В проливе Ил – умение Гаскелла читать карты подвело его и оказалось, что они вовсе не в проливе Фэн или Лягушачьем Плесе – ситуация тоже начинала действовать всем на нервы. Попытки Гаскелла починить двигатель имели прямо противоположный эффект. Машинное отделение оказалось залито горючим, а на палубе было скользко и стало опасно ходить.
– Господи, Джи, по твоему виду можно подумать, что мы на нефтяной скважине, черт бы ее побрал, – сказала Салли.
– Все из-за этого блядского шланга для горючего, – ответил Гаскелл. – У меня никак не получалось насадить его обратно.
– Зачем же тогда заводить двигатель?
– Чтоб посмотреть, не забит ли он.
– Ну, посмотрел. И что же теперь делать? Сидеть здесь, пока, еда не кончится? Придется тебе что-нибудь придумать.
– Почему мне? Могла бы и ты пошевелить мозгами.
– Если бы ты хоть немного был мужчиной…
– Дерьмо, – сказал Гаскелл. – Послушайте только эту эмансипированную даму. Стоит чему-нибудь случиться, так я сразу должен быть мужчиной. А ты что же? Ты ведь и мужик и баба одновременно. Идея была твоя, ты и крутись. И не проси меня быть настоящим мужчиной. Я уж забыл как.
– Нужно придумать, как позвать на помощь, – сказала Салли.
– Конечно. Давай забирайся наверх и устраивай себе там гнездо. Сумеешь насладиться камышами до отвала.
Салли залезла на крышу каюты и оглядела горизонт. Он находился на расстоянии десяти метров и был сплошь из камыша.
– Там, вдалеке, что-то похожее на шпиль церкви. – сказала она. Гаскелл взглянул тоже.
– И правда, церковный шпиль. И что?
– Если мы подадим сигнал светом или еще чем-нибудь, кто-нибудь может нас заметить.
– Великолепно. В таком оживленном месте, как церковный шпиль, наверняка полно народу, ожидающего наших световых сигналов.
– Может что-нибудь зажечь? – предложила Салли. Кто-нибудь заметит дым и…
– С ума сошла? Давай, начинай что-нибудь жечь: с этим горючим вокруг, не сомневайся, они будут иметь зрелище. Например, взорвавшийся катер и трупы.
– Можно наполнить канистру горючим, перебросить ее за борт и потом поджечь.
– И заодно все камыши. Чего, черт возьми, тебе хочется? Сжечь все к чертовой матери?
– Джи, детка, ты просто не хочешь помочь.
– Я пользуюсь мозгами по назначению, вот и все, – сказал Гаскелл. – Еще парочка подобных идей, и мы окажемся в куда худшем положении, чем сейчас.
– Не понимаю, почему? – сказала Салли.
– Я тебе скажу, почему. – сказал Гаскелл. – Потому что ты сперла этот ебаный катер. Вот почему.
– Я не сперла. Я…
– Это ты скажешь легавым. Вот так скажешь, и все. Только начни поджигать камыши, как они будут тут как тут со своими вопросами. Например, чей это катер и как вы оказались на чужом катере и все такое. Поэтому надо выбираться отсюда без лишней рекламы.
Начался дождь.
– Дождя нам и не хватало, – пробурчал Гаскелл. Салли спустилась в каюту, где Ева наводила порядок после обеда.
– Боже мой, Джи совершенно беспомощен. Сначала он сажает нас на мель неизвестно где, затем он затрахивает двигатель, причем окончательно, а теперь он заявляет, что не знает, что делать.
– Почему он не пойдет и не позовет на помощь? – спросила Ева.
– Как? Вплавь? Джи так далеко не доплывет, даже если от этого будет зависеть его жизнь.
– Он может взять надувной матрац и выгрести на открытое место, заметила Ева. – Не обязательно плыть.
– Надувной матрац? Ты сказала надувной матрац? Какой надувной матрац?
