M-me де-Турзель — Ея прибытіе въ Версаль. — Дети Анри. — Маленькая служанка изъ Оверня при дворѣ. — Яичница у Дофина. — Де-Кошерель, принятый въ Севрѣ за Анри де-Вирье. — Остроты убійцъ. — Остроты депутатовъ и высокопоставленныхъ дамъ въ Собраніи. — Прибытіе пуассардокъ въ Версаль. — Ихъ предводителъ Мальяръ. — Отмщеніе Сабинянокъ. — Гражданки и депутаты. — "Собачья лапа" и "Маленькій воробей". — Мунье приводитъ во дворецъ вмѣстѣ съ депутаціей и цвѣточницу Роллэнь. — Патріотическое приношеніе тулонскихъ каторжниковъ. — Мунье вырываетъ у короія согласіе на права человѣка. — Жилль-Цезарь де-Лафайеттъ. — Онъ передаетъ королю и Собранію о своемъ желаніи спать. — Въ "Menus" юбки и штаны, забрызганные грязью.- M-me де-Вирье въ Версалѣ 5 октября. — Возвращеніе короля въ Парижъ.- M-me де-Вирье возвращается въ Парижъ въ одной изъ каретъ свиты. — Она думаетъ умереть по возвращеніи въ улицу Varenné.
Но веселье тоже эмигрировало. Въ воздухѣ стояла такая тоска, что даже дѣти задыхались отъ нея.
"Я живо помню, — пишетъ m-lle Вирье, — ту тоску, которая охватила меня, несмотря на то, что я была еще очень мала, когда мы очутились однѣ съ тремя людьми прислуги въ громадномъ отелѣ m-me де-Роганъ, только что покинутомъ ею. Въ немъ слышались развѣ крики съ улицы, у насъ никто не бывалъ. Только отецъ иногда пріѣзжаль къ намъ послѣ засѣданій въ Версали. Я до сихъ поръ вижу его измѣнившееся лицо отъ горя и безпокойства.
"Однажды появилась свѣтлая точка на нашемъ сумрачномъ небе — это былъ тотъ денъ, когда отецъ объявилъ, что наша grand' tante, m-me де-Турзель, назначена воспитательницею къ дофину… Maть пожелала сейчасъ же ее видѣть и взяла и насъ къ ней съ собою.
"…Лицо m-me де-Турзель соединяло въ себѣ и строгость и вмѣстѣ необыкновенную кротость — я такого лица никогда не видала. Такъ же, какъ m-me де-Роганъ, она внушала къ себѣ глубокое уваженіе, но въ то же время и довѣріе, котораго мы никогда не чувствовали къ герцогинѣ.
"Та импонировала, къ этой чувствовалось невольное влеченіе"…
Будь маленькая Стефани болѣе опытна, она замѣтила бы еще и другую разницу — m-me де-Турзель, въ силу своей безконечной снисходительности, относилась къ своимъ привязанностямъ какъ къ чему-то такому, что выше всякаго разсужденія. Для нея такъ давно были чужды самолюбіе, интриги, что она не знала ни о печаляхъ, ни о надеждахъ дня.
Для того, чтобы заставить ее принять званіе воспитательницы королевскихъ дѣтей, потребовалось прямое приказаніе короля. И если она повиновалась, то потому, что обязанность, которую на нее возлагали, была не лишена опасности. Она прибыла въ Версаль безъ шума, безъ пышности, съ готовностью принести ребенку, котораго отдавали ей на руки, преданность, любовь и даже, если бы того потребовалось — жизнь. Она съ перваго же дня стала тѣмъ, чѣмъ ей надлежало быть во дни кончины монархіи.
Помѣщеніе, которое маркиза занимала въ замкѣ, находилось между помѣщеніемъ сестры короля и дофиномъ. На ночь ей стлали постель въ комнатѣ маленькаго принца. И точно для того, чтобы помогать въ преданности m-me де-Турзель, при ней была ея дочь Полина. Комната Полины была въ антресоли, надъ кабинетомъ королевы, при открытыхъ окнахъ, она могла слышать все, что говорилось внизу. Маркиза сейчасъ же предупредила объ этомъ королеву…
— Не все ли равно! — отвѣтила Марія-Антуанета, — чего мнѣ страшиться, даже если бы мои самыя сокровенныя мысли попали въ сердце нашей милой Полины?..
