенными зрачками, длинные ресницы, чуть белесые брови. Иванов рядом с ней выглядел пыльным мешком.
— Один из твоих охранников, дорогой, сегодня при мне ругался матом, — пожаловалась ему Клена и взяла Аню под руку: — Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Она вела себя так, будто они с Аней были знакомы по меньшей мере лет пять. Аня оглянулась на Иванова. Сидя на корточках, он чесал за ухом дога и наблюдал за ними. Его взгляд ровным счетом ничего не выражал; даже любопытства в нем не было.
Они поднялись на второй этаж; Клена спросила оттуда:
— Дорогой, ты меня слышал?
— Да, конечно, — ответил Иванов. — Который из них?
— Ну, этот, — Клена выпятила живот и вытаращила глаза, кого-то передразнивая, — у которого тату с осьминогом. Дорогой, выгони его, пожалуйста.
— Это Сорокин, — определил Иванов. — Я с ним поговорю, дорогая. Хочешь, он перед тобой извинится?
— А выгнать его нельзя, дорогой? Он же постоянно матерится, и извини, конечно, но у него вечно ширинка расстегнута. Того и гляди, чего-нибудь оттуда вывалится.
— А ты не обращай внимания, дорогая, на его ширинку, — посоветовал Иванов. — И оттуда ничего не вывалится.
— Дорогой, а на что же мне обращать внимание? — с очаровательной улыбкой поинтересовалась Клена. — Может быть, ты его все-таки выгонишь?
— Нет, дорогая, не выгоню.
— Почему не выгонишь, дорогой?
— Потому что он застегнет ширинку и больше не будет при тебе ругаться матом. Тебя устраивает такой порядок вещей?
— Я подумаю. Мы еще вернемся к этому разговору, — ласково пообещала Клена и увлекла Аню в левое крыло этажа.
«Вот стерва!» — подумала Аня, слегка удрученная таким началом.
В коридор левого крыла выходило три одинаковых темно-коричневых двери, а в самом его конце — еще одна, белая.
— Это комнаты для гостей, а там у нас ванная и туалет, — показала Клена. — Когда у нас с Ивановым конфронтация, я сплю отдельно, — она открыла среднюю дверь, — вот здесь.
Комната была выдержана в бледно-синих тонах: голубенькие обои, палас цвета морской волны, синее покрывало на огромной кровати. В приоткрытое окно, наполовину задернутое плотной шторой, тянуло вечерней прохладой. Кроме кровати, телевизора-двойки и торшера, тут был только встроенный шкаф да пара пуфиков под окном. По кровати были разбросаны гламурные журналы.
— Закры-ываемся, — пробормотала Клена, поворачивая в двери ключ, — идем к кровати, — она повела Аню к кровати, — и достаем из-под нее одну интересную вещь. — Она присела, пошарила под кроватью и достала большую плоскую коробку, раскрашенную во все цвета радуги. — Как ты думаешь, что это такое?
— Не знаю. — На коробке не было ни текста, ни рисунка — только яркие пятна, наползающие одно на другое.
— А ты угадай.
— Похоже на женские сапоги.
— Чего-чего? — Клена засмеялась. — Я смотрю, слабовато у тебя с фантазией. Киса. Даю подсказку, — и Клена стала надувать воображаемый воздушный шарик. — Поняла-нет?
— Что ли, надувной матрас?
— Ага — «бежит матрос, несет матрас», — со смехом процитировала Клена. — Короче, смотри. — Она сняла крышку, достала из коробки сверток телесного цвета и встряхнула его. Сверток, шурша, распростерся до самого пола, и Аня поняла, что это надувная кукла мужского пола.
— Ух ты! — удивилась она. — Откуда такой?
— Из секс-шопа. Его зовут Майкл. Нравится? — Клена разложила куклу на паласе, а из другой коробки, поменьше, достала насос в форме лягушки. — Сейчас накачаем или попозже?
— Может, все-таки попозже? — осторожно предложила Аня, не зная, как все это понимать. «Блин, странные они какие-то — что Иванов, что эта Клена… Нимфоманка она, что ли?»
Минут сорок они сидели на паласе около Майкла и болтали о том о сем. Упираясь спиной в кровать и подогнув под себя гладкие, как кегли, ноги, Клена машинально теребила губы Майкла, слегка выпирающие из общего массива, и Аня видела, что под халатом у Клены ничего нет. Интересно почему? Похоже, ее приезд сюда связан все-таки с сексом, как она и думала. В разговоре Аня попыталась осторожно выяснить, что же она должна будет делать.
— Да то же самое, что и я, — пожала плечами Клена. — Будем болтать, шататься по бутикам, ерунду всякую покупать. Просто я подыхаю от скуки, понимаешь? Предлагаю подыхать вместе. Кроме того, скажу тебе по секрету, я сексуально озабочена. Будем в ночные клубы ездить, парней снимать, Иванов не против, не переживай. До тебя тут жила Ксанка, так мы с ней часто отвязывались. Иванов нас сколько раз из «Скарабея» забирал. Знаешь такой клуб за Пассажем? Пускают только женщин, да и то если ты член клуба; на входе оставляешь все, кроме туфель и сумочки.
«Да, — подумала Аня, — похоже, проблем с сексом у меня не будет».
— Ну а зачем тогда эта штука? — показала она на куклу.
— Майкл-то? Да просто по приколу, понимаешь? Никогда с резиновым мужиком не пробовала. А ты пробовала?
— Да нет.
— Ну и я нет. Ксанка пробовала, говорит: прикольно, особенно первый раз. Надо же попробовать.
— А где она сейчас? — спросила Аня, меняя за спиной опорную руку.
— Ксанка-то? Да типа пропала.
— Что значит пропала?
— Ну поехала в центр типа шопинг делать — и с концами. Я звонила-звонила — бесперспективняк: абонент находится вне зоны и так далее. Да ну ее.
Аня насторожилась. «Значит, тут уже была помощница по хозяйству, была, а потом пропала. Очень интересно!»
— А домой ей нельзя было позвонить?
Клена подергала мужика за одну ногу, за другую, внимательно исследовала то, что вяло и плоско лежало у него между ног.
— Да она откуда-то из Молдавии. Наверно, туда и слиняла. Я же ей денег дала на шопинг. — Клена засмеялась: — А, ладно, может, еще появится.
— Слушай, — забеспокоилась Аня, — а может, она в больнице или еще где… Может, с ней случилось что. В милицию, например, попала…
Клена взяла пульт, включила телевизор и стала листать программы.
— Да нет, скорее всего, домой уехала. Или просто слиняла. У нее в Москве парень есть, она все ему вечерами названивала, — может, у него зависла… Да ну ее, слушай! Если бы Иванов узнал, что она меня на тыщу баксов кинула, он бы ее быстро нашел… Смотри, смотри — Зверева! — По телевизору шел сериал со Зверевой и Титовым, где они играли разведенных супругов, и Клена прибавила звук. — Как думаешь, Зверевой сколько лет? Выглядит где-то на тридцатник, да? А если присмотреться, можно и сорок дать.
— Она на три года меня старше, — сообщила Аня. — Значит, сейчас ей около тридцати. Я у нее интервью брала года полтора назад.
— Интервью брала? Ух ты! — Клена искренне удивилась. — А ты, вообще, где работаешь-то?
— Да в журнале одном, — уклончиво ответила Аня и подумала, что, так и есть, она здесь исключительно по инициативе Иванова. Сначала, стало быть, тут жила некая Оксана, потом она пропала, и вместо нее пригласили Аню. «Блин, может, они маньяки? В этой Клене и вправду что-то такое нездоровое есть…» — Слушай, а давно она пропала?
— Ксанка-то? — Клена подумала. — Да недели две. Слушай, ну ее, а? Ты жрать хочешь?
— Чего-нибудь съела бы, — призналась Аня. Последний раз она ела часа в два, правда, разговор с Ивановым отбивал ей весь аппетит. А люля-кебаб был выше всяких похвал, что и говорить.
— Ну, отлично! — Клена встала с паласа. — Я, правда, не ужинаю, но за компанию тоже чего-нибудь съем. Кстати, твоя комната рядом. Пойдем. — Клена взяла ее за руку и повела в соседнюю комнату, которая оказалась абсолютной копией первой: те же голубые тона, такая же огромная кровать. Правда, тут был еще небольшой холодильник, а вместо торшера висел над кроватью ночник.
— Нравится? — Клена упала попой на кровать, попрыгала, пощелкала ночником.
— Да, хорошо здесь. — Аня огляделась. Комната была довольно уютной, чистенькой, прохладной; слегка пахло лавандовым освежителем, а на подоконнике, за тюлем, стояла ваза с цветами. — Оксана здесь ночевала?
— Нет, в другой комнате. Там еще вещи ее лежат — вдруг вернется. Ладно, киса, — Клена вскочила с кровати, — пошли ужинать.
Клене было 27 лет, и таким своим экзотическим именем она была обязана маме, которая всю жизнь занималась ландшафтным дизайном, будучи одним из соучредителей компании «Клёнос Ландшафт». Отец бросил их, когда Клена еще даже говорить не умела, мама потом вышла замуж, и с дядей Сережей вместо папы Клена и провела детство, отрочество и часть юности, проживая в городке Воложске, что недалеко от Тольятти. Потом она закончила универ в Самаре и поехала в Париж на две недели, и там, в первый же вечер, в баре отеля «Формула-1», что у метро «Колонель Фабьен», познакомилась с Ивановым. Это было три года назад. Иванов тогда был худ, энергичен и ужасно красив, возглавлял в Москве какую-то непонятную фирму, едва сводившую концы с концами, однако отпуск проводил в Париже, причем на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Потом он стал приезжать к ней в Воложск, а она к нему в Москву (дома тогда еще не было, он жил в Выхино). Мало-помалу его бизнес пошел в гору, и у Иванова хорошо забренчало в карманах (кто-то ему помог раскрутиться); он купил этот дом, и они с Кленой поженились. Она переехала в Москву, и стали они жить-поживать, но тут вскрылась одна весьма существенная деталь: у Иванова серьезные мужские проблемы, причем настолько серьезные, что не помогает никакое лечение. У него золотая голова, он умница и вообще замечательный человек, но вот в плане секса — увы, увы… так что Клене приходится самой выкручиваться… «Но это, разумеется, строго между нами…»
Обо всем этом Клена рассказала Ане поздно вечером, когда они лежали на огромной Аниной кровати и вполглаза смотрели по спутниковому ТВ американский балет на льду. Пили коктейли из крохотных бутылочек и грызли орешки. Когда часы на стене показали ровно полночь, Клена поцеловала ее в лоб и ушла, шурша тапочками по ковру.
Выключив телевизор, Аня долго лежала с открытыми глазами, под одеялом в новой шелковой пижаме, приятно льнущей к телу, слушала, как тихо шумит холодильник, и глядела на луну, стоящую за окном. Окно было затянуто тончайшей противомоскитной сеткой, за которой слышалось тонкое пение комаров. А в остальном было тихо. В сумочке у нее лежала книга об алхимии, и надо было бы прочитать перед сном хотя бы десяток страниц, но для этого ведь нужно вылезать из-под простыни и идти к шкафу, а до него аж пять или даже шесть шагов, открывать его, доставать книгу, а потом проделать все то же самое в обратном порядке… Короче, вставать было лень.
Вон оно значит как! У нее была предшественница, которая две недели назад вдруг исчезла. Почему? Позарилась на тысячу долларов или тут что-то другое? Надо думать, что платили ей Ивановы неплохо, и разовый бонус в тысячу баксов вряд ли восполнил бы сумму, которую она могла бы еще тут заработать. Причем ничего особо не делая.
Или ей все-таки приходилось что-то делать? Что-то такое, что ей, в конце концов, надоело? Или все-таки ее выпроводили сепаратно от Клены, чтобы расчистить место для Ани? Как это узнать? И чего этот Иванов все-таки от нее хочет? Если она правильно поняла, у него что-то вроде мощной импотенции, но, насколько она знает, сейчас эту проблему решают запросто, были бы денежки. А они у него есть. Марик рассказывал, что тем, кому уже не помогают все эти виагры-сиалисы, вживляют протезы, и у них все отлично работает. Странно как-то. Или тут что-то другое?.. А может, Клена любит девочек? Но если так, то Иванову с его денежками ничего не стоило бы найти ей натуральную лесбиянку, их в Москве море… Блин, концы не сходятся с концами, что-то тут не то. Главное, она не знает, как себя вести, чтобы никто не заподозрил, что она в чем-то их подозревает. Непонятно, правда, в чем. Если бы не девятьсот тысяч, она, наверное, не напрягалась бы и восприняла все, как есть, а тут такая сумма, что волей-неволей завибрируешь.
Стоп-стоп, — а если пойти от обратного? Совершенно некстати (но может, наоборот кстати) вспомнился рассказ Конан Дойля «Союз рыжих». Если применить его к ее ситуации, то, может быть, Иванову (или кому-то еще) нужно, чтобы Ани какое-то время не было дома? Или на работе? Если, допустим, шеф действительно отпустит ее за свой счет и она переедет сюда, то ее месяц не будет ни дома, ни на работе. Из разговоров с Кленой и этим Ивановым она поняла, что они хотят как раз этого. Вернее, хочет Клена… «Блин, что-то она совсем запуталась. А может, вообще зря ищет черную кошку в темной комнате? Может, ее тут нет?
Ладно, что будет, то будет, первый час ночи, пора бай-бай».
Аня проснулась от чьего-то присутствия рядом — у нее в ногах сидела Клена и внимательно на нее смотрела. В углу вполнакала тлел ночничок. Было три часа ночи.
Аня в ужасе села и машинально подтянула ноги к подбородку. Она и испугаться-то не успела, будучи еще во власти сна.