– Там, в шкафу, вместе со спасательными жилетами. Его надо надуть и…
– Радость моя, ты у нас самая практичная, – обрадовалась Салли и бросилась наружу. – Джи, Ева придумала, как ты можешь отправиться за помощью. В шкафу есть надувной матрац, там, где спасательные жилеты. – Она порылась в шкафу и вытащила надувной матрац.
– Если ты воображаешь, что я отправлюсь куда-либо на этой чертовой штуке, ты не в своем уме, – отказался Гаскелл.
– Чем он тебе не нравится?
– Ты когда-нибудь пыталась управлять такой штукой? С ним еле справишься и в солнечную безветренную погоду. А в такую, как сегодня, меня просто занесет в камыши. И кроме того, мне дождь очки заливает.
– Ладно, подождем, пока кончится ветер. Хоть знаем теперь, как отсюда выбраться.
Она опять спустилась в каюту и закрыла дверь. Было слышно, как Гаскелл ходит вокруг двигателя и звякает гаечным ключом. Хоть бы как-то завести мотор.
– Мужчины, – сказала Салли презрительно, – претендуют на звание сильного пола, но, как дело доходит до беды, вся надежда на нас, женщин.
– Генри тоже непрактичный, – поддержала Ева. – Разве что может заменить предохранитель. Надеюсь, он обо мне не беспокоится.
– Он вовсю развлекается, – предположила Салли.
– Только не Генри. Он и не знает, как это делается.
– Он, наверное, пользует Джуди.
Ева покачала головой.
– Он был попросту пьян, вот и все. Он никогда ничего подобного не делал.
– Ты-то откуда знаешь?
– Он же мой муж.
– Муж, как же. Он тебя просто использовал, для того чтобы мыть посуду, готовить и убирать за ним. Что он тебе дал? Ну скажи, что?
Ева пожала плечами, запутавшись в собственных мыслях. Ничего особенного Генри ей не дал. Во всяком случае такого, о чем бы можно было сказать словами.
– Я нужна ему, – наконец сказала она.
– Значит, ты ему нужна. А тебе это нужно? Все это риторика женского феодализма. Ты спасаешь чью-то жизнь и еще должна быть благодарной за то, что тебе это позволили? Забудь Генри. Он – пустое место.
Ева ощетинилась. Может Генри и не очень, но она не любила, когда его оскорбляли.
– Гаскелл тоже не подарок, – заявила она и отправилась на кухню. За ее спиной Салли разлеглась на койке и раскрыла «Плейбой» на центральном развороте.
– У Гаскелла есть хлеб, – сказала она.
– Хлеб?
– Деньги, солнышко. Зелененькие. То, что заставляет мир вертеться кабаретообразно. Ты же не думаешь, что я вышла за него замуж из-за его внешности? О нет. Я нюхом чувствую миллион и уж мимо себя не пропущу.
– Я бы никогда не смогла выйти замуж за мужчину из-за денег, – возразила Ева, поджав губы. – Я должна его любить. Правда.
– Ты слишком часто ходишь в кино. Ты что, думаешь Гаскелл меня любил?
– Не знаю. Наверное.
Салли расхохоталась.
– Ева, крошка, ну и наивна же ты. Хочешь, я тебе расскажу про Гаскелла? Он помешан на пластике. Он трахнет чертову шимпанзе, если одеть ее в пластик.
– Ну что вы такое говорите! – удивилась Ева. – Не может такого быть.
– Ты что думаешь, я тебя просто так посадила на таблетки? Ты тут ходишь в одном бикини, а Гаскелл все время пускает слюни. Если бы меня здесь не было, он бы давно уже тебя изнасиловал.
– Ему бы пришлось нелегко, – сказала Ева. – Я занимаюсь дзюдо.
– Ну, попытался бы. Все, что в пластике, сводит его с ума. Зачем ему эта кукла, как ты думаешь?
– Меня это тоже удивило.
– Теперь можешь перестать удивляться, – сказала Салли.
– И все-таки я не понимаю, какое это отношение имеет к тому, что вы вышли за него замуж? – спросила Ева.