Есть души, точно созданныя для того, чтобы пріютить въ себѣ самыя тяжелыя признанія. Приходилось ли утѣшать королеву Франціи или бѣдную, маленькую графиню Вирье, въ нѣжности Полины и ея матери былъ тотъ же бальзамъ, который усыплялъ страданіе.
У нихъ жена Анри могла выплакаться, когда сердце ея изнемогало… Никого не раздражая, никому не надоѣдая, она при нихъ могла обожать мужа и говорить о своихъ дѣтяхъ. А дѣти эти были прелестны: Аймону было тогда два года, Стефани, его старшая сестра, блистала умомъ, а Эмили, младшая, приводила всѣхъ въ восторгъ своимъ добрымъ сердцемъ.
Ни недостатки, ни качества этого маленькаго міра не ускользали отъ наблюдательности m-me де-Турзелъ; у нея было удивительно много такта по отношенію къ детямъ, этого рѣдкаго такта, состоящаго изъ любви и твердости.
Инстинктивно дѣти любятъ такихъ женщинъ — матерей вдвойнѣ. Они какъ будто понимаютъ, что рядомъ съ любовью, которая ихъ убаюкиваетъ, въ нихъ есть сила, которая въ состояніи ихъ поддержать. Они часто, безсознательно, предпочитаютъ болѣе здоровую строгость разслабляющему баловству. И очень скоро чувствуютъ опору въ этой строгости и относятся съ презрѣніемъ къ излишнему баловству.
Хотя королева и писала герцогине Полиньякъ, "что le chou d'amour вспоминаетъ ее"… [39] тѣмъ не менѣе, Марія-Антуанетта должна была сознаться, что въ рукахъ m-me де-Турзель "дофинъ не такой злюка"…
Ребенокъ сперва боялся ее и называлъ маркизу "rame Severe"… Но затѣмъ, черезъ нѣсколько дней, онъ такъ подружился съ ней, что не отпускалъ ее отъ себя ни на шагъ. Она должна была присутствовать при его молитвѣ, при его ученіи, при играхъ. Съ ней все было въ радость дофину. И радость эта выражалась тѣмъ оживленнѣе, что воспитательница его обыкновенно изгоняла всякій этикетъ.
Былъ конецъ сентября — вчера, сегодня, завтра, все это сливалось въ одну угрозу.
Угрожали королю, людямъ, которые, какъ Вирье, отказывались сегодня повиноваться черни, только вчера разнузданной ими самими. Среди этихъ людей, Анри, по словамъ его дочери, былъ тотъ, котораго народная ненависть преслѣдовала особенно яростно.
Уже не ограничивались болѣе анонимными письмами, какъ въ то время, когда Анри отстаивалъ veto. Вслѣдъ за угрозами являлись дѣйствія. Въ одинъ изъ первыхъ дней октября, въ Собраніе явился де-Кошерель, совсѣмъ растерянный. Его приняли за "подлаго Вирье". И среди невообразимаго волненія Кошерель сообщилъ съ трибуны, какъ ему пришлось въ Севрѣ взяться за шпагу, чтобы спастись отъ шайки убійцъ.
Только Вирье, по словамъ его дочери, отнесся совершенно равнодушно къ этому разсказу. Онъ давно зналъ, что его жизнь въ опасности. Но онъ зналъ, что и другимъ жизнямъ, въ тысячу разъ болѣе драгоцѣннымъ, угрожала та же опасность.
Въ это самое время, дѣйствительно, два бандита, быть можетъ тѣ самые, за обѣдомъ, въ Севрѣ, разсуждали о политикѣ дня:
— Нѣтъ, нѣтъ, — говорилъ одинъ изъ нихъ, — я не могу рѣшиться убить короля… Но ее (дѣло шло о королевѣ) я убилъ бы съ удовольствіемъ [40]…
Въ Собраніи, со дня пиршества гардистовъ короля, ненависть высказывалась совершенно ясно.