— Тс-сс! — Клена поднесла палец к губам. И только теперь Аня обратила внимание на ее одежду. Клена была в кожаной куртке, джинсах, в низко надвинутой на глаза бейсболке и даже при сумочке.
— Одевайся, — шепнула она.
— В смысле? — Аня ничего не понимала спросонья.
— Одевайся и побыстрее. Только тихо. Пять секунд.
Недоумевая, Аня скинула пижаму, натянула джинсы, футболку, накинула на шею ремешок мобильного телефона.
Они бесшумно спустились по лестнице и, взяв кроссовки в руки, вышли на улицу через кухню. За ними увязался было дог, но Клена сдавленно сказала ему: «Дом охраняй!», и он послушно отстал. Аня думала, что они сейчас сядут в эту маленькую машину с откидывающимся верхом, но ее на стоянке уже не было. Значит, задумано что-то другое. Скорее всего, этот… как его… «Скарабей».
Крадучись, они обошли дом и побежали вдоль озера в дальний конец парка. Там оказался высокий железный забор с острыми пиками наверху. Клена повела Аню по тропинке вдоль забора направо, и скоро они увидели дыру. Добрый человек перепилил один из прутьев и отогнул концы вверх-вниз. Они выбрались на улицу и, миновав неглубокий овраг, оказались на дороге.
— Бежим! — велела Клена, и, взявшись за руки, они помчались во весь дух прочь от дома в сторону шоссе, по которому ползли в обе стороны цепочки автомобильных огней.
Первые три машины прошли мимо голосующих на обочине девушек, как говорится, с песнями. Остановилась только четвертая — белый микроавтобус, забитый под потолок упаковками «Кока-колы».
— Что скажете? — зевая, спросил водитель. — Куда намылились?
— В Москву надо. — Клена открыла дверь и поставила ногу на подножку. — К трем вокзалам.
«Это еще зачем? — подумала Аня. — Куда, блин, собралась?»
— Деньги-то есть? — спросил водитель. — Или натурой?
— Перебьешься, дядечка, — ответила Клена со смехом. — Есть деньги. Поедем-нет?
— Сколько? — спросил водитель.
— Чего сколько?
— Денег, говорю, сколько даешь? — Водитель был пожилой, грузный, с темным небритым лицом. Было видно, что он очень устал за день и про «натуру» спрашивает просто так, по привычке.
— А сколько хочется? — спросила Клена, уже забравшись в кабину. — Ань, залезай!
Он подумал, барабаня пальцами по рулю.
— Пятьсот рублей.
— Сколько? — фальшиво ужаснулась Клена.
— А ну пошла отсюда! — велел водитель, шевеля влево-вправо рычагом переключения скоростей. — Быстро!
— Да я пошутила, — засмеялась Клена. — Пятьсот рублей — какие дела? Поехали!
— Деньги-то есть?
— Ну ты что, тупой? — Клена приподняла попу, достала из заднего кармана деньги. — Вот видишь, у меня тут раз, два… семь штук по пятьсот. Поехали, говорю, мы на поезд опаздываем.
И они поехали. И всю дорогу до Комсомольской площади Клена зачем-то заигрывала с водителем, чем ужасно раздражала Аню, которая, нахохлившись и периодически зевая, глядела из окна на огни ночной Москвы и на фары встречных машин. «И куда, блин, едем? — с раздражением думала она. — Зачем ей вокзалы?» А когда стояли под одним из светофоров, ей вдруг нестерпимо захотелось выйти и бросить Клену одну. Пускай сама едет куда хочет. Какая-то она ненормальная!
Но Аня не вышла и не бросила Клену, а скоро они уже были на Казанском вокзале у расписания поездов дальнего следования, и по всему получалось, что ближайший поезд на Воложск будет только в девять утра.
— А чего тебе там делать? — спросила Аня, когда они шли по вокзалу в поисках банкомата. — На родину потянуло?
— Что значит «тебе»? — возразила Клена. — Вместе поедем.
Такого оборота Аня не ожидала.
— Как вместе?
— Да очень просто! Пару дней в Волге покупаемся, стерлядки поедим… Надо мне туда, понимаешь?
Аня хотела было сказать, что ей с утра на работу, но не сказала. Она собиралась утром ехать разговаривать с шефом, отпрашиваться и все такое, но в конце концов можно ведь и официально заболеть. У Сафара есть знакомый врач, он уже делал ей больничный, сделает еще раз. Позвонит шефу, скажет, что сидит на больничном и пишет цикл статей, — какая ему в принципе разница, дома она пишет или на работе. «Ладно, — подумала Аня, — пара дней ничего не изменит». Спросила на всякий случай:
— Муж-то знает?
— Позвоним — узнает, — засмеялась Клена. — Да не переживай ты об этом, он уже привык. Мне, киса, муж не указ. Ты когда последний раз на Волге была?
Аня ответила, что года три назад, в Ярославле, и то проездом.
— Видишь, как все удачно складывается, киса. А в Ярославле, если хочешь знать, не Волга, а так, ручей. Вот в Воложске настоящая Волга; другого берега не видать… У меня там мама, отчим, дача клевая… мальчики знакомые есть с яхтой, со всеми делами, они нам не дадут заскучать… Денег у меня тьма, — она показала кредитные карты, — можно вообще теплоход купить.
Она слегка бесилась с жиру, эта Клена, и это безумно раздражало Аню, хотя воображение уже любовно обрабатывало тему стремительной яхты, идущей под белыми парусами. Или под алыми. И тут Аня вспомнила слова «толковой цыганки» Елены Петровны: «И хочу я тебе сказать, что ждет тебя дальняя дорога и крестовый король. Ты его бойся, душа моя». Да, что касается дальней дороги, то Елена Петровна оказалась права. Будем надеться, что и король будет. Лучше бы, конечно, принц, но на худой конец сгодится и король.
Они взяли билеты на 909-й фирменный «Москва — Воложск», который уходил в 9.05. Единственным его недостатком было то, что он шел не через Рузаевку, как самарские или тольяттинские поезда, а через Пензу, поэтому шлепал до конечного пункта ровно сутки. Был шестой час утра, и на улице уже рассвело. То и дело по трансляции объявляли о прибытии/отправлении поездов, а девушки сидели в кафе и кушали салат из кальмаров, убивая время.
— Поедем в СВ со всеми удобствами, — объявила Клена, вилочкой поддевая мясо. — Тебе нравится СВ?
— Да я и не ездила в них никогда. Дорого очень. Я обычно в плацкарте.
— Забудь об этом, киса! СВ и только СВ. Это удобнее даже, чем в самолете. Терпеть не могу самолетов, боюсь их ужасно. То и дело падают последнее время, разбиваются.
— Да я особо и не летаю, Клена. Как-то некуда летать. — «Да, в общем, и ездить тоже», — подумала Аня. Если бы не мачеха, она, конечно, время от времени ныряла бы домой, в Бург, все-таки там у нее остались и друзья, и подруги, да и папа там у нее… но эта Нина эта Викторовна была для Ани чем-то вроде незримого забрала, опущенного на город. Этого, конечно, не объяснить.
В поезде Аня сделала удивительное открытие: Клена в принципе не носила белья (что-то подобное Аня читала про Мэрилин Монро). Когда пришло время ложиться спать, Клена повесила на плечики куртку, стянула с себя майку и джинсы, встряхнула их, аккуратно сложила и убрала под сиденье. Все это время она стояла перед Аней голенькой и, похоже, находила в этом определенное удовольствие. (Не эксгибиционистка ли она?) Потом нырнула под одеяло.
— Бр-рр! Простыни какие холоднющие! Сядь сюда, — похлопала она по матрасу. Аня послушно села. — Разговор будем разговаривать. Во-первых, давай сразу договоримся, что на звонки Иванова не отвечаем. Ты знаешь его телефоны?
— Откуда? — Ане очень не нравилось, что эта Клена рулит ею как хочет. Конечно, в этом нет ничего плохого, она же, в конце концов, на работе (ха-ха!), но было в этом подчинении что-то унизительное. Все-таки плохо, когда от тебя ничего не зависит.
— Ему не обязательно знать, куда мы с тобой едем, киса. Доставай свою мобилу и записывай, я диктовать буду. У него четыре основных номера, он обычно с них звонит. Плюс домашний. Готова? — И один за другим Клена продиктовала наизусть три федеральных номера и два обычных московских. — В общем, на эти звонки не отвечай. Договорились? — (Аня неопределенно пожала плечами. Все-таки ее работодателем был Иванов, а не эта слегка неадекватная Клена.) — А во-вторых, я тебе вкратце объясню, почему мы так резко смылись из Москвы.
Поезд «Москва — Воложск», еще не успевший вырваться из подмосковных пределов, заметно набирал ход. Стук колес действовал на Аню убаюкивающе; она всегда хорошо спала в поездах. И чем дальше она слушала Клену, тем больше склонялась к мысли, что, очевидно, у этой девочки было непростое детство. И этим они похожи.
Месяц назад в Москве вдруг объявился родной отец Клены. Он оказался не очень старым и совсем не противным, как описывала его мама. Оказалось, что он какой-то научный работник, живет главным образом в Европе, а в Россию наезжает от случая к случаю. Как уж он ее нашел, никому не известно, во всяком случае, не через маму. Мало того, он просил Клену не говорить маме об их встрече. Он много расспрашивал Клену о ней, сетовал, что им пришлось расстаться, но уж так, мол, сложилась жизнь. Взял Кленины телефоны, а на прощанье дал ей кучу денег — она потом полночи считала. Что-то около полумиллиона баксов. Расспрашивал ее о жизни, о подругах, о том о сем. Просил особо не распространяться об их встрече, а в идеале — никому ни полслова. Из разговора Клена поняла, что его работа связана не то с разведкой, не то с промышленным шпионажем, хотя он только посмеялся, когда Клена в лоб спросила его об этом. Никакого, мол, шпионажа, чистой воды наука.
Вообще-то Клена умеет хранить тайны, но тут получилось так, что она засветила денежки перед Ксюшкой. Клена повезла их в банк, а поскольку одной с такой суммой ехать было страшновато, взяла с собой Ксюшку. А та проболталась о денежках Рудольфу, помощнику Иванова. У нее с Рудольфом был роман, а где секс, там и утечка информации. А этот гад Рудольф доложил о денежках Иванову. Клена так поняла, что Ксюшка все время Рудольфу на нее стучала, но открылось вероломство подруги (подруга называется!) только потом. Да и вообще Ксюшка оказалась не такой простой: хитрая, зараза, была, скрытная, себе на уме. В общем, Клене пришлось признаться Иванову о встрече с отцом; он заинтересовался, пытался расспрашивать, ну а что она могла рассказать? Конечно, не стерпела, поделилась своими догадками о его шпионской профессии, вот и все. И что интересно, Иванов, никогда не отличавшийся особым любопытством насчет ее родственников, стал чуть ли не каждый день поднимать тему Марка Георгиевича: исподволь, как бы между прочим, но Клену-то не обманешь. Она видела активный интерес мужа к ее отцу. На вопрос, чем вызван такой интерес, Иванов отвечал: чего ты выдумываешь? Нет никакого интереса, банальное любопытство. Все-таки родной отец жены, как-никак. И если он вдруг еще раз объявится, Иванов с удовольствием на него взглянул бы. Это было совсем не похоже на Иванова, который терпеть не мог тещу и ее мужа, и Клена показала ему фотку отца. При встрече, когда отец отошел чуть в сторону, чтобы поговорить с кем-то по телефону, она успела тайком щелкнуть его своей «Нокией». Она сбросила фотку на компьютер, частенько рассматривала ее и не находила ни малейшего сходства с собой. А вот Иванов нашел.
Отец больше не объявлялся, и все это время отношение к нему Клены непрерывно менялось. То она по нему скучала, то его ненавидела и строила ему умозрительные козни, то вдруг начинала сомневаться, а отец ли это? Ведь никаких доказательств он не привел, а его воспоминания о ее младенчестве невозможно проверить. Вернее, возможно, но для этого надо поговорить с мамой, а этого делать он почему-то как раз не велел. Хотя, с другой стороны, чужой человек вряд ли отвалил бы ей столько денег.
И все-таки она решилась обратиться к маме, потому что такого рода неизвестность ужасно томит. Отец это или не отец? Оказывается, это очень важно. Она, наверное, не очень понятно рассказывает?
— Да нет, понятно, — успокоила ее Аня, думая почему-то об Оксане.
И вот еще какой момент хотелось бы прояснить Клене, чтобы уж окончательно расставить точки над «i» в их отношениях с Аней. Клена по натуре своей не одиночка — вот в чем дело, ей кто-то обязательно нужен для компании, в которой она мигом начинает чувствовать себя комфортно и уверенно. Вернее, не просто кто-то (она довольно капризна в этом плане), но вот, например, с Ксюшкой ей было хорошо, особенно поначалу: Ксюшка позволяла хозяйничать над собой, не умничала, была очень компанейской девчонкой и все такое. И с Аней Клене хорошо, она чувствует, что Аня светлый человек и совсем не похожа на большинство москвичек, которых Клена, по правде говоря, терпеть не может за вычурность и снобизм. В общем, она рада, что Иванов остановил свой выбор именно на Ане. Клена с первого же взгляда на Аню почувствовала, что это именно тот человек, который ей нужен. Это как в «Песне акына» Андрея Вознесенского: «Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул петь со мной». Это, конечно, трудно понять — необходимость подруги, которая тебя полностью понимала бы, которая была бы твоим эхом; это, наверное, связано с какими-то детскими комплексами, ну а что, скажите на милость, с ними не связано?