– Хорошо, я открою тебе маленький секрет. Гаскелла направил ко мне…
– Направил?
– Доктор Фриборн. У Гаскелла возникла небольшая проблема, и доктор Фриборн направил его ко мне.
Ева смотрела на нее с удивлением.
– И что вы должны были делать?
– Я выступала в роли суррогата.
– Суррогата?
– Как советник по вопросам секса, – объяснила Салли. – Доктор Фриборн присылал мне клиентов, и я им помогала.
– Мне бы такая работа не понравилась, – заметила Ева – Я терпеть не могу разговаривать с мужчинами о сексе. Вам не было неловко?
– Человек ко всему привыкает, да есть и худшие способы зарабатывать деньги. Короче, Гаскелл обратился ко мне со своей маленькой проблемой, и я помогла ему с ней справиться, причем буквально, ну и мы поженились. Деловая сделка. К тому же деньги.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что я получила Гаскелла, а Гаскелл получил пластик. Этакие эластичные взаимоотношения. Женитьба, растягивающаяся в обе стороны.
Ева с трудом переваривала эту информацию. Что-то здесь было не так.
– А как прореагировали на это его родители? – спросила она. – В смысле, они знали, что вы ему помогали и все такое?
– Знали? Откуда им было знать? Джи сказал им, что познакомился со мной в летней школе, и Прингси вытаращил свои жадные маленькие глазенки. Детка, этот толстенький коротышка – продолжение своего пениса. Он способен продать все. Рокфеллеровский центр самому Рокфеллеру. Поэтому он меня принял. Но не старушка-мама Прингшейм. Она долго пыхтела и дулась, но этот маленький свиненок стоял на своем. Мы с Джи вернулись в Калифорнию, Джи получил диплом по пластикам, и с той поры мы занимаемся биодеградацией.
– Хорошо, что Генри не такой, – сказала Ева. – Я бы не смогла жить с извращенцем.
– Да не извращенец он, детка. Джи просто помешан на пластике.
– Ну тогда я не знаю, что такое извращенец, – сказала Ева.
Салли закурила сигару.
– Каждый мужик от чего-нибудь заводится, – сказала она. – Ими легко манипулировать. Надо только найти слабое место. Уж я-то знаю.
– Генри не такой. Я бы знала.
– Вот его и тянет к кукле. Это-то ты теперь знаешь. Не хочешь же ты сказать, что он хорош в койке?
– Мы женаты уже двенадцать лет. Естественно, что мы не занимаемся этим так часто, как раньше. У нас столько дел.
– Эти мне дела. И пока ты возишься по дому, что делает Генри?
– Преподает в техучилище. Он там целый день и очень устает.
– Ты что же, хочешь сказать, что он не промышляет на стороне?
– Не понимаю, – сказала Ева.
– Он свое берет на стороне. Секретарша дает ему прямо на столе.
– У него нет секретарши.
– Тогда студенточка какая-нибудь. Трах, и отметки лучше. Я-то знаю. Все видела. Меня не обманешь, я слишком долго проболталась в этих школах.
– Я уверена, что Генри никогда…
– Да они все так говорят, потом раз и развод, и все, что тебе остается, так это жить в ожидании климакса, подглядывать сквозь жалюзи за соседом и ждать неизвестно кого.
– У вас все так ужасно, – сказала Ева. – Просто страшно слушать.
– Так оно и есть, душечка. И надо что-то делать, пока не поздно. Ты должна освободиться от Генри. Разрыв и все поровну. Иначе всю жизнь обречена быть под каблуком у мужчины.
Ева села на койку и задумалась о будущем. Получалось, что многого ей ждать не приходилось. Детей теперь уж у них никогда не будет, да и достаточно денег тоже. Они по-прежнему будут жить на Парквью и платить по закладной, и, может, Генри найдет себе кого-нибудь, и что она тогда будет делать? Если и нет, все равно жизнь уходила зря.