— "Неприличная оргія", — тявкали Грегуаръ, Дюпоръ, Барреръ.
— "Недостойно, — говоритъ Вирье, — называть преступленіемъ празднество, въ которомъ выразился неподдѣльный энтузіазмъ…
— Оскорбленіе для бѣдности, — прерываетъ Мирабо, — тѣмъ болѣе неблагоразумное, что весьма возможно, что въ самомъ непродолжительномъ времени за него отомстятъ тѣмъ, кто его вызвалъ.
Д'Анбли и Монспэ требуютъ, чтобы трибунъ назвалъ, кого онъ при этомъ подразумѣваетъ…
— Я выдамъ королеву, — отвѣчалъ въ полголоса Мирабо.
— Какъ королеву? — восклицаетъ кто-то съ хоровъ, гдѣ была m-me деЖанлисъ съ дѣтьми герцога Орлеанскаго.
— Отчего же нѣтъ? — слышится чей-то голосъ изъ той же ложи, гдѣ, казалось, думали въ униссонъ съ площадью de la Grève…
И дѣйствительно, де-Круа, который часъ тому назадъ выѣхалъ изъ Парижа, объявляетъ, что Ратуша въ рукахъ всякаго сброда.
За своимъ коллегой выступаетъ Тарже и прибавляетъ, внѣ себя, что цѣлая шайка пуассардокъ и разбойниковъ, крича о голодѣ, вышла изъ Парижа и идетъ за нимъ. Этихъ мерзкихъ ободранцевъ до семи тысячъ. И чѣмъ болѣе потоки людей увеличиваются, тѣмъ болѣе они пѣнятся. Больше всего между ними женщинъ. Но въ этомъ чудовищномъ карнавалѣ всѣ-ли онѣ женщины? Изъ подъ кисейнаго чахла нерѣдко выглядываютъ большіе сапоги съ гвоздями. Изъ подъ вырѣзаннаго корсажа виднѣется грудь, обросшая волосами. И подъ вздымающейся косынкою можно было найти не то, что обыкновенно, — а приклады пистолетовъ.
Затрудненное пушками шествіе это тянется три часа между Парижемъ и Версалемъ, слѣдуя за булавою привратника Мальярда. Толпа движется на подобіе стада, а одинъ гражданинъ безъ шапки, въ сюртуке безъ воротника, идетъ рядомъ, точно собака пастуха. Этого гражданина подцѣпили въ Севрѣ, гдѣ собирались его повѣсить. Веревка еще болтается у него на шеѣ. Сквозь холодный туманъ порывами доносятся до Собранія пьяныя песни. Тамъ спрашиваютъ другъ друга, какія мѣры приняты, и предупредили-ли, по крайней мѣрѣ, министры короля.
Въ замкѣ никакого движенія. Въ страшномъ безпокойствѣ, будучи не въ силахъ выдержать болѣе, Анри бѣжитъ изъ Собранія и проситъ доложить о себѣ маркизѣ де-Турзель. Быть можетъ, она найдетъ средство добраться ему до короля.
Напрасная надежда… Съ часъ назадъ Людовикъ XVI уѣхалъ на охоту въ Мёдонъ. Ривароль сказалъ вѣрно: "У несчастнаго короля корона сползла съ головы на глаза"…
Де-Сенъ-Пристъ поспѣшно пишетъ нѣсколько строкъ и вручаетъ ихъ де-Кюбьеру. Этотъ немедленно мчится галопомъ въ Мёдонъ, чтобы застать короля, который весьма недоволенъ, что прерываютъ его охоту, и снова садится на лошадь, въ сопровожденіи герцога д'Айэнъ. Когда Людовикъ XVI пріѣзжаетъ во дворецъ, капитанъ его караула спрашиваетъ, какія будутъ его приказанія…
— Никакихъ приказаній не будетъ… Противъ женщинъ-то? Вы смѣетесь, monsieur de Luxembourg…
Вотъ какъ смотрѣлъ на вещи королъ въ то время, какъ Парижъ посягалъ на его свободу, пуассардки покушались на жизнь его жены, а Собраніе накладывало руку на его корону.