Словом, она будто ждала появления Ани, чтобы расшифровать, наконец, ситуацию с отцом. Другими словами, чтобы съездить в Воложcк и поговорить с мамой; заодно и развеяться. Она собиралась сделать это через пару дней, но сегодня ночью вдруг позвонил Вовчик Линьков, любимый друг детства (это у которого яхта), позвонил пьяненький, веселый, — как дела, когда в гости приедешь и все такое. И так вовремя он прорезался, так совпало ее настроение с его звонком, что она сказала: а завтра и встречай нас с подругой. Вовчик безумно обрадовался и пообещал, что у вокзала их будет ждать единственный в городе лимузин и корзина цветов.
Вовчик оказался огромным и толстым мужиком лет тридцати в широченных бермудах ниже колен и выцветшей футболке с символами футбольной команды «Крылья Советов». Он сгреб их обеих в охапку, захохотал, затряс и едва ли не на руках понес к белому лимузину, перегородившему маленькую привокзальную площадь.
— Как обещал, девчата, как обещал, — похохатывал он, усаживая их в просторный салон друг против друга, по обеим сторонам шикарной корзины роз, открывая бутылку шампанского и разливая его по фужерам, которые жестом фокусника достал из громадной спортивной сумки. — Слушайте, девчонки, ну так здорово, что вы приехали, я вам такую программу приготовил, что вы вовек не забудете! Анечка, ваше вино! С приездом, девчата! Ну я рад, очень рад! Гена, поехали!
Лимузин был явно не приспособлен для узких улочек Воложска, и сделать простейший поворот для него составляло проблему. Поэтому Володя предложил первым делом прокатиться по обводному шоссе, идущему вдоль Волги и соединяющему Воложcк с Тольятти, на обратном пути, у «Автосервиса», отпустить лимузин, пересесть в его машину и уже на ней ехать в город.
— Твоя мать затеяла ремонт, знаешь-нет? — спросил он Клену, когда лимузин выбрался, наконец, на шоссе и начал набирать скорость. Он сидел рядом с Аней напротив Клены, чтобы лучше ее видеть, и подливал им шампанское «Дом Периньон». Им был забит переносной холодильник-ранец, который Володя взял с собой по случаю приезда дорогих гостей и обещанной синоптиками жары.
— Ремонт? — удивилась Клена.
— Месяц назад заезжала к нам в магазин, полгазели накупила всяких-разных ламинатов. «Решила, — говорит, — Володичка, привести квартиру в порядок. Потом и за дачу возьмусь». У меня магазин стройматериалов, — объяснил Володя Ане. — Так что когда надумаете строить дом, дачу, фитнес-центр или аэропорт, обращайтесь прямо ко мне. Будут большие скидки.
— Ладно, договорились, — засмеялась Аня.
— Как у нее дела? — спросила Клена о маме. — Ты в городе все новости небось знаешь. Как она выглядит?
— О, выглядит Ирина Сергеевна хорошо. Я бы даже сказал, очень хорошо. Что касается бизнеса, то, насколько мне известно, их фирма недавно получила сильный заказ. Администрация решила переформатировать ЦПКиО в детский городок, и к этому проекту подключен «Клёнос Ландшафт». Ирина Сергеевна в связи с этим выступала по местному «кабелю». Я сам не слышал, это мне Тараканова рассказала, она сейчас секретаршей у Нехилова.
— У кого? — не поняла Клена.
— У Сан Саныча Нехилова, мэра. Помнишь Тараканову из «бэ»-класса? Рыжая такая, длинная.
Они болтали о своем, а Аня, трогая губами шампанское, глядела из окна на Волгу, по которой шел вниз по течению прогулочный теплоход, на Жигулевские горы, синеющие вдали, и вспоминала разговор с шефом, которому она позвонила с первой же остановки поезда (это была Рязань). На душе остался осадок оттого, что пришлось врать: серьезно заболела, мол, Игорь Андреевич, температура, кашель, то, сё. Но самым противным было то, как отнесся к ее болезни шеф: очень за нее расстроился, несколько раз спросил, есть ли кому сходить за лекарствами, и т. д. и т. п. и — ни слова о работе. Классный все-таки у нее шеф. Только отъехали от Рязани — позвонил Птушко: «Ты, говорят, простыла, мать? Хочешь, приеду тебя лечить?» Положим, ему-то можно было сказать правду, но Аня не сказала, отделалась междометиями и пообещала, что вечером сама позвонит, чтобы отчитаться о ходе болезни.
Городок Воложcк (55,3 тыс. жителей) притулился у Жигулевских гор на правом берегу Волги, в двух шагах от АЭС. В странах СНГ он известен своим консервным заводом, пивом «Воложка» да хорошей рыбалкой. С Тольятти Воложcк связывает прекрасное шоссе, по которому с десятиминутным интервалом идут в обе стороны автобусы и маршрутки; до аэропорта Курумоч — семьдесят верст на северо-запад, до трассы Самара-Москва можно дойти пешком за сорок минут. Городок растет как на дрожжах; в обе стороны по берегу Волги расползаются не особо дорогие типовые коттеджи, которые строит местная строительная компания «Волна»; вокруг Васильевских озер уже образовался отдельный элитный район со своей инфраструктурой и огромным плакатом на въезде: «Район будущего».
В Воложске храм, освященный в честь Великой княгини Елисаветы Феодоровны, пара банков, два завода, отличный песчаный пляж да брусчатая центральная площадь, куда выходят главные улицы города и которая по выходным дням превращается в местный Арбат, со своими художниками, артистами, поэтами и певцами.
Все это рассказывал Володя, оказавшийся настолько громогласным и красноречивым человеком, что уже через десять минут от его голоса у Ани начала болеть голова. Они скоро отпустили лимузин, пересели в Володину «Волгу» и поехали в центр. Клена связалась по мобильному с мамой, та ужасно обрадовалась ее приезду и велела ехать к ней на работу, потому что в квартире сейчас черт-те что, хохлы обещали закончить ремонт на прошлой неделе, но там еще столько работы, что просто караул.
Офис «Клёнос Ландшафта» располагался на первом этаже кирпичной девятиэтажки около кинотеатра «Буревестник».
— Я сгоняю на работу и через полчасика за вами вернусь, — пообещал Володя. — Если что — позвоните. — Он высадил их у крылечка и уехал, бибикнув на прощание.
Маме Клены на вид было лет сорок: высокая, стройная, с ухоженным красивым лицом и короткой стрижкой, которая очень ей шла. На ней был строгий темный костюм и туфли на низеньком каблуке, минимум косметики, максимум энергии, — словом, типичная бизнес-вумен. Она встретила их в своем кабинете, выдержанном в лучшем офисном стиле, обняла дочь («Господи, какая ты стала худая!»), потом поздоровалась с Аней.
— Устали, наверное, с дороги, девочки? У меня, к сожалению, совещание через сорок минут… Может быть, сейчас пообедаем, вы до полпятого погуляете, а потом на дачу поедем? Мы сейчас там обитаем… Вы вообще надолго?
— Да как получится, — отмахнулась Клена, развалившись в кресле. — Дня на три-четыре… Может, на пять. Посмотрим, короче. Ты, мам, не напрягайся, мы и без тебя пообедаем. Мы просто отметиться зашли. Дядя Сережа-то как?
— Слава Богу, все хорошо. Он сейчас в Иркутске на конференции нейрохирургов. Позавчера улетел. Так что я одна.
— А когда вернется?
— Обещал на этой неделе. Вы уж его дождитесь. О тебе тут Марина Тарасовна частенько спрашивает. Как встретимся, так обязательно о тебе спросит. Как, мол, поживает наша москвичка? А вы, Анечка, из Москвы?
— Родилась на Урале, живу в Москве.
— Вы знаете, Анечка, ваше лицо мне почему-то знакомо. Вы не на телевидении работаете?
— Работала одно время, — кивнула Аня. — Правда, недолго. — Она вкратце рассказала, чем зарабатывает на жизнь, они еще немного поболтали о том о сем, потом Ирине Сергеевне позвонили и пригласили в конференц-зал.
— Ладно, мам, мы пойдем перекусим, — выбираясь из кресла, сообщила Клена. — А ближе к пяти зайдем. Или позвоним. В общем, как получится. Там нас Вовчик Линьков обещал развлечь по полной программе: яхта, шашлыки…
— Вы только обязательно позвоните, если не приедете, — попросила Ирина Сергеевна. — Чтобы я знала, ждать вас или не ждать.
— Ладно, мам.
Они вышли на улицу. Был теплый летний день, и Воложcк утопал в зелени. По улице медленно проехал старомодный троллейбус с закругленными углами, каких уже не встретишь в Москве; у магазина «Продукты» торговали квасом из бочки. После столичных просторов все тут казалось каким-то компактным, уютным, маленьким, и у Ани было такое чувство, будто она попала в один из районов своего детства.
Тут у Клены заиграл в сумочке мобильник. Она достала его, открыла крышку и тут же закрыла.
— Иванов прорезался, — засмеялась она не без легкого злорадства. — Знаешь, как он меня ревнует! Хоть и делает вид, что ему по барабану, где я и с кем, но ужасно ревнует.
— Еще бы! — вздохнула Аня. — Ты поставь себя на его место.
— Да? А зачем женился тогда? — Клена взяла ее за локоть и повела через дорогу, к парку. — Там раньше мороженое продавали развесное, очень вкусное, пошли, посмотрим… Если женилка не работает — извини, — не надо было жениться. Я так понимаю. Или терпи. Что он и делает.
Звонки продолжались около минуты, потом прекратились. И почти тут же ожил Анин мобильник.
— Если Иванов — не отвечай! — предупредила Клена.
— Да я в каком-то дурацком положении оказываюсь! — не выдержала Аня, доставая телефон. Руки у нее отчего-то слегка дрожали. — Да, это он. С мобильного звонит.
— Плюнь! — велела Клена. — Пускай попсихует. А приедем — я все улажу, не переживай. Первый раз, что ли? Я и на неделю пропадала, и на больше. Один раз занырнула в одну компанию на часок, а вынырнула в Прибалтике с мальчиком Модрисом. Он на «коксе» сидел, ну и я с ним… Оторвались мы тогда по полной…
Мигал, мигал дисплей «Нокии», высвечивая номер А.Е. Иванова. Аня сунула телефон в сумочку и решила, что при первой же возможности позвонит Иванову и все объяснит. А они уж потом пусть сами разбираются.
Такая возможность предоставилась ей буквально через десять минут. Они купили мороженое и пошли по аллее парка в сторону аттракционов. Клена позвонила Вовчику и сказала, что они двигаются к «Дарам моря». Вовчик ответил, что будет у «Даров» через двадцать минут.
Дошли до аттракционов, и Клене приспичило прокатиться на карусели «Орбита». Там, под высокими поднимающимися-опускающимися консолями, висели на цепях креслица, которые на скорости ложились почти горизонтально, и это впрыскивало, должно быть, в кровь пассажира изрядную дозу адреналина. Аня отказалась от этого удовольствия, а Клена взяла сразу два билета, дождалась своей очереди и села в кресло. Пристегнулась и отсалютовала Ане — мол, не поминайте лихом. Карусель тронулась. Аня отошла за кассовую будку и позвонила ее мужу. Он тут же ответил:
— Слушаю!
— Это Анна, Антон Евгеньевич. Здравствуйте.
— Ну, вы даете! — Вот были первые его слова. — Куда пропали? Вы где?
— Мы в Воложске, — уныло ответила Аня.
— Где? — Он зло засмеялся. — Я уж думал, в могиле. А попозже нельзя было позвонить? Через месяц-два?.. Дай-ка трубку Кленке.
— Понимаете, Антон Евгеньевич… Она сейчас на карусели катается, не могу трубку дать. Просила вам не звонить, но я подумала, что все-таки как-то нехорошо будет…
— Все ясно, — перебил Иванов. — А чего ее в Воложcк понесло?
— Н-ну маму проведать, — уныло ответила Аня.
— «Маму проведать!» — передразнил Иванов. — Спасибо, что позвонила.
— Вы меня не выдавайте, ладно? — попросила Аня.
— Да что я, маленький, что ли! — Видимо, Иванов все-таки волновался за Клену. — Что, я свою жену не знаю? Я ее знаю, Анна Егоровна. Спасибо за звонок. Будем считать, что его не было. Расценивайте эту поездку как легитимную рабочую командировку. И держите меня в курсе. Вы меня поняли?
— Ага, — ответила Аня, оглядываясь на карусель.
— Ну все. — И Иванов отключил связь.
— Блин! — сказал он. — В Воложcк ее понесло!
— Кого, Антон Евгеньевич? — Рудольф стоял в комнате шефа и ждал, когда Иванов подпишет бумаги.
— Да жену! — Иванов бегло просматривал бумаги и подписывал их одну за другой. — К матери, видишь ли, потянуло!.. Ну все, вези.
Клерк сложил бумаги в папку и щелкнул замком. Думая о чем-то своем, он быстро пересек офис, вышел на улицу и сел в свое «Вольво» цвета «мокрый асфальт». Посидел за рулем, выстраивая в голове какую-то конструкцию, взглянул на часы.
— Значит, Воложcк, — пробормотал он, доставая из кармана телефон. — Ладно, пусть будет Воложcк.
Он набрал номер с двумя девятками в конце, и через несколько секунд ему ответил женский голос:
— Слушаю, Рудик.
— Клена в Воложске, — сообщил Рудольф. — И с ней эта… журналистка… Может быть, это тот самый случай?..
— В Воложске? — Голос помолчал немного, потом добавил: — О’кей, Рудик, я подумаю.
— Я тебе ничего не говорил, — предупредил клерк.
— Ну конечно. Я узнала это сама. Все, отбой.