– Хотелось бы мне знать, что делать, – наконец произнесла она. Салли села и обняла ее за талию.
– Почему бы тебе не поехать с нами в ноябре в Штаты? – спросила она. – Мы бы повеселились.
– Нет, что вы, я не могу, – сказала Ева. – Это будет несправедливо по отношению к Генри.
Подобные угрызения мало беспокоили инспектора Флинта. Упорство, проявленное Генри на допросах с пристрастием, просто доказывало, что он куда крепче, чем кажется.
– Мы допрашиваем его уже тридцать шесть часов, – сказал он на собрании отдела по убийствам, которое состоялось в комнате для брифингов в полицейском участке, – и нам не удалось ничего от него узнать. Так что нам предстоит продолжительная и тяжелая работа и, честно говоря, я сомневаюсь, что нам удастся его расколоть.
– Я же говорил, что этот орешек нам не раздолбить, – заметил сержант Ятц.
– Раздолбай, это ты верное слово нашел, – сказал Флинт. – Значит, нужны вещественные доказательства.
Раздались смешки, которые, однако, быстро смолкли. Инспектор Флинт был настроен далеко не юмористически.
– Мы сможем расколоть его только с помощью улик, неопровержимых улик. Только так мы доведем дело до суда.
– Но у нас же есть улики, – заметил сержант Ятц. – Они на дне…
– Премного благодарен, сержант, сам знаю, где эти улики. Я сейчас говорю об уликах, подтверждающих убийство нескольких человек. Мы знаем, где миссис Уилт, но не знаем, где миссис и мистер Прингшейм. Полагаю, он прикончил всех троих, и два других трупа…
Он замолчал, открыл лежащее перед ним дело и стал просматривать набросанные Уилтом «Заметки о роли насилия и распаде семьи». Некоторое время он изучал их, потом покачал головой.
– Нет, – пробормотал он, – это немыслимо.
– Что немыслимо, сэр? – спросил сержант Ятц. – От этого подонка можно всего ожидать.
Но инспектор Флинт не прореагировал. Мысль, пришедшая ему в голову, была слишком ужасной.
– Как я уже сказал, – продолжил он. – нам нужны неопровержимые факты. У нас сейчас только косвенные улики. Мне нужно больше данных относительно Прингшеймов. О том, что произошло на этой вечеринке, кто там был и почему. А при той скорости, с которой мы продвигаемся с Уилтом, нам из него ничего не вытянуть. Снелл, ты отправишься на факультет биохимии в университет и узнаешь, что сможешь о докторе Прингшейме. Узнай, не было ли кого-нибудь из его коллег на вечеринке. Составь список его друзей, узнай, чем он увлекается, есть ли у него подружка. Поговори с ними. Выясни, есть ли какая-нибудь связь между ним и миссис Уилт, дающая повод для убийства. Джексон, ты поедешь на Росситер Глоув и постараешься узнать что-либо о миссис Прингшейм…
Собрание закончилось, и все детективы направились в разные концы города добывать сведения о Прингшеймах. Связались даже с американским посольством, чтобы выяснить что-либо об этой чете. Расследование достигло кульминации.
Инспектор Флинт вернулся в свой кабинет вместе с сержантом Ятцем и закрыл за собой дверь.
– Ятц, – сказал он, – то, что я сейчас скажу, должно остаться между нами. Я не хотел говорить об этом там, но у меня есть неприятное ощущение, что я знаю, почему этот козел так чертовски самоуверен. Тебе приходилось встречать убийцу, который был бы так дьявольски спокоен после тридцати шести часов допроса, сознавая, что мы точно знаем, где находится труп его жертвы?
Сержант Ятц покачал головой.
– Я в свое время повидал немало крепких парней, особенно после того как прекратили вешать, но этот даст им сто очков вперед. По-моему, он совершеннейший псих.
Флинт не поддержал эту идею.