Какъ не разбудилъ несчастнаго Людовика XVI, по крайней мѣре, припѣвъ "Vive Henry IV!", который во все горло орали мегеры, совращая его Фландрскій полкъ? Парижскія Сабинянки мстили за своихъ предковъ Рима.
— …Ага! вотъ онѣ парижанки, — говорили солдаты, слѣдуя за ними, — то-то будетъ у насъ съ ними утѣха… — И одинъ за другимъ шли за развратными бабами.
Солдаты и гражданки предавались тому веселью, которое указалъ имъ Мальярдъ, прибывъ въ Версаль.
Вся эта сволочь весело требовала, чтобы ее впустили въ Собраніе.
Мунье, который предсѣдательствовалъ, приказалъ раскрыть двери и впустить депутацію гражданокъ съ ихъ ораторомъ, Мальярдомъ.
Выступаетъ Мальярдъ, худой въ дрянномъ сюртучишкѣ съ чужаго плеча. Онъ размахиваетъ длинною рапирою, а его жалонеры, дворничиха маркизы д'Алигръ, слѣдуетъ за нимъ съ бубнами вздѣтыми на палку.
— Мы пришли къ вамъ за хлѣбомъ! — кричитъ Мальярдъ, выпрямляясь въ своемъ отрепьѣ. Затѣмъ, не стѣсняясь быстрымъ переходомъ: — мы требуемъ, — кричитъ онъ еще громче, — чтобы вашъ караулъ прицѣпилъ себѣ трехцвѣтную кокарду…
Громкимъ ропотомъ была встрѣчена эта дерзость.
— Это что значитъ? — продолжаетъ Мальярдъ. — Развѣ мы не братья?..
Этотъ голодный ободранецъ весьма кстати напомнилъ этимъ сеньорамъ революціонерамъ о братствѣ съ Каиномъ.
Умѣстенъ былъ и отвѣтъ той женщины, которая, на предложеніе одного либеральнаго епископа поцѣловать кольцо на его рукѣ, воскликнула: "я не изъ такихъ, чтобъ цѣловать собачью лапу!.."
Во время обмѣна такихъ рѣчей, говоритъ Анри, вся ватага женщинъ взломала двери и со всѣхъ сторонъ нахлынула въ залу,
— Я, — прибавляетъ онъ, — подлежалъ спеціально ихъ ненависти.
Во все время путешествія, эти женщины клялись, что будутъ "играть въ шары головою Вирье". За нимъ сохранилось названіе "petit moineau" ("маленькій воробей") со времени его знаменитой фразы о воробьѣ Катулла. И многія изъ этихъ женщинъ, не имѣвшихъ ничего общаго съ Лезбіей, громко требовали "маленькаго воробья", чтобы его повѣсить. Тѣ, которымъ не было дѣла до Вирье, тѣмъ временемъ садились на колѣни депутатовъ и, смотря по тому, нравилось ли имъ лицо или нѣтъ, кричали: "говори, депутатъ!" или: "молчи, депутатъ!"… А Мальярдъ продолжалъ визгливымъ голосомъ отчитывать гардистовъ. Но, въ то самое время, какъ онъ достигъ апогея ругани, появился привратникъ съ подношеніемъ женщинамъ Парижа трехцвѣтной кокарды отъ гардистовъ.