Девушка, говорившая с Рудольфом, стояла у окна маленькой однокомнатной квартиры на Тверской улице. Ей был виден памятник Александру Сергеевичу Пушкину, возле которого в этот час проходило что-то вроде веломитинга. Десятка три молодых людей, все с велосипедами, на которых были прикреплены маленькие малиновые флажки, сбились в кучу вокруг голого по пояс дядьки в красной бейсболке. Он толкал речь и к чему-то их, по всей видимости, призывал, показывая в сторону Белорусского вокзала. Может быть, ударить велопробегом по бездорожью и разгильдяйству?
На девушке были шорты и белая тесная маечка выше пупка, под которой проступали маленькие соски. Она была невысокой, крепко сбитой и очень загорелой, а короткие черные волосы еще не просохли после душа. У нее было худое лицо с широкими скулами и выгоревшими бровями, и по всему было видно, что это лицо принадлежит человеку властному, цельному и недоброму. Около минуты она о чем-то напряженно думала, глядя на велосипедистов, потом быстро набрала одиннадцать цифр «би-лайновского» номера. Ей тут же ответили:
— Слушаю. — Голос был мужской, хрипловатый.
— Через полчаса у Белорусского, — сказала девушка. — Поедете в командировку.
— Э-э, всем коллективом? — ничуть не удивившись, спросил абонент.
— Да. Берите инструменты и все остальное.
— Ясен пень, — покладисто отозвался голос.
Через полчаса троллейбус высадил девушку напротив Белорусского вокзала. Она перешла улицу и, смешавшись с толпой, не спеша, направилась к зданию вокзала. У самых дверей остановилась, достала сигареты, зажигалку и, не успела прикурить, как к ней подрулил крепкий рослый парень, одетый в джинсы, кроссовки и синюю футболку, под которой проступали очень хорошие мышцы.
— Здравствуйте, — негромко произнес парень и тоже достал сигареты. — Огоньку бы.
— Короче, Рустам, они обе в Воложске, — тихо сообщила девушка, протягивая ему зажигалку. — Это около Тольятти. Адрес: Советская, 15–34.
— Знаю Воложcк, — кивнул парень.
— Там смотри сам по ситуации, но чтобы шуму было как можно больше.
— Я все помню. — Парень прикурил, вернул зажигалку. — Сделаем.
— А это телефон телевизионщика с НТВ. — Девушка сунула в руку парню сложенный вчетверо листок бумаги. — Помнишь, что говорить?
Парень молча кивнул.
— У меня тут кое-какие дела, — заявила девушка, краем глаза следя за милиционером, лениво вышагивающим мимо вокзала. — Как управлюсь, тут же к вам прилечу. Завтра-послезавтра.
— Ясень пень, — ответил парень.
— Тогда вроде все, — немного помедлив, заключила девушка. — Машину не жалей — сожги ее сразу же.
Парень бросил под ноги сигарету.
— О’кей. — Он взглянул на часы. — Ну, мы поехали?
— В случае чего, Рустам, звони, — велела она и секунду подумала: не забыла ли чего. Да вроде нет, все уже сто раз обговорено. — Удачи!
Парень кивнул и исчез в толпе. Если бы мы за ним проследили, то через минуту увидели бы, как он ныряет в черный высокий джип с сильно тонированными стеклами, где уже сидят четверо парней весьма спортивного вида; вот джип трогается с места и, набирая скорость, мчится в сторону МКАД.
— До Тольятти примерно тыща верст, — мрачно сообщил водила, проскакивая на желтый свет светофора. — Если меняться и держать не меньше сотки, ночью будем на месте.
— На самолете бы, — зевнул тот, что сидел сзади справа: самый загорелый в компании. У него на коленях лежал журнал «Восточные единоборства» (которые, заметим в скобках, составляли смысл его жизни).
— Как ты инструмент пронесешь? — возразил водила. — Звону будет на все Домодедово.
— Это точно, — вздохнул загорелый. — Инструмент в самолет теперь пронести сложно. Но можно. А хило «Ту-154» взять за края?
Рустам, сидевший рядом с водителем, хмыкнул, достал из стоявшей в ногах сумки бутылку минералки с дозатором.
— Надо будет взять «Ту» — возьмем «Ту». — Он сделал пару глотков и убрал бутылку на место. — И без всякого инструмента.
У группы были отличные документы прикрытия, поэтому, когда на выезде из Москвы им махнули менты, они не стали уходить в отрыв, а готовно остановились метрах в двадцати от милицейского «Форда». Ленивой походкой, постукивая палкой по ноге, к ним подошел долговязый сержант в фуражке, надвинутой на самые брови. Он представился и попросил предъявить документы на машину.
Приспустив стекло, водила выдал ему техпаспорт и права.
— Куда едем? — поинтересовался мент, пытаясь заглянуть в салон.
— В Сингапур, — ответил водила.
— Куда-куда?
— В город Сингапур, на конкурс скрипачей и пианистов.
— Музыканты, что ли? — не понял шутки сержант.
— Ага, командир, — ответили ему из салона. — Оркестр русских народных инструментов.
Сержант посмотрел документы; все было в порядке. Он вернул бумаги, козырнул, и джип рванулся вперед.
Они пообедали в ресторане «Дары моря», откуда Вовчик повез их на городской пляж. Дорогой заехали в банк, где Клена сняла с карточки кучу денег, потом в универмаг «Центральный». Они выбрали купальники, трусики-маечки и кое-что по мелочам, а когда приехали на пляж, оказалось, что тут их уже ждут. В тени, около лодочной станции, стоял мангал, где вовсю жарились шашлыки под присмотром длинного блондина в синих тренировочных штанах. Он был гол по пояс, бос и неимоверно худ.
— Какие люди! — раскинув объятия, заорал блондин, едва Клена с Аней вылезли из «Волги». — Ай, какие люди без конвоя!
— Андрюха! — взвизгнула Клена и бросилась ему на шею, поджав ноги. Поверх ее плеча он подмигнул Ане и погладил Клену по голове. — Сто лет тебя не видела! Это Андрюха, — объяснила она Ане, — моя первая, понимаешь, любовь. Третий класс, апрель месяц… Ах, Андрюха!
— Не Андрюха, мать, а Андрей Палыч, директор лодочной станции. Я тут карьеру, бля, сделал, пока ты в своей Москве пропадала. Вовчик, загони машину в тенек, хрен ли ты ее на солнце поставил!
Потом они ели шашлыки под хорошее сухое вино, которое Володя достал все из того же холодильника-ранца; купались и бегали друг за другом по мелководью; Ане было хорошо с Клениными друзьями, они оказались классными ребятами и наперебой ухаживали за ней. У Володькиной яхты специалисты перебирали двигатель где-то в Порт-поселке, не сегодня-завтра должны были закончить и пригнать сюда, так что «чуть-чуть терпения, девчата, — пообещал Вовчик, — мы вас прокатим на всех парусах!».
Ровно в пять подъехали к «Клёнос Ландшафту».
— Вон мамина тачка, — показала Клена на белую «Тойоту», запаркованную неподалеку. — Отчим подарил на пятидесятилетие.
— На пятидесятилетие? — изумилась Аня. — Твоей маме пятьдесят лет?
— Пятьдесят один в этом году будет, — ответила Клена, набирая мамин номер. — А что такое?
— Никогда бы не подумала. Она выглядит лет на сорок. Максимум на сорок два.
— Да, — хохотнул Вовчик, — Ирина Сергеевна еще ой-ё-ёй!
— Мам, ну мы приехали, — сказала в трубку Клена. — Ага, ждем.
Через пять минут Ирина Сергеевна вышла из офиса с белой сумочкой через локоть. Все вышли к ней из машины.
— Ирина Сергеевна, вы прекрасно выглядите! — сделал комплимент Вовчик. — Так прекрасно, что у меня нет слов.
— Здравствуй, Володя, — засмеялась Ирина Сергеевна. — Ты тоже выглядишь гораздо младше своих лет. Где вы обгореть-то успели?
— Мы на лодочной были, — за всех ответила Клена. — У Андрюхи Скворцова. Помнишь Андрюху?
— Еще бы не помнить! Он тебе каждое утро цветочки приносил и под дверь подкладывал. Позвонит и убежит. А из окошка-то видно, что это он. Ну что, поехали на дачу? Ты с нами, Володь?
— К сожалению, уважаемые дамы, — Вовчик постучал ногтем по циферблату часов, — я вынужден вас покинуть. В магазин надо заскочить, а потом за Лариской в садик.
— Сколько ей? — спросила Клена.
— Четыре уже. Такая, знаешь, серьезная.
Володя простился, поцеловал всем ручки и уехал. Они смотрели вслед его «Волге» до тех пор, пока она не свернула за угол. Потом пошли к «Тойоте». Аня никак не могла расслабиться, отвлечься от всей этой московской темы последних дней, где присутствовал доктор Лоренц, «толковая цыганка» со своим предсказанием, деньги, свалившиеся как снег на голову, предложение Иванова, Клена, от которой можно было ждать чего угодно. Почему-то вспомнился Рома Башаров.
— Давайте заедем к нам на Советскую, — предложила Ирина Сергеевна, садясь за руль. — Надо посмотреть, что хохлы за день сделали. Если их не подгонять, то просто спят на ходу. Денег, что ли, им не надо? Я им сказала: скорее заканчивайте, я вас на дачу переброшу, там мне надо сарай в порядок привести, баню собрать. Мы сруб для бани купили еще в прошлом году, — объяснила она Ане, — так до сих пор под навесом и лежит… Меня эти хохлы просто умиляют. Сидят, курят, вино пьют, музыку слушают… Приедешь, вздрючишь — вроде что-то делать начнут. Я им сдуру пятидесятипроцентную предоплату сделала, теперь не выгонишь. Люк откроем? Никто сквозняка не боится?
Они заехали на Советскую, 15, поднялись на четвертый этаж. Из-за двери квартиры № 34 доносилась музыка, время от времени перекрываемая громким мужским смехом. Жужжала дрель. Дверь оказалась незапертой, и они вошли незамеченными. Но против всех ожиданий, строители работали. Двое клеили обои в самой большой из трех комнат, двое устанавливали на кухне стеклопакет, переговариваясь по-украински и периодически разражаясь гомерическим хохотом. Анекдоты, что ли, рассказывали? Еще один возился в дальней комнате с ламинатом. Он был чернявый, красивый, с пышными смоляными усами. Здесь и играл магнитофон. Низкий мужской голос пел под гитару:
— Дравствуй, хозяйка, — ласково проговорил усач, двигая бровями в такт музыке. — Потанцуем?
— Ты сначала ламинат положи, Богдан, — ответила Ирина Сергеевна без тени улыбки. — Это у них типа бригадира, — объяснила она девушкам. — Это моя дочь, — представила она Клену, — а это ее подруга.
— Ну, просто красавицы, — расцвел Богдан.
— Много вам еще? — спросила Ирина Сергеевна, носком туфельки трогая ламинат.
— Та нет, недолго. Я думаю, четыре дня. Какие красивые девушки, Ирина Сергеевна! Давайте я угощу вас нашим вином.
— Не надо, — остановила его жестом Ирина Сергеевна. — Вы сначала доделайте, а потом и вино будем пить, и танцы танцевать. Жидких гвоздей хватило?
— Та остались еще, — мягко улыбнулся бригадир. — На балконе лежит. Все остатки мы на балкон складываем, как договаривались.
Когда садились обратно в «Тойоту», Ирина Сергеевна спокойно сказала:
— Между прочим, этот Богдан отсидел пятнадцать лет за убийство. А ведь не скажешь, что уголовник, правда же? Симпатичный, вежливый…
— За убийство? — удивилась Аня. — Кого же это он?
— Жену, — ответила Ирина Сергеевна, трогаясь с места. — Вернулся из командировки и застал ее с кем-то. Тот убежал, а она не успела. Твой-то Иванов тебя не обижает? — спросила она Клену.
— Что ты! — засмеялась та и оглянулась на Аню. — У нас с Ивановым почти любовь.
— А вы замужем, Анечка?
Аня сидела на заднем сиденье и время от времени встречалась в зеркале со взглядом Ирины Сергеевны. Ей было отчего-то неловко под этим умным и внимательным взглядом, который, казалось, просвечивал ее насквозь, не хуже рентгена. Хотя это, наверное, просто ее всегдашняя мнительность.
Минут через сорок они были в Васильевке, пригороде Воложска. Дача оказалась небольшим двухэтажным домиком, обшитым белым сайдингом, с маленьким участком, где росло несколько яблонь в окружении кустов смородины. Участок был запущен, а длинный сарай в дальнем его конце выглядел полной развалюхой. Его понуро провисшая крыша была готова вот-вот обвалиться. У сарая, под навесом, были аккуратно сложены бревна, из которых, надо полагать, хохлы и будут собирать баню.
Скоро они сидели на веранде и ужинали. Сгущался вечер. Где-то вдали слышался перестук вагонных колес. Еле слышно лопотал в углу телевизор, а микроволновка, где готовилась пицца, отчего-то периодически щелкала. Курица-гриль, купленная дорогой, оказалась выше всяких похвал, тем более под соусом ткемали. Курица, свежие овощи, картошка фри и красное вино с замысловатым названием, — что еще нужно, чтобы скоротать теплый майский вечер в пригороде небольшого городка под чудным названием Воложcк?
Здесь, за столом, Клена и завела разговор, ради которого приехала. Но сначала она открыла крышку своего дорогущего мобильника, пощелкала кнопками и вывела на дисплей фотографию того, кто назвался ее отцом и которого она тайком успела заснять.
— Мам, — начала Клена, — взгляни сюда, пожалуйста. Ты знаешь этого человека?
Ирина Сергеевна отставила фужер с вином и взяла из рук дочери телефон. Аня увидела, как расширились ее глаза.