– Психи легко раскалываются – сказал он. – Они признаются в убийствах, которых не совершали или, наоборот, которые совершили, но так или иначе, они признаются. А Уилт ни в какую. Он сидит и учит меня, как вести расследование. Теперь смотри сюда – Он открыл дело и достал оттуда записки Уилта. – Тебе тут ничего не кажется странным?
Сержант Ятц дважды внимательно перечел заметки.
– Ну, похоже, он не слишком высокого мнения о наших методах, – наконец сказал он. – И мне вовсе не нравится его замечание о низком интеллектуальном уровне среднего полицейского.
– А как насчет пункта 2, подпункт г? – спросил инспектор. – «Изобретательность как отвлекающая тактика преступников». Отвлекающая тактика Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Вы хотите сказать, что он пытается отвлечь наше внимание от настоящего преступления или что-то в этом роде?
Инспектор Флинт кивнул.
– Я вот что хочу сказать. Я готов поспорить, что, когда мы доберемся до дна этой чертовой ямы, мы найдем там надувную куклу, одетую в тряпки миссис Уилт, да еще с влагалищем. Вот что я думаю.
– Но это же безумие.
– Безумие? Черта с два, это специально задумано, – сказал инспектор. – Он сидит, как проклятый манекен, и плюет на нас, потому что знает, что мы идем по ложному следу.
Лицо сержанта выражало полное недоумение.
– Но зачем? Зачем вообще было привлекать внимание к убийству? Почему бы ему не затаиться и не вести себя, как обычно?
– И заявить об исчезновении миссис Уилт? И потом, ты забываешь о Прингшеймах. Исчезает жена, ну и что? Но и ее друзья тоже исчезают, оставив дом в жутком беспорядке и в крови. Это уже надо как-то объяснить. Поэтому он наводит нас на ложный путь…
– И какая ему от того польза? – запротестовал сержант. – Ну отроем мы куклу. Но ведь не прекратим расследование.
– Может и нет, но это даст ему неделю, а за это время трупы разложатся.
– Вы думаете, он воспользовался кислотой, как Хай? – спросил сержант. – Просто ужас.
– Конечно, ужас. А по-твоему, убийство – это одно очарование, так что ли? Между прочим, они прищучили Хая только потому, что этот дурак рассказал им, где останки. Держи он пасть на замке еще с недельку, ничего бы они не нашли. Все бы смыло к чертям собачьим. Кроме того, я не знаю, чем пользовался Уилт. Но я знаю, что он интеллектуал, у него хорошие мозги и он уверен, что не оставил следов. Для начала мы его допросим, может быть, даже возьмем под стражу, а когда мы это сделаем, мы выкопаем надувную пластиковую куклу. Да из нас мартышек сделают, если мы представим в суде пластиковую куклу в качестве доказательства убийства. Мы будем посмешищем для всего мира. Суд откажется рассматривать это дело, а когда мы возьмем его вторично по обвинению в настоящем убийстве, знаешь, что произойдет? Вся эта братия из общества гражданских свобод вцепится нам в глотки, как целая стая вампиров.
– Думаю, теперь понятно, почему он не начал вопить по поводу адвоката. – сказал Ятц.
– Разумеется. Зачем ему сейчас адвокат? Но если мы возьмем его повторно, адвокаты будут распихивать друг друга локтями, лишь бы получить возможность помочь Уилту. Представь только, какой они поднимут визг насчет жестокости и пристрастности полиции. Сам себя не услышишь. Его адвокаты будут на коне. Сначала пластиковая кукла, а потом вообще никаких трупов. Он выйдет сухим из воды.
– Только сумасшедший мог все это придумать, – сказал сержант.
– Или же гений. – с горечью сказал Флинт. – Господи, что за дело! – Он с отвращением загасил сигарету.
– Что мне сейчас делать? Еще потрясти его немного?
– Не надо, я сам им займусь. Ты поезжай в техучилище и заставь его начальника признаться, что он о нем думает на самом деле. Собери всю грязь по капле. Должно же быть что-нибудь в его прошлом, что можно использовать.