О, тутъ ихъ восторгамъ не было предела, патріотическія изліянія полились рѣкою. Всѣ онѣ набрасываются на депутатовъ, обнимаютъ ихъ, срываютъ ихъ кокарды и украшаютъ ими свои лифы, чепцы, юбки…
Мальярдъ пораженъ, и предлагаетъ слѣдующій отводъ: — Пойдемте во дворецъ просить хлѣба!.. — рычитъ онъ. Всѣ женщины встаютъ и толкаясь лезутъ въ двери. Мунье, чтобы спасти дворецъ отъ нашествія, вызывается проводить депутацію гражданокъ къ королю. Онъ предлагаетъ руку цвѣточницѣ Франсуазѣ Роллэнъ; докторъ Гильотинъ подаетъ руку Луизонъ Шабри и по грязи, подъ ливнемъ дождя они отправляются въ путь… Въ улицахъ, по которымъ проходятъ, только и слышны непристойныя пѣсни, изрѣдка оттѣняемыя ружейными выстрѣлами… Въ группахъ только и разговоровъ, что объ убіеніи королевы. Въ залѣ Собранія, подъ предсѣдательствомъ епископа де-Лангръ, смѣнившаго Мунье, въ добычу 600 женщинамъ осталось не болѣе 250 депутатовъ.
— Положи твои персты на столъ, сумасбродъ!.. — кричитъ одна изъ нихъ епископу. Тотъ повинуется при страшномъ взрывѣ смѣха. — А теперь поцѣлуй меня.
И такимъ образомъ скандалъ все ростетъ, забрызгивая все своею пѣною.
Чтобы какъ-нибудь сдержать его, епископъ президентъ объявляетъ гражданкамъ, что будетъ читаться новый списокъ патріотическихъ пожертвованій. Нуженъ Вирье. Его вездѣ ищутъ. Онъ появляется на трибунѣ съ длиннымъ сверткомъ. По словамъ одного очевидца, онъ сильно взволнованъ.
Видно, что ему претитъ отъ подобной обязанности. Съ отвращеніемъ дочитываетъ онъ до мѣста, гдѣ тулонскіе каторжники, за неимѣніемъ денегъ, предлагаютъ "свои руки на защиту Конституціи" [41].
Каторжники и публичныя женщины отнимаютъ у него мечту всей его жизни…
Около десяти часовъ Мунье снова появился въ Menus. Увы! тѣ нѣсколько минутъ, которыя онъ провелъ у короля, должны были тяготѣть на совѣсти этого честнаго человѣка до последнихъ его дней. Воспользовавшись положеніемъ, въ какомъ находился Людовикъ XVI, онъ вынудилъ его дать согласіе на права человѣка, на что до этихъ поръ тотъ ни за что не соглашался. Несчастный король сперва долго не рѣшался и хотѣлъ было отдѣлаться честнымъ словомъ. Но что значило теперь королевское слово? Нуженъ былъ документъ. И вотъ съ нимъ-то Мунье явился въ Собраніе [42].
Его растерянному взору представляются однѣ женщины. Онѣ заняли всѣ мѣста, даже кресло предсѣдателя.
Изнемогая отъ усталости, епископъ де-Лангръ прервалъ засѣданіе. Всѣ бѣжали отъ мегеръ. И для того, чтобы прочитать заявленіе короля депутатамъ, ихъ пришлось сзывать барабаннымъ боемъ. Они являются по одиночкѣ, пробираясь вдоль стѣнъ въ потьмахъ.
Имъ объявляютъ, что король требуетъ ихъ во дворецъ. Но едва они добрались до площади d'Armes, какъ получается отмѣна приказанія. Оказывается, что Лафайетту удалось успокоить Людовика XVI. Генералъ желаетъ успокоить и депутатовъ. Вотъ онъ появляется среди нихъ. Онъ все тотъ же "Gilles César", какъ его назвалъ Шуазель, все такъ же наивно довѣрчивъ къ своей дѣйствительной храбрости, какъ и къ своей зловредной популярности.
Своимъ краснорѣчіемъ, успокоительнымъ и убѣдительнымъ словомъ, говоритъ одинъ современникъ, ему удается внушить Собранію "ту же смертную охоту ко сну, какую испытываетъ и самъ" и преспокойно засыпаетъ тѣмъ пресловутымъ сномъ, который для его славы долженъ быть сномъ вѣчнымъ.