— Откуда это у тебя, доча?
— Ты его знаешь? — вопросом на вопрос откликнулась Клена.
Ирина Сергеевна кивнула, глаз не сводя с дисплея.
— Знаю, — ответила она, медленно меняясь в лице.
— Кто это? — спросила Клена.
— Это? По-моему, это твой отец… Ты смотри, почти не изменился!..
Аня не выдержала и заглянула ей через плечо. И ей немножко не по себе стало, потому что на дисплей была выведена фотография доктора Лоренца. Это было непостижимо, но это было так.
Джип с тонированными стеклами вошел в Воложcк по шоссе № 5 уже на рассвете. Трое парней спали почти вповалку на заднем сиденье, и кто-то из них храпел. Рустам сидел за рулем, а мастер восточных единоборств, подсвечивая себе маленьким мощным фонариком, рассматривал карту города, разложенную на коленях. Друзья звали его Кокос; сейчас он выступал в роли штурмана.
— До второго светофора и там направо, — командовал он, и джип, слегка притормаживая, сворачивал направо, отчего парни на заднем сиденье валились в одну сторону, продолжая крепко-накрепко спать. Это были тренированные люди; любой из них проснулся бы мигом, произнеси Рустам даже шепотом его имя.
Тихо-тихо джип подошел по Советской улице к первому подъезду дома № 15 и остановился. Погасли фары, ночь напролет таранившие встречных летающих насекомых. Тут же проснулся тот, который храпел. Звали его почему-то Чех. Он рывком сел и взглянул в окно.
— Приехали, командир?
— Приехали, — ответил Рустам. — Сбегай, узнай, где тридцать четвертая квартира. Заодно и балкон посмотри.
— Понял. — Перегнувшись через спящего коллегу, Чех открыл дверь и одним движением выбросил себя из машины. Легкой походкой двинулся наугад ко второму подъезду, заправляя футболку в джинсы.
— Дремани, командир, — предложил Кокос, сворачивая карту в гармошку и убирая ее в бардачок. — Твоя очередь.
— Не хочу. — Рустам включил зажигание. Джип медленно, задом, поехал от дома в сторону парковки и пристроился самым крайним справа в череде спящих машин, бок о бок с белой старенькой «Таврией». Отсюда были хорошо видны все четыре подъезда дома, тротуар и часть детской площадки.
— Пойду немного разомнусь. — Кокос тоже выбрался из джипа, присел пару раз и вдруг, выпрыгнув с земли в шпагате, развернулся в воздухе и сломал воображаемому противнику челюсть правой подошвой. Свел ладони перед грудью, сделал поклончик и пошел в обход дома, сунув руки в задние карманы просторных штанов и поигрывая лопатками под синей футболкой. «Искупаться бы! — думал он, вспомнив Волгу, через которую они недавно ехали по мосту. — Нырнуть прямо с моста и не выныривать до самого берега». Он умел это делать — вынырнуть метрах в трехстах от того места, где нырнул. Да он вообще много что умел, этот Чех.
Аня проснулась чуть свет от мысли, что нужно узнать девичью фамилию Клены.
Клена еще спала, выпростав из-под простыни гладкую безупречную ногу и тихо посапывая. Аня не слышала, когда она пришла: сославшись на головную боль, при первой же возможности встала из-за стола, Ирина Сергеевна отвела ее на второй этаж, «в пентхауз», как она говорила, где в одной из двух просторных комнат стояли рядком две тахты, достала из шкафа белье, показала, где душ. Аня слегка ополоснулась и легла, собираясь хотя бы полчасика почитать «Алхимию» (зря с собой взяла, что ли?). Сначала еще прислушивалась к голосам, доносившимся с веранды, но там было ничего не разобрать, открыла книжку и еще раз посмотрела на фотографию Сен-Жульена. Да, он был очень похож на доктора Лоренца, но, в конце концов, мало ли на свете похожих людей? Нет, теперь она не была так уверена, что это одно и то же лицо. Другое дело — фотка, которую сделала Клена своей «Нокией», — снят был, безусловно, доктор Лоренц. Аня узнала даже плащ: именно в нем доктор был тогда ночью у метро «Каширская». И что же получается?
Девятьсот тысяч рублей ей заплатили за то, чтобы она подружилась не просто с девушкой Кленой, женой состоятельного человека Иванова, а с дочерью доктора Лоренца — вот в чем дело. Чтобы она с ней подружилась… и что? А главное — зачем? Думая об этом, Аня незаметно для самой себя уснула. Ночью проснулась — свет погашен, Клена уже спит.
Впрочем, девичья фамилия ей ничего не даст, потому что «доктор Лоренц» — это вполне может быть и псевдоним. Скорее всего, так оно и есть. А как узнать настоящую фамилию этого загадочного персонажа? Да и вообще как бы побольше о нем разузнать? Что-то о нем наверняка может рассказать Ирина Сергеевна, но вряд ли она захочет это делать. Да и как к ней подъехать с этой темой? Какое, спрашивается, может быть дело некоей журналистке А. до отца ее шапочной подруги К.?
Аня приняла душ, натянула джинсы и новую кофточку (одну из купленных вчера в универмаге), причесалась и спустилась по скрипучей лестнице вниз.
На веранде царил идеальный порядок. Похоже, хозяйка даже полы ночью помыла, и стулья сидели на столе ножками вверх. Попить бы чего-нибудь. Часы, висевшие в простенке, показывали 5.21. Аня выглянула в окно и увидела Ирину Сергеевну. Та делала зарядку у дома, одетая в спортивные штаны и белую футболку с длинными рукавами. И, глядя на нее, Аня еще раз подивилась безупречной фигуре этой пятидесятилетней женщины, выглядевшей лет на десять моложе. «В чем секрет вашей молодости, Ирина Сергеевна?» — подумала Аня от лица журналистки, берущей интервью. «Здоровый образ жизни!» — было ей ответом.
Когда минут через пятнадцать, немного запыхавшаяся, бодрая и румяная после разминки, Ирина Сергеевна вошла на веранду, Аня сидела за столом и листала местную газету.
— Да вы ранняя пташка, Анечка! Доброе утро!
— Доброе утро, Ирина Сергеевна!
— Как спалось?
— Отлично. Лучше, чем дома.
— Не жарко было? Я вам немного протопила.
— Да нет, в самый раз, — ответила Аня, соображая, как бы поизящнее заговорить о Лоренце. Но — увы, оказалось, что утро у Ирины Сергеевны расписано едва ли не по минутам. Она сказала, что завтрак им придется готовить самим; сыр, ветчина, кефир в холодильнике, овсянка в белой коробке, ну да Кленка все знает. И ровно в шесть предстала перед Аней уже бизнес-вумен Ириной Сергеевной, готовой к возделыванию нивы ландшафтного дизайна силами компании «Клёнос Ландшафт»: прекрасно сшитый брючный костюм аспидно-черного цвета, легкий макияж, подчеркивающий безупречный овал красивого и вместе с тем властного лица человека, не привыкшего уступать, изящные туфельки на низком ходу. Она была уже предельно собранной, цепкой, — да, конкурентам не позавидуешь.
— Вы тут хозяйничайте, Анечка, не стесняйтесь. Кленка, когда проснется, пусть позвонит. Ключи во-он на гвоздике.
Через пять минут мимо окна медленно проползла «Тойота». Раздался скрип открываемых ворот. Аня быстро обулась и выскочила на улицу.
— Ирина Сергеевна!
— Да, Анечка?
Бизнес-вумен уже выгнала машину на улицу и как раз в этот момент сводила створки ворот.
— Ирина Сергеевна, до телеграфа подбросите? — на ходу сымпровизировала Аня. — Позвонить надо, чуть не забыла. У вас тут есть телеграф?
— А как же! — улыбнулась Ирина Сергеевна. — Только не здесь, а в городе, на Льва Толстого. Но обратно своим ходом поедете, у меня с утра очень все плотно.
— Ну конечно своим. — Аня остановилась у ворот. — Я тогда Клену закрою?
— Моими ключами закройте. — Ирина Сергеевна заперла ворота и подала сквозь прутья решетки связку ключей. — А то вдруг она проснется, пока вы ездите. Вот этот и этот, — показала она два ключа, выпростав их из связки. — Этот нижний, этот верхний.
На газете Аня написала красным фломастером: «Клена, я скоро вернусь. Аня», взяла денежку, заперла дверь и почти бегом проделала путь от крылечка до «Тойоты», стоявшей за воротами на бетонной плите с включенным двигателем. В воротах была калитка с кодовым замком, на случай дождя спрятанным в глубину резиновой манжеты. Код «8821», не забыть бы.
«Тойота» быстро выбралась из улочки на относительно центральную дорогу; Ирина Сергеевна подкинула газку. Она слегка опаздывала, поэтому стрелка спидометра резко поползла вправо. Не зная, как завести разговор на интересующую ее тему, Аня заговорила об американском фильме «Крутой поворот», где герой возвращается в семью, откуда ушел много лет назад; дети выросли и встречают его как врага. От фильма мягко перешла к вчерашнему вечернему разговору мамы и дочери: «…Он бросил нас, понимаешь, доча, и с тех пор его для меня просто не существует…» «Мама, ты меня, конечно, прости, но для меня он существует несмотря ни на что…»
— А почему это вас интересует, Анечка? — сдержанно спросила Ирина Сергеевна, по встречной полосе обгоняя грузовик с прицепом. Надо отдать должное: машину она водила мастерски; Ане, с ее опытом московской езды, было до Ирины Сергеевны далеко.
— Я росла без матери, — объяснила Аня, разумно полагая, что в этой фразе при желании можно найти ответы на многие вопросы, в том числе и на причины ее любопытства.
Дорога влилась в широкое шоссе, и здесь Ирина Сергеевна пошла уже едва ли не на весь спидометр. С обеих сторон шоссе обступал редкий сосновый бор, через равные промежутки поделенный просеками, где стояли на своих светлых огромных лапах вышки ЛЭП. Шоссе проложили совсем недавно, оно было почти идеальным, с недавно нанесенной разметкой, придававшей ему нарядный и даже праздничный вид. Оно шло немного под горку и было безлюдным, если не считать грузовика, который они только что обогнали.
— Просто любопытство, наверное, — добавила Аня как можно искреннее. — Меня вообще воспитывал отец, мама у нас умерла, когда мне года полтора было. Я ее даже не помню.
— Бедная девочка! — Ирина Сергеевна погладила ее по колену. — Плохо, наверное, было без мамы?
Аня глядела на летящую под колеса черную ленту шоссе и думала, что, если бы ты только знала, как плохо было без мамы и как мучил ее в детстве недостаток любви, в которой другие дети парили днем и ночью, совершенно не задумываясь об этом, а она чувствовала себя уродцем, но показывать этого было нельзя, иначе не будешь такой, как все. А ей в детстве просто позарез нужно было быть такой, как все. Стрелка спидометра дрожала на отметке «130»; ветер гудел в приоткрытом окне.
— Как вам сказать, Ирина Сергеевна… Понимаете, сначала казалось, что так и должно быть… Потом сравнивать начала… Но у меня папа был очень хороший. Он и готовить меня учил, и из пластилина мы с ним лепили… Он даже платья мне шил… На море каждый год ездили… Он недавно умер…
— Бедная, — повторила Ирина Сергеевна. И наконец, заговорила на интересующую Аню тему. — А вот наш папа нас взял и бросил из-за своей сволочной науки. Бросил, уехал куда-то… Он вообще довольно странным был субъектом, такое чувство у меня иногда возникало, что он с Луны свалился. Мозги работали очень хорошо, несколько языков знал, манеры — как у лорда, а в житейском плане толку от него было мало. Мы, правда, только год с ним прожили, даже чуть меньше… А! — отмахнулась Ирина Сергеевна. — Не хочу я об этом… Кленка говорит, что он недавно объявился. Спрашивается, где ты раньше-то был, когда я дочь поднимала?.. А вы давно с Кленкой знакомы? — без всякого перехода сменила она тему, и остаток пути они болтали уже о другом.
Скоро были в городе. Ирина Сергеевна высадила Аню у двухэтажного здания телеграфа.
— Видишь рынок? — показала она на другую сторону улицы. — Пройдешь его насквозь и выйдешь к автостанции. К нам, в Васильевку, идет маршрутка номер 3 или третий автобус. Доедешь до «Первого Дачного проезда» — это девятая остановка. А там найдешь. Адрес-то помнишь?
— Дачная, 91. Найду, Ирина Сергеевна, не волнуйтесь.
— Удачи, Анечка. Если что — звони.
Аня посмотрела вслед уходящей «Тойоте» и поднялась по ступенькам. На стеклянной двери телеграфа висел красочный стикер партии «Единая Россия». Симпатичный медведь топал в светлое будущее, овеянное трехцветным флагом. «В партию к ним, что ли, вступить? — подумала Аня. — А что, посвятить жизнь качественному обновлению России. Хорошее, между прочим, дело».
Она вошла в здание телеграфа и пару минут просидела за столом, сочиняя телеграмму. «В партию Единая Россия Прошу принять свои ряды очень беспокоит будущее России Зотова Анна Егоровна». Подумала, дописала: «Знаменитая журналистка». Подумав еще, порвала бланк, бросила его в мусорную корзину и вышла на улицу. Через полчаса она уже ехала в маршрутке № 3 и жевала хот-дог, запивая его «спрайтом» из банки. Ничего полезного из разговора с Ириной Сергеевной извлечь не удалось, в партию не вступила, жизнь не удалась.