Флинт пошел в комнату для допросов. Уилт сидел за столом и делал пометки на оборотной стороне бланка для признания. Теперь, когда он начал чувствовать себя в полицейском участке если не как дома, то, по крайней мере, достаточно спокойно, он принялся размышлять, куда же делась Ева. Он вынужден был признать, что его беспокоили пятна крови в спальне Прингшеймов. Чтобы занять время, он пытался сформулировать свои мысли на бумаге. Именно этим он продолжал заниматься, когда вошел инспектор Флинт.
– Так, значит, ты парень не промах, Уилт, – сказал он и потянул листок на себя. – Читать и писать ты умеешь, и у тебя логичный и изобретательный умишко. Давай-ка посмотрим, что ты тут написал. Кто такая Этель?
– Сестра Евы, – сказал Уилт. – Она замужем за садовником, выращивающим овощи на продажу. Ева иногда гостит у нее по неделе.
– А это – «кровь в ванне»?
– Интересно, откуда она там взялась.
– А «следы поспешного отъезда»?
– Я просто записывал свои мысли насчет состояния дома Прингшеймов, – сказал Уилт.
– Хочешь нам помочь?
– Я и так помогаю расследованию. Кажется, официально это так называется?
– Официально, может, и так, Уилт, но в данном случае это не соответствует действительности.
– Вероятно, это не единственный случай, – заметил Уилт. – Одно из выражений для сокрытия грехов.
– И преступлений.
– Кроме того, из-за этого человек может потерять свое доброе имя, – сказал Уилт. – Я надеюсь, вы сознаете, какой вред вы наносите моей репутации, задерживая меня здесь таким образом? Вполне достаточно, что всю мою оставшуюся жизнь на меня будут показывать пальцем, как на человека, который одел пластиковую куклу с п… в шмотки своей жены и сбросил ее в шурф. Не хватало еще, чтобы все думали, что я убийца, черт бы вас побрал.
– Там, где ты проведешь оставшуюся жизнь, всем будет плевать, что ты сделал с надувной куклой. – сказал инспектор.
Уилт ухватился за последние слова.
– А, так вы ее нашли, наконец, – обрадовался он. – Прекрасно. Значит, я могу идти.
– Сядь и заткнись, – прорычал инспектор. – Ты никуда не пойдешь, а если и пойдешь, то в большом черном фургоне. Я с тобой еще не кончил. Более того, я только начинаю.
– Опять снова здорово, – сказал Уилт. – Так и знал, что вы все по новой начнете. У вас у всех только условные рефлексы. Причина – следствие, причина – следствие. Что было сначала, курица или яйцо, протоплазма или создатель? Думаю, сейчас вы начнете спрашивать, о чем говорила Ева, когда мы собирались на вечеринку.
– На этот раз, – сказал инспектор, – мне хотелось бы, чтобы ты мне подробно объяснил, почему ты решил спрятать эту чертову куклу на дне ямы.
– Вот это уже интересный вопрос, – сказал Уилт и замолчал. Пожалуй не стоило в данных обстоятельствах пытаться объяснить инспектору, о чем он думал, когда бросал куклу в шурф. Инспектор был не похож на человека, который может понять, почему муж способен мечтать об убийстве собственной жены, не приводя тем не менее свои мечты в исполнение. Наверное, будет лучше подождать, пока Ева не появится жива и невредима, прежде чем касаться этой неизведанной и иррациональной темы. Может быть, познакомившись с Евой, инспектор ему посочувствует. В ее же отсутствие на это рассчитывать не приходилось.
– Считайте, что я просто хотел избавиться от этой жуткой штуки, – сказал, он.
– Ничего такого мы считать не будем, – заметил Флинт. – Скажем так, у тебя был пока не установленный мотив, чтобы засунуть ее туда.
Уилт кивнул.
– Готов с этим согласиться, – сказал он.
Инспектор Флинт одобрительно кивнул.
– Я так и думал. Ну и какой же мотив?
Уилт тщательно обдумал ответ. Он ступал на скользкую почву.