Послѣ 18-часоваго совѣщанія, Мунье, Лалли, Клермонъ-Тонерръ, Вирье, покидаютъ Собраніе вмѣстѣ съ героемъ двухъ міровъ.
"Мы проводили г. де-Лафайетта до дверей, — разсказываетъ Анри. — Какъ намъ казалось, онъ былъ весьма удрученъ заговорами, о которыхъ онъ узналъ, противъ королевы. Но всегда увѣренный въ себѣ, онъ точно ничего не страшился, и не предвидѣлъ всѣхъ тѣхъ крайностей, какими на завтра должна была разразиться вся эта чернь, которую мы оставили позади себя".
Дѣйствительно, съ уходомъ послѣдняго депутата изъ залы Menus, граждане и гражданки явились хозяевами поля битвы.
"…Однѣ снимали, чтобы высушить забрызганныя грязью юбки, надѣтыя сверхъ мужскихъ штановъ, другіе рвали штаны, которые были надѣты поверхъ юбокъ…", а въ остальное время ночи, прибавляетъ офицеръ караула въ своемъ показаніи Шатле: "между этими людьми происходили довольно непристойныя сцены…".
Это былъ первый комментарій въ этимъ пресловутымъ правамъ человѣка, которыя Людовикъ XVI только что утвердилъ.
На другой день, въ одной изъ послѣднихъ каретъ, которыя слѣдовали въ Парижъ позади короля, лежала полумертвая бѣдная, маленькая графиня Вирье на рукахъ двухъ служанокъ маркизы де-Турзель… Дѣло въ томъ, что она только что, выходя отъ своей тетки, споткнулась о трупъ караульнаго, голова котораго лежала рядомъ, завязанная въ платкѣ… Но какимъ образомъ несчастная женщина очутилась тамъ въ такое ужасное время? Зачѣмъ была она въ Версалѣ?
Увы! она отправилась туда разъискивать своего мужа, о которомъ она уже два дня ничего не знала, кромѣ того, что жизнь его въ опасности и что каждую минуту ему угрожаетъ смерть. Она могла добраться до замка только какимъ-то чудомъ.
Вѣрный Дюпюи взялся ее проводить, ей пришлось сделать большой обходъ черезъ лѣсъ St.-Germain. Она прибыла въ Версаль какъ разъ въ то время, когда Мальярдъ съ своимъ кортежемъ вступалъ на площадь d'Armes. Какъ обезумѣвшая отъ испуга птица, молодая женщина стучалась во всѣ двери замка. Ни одна не отворялась. Мучительный страхъ начиналъ овладѣвать ею, когда, по счастью, ее призналъ одинъ дофинскій депутатъ, маркизъ де-Блаконъ и проводилъ ее къ m-me де-Турзель.
Маркиза была у дофина. Когда ей доложили о прибытіи ея племянницы, она велѣла ей сказать, чтобы она устроилась покуда въ ея помѣщеніи и подождала бы ее. Дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ m-me де-Турзель пришла къ ней.
Почти одновременно пришелъ и Анри котораго предупредилъ Дюшои.
Было не до безполезныхъ изліяній. Съ тѣмъ удивительнымъ присутствіемъ духа, которое должно было внушить уваженіе самимъ злодѣямъ 4 сентября, маркиза опредѣлила каждому его роль. Анри вернулся въ Собраніе, а молодая женщина, изнемогая отъ своего волненія, при ея состояніи беременности, помѣстилась въ кабинетѣ, рядомъ съ комнатою m-me де-Турзель.
Нечего говорить о томъ, какую ужасную ночь она провела. Однако, къ семи часамъ утра, она задремала; въ это самое время кто-то громко застучалъ въ дверь. Чей-то грубый голосъ спрашивалъ маркизу де-Турзель. По обыкновенію, она спала въ комнатѣ дофина. Графиня де-Вирье, которая не знала голоса де-Сентъ-Олера [43], думала, что умретъ со страха.