Примерно в это же время рейсом SU 838/V из Москвы прибыла в аэропорт Курумоч съемочная группа НТВ во главе с Константином Волковым и примкнувший к ней Александр Химайн, скандально известный радиожурналист, сделавший себе имя на перетряхивании грязного белья столичного бомонда. Вчера во второй половине дня Волкова вызвало начальство в лице одного из замов главного и велело срочно лететь в Воложск, где завтра появится тема. Она должна мигом пойти в эфир, желательно в реальном времени.
— У нас же есть люди в Самаре, — напомнил Волков, у которого были совсем другие планы на ближайшие дни. — Их нельзя подключить к проекту?
— Нельзя, — отрезал зам.
— А что за тема? — спросил Волков.
— Спроси чего полегче. Мой личный источник, — зам. показал глазами куда-то вбок, — по старой дружбе шепнул, что вот-вот в Воложске произойдет серьезный бэмц. И право первой ночи предоставляется нам с тобой, Константин. Источник, как говорится, не вызывает сомнений. Иди деньги получи, а то Софья в банк уедет.
Этим личным источником был Рудольф Куперман, один из партнеров зама по субботнему бриджу, человек настолько информированный, насколько и мутный, по непроверенным данным, имеющий отношение к спецслужбам России. Пользуясь эзоповым языком, Рудольф намекнул, что есть люди, заинтересованные в освещении грядущего в Воложске бэмца; расценки эти люди знают, счет, на который следует перевести денежки, тоже. Ничего этого Костя Волков, понятное дело, не знал. Не знал он также, что «личному источнику» зачем-то понадобился номер мобильного телефона того, кто будет освещать бэмц, то есть его, Костин, номер, и что зам. главного охотно продиктовал этот самый номер Рудольфу. «Только, Рудик, я тебе его не давал!» «Ясное дело», — согласно кивнул Рудольф.
С некоторых пор Костя терпеть не мог такие вот командировки втемную, когда едешь туда, не зная, куда и зачем, хотя еще лет пять назад вписывался в эти экспедиции с пол-оборота. Стареет, что ли, уже?
Своему другу Сашке Химайну, перед которым у него был должок, Костя позвонил из машины и вкратце обрисовал ситуацию. Сашка был легок на подъем; выслушав Волкова, он сказал: «Заказывай билеты», и наутро они встретились в Домодедово.
— Здорово, пресса! — приветствовал его Волков, обнимая.
— Привет, телевидение! — откликнулся Химайн.
В самолете они выпили коньячку из Сашкиной дорожной фляжки, погрызли яблок. С Костей был оператор по имени Трофим; ночь он провел с девочками, поэтому в самолете сразу уснул, с трудом запихав ноги под кресло.
В аэропорту Курумоч взяли такси и через час были в Воложске. У автовокзала Костя нанял мерседесовский мини-вэн; поездили по центральным улицам в режиме барражирования. Трофим торчал в люке с камерой на плече, снимая город, где вот-вот должно что-то произойти. Что? Где? Когда? Химайн связался со своим человеком в Тольятти: привет-привет, что новенького? Человека звали Рафис Мерсалимович, он был связан с правоохранительными структурами и частенько выступал в роли «нашего человека в Гаване», т. е. своевременно снабжал газету свежей информацией криминального толка. Однако на сегодняшний день и час ничем особо интересным он не располагал.
Хохлы-строители проснулись часов в семь и до восьми раскачивались под «Русское радио»: мылись-брились, пили кефир, жевали беляши, оставшиеся с вечера. Вино было прикончено накануне, и ровно в восемь мастер на все руки Коля был снаряжен в супермаркет за пивом и сигаретами. На лестничной площадке копался в распределительном щитке электрик, насвистывая три ноты из фильма «Бумер». Коля дважды смотрел этот замечательный фильм и поэтому сразу узнал мотивчик.
— Доброе утро! — вежливо поздоровался он с электриком, запирая за собой дверь квартиры № 34.
— Привет, — хрипловато отозвался тот. — Уже проснулись? — Это был очень крепкий электрик, с мощной грудной клеткой и толстой шеей, а короткая стрижка и довольно мрачное выражение небритого лица придавали ему сходство с героями вышеупомянутого фильма.
— Ага, проснулись, — осторожно ответил Коля и сделал шаг вниз.
— Сейчас проводочку в квартире смотреть буду, — предупредил электрик. — Хозяйка-то встала?
— Хозяйка? — Коля почесал свой русый хохлятский затылок. Надо сказать, что бригада жила в Воложске не совсем легитимно, без регистрации, поэтому вступать в какие бы то ни было отношения с представителями официальных структур им возбранялось. А этот электрик имеет непосредственное отношение к ЖЭКу или ДЭЗу, то есть к структуре весьма официальной, поэтому разговор с ним лучше бы, конечно, свести на нет. — Понимаешь, брат, — в легком замешательстве объяснил Коля, — хозяева временно здесь не живут. Мы ремонт им делаем, а они все пока на даче.
— На даче? — переспросил электрик и закрыл щиток. — Ну тогда давай ты показывай проводку.
Делать нечего. Коля открыл дверь. Из инструментов у электрика с собой была только отвертка; крутя-вертя ее в пальцах, он вошел следом за Колей и ногой захлопнул за собой дверь, причем захлопнул ее так ловко и быстро, что это Колю насторожило. Зачем он ее захлопнул? Да и вообще, откровенно говоря, парень этот был похож на электрика не больше, чем Коля на какого-нибудь министра путей сообщения.
— Здорово, мужики! — приветствовал электрик строителей и, поигрывая отверткой, пошел в обход комнат, чувствуя себя здесь более чем уверенно. Хохлы притихли. Богдан, отмотавший 15 лет в колонии строгого режима и за версту чуявший серьезного человека, с первого же взгляда понял, что, если будет нужно, этот электрик мигом загонит отвертку в печень любому из них по самую ручку и там ее повернет.
— Где хозяйка? — спросил электрик Богдана, безошибочно определив в нем главного.
— Вообще-то она живет на даче, — настороженно ответил Богдан. — А сейчас, скорее всего, на работе. — Он был очень пуганым человеком и поэтому отвечал правду, одну лишь правду и ничего, кроме правды. Практика показывала, что так оно выходит лучше. Да и почему, собственно, не ответить правду? Ведь хозяйка не делала секрета из того, где живет и работает. Правда, Богдан чувствовал, что ничего хорошего появление этого электрика Ирине Сергеевне не сулит. Ну так ведь это ее проблемы.
— А где дача?
— В Васильевке, кажется.
— Адрес знаешь? — деловито спросил электрик, глядя на Богдана как на какого-нибудь микроба.
— Где-то был записан…
— Найди, — велел электрик с нехорошим таким весельем в голосе.
Богдан пошел на кухню и достал из-под грязной клеенки визитку хозяйки квартиры. На ней кто-то из бригады по пьяной лавочке написал слово «жопа», поэтому на виду ее не держали. Электрик шел следом, продолжая поигрывать отверткой. Он был на полголовы выше Богдана и чуть ли не вдвое шире, и видавший виды бригадир рядом с ним чувствовал себя весьма неуютно. И это несмотря на то, что их тут было пятеро, причем у Коляна в сумке был газовый пистолет на всякий пожарный.
«Клёнос Ландшафт, — прочитал электрик. — Улица Ленинского Комсомола, 26. Улыбина Ирина Сергеевна, исполнительный директор. Тел/факс 26 04 95». На другой стороне визитки рукой хозяйки было написано: «Пос. Васильевка, Дачная ул., 91. Моб тел. 8 926 631 23 45». И поперек всего печатными буквами: «Жопа».
— Когда вы ее последний раз видели? — спросил электрик и, наконец, убрал отвертку в задний карман штанов.
— Вчера вечером, — ответил Богдан, краем глаза заметив, как на заднем плане, за спиной электрика, появился Коля. Рубашка на его пузе слегка оттопыривалась; под ней можно было различить пистолетную рукоять. — Они втроем заезжали после работы.
— Втроем — это кто и кто? — уточнил дотошный электрик.
— Сама хозяйка, дочь ее и еще одна телка.
— А зачем заезжали?
— Как — зачем… — Богдан пожал плечами. — Посмотреть, как дела идут…
Электрик подумал, развернулся и направился к выходу, пальцем отстранив вооруженного Колю. Отпирая замок, велел:
— Никому не надо говорить, что у вас тут смотрели проводку. Иначе яйца всей команде отрежу… Диск по камню или по металлу стоит? — спросил он про съемный диск пилы-«болгарки», лежавшей в уголке у двери.
Коля переглянулся с Богданом. У Коли тоже не возникло желания вступать с этим подозрительным электриком даже в маломальскую конфронтацию.
— По металлу, кажется, — смиренно ответил он.
— Вот им яйца и отрежу. — И электрик захлопнул за собой дверь.
Не сговариваясь, хохлы ринулись на кухню. Из окна был хорошо виден козырек подъезда.
— Что за клоун? — спросил Богдан.
Коля пожал плечами:
— Без понятия. Выхожу — он в щитке копается. Я подумал, электрик. Давай, говорит, проводку посмотрим.
Электрик вышел из-под козырька и не спеша направился по тротуару вдоль дома. У четвертого подъезда подпрыгнул, сорвал кленовый листочек, растер, понюхал. Он подозревал, что строители сейчас следят за ним из окна, недоумевая и строя предположения на его счет. «Майтесь, майтесь, братаны, флаг вам в руки! Вы даже можете позвонить и предупредить хозяйку, что ею тут интересовались, — это уже ничего не изменит. Машина запущена, и ее никому не остановить. Их команда въехала в город Воложск, и никакие менты, никакие «омоны», никакие Ирины Сергеевны не смогут им помешать выполнить поставленную задачу».
Через две минуты джип с тонированными стеклами осторожно выехал со стоянки и взял курс на Васильевку. Было 8.24 по местному времени. В машине бойцов было двое; остальные уже рассредоточились по городу. Ровно в девять утра каждый из них займет исходную позицию для атаки.
На дачу Аня вернулась в девятом часу, с фруктами, творогом и двумя пакетами сока. Творог купила у бабушки на остановке, а все остальное — в местном магазине, куда зашла по дороге за зубной пастой.
Клена уже встала: входная дверь была открыта, а со второго этажа доносился шум душа. Аня села в шезлонг на веранде и открыла яблочный сок. Ну и чем, интересно, они будут заниматься?
Минут через пять Клена спустилась на веранду в мамином купальном халате и ее же сланцах; мокрые волосы она зачесала назад, открыв гладкий алебастровый лоб со следами крема. Да, Клена была красивой девушкой, что и говорить.
— Доброе у! — приветствовала она Аню, налила себе соку и бухнулась в соседний шезлонг. — Ты заблудилась, что ли?
— Почему заблудилась? В магазин заходила, а там очередь.
— Аф-аф! — Клена зевнула. — Мама сейчас звонила, спрашивала про тебя… Представляешь, до полтретьего вчера проболтали… Голова сейчас просто квадратная.
— Узнала что-нибудь?
— Кис-слятина какая! — Клена отставила сок. — В общем, это мой папик. Что и требовалось доказать. А больше ничего.
— А как его фамилия? — спросила Аня как бы между прочим.
— Лоренц, как и у меня. Я в девичестве Лоренц, по первому мужу Иванова.
— Что значит «по первому?» — не поняла Аня.
— Как — что? Иванов — мой первый муж. Но не значит, что последний. Логично? — Клена опять зевнула, плотнее запахнула халат. — Мама сказала, что курицу в холодильнике надо доесть. Хочешь курицу?
— Честно говоря, не очень. Я хот-дог дорогой съела — теперь изжога. Бр-рр! Какие у нас планы?
Клена ответила, что сейчас позвонит Вовчику и узнает, какие у них планы. Что-то он вчера говорил про баню. Как Аня насчет бани с бассейном? Но в любом случае надо сначала выпить кофе и привести себя в порядок.
Пока Аня варила кофе, Клена наряжала лицо и выбирала под юбку маечку из четырех, купленных накануне в универмаге. Остановилась на зеленой. Волосы с помощью маминого фена и лака собрала в хитрую прическу, которая в народе зовется «встречный ветер». Последний раз покрутилась перед зеркалом и выключила в ванной свет. Девушки пили на веранде кофе с курабье и пытались дозвониться до Вовчика, когда за воротами тихо скрипнули тормоза джипа.
— Не Вовчик? — Клена выглянула в окно. Из джипа вылез парень в синей футболке, обтягивающей мощные плечи. Это был Чех, полчаса назад игравший роль электрика. Он подошел к воротам, подергал калитку. Его о чем-то спросили из машины; он через плечо ответил и вдруг, взявшись за боковую стойку ворот, перебросил себя через забор.
— Во, альпинист какой! — удивилась Клена, сунула ноги в уличные тапки и вышла на крыльцо с чашкой кофе в руке. Она совершенно не чувствовала опасности — все еще думала, что это кто-то из друзей Вовчика. — Вы к кому, молодой человек? — крикнула Клена.
Парень шел к ней по асфальтовой дорожке, на ходу заправляя футболку в штаны, а его глаза настороженно обшаривали местность.
— Там у вас кодовый замок, — кивнул он через плечо на калитку, возле которой снаружи уже стоял второй парень, наугад тыкая пальцем в кнопки. — Код-то какой?
— Восемь-восемь-два-один, — машинально ответила Клена. — А вы, простите, к кому?
— К Ирине Сергеевне Улыбиной, — кротко ответил «альпинист», он же «электрик», он же Чех, он же Андрей Самуилович Греков, бывший боец спецгруппы «Туман». — Слышь! — крикнул он второму парню. — Восемь-восемь-два-один!
Через пару секунд открылась калитка, и второй парень пошел следом за первым к дому. В руке у него был небольшой сверток.
— Она на работе, — пояснила Клена.
— А кто дома? — деловито спросил «альпинист», поднимаясь по ступенькам крыльца.