– Давайте скажем, что это было нечто вроде репетиции.
– Репетиции? Какой репетиции?
Уилт немного подумал.
– Интересное слово репетиция, – заметил он. – Оно происходит от французского…
– Плевать, откуда оно происходит, – перебил инспектор. – Я хочу получить ответ.
– Есть в нем что-то похоронное, если хорошо подумать, – продолжил Уилт свои изыскания в области семантики[12].
Инспектор немедленно попался на удочку.
– Похороны? Чьи похороны?
– А кого хотите, – сказал Уилт жизнерадостно. – Репетировать, повторять. Можно сказать, что, когда вы проводите эксгумацию, вы повторяете похороны. Хотя я не думаю, что вы пользуетесь катафалками.
– Ради Христа, – заорал инспектор, – не меняй тему. Ты сказал, что что-то репетировал, и я хочу знать что.
– Просто одну идею, – сказал Уилт. – одну из мимолетных идей, возникающих в воображении, которые порхают, как бабочки летом над поляной разума, подгоняемые легким ветерком ассоциаций, дождь которых возникает так, внезапно… Право, неплохо сказано.
– Я так не думаю, – сказал инспектор, с горечью глядя на него. – Я хочу знать, что ты репетировал. Вот что я хочу знать.
– Я же сказал. Идею.
– Какую идею?
– Просто идею, – сказал Уилт. – Просто…
– Да простит меня Господь, Уилт, – завопил инспектор, – если ты снова заведешь про этих блядских бабочек, я нарушу правило всей моей жизни и сверну тебе шею ко всем чертям.
– Я вовсе не собирался говорить на этот раз о бабочках, – ответил Уилт обиженно. – Я хотел сказать, что у меня появилась идея написать книгу…
– Книгу? – рявкнул инспектор. – Какую книгу? Сборник стихотворений или детектив?
– Детектив, – ответил Уилт, воспользовавшись подсказкой.
– Понятно, – сказал инспектор. – Значит, ты собираешься написать занимательный детектив. Дай-ка я попробую угадать сюжет. Значит, жил да был преподаватель техучилища, который ненавидел свою жену и решил ее убить…
– Продолжайте, – сказал Уилт, – пока у вас неплохо получается.
– Еще бы, – сказал инспектор с удовлетворением. – Ну, этот преподаватель считает себя умным парнем, способным одурачить полицию. Он бросает пластиковую куклу в яму, которую должны залить бетоном, надеясь, что, пока полиция возится, пытаясь ее оттуда достать, он спрячет тело жены где-нибудь в другом месте. Кстати, Генри, где ты закопал миссис Уилт? Давай покончим с этим раз и навсегда. Где ты ее спрятал? Скажи. Тебе же самому будет легче.
– Нигде я ее не прятал. Я сказал это уже один раз и готов повторить еще хоть тысячу. Сколько раз можно говорить вам, что я не знаю, где она?
– Я скажу за тебя, Уилт, – заявил инспектор, когда к нему вернулся дар речи. – Мне и раньше приходилось встречаться с крутыми парнями, но перед тобой я снимаю шляпу. Ты самый крутой из всех, с кем мне когда-либо не повезло встретиться.
Уилт покачал головой.
– Вы знаете, инспектор, – сказал он, – мне вас жаль, честное слово. Вы не способны разглядеть правду, даже если она у вас прямо под носом.
Инспектор поднялся и вышел из комнаты. – Эй, ты, – обратился он к первому же попавшемуся детективу, – иди к нему и задавай этому поганцу вопросы, и не останавливайся, пока я не скажу.
– Какие вопросы?
– Любые. Какие в голову придут. Не переставай спрашивать его, зачем он засунул надувную пластиковую куклу в яму. Спрашивай снова и снова. Я его расколю, этого урода.
Вернувшись в свой кабинет, он бросился в кресло и принялся думать.
Английское слово, означающее «репетиция», имеет одинаковый корень со словом, означающим «катафалк»