Сентъ-Олеръ, назвавъ себя, отправился въ помѣщеніе принца. Онъ разбудилъ воспитательницу. "Не теряя ни минуты надо перенести дофина къ королю" — объявилъ онъ ей. Самъ взялъ ребенка на руки и понесъ его, а m-me де-Турзель отправилась предупредить королеву.
Королева сейчасъ же послѣдовала за ними, съ распущенными волосами, не одѣтая, въ одной маленькой кофточкѣ съ "желтыми полосками".
Какая картина! Марія-Антуанета, принцесса Елизавета, дѣти, всѣ жмутся другъ къ другу около окна, въ которое смотритъ король, а маленькій дофинъ сквозь слезы говоритъ: "мама, мнѣ хочется кушать"…
Въ корридорахъ, по лѣстницамъ, всюду, толпа, удары, крики, трупы; подъ окнами яростные или осиплые голоса требуютъ, чтобы королева вышла на балконъ.
Съ трудомъ пробрался Анри до помѣщенія m-me де-Турзель.
Въ чепчикѣ, въ косынкѣ, взятой у служанки маркизы, m-me де-Вирье, насколько возможно, стала неузнаваема.
Затѣмъ мужъ запираетъ ее внизу въ комнатѣ Полины де-Турзель, а самъ бѣжитъ узнать, что дѣлается.
— Король въ Парижъ… Король въ Парижъ!… - такой крикъ раздается повсюду. Людовикъ XVI уступилъ настояніямъ своихъ убійцъ. Онъ покинулъ Версаль и прибылъ въ Тюльери, гдѣ Собраніе постановило следить за нимъ. Всѣ иллюзіи исчезли. Ревъ, какимъ привѣтствовали появленіе королевскихъ каретъ, около 12 часовъ, во дворѣ de-Marbre, выражалъ безповоротный приговоръ. Да, именно приговоренную монархію, два часа позже, тащила за собою чернь, по направленію къ Парижу.
При помощи своего костюма, m-me де-Вирье могла сѣсть въ одну изъ каретъ, не будучи узнана. Дюпюи, тоже переодѣтый въ костюмъ солдата національной гвардіи, сталъ у дверцы и сопровождалъ карету.
Путешествіе изъ Версаля въ Парижъ длилось болѣе семи часовъ.
"Я знала, какова ненависть окружавшей меня черни къ Анри, — писала графиня Вирье въ одной изъ немногихъ оставленныхъ ею замѣтокъ. — Каждую минуту я думала, что увижу его голову на одной изъ тѣхъ пикъ, съ которыми разгуливали вокругъ меня. Эта пытка превзошла по страданію все, что только доступно воображенію…"
И потому неудивительно, что по прибытіи въ улицу Varenne, силы покинули несчастную, молодую женщину. Послѣ долгаго обморока, послѣдовалъ выкидышъ, который чуть не стоилъ ей жизни. Ей не дано было счастья умереть, Она еще не выплатила мужу своего громаднаго долга преданности и любви.
"Le chou d'amour, — писаіа Марія-Антуанетта m-me де-Полиньякъ — прелестенъ… Я любію его называть этимъ именемь, чтобы ему напоминать васъ и вашихъ… Я иногда его спрашиваю помнитъ-ли онъ васъ, любитъ-ли васъ. Онъ отвѣчаетъ: да: и тогда я его еще больше ласкаю… Онъ здоровъ… и не такой злюка"… (Письмо королевы къ m-me де-Полиньякъ 29-го декабря 1790 г.- Collection Feuillet de Conches vol. I, p. 405).
Эти подробности и большинство послѣдующихъ заимствовавы изъ показаній слѣдствія, произведеннаго Шатлэ о событіяхъ 5-го и 6-го октября.
См. Archives parlementaires. Засѣданіе 5 октября 1789.
"Чортъ возьми, — воскликвуда одна гражданка, выходя изъ кабинета короля и показывая бумагу, — мы заставили его утвердить"… (Судопроизводство Шатлэ, показаніе 168).
Сентъ-Олеръ былъ начальникомъ бригады королевскаго конвоя.