— Мы дома.
— Мы — это кто и кто?
Клена посторонилась, пропуская парня в дом, и сказала ему в спину:
— Мы с подругой. А вы-то кто такие?
— Лёх, мы кто такие? — крикнул первый парень второму.
— Мы? — Тот хохотнул. У него было неприятное горбоносое лицо и брови в шрамах. Он тоже поднялся на крыльцо и, больно взяв Клену за запястье, втолкнул ее на веранду. — Мы инопланетяне. Привет! — обратился он к Ане, сидевшей в шезлонге, окинув ее быстрым цепким взглядом.
— Здравствуйте. — Аня встала. Нет, это были явно не друзья Вовчика, слишком какими-то опасными и противными были они для друзей.
— Хотелось бы взглянуть на ваши документы, — заявил альпинист. — Кто, кроме вас, в доме?
— Послушайте! — Клена поставила кофе на стол. — Я вас спрашиваю, кто вы такие? По какому праву вваливаетесь в чужой дом?
— Ох ты, какие сиськи! — округлил глаза «альпинист» и протянул пальцы к Клениной груди, но та резко дала ему по руке. Вернее, это она хотела дать ему по руке, но парень успел руку убрать. Потом больно упер палец ей в пупок и толкнул по направлению ко второму шезлонгу. Она упала в шезлонг, ударившись попой о деревянные перемычки сиденья. — Сиди, бля, и не дергайся. И слушай, чего тебе говорят. Кто еще в доме, тебя спросили?
Второй парень тем временем медленно раскручивал сверток, в котором оказался… автомат с толстым коротким стволом. Сразу неприятно запахло (смазка, что ли, какая-то специальная?). Он щелкнул затвором и положил автомат на плечо дулом назад. Аня почувствовала, как у нее предательски задрожали ноги. Она впервые оказалась в такой ситуации и не знала, как себя вести. «Нет, это не друзья Вовчика, это… Кто же? Грабители? Насильники? Убийцы? Зачем им документы? Господи, вот попали!»
— А ничего так телки, — сказал «альпинист», взглядом ощупывая Аню. — Что одна, что другая. Кто еще в доме есть? — повторил он вопрос.
— Н-никого, — проговорила Аня.
Клена уже начала плакать, вздрагивая всем телом. Второй парень приоткрыл дверь на кухню, заглянул туда, понюхал воздух.
— Документы есть? — спросил Аню «альпинист».
Аня кивнула и глазами показала на второй этаж. Она не понимала, зачем им документы. Нет, похоже, это не грабеж, тут что-то другое.
— Пошли, — велел ей «альпинист». Он был очень спокоен, и как раз в этом его жутком спокойствии и крылась опасность — Аня это чувствовала. Она встала и послушно начала подниматься по лестнице. «Альпинист» двинулся следом.
— Какая задница! — вздохнул он, и тут Аня поняла, что нет, они их с Кленкой не тронут. Насильники так себя все-таки не ведут. У нее не было такого опыта, но чутье подсказывало, что насильники ведут себя все же иначе. У этих людей какая-то другая задача. Какая? Кто они такие? Что им надо? Стиснув зубы, она как можно быстрее поднялась на второй этаж. Сумочка висела на спинке стула. Дрожащими руками Аня достала паспорт.
— Возьмите.
Стоя на одной из предпоследних ступенек, «альпинист» огляделся. Он был насторожен и собран, как зверь.
— Там что? — показал он на дверь в ванную.
— Ванна, туалет. — Аня старалась, чтобы у нее не дрожал голос, поэтому говорила сухо, отрывисто. Не надо показывать этим ублюдкам, что она боится.
— Давай ксиву. — Парень протянул руку и почти вырвал у нее паспорт. — Так, Зотова Анна Егоровна… Место регистрации — город Москва, улица Нагатинская… дом… квартира… — Он поднял на нее глаза, сличая фотографию с оригиналом. Аня на секунду встретилась с его взглядом и увидела там мрак, сплошной беспросветный мрак, как в какой-нибудь черной дыре. Бр-рр! — Похожа, — кивнул он и вернул документ.
«Нет, это не насильники и не грабители, но кто? Кто? Может, милиция? Но милиция так себя не ведет… А не связаны ли денежные переводы с этими парнями?» — подумала вдруг она.
— Вторую ксиву давай, — велел парень.
— В смысле?
— Я что тупо выражаю свои мысли? — спокойно спросил он. — Подруги паспорт давай. Она тебе подруга или кто?
— П-подруга.
На Кленкиной постели царил бардак: пододеяльник и простынь вперемежку с вещами из универсама, тут же фен, халат, комок мокрого полотенца. Там, в вещах, Аня и нашла куртку Клены, из куртки достала ее паспорт.
— Так, Иванова Клена Александровна… Москва… Очень хорошо. Пошли, — и «альпинист» первым стал спускаться по лестнице, похоже, утратив к Ане всякий интерес.
Как это понимать? Господи, как это все понимать?
Клена уже не плакала. Крепко вцепившись в ручки шезлонга и натянув подол юбки на колени, она что-то тихо отвечала парню с автоматом. А он сидел на корточках спиной к кухонной двери, держа в поле зрения окна веранды, выходившие на улицу. Спускаясь, Аня мельком глянула в окно. Черный пыльный джип по-прежнему стоял у ворот; все дверцы были закрыты; в лобовом стекле отражалось солнце.
— Ну? — щурясь, спросил автоматчик.
Оружие лежало у него на коленях, но на дуло уже была надета серая толстая трубка с дырочками. «Глушитель, — поняла Аня. — Это глушитель!» Она видела такие штуки в кино, но никогда не думала, что придется столкнуться с ними в реале.
— Твой? — спросил «альпинист» Клену, развернув перед ней паспорт. Та сначала посмотрела на Аню, потом перевела взгляд на паспорт.
— Мой. Скажите, умоляю вас, кто вы такие? Что вам от нас нужно?
— Лёх, что нам от них нужно? — спросил «альпинист» и заржал. И что самое страшное, лицо у него при этом осталось спокойным и невозмутимым. Он бросил паспорт на стол, в самую кофейную лужицу. — Вставай, пошли, — велел он Клене. — Только тихо, без базара и воплей, а то придется тебя запустить по кругу. В машине нас много, мало тебе не покажется. Будешь орать — пластырем пасть заклею. Пошли, Лех!
Тот легко вскочил на ноги и быстро навернул тряпку обратно на автомат. «Альпинист» выдернул Клену из шезлонга, и они вышли на улицу. Аня дернулась было за ней, но парень с автоматом перехватил ее у двери.
— Слушай сюда, — тихо проговорил он. — Твоя подруга похищена неизвестными. Неизвестными, которые хотят получить за нее двадцать миллионов долларов. Поняла? Мы скоро объявимся и обзовемся, но пока мы неизвестные. — Он сделал паузу. От него неприятно пахло смесью пота и дорогого дезодоранта. Плюс противный запах оружейной смазки.
Немного погодя до Ани дошел смысл его слов, и она наконец кивнула.
— Да, поняла.
— Повтори!
С улицы донесся сдавленный крик Клены, хлопнула дверца машины.
— Похищена неизвестными… Двадцать миллионов долларов. — Она ужаснулась. — Но это же громадная сумма!
— Не твое дело. Час сидишь тихо, никакого кипежа, никаких звонков. Потому что если нас начнут перехватывать менты, нам придется пострелять. И твоя подруга сильно пострадает… Ты меня слышишь? Или тя пощупать за вымя, чтобы ты, бля, очнулась?
Аня отрицательно закрутила головой:
— Нет, не надо, я все слышу.
— Час сидишь тихо, потом можешь куда хочешь звонить и гнать волну. Хоть президенту всея Руси можешь звонить. Когда надо, мы те сами позвоним. Все ясно?
Аня кивнула.
— Вон газета, пиши свою мобилу. Только быстро и правильно.
Фломастер и ее записка Клене все еще лежали на столе. Дрожащими пальцами Аня оторвала клочок газеты и написала номер своего телефона. Даже не глянув на него, парень сунул бумажку в карман.
— И скажи спасибо, что мы вас тут раком обеих не поставили… Не слышу, бля, благодарности!
— Спасибо, — почти прошептала Аня.
— Вот так. Где ключи от двери?
Аня кивнула на гвоздик с ключами. Парень снял всю связку и вышел, плотно закрыв за собой дверь. Через секунду в замочную скважину влез ключ, сделал полтора оборота и там остался. Парень не спеша прошел к джипу и забрался на заднее сиденье. Машина еще немного постояла у ворот, такая мрачная со своими тонированными стеклами, такая ужасающая; потом наконец завелся мотор. «Господи, лишь бы уехали! Лишь бы уехали!» — молила Аня. Вот джип тронулся, и тогда она сорвалась с места, подбежала к окну, чтобы увидеть его номер. Но ничего не увидела. Тогда Аня схватила со стола мобильник и… кому звонить? Телефона Ирины Сергеевны у нее не было, Кленкин телефон валялся где-то посреди бардака на смятой постели. Аня взлетела на второй этаж, перетряхнула вещи, простыни, нашла телефон и, путаясь в опциях, стала листать записную книжку… Так… Абрамов… Анита… Галка… Дашуня… Ага, вот — «Мама». И только теперь, спустя несколько минут после всего, она почувствовала, что у нее дрожат ноги и руки и что она вся трясется от страха… Вот попали так попали!
Надо отдать должное Ирине Сергеевне: она мгновенно вошла в ситуацию, и уже через двадцать минут в городе был объявлен план «Перехват». Начальник местной ФСБ, которому почти одновременно позвонили мэр Воложска и глава Администрации, взял ситуацию под личный контроль. Были перекрыты практически все основные перекрестки; восемь микроавтобусов местного ОМОНа заблокировали выезды из города; милицейский «Форд» в сопровождении опергруппы рванул под сиреной в Васильевку. Еще через пятнадцать минут из Тольятти вылетели на двух спецмашинах бойцы местного СОБРа, вооруженные до зубов. Воложский спецназ пошел прочесывать дворы, паркинги и платные стоянки на предмет черного джипа «Ленд Крузер» с тонированными стеклами. В воздух было поднято два вертолета, а съемочная группа Константина Волкова с примкнувшим к ней Александром Химайном, получив информацию из Тольятти от «Нашего человека в Гаване», шарахалась по городу с камерой, торчавшей из люка мини-вэна, и снимала перемещения вооруженных спецподразделений. Им пришлось извести кучу самых толстых маркеров, чтобы написать на стеклах машины аршинными буквами слово «ПРЕССА», иначе под горячую руку их обязательно бортанул бы какой-нибудь военный «Урал». Короче говоря, десяток звонков, которые сделала Ирина Сергеевна влиятельным людям города и области, довольно быстро привели в действие машину тотального поиска черного джипа и двух парней, внешность которых довольно подробно описала Аня. Давненько в Воложске не было такого серьезного шухера.
Ирина Сергеевна примчалась в Васильевку немногим позже милиции. Когда она ворвалась к себе на дачу, майор Лемех не то снимал показания с Ани, не то ее допрашивал. Овчарка Найда, сидевшая около Ани, взглянула на Ирину Сергеевну с большой неприязнью и нервно зевнула. Ей очень не понравилась эта женщина — вся в слезах, остро пахнущая валериановым корнем. Нельзя ли обойтись без нее, гав?
Аня стала рассказывать все заново — специально для Ирины Сергеевны, делая акцент на то, что это были не грабители и не насильники, поэтому за жизнь дочери опасаться не стоит. Впрочем, она хорошо понимала, как, должно быть, цинично и безжалостно выглядит она в глазах матери Клены, произнося эти слова. А как еще она могла поддержать Ирину Сергеевну? Та даже не обратила особого внимания на сумму в двадцать миллионов долларов, а майор, писавший показания Ани на диктофон, переспросил: «Двадцать миллионов долларов или рублей? Вы уверены, что долларов?» Его интересовало все: рост, акцент, цвет глаз, татуировки бандитов и другие особые приметы, чем от них пахло, как выглядела тряпка, в которую был завернут автомат (Какое, спрашивается, это имеет значение?); Аня ответила на полтыщи вопросов, большая часть которых казалась ей совершенно дурацкими, но она надеялась, что майор знает, что делает.
После допроса к ней подсел худощавый молодой человек в сером дорогом костюме. Представившись Иваном Сергеевичем, специалистом по мобильной связи, он осторожно положил на стол темно-синий плоский чемоданчик, щелкнул замком и поднял крышку. Чемоданчик разложился на две плоские половинки; обе были плотно забиты самыми разными моделями мобильных телефонов, укрепленных в специальных гнездах. Их было тут около сотни.
— Снимите ваш телефон, пожалуйста, — попросил он Аню. Она сняла с шеи и протянула ему свою «Нокию», совершенно не представляя, что за этим последует. Они были одни на веранде, не считая овчарки. Майор Лемех о чем-то разговаривал с Ириной Сергеевной на кухне. За окном, во дворе курили и тихо переговаривались здоровенные парни в пятнистом спецкамуфляже и ботинках с высоким берцем. И где они раньше были?
— Вот что мы с вами сделаем, Анна, — говорил специалист, ловко снимая заднюю крышку с ее телефона, вынимая «симку» и ставя крышку на место. — Мы с вами извлечем сим-карту и — обратите внимание — переставим ее в ту же самую модель, — он выдернул из чемоданчика такую же «Нокию», только гораздо новее, — молниеносно перестегнул на нее ремешок и вставил сим-карту. — Зачем я это сделал? — спросил он самого себя, получая, должно быть, большое удовольствие от своей работы. — Как видите, внешне это абсолютно такой же телефон, однако тут есть одно «но». Все входящие звонки будет слышать наш оператор — это раз. И он сможет определить, откуда они были сделаны — это два. Вы слышали что-нибудь о спутниковых маяках наведения?
Нет, Аня ничего не слышала о таких маяках и ничуть о том не жалела.
— Это не суть важно, — успокоил ее специалист. — В общем, Анна, до разруливания ситуации вам придется потерпеть прослушивание ваших входящих звонков. Разумеется, мы вам гарантируем полную конфиденциальность.
— О чем речь, — ответила она, — конечно, я понимаю. — А сама подумала, что оператор наверняка будет слышать не только входящие, но и исходящие звонки — это раз. И в любой момент сможет определить, где находится сама Аня — это два. Довольно противно знать, что ты под мобильным надзором, хотя, с другой стороны, если и ее похитят (тьфу-тьфу), то они будут знать, где она находится.
Больше книг на сайте - Knigoed.net
Специалиста по телефонам сменил пожилой человек в слегка затемненных очках, с идеальным косым пробором в густой седеющей шевелюре. Он был в черных отутюженных брюках и красивом бежевом джемпере. От него явственно попахивало шашлыком — видимо, его оторвали от плотного завтрака.
— Меня зовут Максим Максимович, я из ФСБ, — представился он, — и я хочу вам задать несколько вопросов. Пусть вас не смущает, если они окажутся несколько странными. Хорошо?
Аня уже устала от бесконечных вопросов, и ей хотелось одного-единственного: забиться куда-нибудь в уголок и побыть наедине с собой. Ей нужно было собраться с мыслями и кое-что для себя определить. Что-то такое брезжило в ее мозгу, какая-то догадка, что ли, но эти люди из органов мешали ей созреть.
— Хорошо, — кивнула она. — Я вас слушаю.
— Как вы думаете, Анна Егоровна, — проникновенно начал Максим Максимович, — почему они не взяли с собой и вас?
«Очень точный вопрос!» — подумала Аня. А вслух произнесла:
— Потому что их интересовала именно Клена.
— А почему только она? Ведь вы довольно известная журналистка, и если рассуждать цинично, то за двоих денег можно запросить гораздо больше. Правда ведь? Простите, что мой вопрос не лишен определенного дебилизма, — я просто пытаюсь рассуждать вслух. Что вы на это скажете?
«Время дебилов! — отчего-то подумала Аня. — Наступило время дебилов! Время абсолютных дебилов, да!»
— Н-ну, не такая уж я и известная журналистка, чтобы меня похищать как журналистку, — проговорила она, тщательно подбирая слова. — А если похищать меня как частное лицо, то проку от меня мало, потому что платить за меня некому. Не исключено, что они так и рассудили. А за Клену есть кому заплатить.
Сказав это, Аня вдруг поняла, что именно эту мысль и пытался сформулировать ее мозг. Ну да, именно так и есть: бандюги точно знали, что за Клену обязательно заплатят — не муж, так отец, вот в чем все дело. Если двадцать миллионов долларов окажутся для Иванова суммой неподъемной (или он просто не захочет с ней расстаться), то доктор Лоренц никуда не денется…
Иван Сергеевич что-то спрашивал об Иванове, о ее с ним отношениях, о том, не вступала ли она с ним в интимную связь (Хотела бы Аня это видеть!), не вступала ли она в интимную связь с Кленой (Господи, какой бред!). Аня что-то отвечала, а сама думала: «Бандюги знают, что доктор Лоренц богатый человек. Ну да, они знают, что он занимается алхимией. В этом-то все и дело. И двадцать миллионов долларов они собираются слупить именно с него, — эта мысль сама собой всплыла в ее мозгу и остановилась, растопырив все свои плавники. — Господи, но какое она-то имеет ко всему этому отношение? Зачем Иванов сбросил ей столько денег? А может, это сам Иванов и организовал похищение Клены?.. Или ее рассуждения тоже не лишены известного дебилизма, как вопросы Максима Максимовича?..
Через час от нее наконец отвязались.
Тем временем события в Воложске развивались стремительно. Примерно в половине десятого утра жители дома № 11 по Молодежному проспекту позвонили в пожарную часть: в котловане, вырытом строителями под фундамент торгового центра, что-то горит.
За две минуты до прибытия службы «01» в котловане раздался взрыв.
Приехавшие пожарники обнаружили на дне котлована останки пустого горящего джипа, который, похоже, и был объявлен в розыск. Судя по всему, салон машины был хорошо пропитан бензином: там выгорело все, что только может гореть, включая, естественно, отпечатки пальцев. Номера с джипа были предусмотрительно сняты. Когда его потушили, эксперты спустились в котлован, уже оцепленный со всех сторон, и после часовой возни, с помощью специальной лампы прочитали номера двигателя и кузова. (По этим номерам менты пробьют принадлежность машины. Окажется, что джип принадлежал некоему Генриху Лагутину, две недели назад умершему от сердечного приступа в возрасте 79 лет. Доверенность на джип он никому не выписывал, да у него и не было никого на этом свете, не считая волнистого попугайчика. Кто же ездил на его «Ленд Крузере»?)
Когда эксперты уже сворачивались, к котловану подъехал мини-вэн со съемочной группой НТВ. Из люка торчала камера. Костя Волков по мобильному телефону вел в реальном времени аудиорепортаж с места событий. Они только что примчались из Васильевки. Сашки Химайна с ними уже не было: он соскочил несколько минут назад у «Клёнос Ландшафта», обстрелянного неизвестными из автоматического оружия. Огонь был открыт по фасаду офиса из проезжающей мимо машины белого цвета (ориентировочно ВАЗ-21010) ровно в 9.20, когда сотрудники фирмы уже заняли свои рабочие места. Жертв не было — обстрел носил чисто психологический характер (как классифицировали потом специалисты).
Координатора Волкова в московской студии, отправлявшего его репортаж прямо в эфир, звали Жорой. Зрители, прильнувшие в этот момент к экранам своих телевизоров, видели фотовиды Воложска, на фоне которых и шел монолог Волкова. Он уже рассказал о похищении Клены Ивановой, об обстреле офиса ее матери, о частичном блокировании города силовиками и о джипе, найденном в котловане. Пообещав зрителям вновь выйти в эфир через пятнадцать минут, Волков разомкнул связь со студией и позвонил Химайну, чтобы узнать, как дела в «Клёнос Ландшафте». Сашкин номер был занят. Как раз в этот момент Волкову позвонили с засекреченного номера.
— Константин Волков? — осведомился хрипловатый мужской голос.
— Слушаю, говорите быстрее. Кто это?
— Это не имеет значения. У нас для тебя важная инфа.
— Давай, — тут же сориентировался Волков.
— Что у тебя за тачка?
— Какая, хрен, разница! — разозлился Волков. — Ты давай информацию сбрасывай!
— А я чего делаю? — в свою очередь заорал абонент. — Что, спрашиваю, за точило?
— Мини-вэн.
— Подробнее.
— Белый мини-вэн, маркером написано «Пресса». Номер 763. Ну, там буквы еще…
— О’кей, белый мини-вэн, «Пресса», 763. Давай быстро к кинотеатру «Космос», там к тебе подойдут.
— Кто?
— Хрен в пальто! Базар о похищении этой соски в Васильевке. Ну ты знаешь…
— О’кей, — поспешно ответил Волков, — еду.
Водитель мини-вэна, которому посулили за работу очень хорошие деньги (50 % вперед), послушно развернулся и взял курс на «Космос», до которого было рукой подать. Но улица Ленина оказалась перекрытой, поэтому пришлось ехать через Спортивную и 1-й Физкультурный проезд, ископанный вдоль и поперек трубоукладчиками. Так что до «Космоса» добрались только минут через сорок. Медленно проехали мимо кинотеатра, развернулись и тут увидели белую «газель», которая тихо шла им навстречу, мигая фарами.
— Давай за ней! — велел Волков водителю. Матерясь на чем свет стоит, тот развернулся прямо у «Космоса» и пустился вслед за «газелью», неспешно идущей вниз по Багратионовской. Проехав пару кварталов, «Газель» свернула в арку кирпичной двенадцатиэтажки и остановилась у гаражей.
— Конспираторы, вашу мать! — Волков выбрался из машины и пошел к «газели», закуривая. Во дворе было пусто, только на детской площадке качались на качелях детишки, да пара бабушек сидела на лавочке у подъезда.
Опустилось правое переднее стекло «газели», в окно высунулась мрачная физиономия здорового небритого парня. Синяя майка, поднятые на лоб узкие солнцезащитные очки. Активно жуя резинку, он в упор разглядывал Волкова.
— Кто такой? — спросил он.
— Константин Волков, НТВ. — Костя щелкнул ногтем по яркому бейджу, висевшему на кармашке рубахи. Ему очень не понравилось выражение лица этого мордоворота, — это было лицо человека, которому терять совершенно нечего. Общую картину усугублял сидевший за рулем второй амбал, как две капли воды похожий на первого, даже очки у него были точно также подняты на лоб.
— Давай, короче, сюда пацана с камерой, — велел первый. — И сам заныривай. А лайба пусть уезжает.
Костя сбегал в мини-вэн за Трофимом и его камерой. Было непонятно, отпускать машину или она еще пригодится.
— Ты нас где-нибудь подожди, — попросил он водителя на всякий случай. — У того же «Космоса». О’кей?
— Без проблем, — ответил тот. — Давайте остальные пятьдесят процентов и запишите мой номер. Когда буду нужен, звоните и говорите, куда подъезжать. Через пятнадцать минут буду на месте.
— О’кей. — Волков рассчитался с водителем и занес к себе в мобильник номер его телефона. Ситуация разгонялась, и Костя наконец почувствовал профессиональный кураж. Приблизительно так чувствует близость цели хорошая охотничья собака, идущая по следу. С сумкой через плечо, он выбрался из машины и задвинул за собой дверь. Смачно щелкнув, она встала на фиксаторы.
— Жду звонка! — Водитель включил скорость, и мини-вэн задом поехал со двора. А Волков с оператором поспешили в «газель», успев на ходу переброситься парой фраз.
— Ты ситуацию хорошо просекаешь? — спросил Трофим, привыкший во всем полагаться на Волкова и обычно не задающий лишних вопросов.
— Честно говоря, в самых общих чертах, — признался тот.
Трофим хмыкнул, покачал вперед-назад камерой.
— Если нам тут бошки поотрезают, Волков, я с тобой больше никуда не поеду. Имей в виду.
— Я с тобой тоже, — засмеялся Костя.
Когда они подошли к «газели», перед ними предупредительно открыли дверь в салон, куда они влезли, ожидая увидеть все, что угодно.
Окна в «Газели» были плотно зашторены, а на двойном заднем сиденье полулежала красивая растрепанная блондинка, слегка пьяненькая… Бежевая юбка задралась, обнажая гладкие стройные ноги, а тесная зеленая маечка обтягивала высокую грудь, за которую так и хотелось подержаться. Кроме нее и водилы, больше в «газели» никого не было.
Следом влез в салон мордоворот, все так же мерно жующий резинку. Он сел рядом с девушкой, слегка оттеснив ее от заднего окна. Затем достал из большой дорожной сумки и натянул на лицо трикотажную маску с прорезями для глаз и рта, мгновенно превратившись в собирательный образ настоящего террорюги. Когда он шарил в сумке, там довольно зловеще звякнуло железо о железо. У Волкова не было ни малейших сомнений, что в сумке оружие.
— Включай камеру! — поправляя маску, совмещая глаза с прорезями, глухо потребовал мордоворот.
Девушка, похоже, была не пьяной — скорее всего ей что-то вкололи. Она вяло моргала, не делая ни малейших попыток что-то сказать или сделать. Волков попытался поймать ее взгляд, но она глядела в какую-то только одной ей видимую точку, находящуюся отсюда за тридевять земель.
Почти бесшумно застрекотал «Дивидикам»: Трофим вперился в объектив, подстраивая камеру.
— Террористическая организация под условным названием «Альфа» берет на себя ответственность за похищение Ивановой, — как по писаному заговорил в камеру мордоворот. — Дай ее крупняк! — велел он оператору, и Трофим послушно взял крупным планом временно отрешенное от земных сует лицо похищенной девушки. — Наши требования сводятся к сумме в двадцать миллионов долларов, которые мы хотим получить в течение ста двадцати часов с момента произведения этой записи. В противном случае к госпоже Ивановой будут применены меры, не совместимые с жизнью. Люди, заинтересованные в скорейшем обмене Ивановой на указанную сумму, могут связаться с нами через корреспондента журнала «Загадки и Тайны» Зотову Анну Егоровну…
«Текст ему написали, и он выучил его наизусть, — думал Волков, пока бандит диктовал номер мобильного телефона Анны Егоровны. — Но это больше похоже на балаган, а не на похищение… При чем тут «Загадки и Тайны»? Что за «Альфа»?.. Кто такая эта Зотова?..»
Человек в маске зачем-то взглянул на часы и повторил номер телефона Анны Егоровны, делая паузу после каждой цифры. Тот, что сидел за рулем, следил в зеркало заднего вида, что происходит в салоне.
«Кто такая эта Иванова и почему за нее должны платить такие деньги? — думал Волков, машинально запоминая номер. — Кому нужна раскрутка этой темы? Кто такая эта Анна? Надо будет срочно узнать…»
Мордоворот усугубил свое заявление парой кровавых подробностей, которые могут ждать Иванову в случае, если к их требованиям не отнесутся должным образом, и велел выключать камеру.
Через три часа пленка с записью была в Москве.
Еще через час подробнейший репортаж о событиях в Воложске, включающий в себя заявление террористической организации «Альфа», был показан в спецвыпуске НТВ. В течение дня его повторят одиннадцать раз.
А вечером Ане позвонил доктор Лоренц.